Ликвидация. Книга первая - Алексей Поярков 14 стр.


- Значит, и за "Додж" ты не слышал? - терпеливо повторил Гоцман, глядя на равнодушное бронзовое лицо Грека, сидевшего на корточках. Ветерок перебирал седые колечки его бороды.

- Не слышал.

- И трехтонке ты мотор не перебирал?

Седой Грек пожал плечами, демонстрируя, как надоел ему бесполезный разговор.

- И инкассаторской машины не видел?

Вздохнув, Гоцман кивнул на двух испуганных заспанных румын, сидевших в углу на корточках под охраной милиционера.

- Румыны ж все скажут. Чего тянуть?..

Вздох Седого Грека был обреченным. Но он по-прежнему молчал.

- Грек, ты сильно влип…

- Влип - отвечу, - кивнул тот.

- Очень сильно, - подтвердил Гоцман и усталым жестом потер небритый подбородок. - Ладно, иди собирайся…

Грек поднялся, неодобрительно глядя на беспорядок вокруг. Начал подбирать с полу разбросанные банки, освобождая проход, и складывать их в холщовый мешок. Гоцман, прищурясь, смотрел ему в спину.

- Грек! А кто такой Академик?..

Мешок с банками с грохотом и звоном выпал из рук Грека. Он обернулся.
Обернулись румыны, обернулся милиционер…

- От тож, - наставительно усмехнулся Гоцман.

На улице, у подъезда к дому, мелькнули фары, раздался скрип тормозов, шум работающего двигателя. По звуку Гоцман понял, что подъехал Соболь. И точно, Васька выскочил из кабины и срывающимся голосом зачастил:

- Давид Маркович, я хотел вас не найти, у вас же дела и к тому же ночь, но Андрей Остапыч сказал, шобы лично… "Васька, надо, хоть порвись!" Ну, я ж не мог…

- Да что там у тебя стряслось? - поморщился Гоцман.

Выслушав Ваську, он хмуро обернулся, поискал глазами Якименко:

- Леша! Я уехал. Остаешься за старшего.

- Шо-то случилось, Давид Маркович?..

Но Гоцман только зло махнул рукой и забрался на переднее сиденье "Опеля"…

Богатая то была квартира. Когда-то, лет тридцать назад, жил в ней, наверное, одесский адвокат или учитель гимназии, а может, преуспевающий зубной врач. На какое-то время стала она коммуналкой, а потом прибрало ее под свое крыло коммунально-эксплуатационное управление Одесского военного округа. Снова появилась в ней хорошая мебель и даже роскошь из роскоши - отдельная ванная. В народе такие квартиры прозвали "генеральскими".

У входа в генеральскую квартиру, головой к дверям, лежал труп молодой женщины в длинной ночной рубашке. Вспыхнул фотоаппарат. Двое экспертов склонились над трупом.

В открытую дверь Гоцману была видна комната. У перевернутого стола лежала еще одна убитая женщина, постарше, в халате, расшитом драконами. Был слышен монотонный голос, диктующий протокол:

- …Окно гостиной выходит на улицу, занавешено шторами красного цвета, пол застелен большим ковром. В центре комнаты круглый обеденный стол. Вдоль левой стены стоят пианино, горка, буфет и книжный шкаф, все красного дерева, трофейного производства. На книжных полках книги на немецком языке, а также "Краткий курс истории ВКП(б)", отдельные издания трудов товарища Сталина и советские издания популярных авторов - Бориса Полевого, Алексея Толстого, Константина Симонова, Ильи Эренбурга… В верхнем ящике письменного стола пачка денег - пятьдесят две тысячи шестьсот пятьдесят рублей купюрами по одному, три и десять червонцев, облигаций золотого займа на пятнадцать тысяч рублей, продуктовые карточки литер А на июль текущего года, а также отдельные разрозненные купюры германских рейхсмарок, румынских леев и венгерских пенге…

Стараясь ступать осторожно, Гоцман вошел в комнату. Беглым взглядом окинул помещение. Нечего сказать, обставлено по высшему генеральскому классу, как и полагается в лучших домах, - огромная радиола "Телефункен", пианино "Циммерман", массивные бронзовые светильники, в буфете мейсенский фарфор, на книжных полках золотые корешки готическим шрифтом, на стене пара недурных пейзажей, написанных явно не на Привозе. Все свидетельствовало о том, что хозяин квартиры служит в армии, победившей немецкую… На огромном круглом столе, за которым могло при желании уместиться человек двадцать, лежали исписанный лист бумаги и автоматическая ручка.

Тело хозяина покоилось в опрокинутом кресле. На трупе был домашний халат, на ковре рядом валялся ТТ. Не обращая внимания на четырех уставившихся на него офицеров, Гоцман подошел к трупу и внимательно всмотрелся в мертвое лицо генерал-лейтенанта интендантской службы Воробьева…

- Вы кто?! - Перед Гоцманом возник плотно сбитый моложавый майор с острым взглядом и густыми, щеткой, бровями.

- Подполковник милиции Гоцман. Начальник отдела УГРО по борьбе…

- Ваши документы, - сухо перебил майор.

Взял книжечку, остро глянул в лицо Гоцмана, сверяя с фотографией. Поднес удостоверение к горящему бра, изучая в скользящем свете тиснение печати… Наконец вернул документы, козырнул:

- Извините, товарищ подполковник. Майор Семчук, Управление военной контрразведки МГБ Одесского военного округа. Пока придется подождать на кухне.

- Я здесь по приказу начальника УГРО товарища…

- Я догадываюсь, - перебил Семчук. - Но пока - подождите.

Он вежливо вытеснил Гоцмана из комнаты и проводил на кухню. Солдат с автоматом молча закрыл за Гоцманом дверь.

Кухня в квартире окружного интенданта тоже была просторной, генеральской. На такой кухне, пожалуй, могли харчеваться две, а то и три простых советских семьи. Но сейчас наблюдались там только врач Арсенин, задумчиво прихлебывавший чай под роскошным розовым абажуром с бахромой, да майор Кречетов, присевший боком на подоконник.

- Шо, Андрей Викторович, - усмехнулся Гоцман, - из постели дернули, а поработать не дали?

- Почему же? - спокойно отозвался судмедэксперт. - Первичный осмотр я произвел. А потом вот налетели…

- И шо успели накопать?

- Выстрел в голову генерала Воробьева произведен с расстояния сантиметра четыре, может, пять, - вздохнул Арсенин.

- За шо делаете такой вывод?

- Поверхность кожи не разорвана газами и несгоревшим порохом… Видимо, пытались сымитировать самоубийство, правда, очень топорно и коряво. Прибежала домработница генерала. Преступник погнался за ней и убил выстрелом в затылок. Потом убил жену Воробьева…

-– Ишь ты, - заметил Гоцман с непонятной интонацией. - Рассказываете, как сами следователь…

- Я человек новый. Субординации не знаю…

- Та вы не обижайтесь, - улыбнулся Гоцман, - я версии прокатываю. А почему самоубийство?

- Воробьев убит из пистолета ТТ, который лежит аккуратно рядом с телом… И стреляная гильза рядышком. Калибр, как вы знаете, 7,62. А жена и домработница убиты из "парабеллума", калибр 9 миллиметров…

- И в гильзах соображаете?

- Я все-таки больше семи лет в армии, - заметил Арсенин.

Гоцман прошелся по кухне, обдумывая услышанное.

- У Воробьева там на столе документ лежит. Шо за документ?

- Извините, я в чужие бумаги не заглядываю, - сдержанно отозвался Арсенин.

- Рапорт, - подал голос Кречетов. - Рапорт с просьбой перевести в Казанский военный округ. Я успел поглядеть.

Дверь в кухню распахнулась. На пороге возник молодой лейтенант МГБ. В нем Гоцман узнал того самого офицера, который пытался отобрать у Мишки Карася подаренные Жуковым часы.

- Товарищ Арсенин! Пройдемте, пожалуйста, со мной…

Дверь за Арсениным закрылась. Слышно было, как часовой переступил с ноги на ногу, звякнув оружием.

- И вам теперь намылят холку, - усмехнулся Гоцман, обращаясь к Кречетову. - И нам до компании.

- Смотрите, какая интересная штука получается, - пропустив слова Гоцмана мимо ушей, задумчиво заговорил майор. - Поздним вечером, докладывая у Жукова, я предложил ввести суточные пароли на всех складах. Через четыре часа некто капитан Есюк пытался получить оружие. Прокололся на этом пароле, но с боем вырвался. А еще через два часа убивают окружного интенданта и его семью. При этом он пишет рапорт о переводе в другой округ…

- Думаете на Воробьева? - Взгляд Гоцмана сделался острым. - Так он же сам эти пароли вводил!..

- Вот-вот. Пароль сообщники не знают. Вляпываются. Терять им нечего, они бьются до последнего. Их уничтожают. И получается, что банда расхитителей уничтожена. А Воробьев уплывает в Казань. Чистеньким…

Кречетов спрыгнул с подоконника, зашагал по кухне.

- Но не вышло… Бандитам удалось вырваться. А через два часа они отблагодарили товарища генерал-лейтенанта и его семью.

- А на кой к тому изображать самоубийство?

- Не хотели вешать на себя еще одно дело, - предположил следователь.

Гоцман недоверчиво вытянул губы.

- Ну, сам подумай. - В азарте Кречетов не заметил, как перешел на "ты". - Дом ломится от ценных вещей, а не взяли ничего.

- Той капитан Есюк как выглядел?..

- Усатый, крепкий. Сидел рядом с водителем грузовика, отстреливался из "парабеллума". И хорошо, кстати, отстреливался, в смысле, пятерых солдат охраны положил на месте… Небольшой шрам на виске.

- От здесь? - Палец Гоцмана коснулся виска.

-Да.

Гоцмана удовлетворенно кивнул.

- И все равно шо-то оригинальное совпадение, - произнес он. - Генерал пишет рапорт о переводе в другой округ, оставляет его на столе - и тут же, как по заказу, приходит убийца…

- Хочешь сказать, что Воробьев написал этот рапорт под прицелом пистолета? - с сомнением спросил Кречетов. - Чтобы… мы вот сейчас на него и подумали?..

- Ты в лицо ему смотрел, Виталий?.. - Этим вопросом Гоцман дал понять Кречетову, что принял его обращение на "ты".

- Не успел, - вздохнул тот, - глянул только бумагу на столе. А что?..

- А то, что лицо у покойного искажено страхом, - покачал головой Давид. - Точнее, ужасом. Напугали его сильно… Наверняка сначала убийца застрелил его жену и домработницу, потом, приставив пистолет к виску, заставил написать этот рапорт. А уж потом, под дулом, заставил пересесть в кресло и уж тогда убил. И не из собственного "парабеллума", как женщин, а из генеральского "тэтэшника"…

- Ага, - в тон ему заметил Кречетов, - значит, раздаются два выстрела, потом Воробьев некоторое время соображает, что от него требуется, ищет бумагу, ручку, подбирает слова, пишет, пересаживается в кресло… На все это уходит минут семь как минимум. За это время сюда сбежалось бы полдома. А соседи вызвали милицию, между прочим, услышав один-единственный выстрел.

- Есть такая полезная штука - глушитель - вздохнул Давид. - А соседи услышали ТТ, из которого был убит сам генерал.

…Над 8-й станцией Большого Фонтана с еле слышным шумом проносились рано проснувшиеся стрижи. Ветер донес с моря басистый пароходный гудок. Васька Соболь, высунувшись из-под поднятого капота "Опеля" и вытирая тыльной стороной замасленной руки пот со лба, прищурился в ту сторону. Наверняка это красавица "Украина", бывшая румынская "Бессарабия", ведомая известным всей Одессе капитаном Маном, шла в Севастополь… Роскошный, говорят, пароход. Эх, прокатиться бы!..

- Ну шо? - Из кустов, застегивая ширинку, возник Якименко. - Мы будем ехать? Или откроем лавочку "На похороны - не торопясь"?

- Та я ж говорил, - снова ныряя под капот, отозвался Соболь, - не надо было румын отправлять. Тут и карбюратор надо промывать, и ремень натягивать!.. С ними мы б уже ехали!

- Василий, если ты немножечко не знаешь, то я тебе отвечу… - Якименко присел на подножку "Опеля", крепко зевнул, помотал головой. - Те румыны таки арестованные, а не бесплатный наемный труд. Где ты целую ночь смотрел, если у тебя ремень и карбюратор?

- Так я ж вчера Давиду Марковичу показывал, шо мне ремонт нужен! Нашему "Адмиралу" восемь лет, к примеру, шоб он был здоров! Эх, Фима был бы жив, так он мне запчасти мигом достал бы…

- Восемь лет, восемь лет… Да хоть восемнадцать!.. Горобцам ты дули показывал! Показывал он…

Раздраженно высморкавшись, Якименко рывком распахнул заднюю дверцу.
Из машины медленно вылезли Тишак, рыжий веснушчатый младший лейтенант Саня и Седой Грек - все с заспанными, помятыми лицами.

- Шоб через час был как штык вместе с "Адмиралом", понял?! - напутствовал Якименко Ваську. - А мы на трамвай. Потому шо у него хоть карбюратора нету…

Якименко, Тишак и Саня, обступив Грека, медленно двинулись к ближайшей трамвайной линии. Человека, который наблюдал за ними с недалекого холма, укрывшись в густом кустарнике, никто не заметил.

Трамвай № 18, на который они не успевали, был самым обычным одесским трамваем. Вернее, не одесским, а бельгийским, поскольку сделали его в Бельгии, но за столько лет пребывания на юге трамвай стал настоящим одесситом. Он привык к тому, что половины боковых стекол в вагоне нет, что номер, когда-то живописно выведенный на передней стенке, почти напрочь выгорел под одесским солнцем, что вместо положенных шестидесяти человек в вагон набивается минимум сто, и это еще счастье. Словом, он много чего повидал за тридцать пять лет жизни в городе Одессе…

Четверо людей, решительно на него опаздывавших, резко наддали и ввинтились в открытые по случаю жары задние двери уже на ходу. В вагоне стоял крепкий запах жареной рыбы, зелени, пива и пота. Негодующе поскрипывала у кого-то в мешке свинья. Активно перемежая свою речь оборотом "ты меня понимаешь?..", один из пассажиров рассказывал соседу, как ужасно обидели Эльзу Яновну, подселив к ней в приказном порядке офицера и распорядившись с него брать за постой не больше десятки - это когда нормальные цены на квартиру от тридцатки и выше, а Эльза Яновна всю ночь рыдала и не давала спать всему двору. Молодой голос с завистливой интонацией жаловался: "Представляешь, Динке Фруминой уже персональную выставку разрешили!.. Не, я все понимаю, она талант, и у нее мазок и колорит, и вообще Муцельмахер не взялся бы за кого попало. Но я ж не понимаю, кому сейчас нужны ее пейзажи?.. Она всю войну просидела в своем Самарканде, и уже выставляется!.."

Ловко лавируя между людьми, Якименко склонился над юной парочкой, вольготно устроившейся на продольной деревянной скамье, и помахал удостоверением:

- Освободите, будьте ласковы…

Парочку как ветром сдуло. На свободные места затылками к окну втиснулись Саня и Тишак, с двух сторон зажавшие арестованного Грека. Якименко навис над ними, держась за треугольную ручку.

Через секунду его дернули за полу пиджака. Обернувшись, Леха увидел приятную даму лет пятидесяти, обладательницу черных усиков и зычного голоса. Под мышкой она держала завернутого в старый номер газеты "Пищевик" палтуса.

- Мужчина, скажите, а шо, Седой Грек оказался не тот человек? -• на весь трамвай осведомилась она. - Не, я просто спрашиваю!

- Та не, - любезно ответил Леха. - Нашли в его доме неизвестного таракана. Паспорта нет. Усами шевелит не по-нашему… Так везем до выясненья. А вы того палтуса ловили или купляли?..

- Разве ж это палтус? Весь палтус давно ушел в Турцию и там загорает. А к чему Седой Грек? - не унималась одесситка.

- Так таракан тот у карман ему залез, не вылезает, - терпеливо объяснил Якименко. - Везем вместе с карманом… А палтус у вас все ж таки ничего.

Тетка понимающе кивнула и закричала в другой конец вагона:

- Люба! За меня тут думают, я больная на голову! А сами везут Седого Грека до уголовки! Да еще обижают моего палтуса!..

- То он шо-то сделал? - утвердительно спросила Люба.

- Я знаю?! Они ж таки не рассказывают!

- Ас чего он должен вам рассказывать? - поинтересовался однорукий парень с комсомольским значком на лацкане пиджака, перешитого из офицерского кителя.

- А с чего я должна слушать за того нездорового таракана?..

- Кто сказал за нездоровый? - возмутился Якименко. - Таракан вполне приличный!

- А шо, здоровый будет с вами разговаривать? Я умоляю!

К оперативникам подобралась наконец кондукторша, энергично распихивая людей массивной брезентовой сумкой. Не испытав никакого восторга от предъявленных удостоверений, она с радостью вцепилась в рукав не защищенной льготами жертвы - высокого плечистого парня, равнодушно сжимавшего в зубах длинную спичку:

- Мужчина, смотреть в окно будете дома. А я шо-то не вижу от вас никакого на билеты, хотя вы и сели на 16-й станции…

- Та я на следующей встаю.

Седой Грек, услышав голос, вздрогнул и поднял голову. Толя Живчик равнодушно скользнул по нему глазами.

- И шо с того? - напористо продолжала кондукторша. - Вы сели на 16-й и уже доехали до 8-й, а доедете и еще дальше!.. Десять копеек с вас, быстренько…

- Сейчас выйду, - обронил Живчик.

- Не, и шо с того?! Вы таки здесь!!!

Живчик помотал головой, поймал взгляд Якименко и добродушно ухмыльнулся - вот же привязалась, зараза…

Показалась остановка - старый, еще дореволюционных времен "грибок" и чугунный столб с красивым вензелем ОТ - "одесский трамвай". Вагон затормозил, барабаня решеткой по булыжнику. Пригоршня взмокших пассажиров с трудом выдавливалась из узких передних дверей. Взамен в вагон готовилась сесть громадная тетка - счастливая обладательница пыльного мешка с картошкой.

- Миша, ехай! - взвизгнула кондукторша, дергая за проволоку, извещавшую вагоновожатого об окончании посадки, и одновременно впиваясь в Живчика, как в злейшего врага. - Здесь без билета!!!

- Сто-о-ой!!! - взвыла в ответ толстая тетка, уже бухнувшая свой мешок на заднюю площадку, что вызвало шквал комментариев половины вагона. - Уедешь без меня - на том свете достану!!! Я по этому маршруту через день езжу, я тебя знаю, стерва!..

- Да ты сама с румынами жила! - взъярилась в ответ кондукторша.

Воспользовавшись заминкой, Толя Живчик все с той же добродушной ухмылкой легко разжал пальцы кондукторши и спрыгнул на землю. Вынул изо рта длинную спичку, чиркнул ею о штанину. Из-за уха извлек замусоленную папиросу, прикурил…

Отчаянно прозвенев на прощание, переполненный трамвай тронулся. Когда окно без стекла, за которым сидел Седой Грек, проплывало мимо, Живчик привольно и сильно, словно молодой зверь, выгнул спину, от души потянулся, разбросав руки. И, небрежно сплюнув, начал переходить улицу, пропустив извозчика-балагулу…

Проводив взглядом сошедшего на остановке парня со спичкой в зубах, Якименко перевел глаза на Седого Грека. Тот по-прежнему смирно сидел затылком к окну, зажатый между Тишаком и Саней. Якименко вдруг стало не по себе, хотя чем объяснить это внезапно возникшее чувство, он решительно не понимал.

- Грек, - тихо позвал он. Арестованный не отозвался. Его седые кудри безвольно покачивались.

Якименко рывком наклонил к себе голову Грека. И увидел торчащую из шеи остро заточенную спичку.

Назад Дальше