Зимой 1941 – 42 гг., после упомянутого неожиданного освобождения деревни в результате короткого контрудара Красной армии, уже под натиском, в рамках операции "Зигфрид" (позже "Блау"), 4-ой танковой армии Вермахта под командованием генерал-полковника Германа Гота, непосредственно сил 40-го танкового корпуса под командованием Штумме, одно из подразделений нашей армии отступало юго-западнее Воронежа на восток вместе с колонной беженцев, в основном женщин и детей.
Колонна, в которой была и Анна с детьми, уныло плелась по заснеженной, но сильно разбитой дороге.
Впереди их ждал переход через реку. Внезапно, в восточном направлении, пролетели немецкие самолёты, пытаясь разбомбить, прямо на лёд замёрзшего Оскола положенный, разборный мост, и остановить наши войска на его правом, западном берегу.
Однако колонна беженцев, как ни в чём не бывало, продолжала автоматически двигаться в восточном направлении, не подозревая о грядущей трагедии. В этой колонне эвакуировался ещё и детский дом.
И в этот момент, видимо боясь быть отрезанными от своих сил, вперёд, к Осколу, не разбирая дороги и не обращая никакого внимания на людей, резко рванулась наша танковая часть, пытаясь проскочить по этой переправе, пока её не разбомбили немецкие самолёты.
К счастью Анна в этот момент вместе с детьми отошла в сторону от дороги по малой нужде. Это-то и спасло их жизни.
Чтобы дети не видели всего ужаса она, уже падая в обморок, быстро пригнула их юные головки, зарывая прямо в глубокий и рыхлый снег их любопытные лица.
Танки буквально летели, давя гусеницами своих же, советских сограждан, превращая в кровавое месиво тела женщин, детей, стариков.
Очнувшись от щиплющего лицо подледеневшего снега, и толкаемая своими верными птенцами, Анна встрепенулась, заставила себя встать и пойти вперёд на восток к казавшейся спасительной переправе.
Выйдя из сугроба на грязно-бело-чёрную окровавленную дорогу, Анна поначалу не могла идти. Ноги не слушались, болела голова, её тошнило. Слыша стоны и крики ещё полуживых людей, она начала метаться от одного к другому, пытаясь оказать хоть какую-то помощь. Но тщетно.
У неё не было с собой никаких медикаментов, мединструментов и расходных материалов, хотя она на занятиях по начальной военной подготовке хорошо изучила и могла сама умело оказывать первую помощь раненным и покалеченным.
Поняв всю безысходность своей такой помощи изувеченным, она взяла себя в руки и решительно пошла по следам танковых траков.
Глядя почти застывшими глазами только вперёд, а не под ноги, увлекая за собой постоянно спотыкающихся и часто падающих сыночков, на чьих заплаканных лицах надолго запечатлелся страх и ужас от всего ими увиденного, она упорно вела свою семью к заветной и спасительной цели.
К счастью, переправа оказалась почти целой.
Вместе с другими, оставшимися в живых беженцами, Анне с детьми удалось благополучно перебраться на противоположный берег, где их неожиданно посадили в кузов полуторки и повезли в тыл наших отступающих войск. И вовремя.
Вновь налетевшая эскадрилья "Юнкерс-87" из 8-го воздушного корпуса Люфтваффе воздушной армии под командованием Рихтгофена, своим повторным ударом с пикирования всё-таки разбомбила переправу через Оскол, покрошив брёвна и лёд, отрезав тем самым часть нашей пехоты и многих из колонны беженцев, не говоря уже о раненных.
Этот случай коренным образом повлиял на преждевременное рождение Ивана. Ещё во время оккупации мать приняла все меры для сохранения жизни своих сынишек.
Именно это и привело её, в конце концов, однажды зимой, под новый, 1942 год, на ложе своего постояльца – рыжеволосого похотливого немецкого фельдфебеля, долго и безуспешно домогавшегося сочного женского тела. После чего её невольное сожительство с немцем стало постоянным, вызвав косые взгляды догадливых, но не всё понимающих, односельчан.
Фельдфебель со своим солдатами, из обосновавшегося в деревне маленького отряда, терроризировал всё оставшееся население и неоднократно лично шантажировал Анну жизнью и здоровьем её детей.
Она приняла все возможные меры по недопущению беременности. Но в условиях деревни и войны это оказалось недостаточным.
Впоследствии она одновременно презирала и оправдывала себя. Что было, то было.
После контрнаступления наших войск, зимой 1942 – 43 гг., покидая городок Калач вместе с передвижением на запад тыловых служб Юго-западного фронта генерал-лейтенанта Н.Ф. Ватутина, командовавшего до этого Воронежским фронтом, семья полугодовалого Ивана немного оправилась от оккупационных лишений. Николай Фёдорович поначалу, на первое время, пристроил свою давнюю, хорошую знакомую в тыловую службу своей армии, а затем помог разместиться в Воронеже.
Братьям Ивана достались богатые трофеи от отступавших, бежавших от холода и наших войск, немцев, венгров, итальянцев и румын.
Они нашли 6-струнную итальянскую гитару, стащили со склада галеты, подобрали брошенные отступающими лыжи, на которых вместе с другими пацанами катались, по незнанию, с гор из замёрзших и занесённых снегом трупов вражеских солдат.
Со временем Ивану от его старших братьев перешёл танкистский шлем и командирская сумка, оставшиеся от Гавриила Митрофановича.
После войны, спустя некоторое время, семья Ивана вернулась в Москву, на свою жилплощадь. Мать получила хорошо оплачиваемую работу, пользуясь всеми благами вдовы защитника Отечества и матери троих детей.
Сыновей быстро пристроили в школы, а Ивана в детский сад.
Ещё там Ванечка неожиданно удивил всех, проявив задатки будущего врача… – вагинолога.
Не раз окрестности их детского садика оглашались девчоночьим голосом "Рины Зелёной":
– "Мариванна, а Ванька Гудин опять ко мне в глупости залез!".
Как известно, дети за родителей не отвечают, но о детях поначалу судят по их родителям.
Поэтому, когда выдаваемые Ивану авансы им не подтверждались, разочарование от этого толкало его школьных и дворовых товарищей на подтрунивание над ним, иногда даже доходящее до простых издевательств.
Уже в детские годы проявлявшаяся вредность и заносчивость Ивана, заставляла его иной раз отбиваться от сверстников как раз тем самым танкистским шлемом.
В 1959 году Иван окончил школу, будучи хорошистом. Его, выше среднего, успехи обеспечила строгая мать. Не имея возможности часто посещать школу, она полностью положилась на преподавателей. И не зря. Младший в семье, Иван привык озорничать не только дома, но и в школе.
Ещё в девятилетнем возрасте Иван, узнав, что для улучшения скольжения лыж, чукчи обклеивают их полозья мехом, и, наверно, решив стать великим лыжником, бесцеремонно вырезал для этого со спины дорогой меховой шубы матери несколько лоскутков. Тогда, плача вместе с сыном, мать сильно отстегала Ивана ремнём за этот проступок. Но потом, гладя его прямые светловатые волосы, заглядывая в его, тоже полные слёз, серые глаза, она мысленно сказала себе: ну, разве он виноват, что его отец немец? То же моё, родное дитя!
Чудил Иван и в школе. Один из учителей – мужчина, преподаватель математики, проникся уважением к Анне Петровне. И потому он молчаливо, как бы взял шефство над Иваном. И какого же бывало его искреннее возмущение, когда негодный, дерзкий мальчишка, видимо чувствуя это, просто наглел на глазах, шалил и даже хамил учителю на его же уроках.
Однажды, на замечание учителя на его родном диалекте:
– "Гудин, тиша!".
Тот нагло отреагировал:
– "А я не Тиша, а Ваня!".
Твёрдая и крепкая рука фронтовика, не раз точно метавшая гранаты во вражеские танки, для которой длина классной комнаты была не дистанция, на этот раз точно отметилась куском мела на лбу нахала, тут же возбудив у того неподдельное внимание.
Не раз Ваньку наказывали и другие учителя, выводя из класса за скрученное почти в трубочку, распухшее и густо покрасневшее ухо.
В воспитательных целях и для пущей убедительности мать всё время пугала ленивого Ивана перспективой оказаться в ПТУ.
Для придания большей гармоничности развитию своего ребёнка, и подсознательно пытаясь хоть на Иване отыграться за отсутствие в своём потомстве дочери, Анна Петровна отдала своего младшенького в балетную школу.
Но с возрастом тот бросил эти девчачьи занятия, оставив надолго, как неисправимую память о них, излишне сильное разведение носков стоп ног в стороны, при почти полном сведении вместе пяток, из-за чего Платон, по незнанию, долгое время считал Гудина евреем. В период военной подготовки в школе, которой в те годы уделялось большое внимание, Ивану посчастливилось дважды прыгнуть на парашюте с По-2.
После школы легко, будучи подранком войны, он поступил во 2-ой Медицинский институт имени Н.И. Пирогова на лечебный факультет, который, хоть и с трудом, но, беря академический отпуск из-за недостаточной успеваемости, как всегда вызванной ленью, всё-таки удачно закончил через 7 лет в 1966 году.
В первые годы студенчества Гудин, как отпрыск партийно-хозяйственной номенклатуры, был избран, а, скорее всего, назначен, секретарём ВЛКСМ своего курса института.
Именно здесь и проявилась опять его необъяснимая тяга к медико-биологическим и сексуальным экспериментам, некоторые из которых завершились для него просто драматически.
Иван, как и все советские студенты, для снятия сексуального напряжения, физической и эмоциональной разрядки, периодически "ходил по девочкам". Один из друзей Ивана попросил его, когда-нибудь, составить компанию ему, его девушке, с которой он уже имел устойчивые интимные отношения, и её подружке, для которой, собственно говоря, он и приглашался. И вот, в одном из таких походов "по девочкам", они вместе с другом, наконец-таки, затесались в гости к этим, таким же молодым и красивым студенткам, на пару снимавшим квартиру. Те ожидали гостей в полусумрачной, интимной обстановке, сидя на диване около наспех, но со вкусом, сервированного вином, водкой и лёгкими закусками стола. Ивану представили очень красивую, восточного типа, девушку, назвавшуюся Кариной. Она, не вставая с дивана, предложила тому присесть рядом.
Молодые сразу приглянулись друг другу и мило защебетали на второстепенные, молодёжные темы, проносясь по ним, как галопом по Европам. Все четверо довольно смело и несколько бравурно выпили, почти не закусывая, и принялись всё настойчивее и целеустремленнее продвигаться к заветной цели. Разбившись на пары, будущие секс партнёры резво, как и подобает молодым и голодным, принялись за дело.
Через некоторое время друг со своей девицей прошмыгнул в соседнюю комнату, откуда вскоре донёсшиеся приглушённые охи и вздохи, явно свидетельствовали о начале заветного действа. Ивану не хотелось отставать, и он довольно смело, чему уже способствовало лёгкое опьянение, принялся за любовные игрища с красавицей Кариной, предварительно окончательно потушив и без того тусклый свет. Та на удивление легко и довольно решительно пошла на сближение. Видимо подругами это было заранее оговорено.
Вскоре Иван получил долгожданное наслаждение и, в предвкушении его продолжения, позволил Карине пройти в ванную для приведения себя вновь в потребный вид. А сам, тем временем, наслаждаясь своим состоянием повышенной боеготовности, предвкушал дальнейшее интересное продолжение и новую сексуальную разрядку.
И вдруг, в слабо освещённом проёме короткого коридора, соединявшего комнату с кухней, он увидел очертания хотя и очень стройной, но сильно хромающей, буквально припадающей на одну ногу, возвращающейся из ванной, Карины.
Какой-то неимоверный ужас и отчаяние вмиг охватили его нутро, неуклонно сгибая повинную головку его несгибаемого, во многих боях проверенного, верного и преданного члена его тельного коллектива.
Карина, видя смятение партнёра, извинилась перед ним, на что Иван как-то невразумительно и не по-джентельменски ответил, что, мол, надо предупреждать в таких случаях.
От такого неожиданного поворота событий он надолго потерял способность к семяизвержению, и чуть было не получил спермотоксикоз.
В другой раз, на студенческой картошке в Рязанской области, после утомительной работы, уже наужинавшись вдоволь крахмалом, да ещё по молодости лет, Гудин довольно неожиданно и слишком смело, как комсомольский вожак, весьма своеобразно и неожиданно для товарищей, проявил себя.
На глазах у любопытствующих студенток он, с помощью палки, возбудил член пасшегося рядом жеребца. Увидев его восставшие размеры, некоторые слишком впечатлительные девственницы чуть не попадали в обморок. Другие же девки визжали от восторга.
Об этом случае кем-то было своевременно "сигнализировано наверх". Если бы опять не мать, Иван, нарушивший моральные принципы строителей коммунизма, мог бы распрощаться с институтом и комсомольским билетом.
А до этого, жадный до экспериментов озорник Ванька, чуть было не поплатился своим здоровьем.
Из-за чрезмерного и регулярного употребления студентами в пищу картофеля у большинства из них от избытков газов пучило животы.
Так наш дурачок что учудил!? От безделья после работы парни, с помощью своих выхлопных газов, поочерёдно пытались загасить пламя свечи.
Когда подошла очередь Ивана, он, видимо, часть своих газов уже растерял, и не смог сразу добиться нужного эффекта.
Раскрасневшись, тужась выдать дополнительную порцию отравляющего вещества раздражающего действия, он замешкался. Тем временем пламя свечи начало своё коварное воздействие на его синтетические плавки в районе промежности и ягодиц.
Наконец, плавки неожиданно начали быстро таять, наделяя относительно нежную кожу этого человеческого места естественно степенным ожогом. Несчастный, взвыв от боли, шарахнулся в сторону на пол, и под дикий хохот окружавших его соэкскрементаторов, чуть ли не визжа от боли, стал стаскивать с себя накрепко приварившиеся к заднице, подтаявшие и частично подгоревшие плавки, при этом ещё слушая советы сочувствующих знатоков:
– "Вань! Тебе полить водички, или лучше масла подсолнечного, чтоб их от жопы отодрать?!".
Этот случай стал для Ивана поучительным, и он на время прекратил свои медицинские опыты и изыскания, вплоть до окончания института, кроме одного сексуального соревнования, происшедшего несколько позже и позволившее ему взять моральный реванш у своих сокурсников.
Иван устроил соревнование на крепость восставшего пениса.
Он первым начал турнир, водрузив чайник на своё искусственно возбуждённое естество. Причём хитрец водрузил его ручку на основание члена, что позволило чайнику относительно долгое время находиться в подвешенном состоянии.
Никто не обратил на это внимание и Ванька до конца турнира оставался единоличным лидером.
Другие недоумки вешали этот критерий истины на середину корня из-за чего тот, естественно, не выдерживал, и чайник соскальзывал вниз, иногда с грохотом.
Освободившиеся от этого неимоверного груза их молодые корни, сохраняя свою гордость и постоянное стремление к Солнцу, к познанию малоизведанного, быстро восстанавливали своё изначальное положение, укоризненно кивая головками своим незадачливым хозяевам.
Так Иван легко и непринуждённо заработал среди сокурсников славу "несгибаемого члена".
Мать Ивана в этот период хорошо зарабатывала, будучи Главным экономистом и плановиком по сельскому хозяйству в одном из Совнархозов, затем Главным бухгалтером в Министерстве сельского хозяйства РСФСР.
Поэтому её семья ни в чём не нуждалась.
Иван вспоминал, как его друг юности Генка, из-за потерянных, от в руках взорвавшейся гранаты, пальцев, прозванный "беспалым", позже, уже в зрелом возрасте, признался, что дружил с ним, потому, что в их семье всегда был белый хлеб, которым Анна Петровна периодически и бескорыстно почивала друга сына.
После института Иван получил распределение в Ташкент, который с помощью всего Союза оправлялся после разрушительного землетрясения 26 апреля 1966 года. По прибытии в столицу солнечного Узбекистана молодой специалист окунулся в почти в 50-и градусную жару.
Иван пешком пошёл искать Минздрав республики. По дороге, с непривычки, от жары и духоты упал в обморок.
Очнулся от капель холодной воды, падающих прямо на лицо.
Увидел склонившегося над собой старого, бородатого, почти чернолицего аксакала в пропитанной потом, потерявшей цвет и форму, тёмно-грязной тюбетейке.
Старик, присев на корточки, от чего полы его засаленного грязно полосатого халата полностью закрыли собой его ноги, окунал свой посох в арык и осторожно стряхивал капельки ещё ледяной воды на лицо Гудина.
Когда тот открыл глаза, старый добрый узбек с улыбкой спросил:
– "Ну, что, урус, очнулся?!".
Помогая ему подняться, он нахлобучил на ещё ошалевшего юношу свою, только что смоченную в ледяной воде арыка, тюбетейку.
Иван весьма учтиво, хотя ещё с кислым выражением лица, поблагодарил того, возвращая доброму старцу его, уже выжатый, бесценный реквизит.
Позже Иван вспоминал этот случай в контрасте с другим.
Со временем, привыкнув к местной жаре, климату, обычаям, он, к своему немалому удивлению, неожиданно и даже очень сильно простудился.
На работе Иван часто и длительное время пользовался кондиционером, наслаждаясь потоком упруго прохладного воздуха.
В результате этого заработал себе острый нефрит.
По приезде в столицу Узбекистана, Гудин получил назначение Минздрава в Кожно-венерологический институт заведующим отделом по борьбе с проституцией, вернее её последствиями.
В те, послевоенные годы, будучи городом "хлебным", приютившим беженцев из западноевропейских земель СССР, Ташкент являл собой интернациональную Мекку, вобравшую в себя обычаи, нравы и быт различных народов нашей многонациональной огромной страны, в том числе и негативные, т. е. в настоящую клоаку.
Работа Ивана Гавриловича, в основном, сводилась к анализу крови и мазков на сифилис (реакция Вассермана) и прочие венерические болезни.
Однако непреодолимая страсть к биологическим исследованиям бесследно не прошла. Ещё в последние студенческие годы и в первые годы самостоятельной работы он с большим интересом исследовал размеры вагин и клиторов своих любовниц и пациенток. Больше всех его удивила некая Мария. Иван Гаврилович как-то взахлёб начал рассказывать Платону Петровичу об этом случае, но тот с плохо скрываемой брезгливостью быстро и решительно прервал его, дав тому лишь рассказать о случае, когда одна из его любовниц, войдя в экстаз, вдруг начала лизать, царапать и кусать его, при этом, ползая по его телу, изощрённо извиваясь на нём. Иван сознался, что тогда он не на шутку испугался и быстро слинял от своей сладострастной пантеры. Серологией в Ташкентском институте Гудин прозанимался 3 года, когда его перевели заведующим отделом иммунологии в Институт охраны материнства и младенчества, ставшим впоследствии Институтом педиатрии.
В то время, в борьбе за рекордные урожаи хлопка, его листья травили, посыпая их пестицидами для полного уничтожения, что обеспечивало удобство сбора урожая хлопкоуборочными комбайнами.