Поэтому вода в арыках была причиной гепатита у большей части населения Узбекистана. А различные заболевания печени теперь стали обычным явлением у жителей столицы этой Среднеазиатской республики.
В первый же год работы в Ташкенте заметного Ивана оженили на татарке Ларисе – третьей дочке полковника КГБ Зарипова из охраны Первого секретаря ЦК компартии Узбекистана Ш.Р.Рашидова. Местный крупный начальника дал и за младшую дочку большой калым. На следующий год родился первенец – Олег. Через десять лет, в 1977-ом году, – Павел.
Но Ивану были совершенно не по нутру местный быт, традиции, нравы и обычаи. Да и в таком климате он не собирался жить вечно.
Так, что ему постепенно надоела его семейная, однообразно сытая, беспечная и обеспеченная жизнь, и наш пострел стал мечтать возвратиться в Москву.
И было бы счастье, да несчастье помогло.
В 1979 году очередной любовницей 37-летнего ответственного медицинского работника Ивана Гавриловича Гудина стала красивая, молодая узбечка Гуля – дочь генерала, заместителя начальника МВД республики.
Лишившись на работе девственности от высокопоставленного русского, которых в Узбекистане в то время особо почитали, та с гордостью поделилась радостью с подружками.
Вскоре слух дошёл и до отца, который рассвирепев, пообещал убить негодяя.
С ещё большей скоростью слух о решительных намерениях генерала долетел обратно до Гудина, и тот, не на шутку испугавшись варваров-азиатов, в течение суток, бросив жену и сыновей, сбежал обратно домой, в Москву, под защиту материнского крыла. И тайно помог ему в этом, по просьбе тестя, сам Шараф Рашидович.
Да ну их, этих азиатов, с их отсталостью! Потрахаться толком-то не дадут нормальному человеку! – сокрушался тогда Иван.
А предмет его похоти без проблем заштопали и, невинную, благополучно выдали замуж за сына другого генерала МВД Узбекистана.
Не без помощи матери, ставшей к тому времени влиятельным партийным работником, Иван Гаврилович обосновался в Москве, и стал работать врачом сексопатологом в лаборатории "Семьи и брака" НИИ "Акушерства и гинекологии АМН СССР".
Затем он перешёл в НИИ "Общей и коммунальной гигиены" АМН СССР, руководимым академиком Г.И. Сидоренко.
В этот период Ивана особо домогалась 27-и летняя врач Вера, которая всегда вела себя очень активно со всеми коллегами-мужчинами, из-за чего её вскоре направили на переобучение и повышение квалификации.
Иван рассказывал, что как-то он, задремав, и видимо во сне увидев свою, активно удовлетворяющую его, Веру, засопел и зачмокал от удовольствия. А, уже просыпаясь, неожиданно, непонятно к кому обращаясь, под всеобщие улыбки присутствующих, тихо, в полголоса, изрёк:
– "Да, жалко! Теперь Верунчик обучается и повышает свою квалификацию на других пенисах!".
Слушая этот рассказ Гудина, Платон, как всегда, не удержался от хохмы и комментария:
– "Ваньк, а ты в то время работал… рвачом-сексопатологом… или слесарем-гинекологом?!".
– "Да, весёлые были времена!" – не расслышав, или не поняв иносказательности слов Платона, со смехом резюмировал Гудин.
Он тут же с удовольствием вспомнил свою первую, после четырнадцатилетнего перерыва, московскую зиму 1979-80 года, расширяющиеся международные контакты, приезд в зимнюю Москву хорошо известного в Мире ансамбля "Бони-М".
Тогда этот концерт состоялся в БККЗ "Россия".
Был страшный ажиотаж, огромные очереди, билеты по 250 рублей, конная милиция.
А после концерта – Салтыковка, ресторан "Русь".
Там Иван со своими товарищами по работе, в присутствии большой группы иностранцев, изрядно набравшись, с большим удовольствием, и даже наслаждением, наблюдал за выступлением сестёр Зайцевых, очень удачно подражавших своим темнокожим кумирам из "Бони-М".
В конце брежневской эпохи естественно состарившуюся мать Гудина перебросили из Москвы на более лёгкую и "тёплую" партийно-хозяйственную работу в Краснодар – участвовать в курировании сельского хозяйства целого края. Возможно, её опрометчиво поменяли на М.С.Горбачёва. Там ей предоставили огромную, роскошную квартиру на неё и семью старшего сына Анатолия.
Позднее тот, как крупный местный чиновник, одно время бывший даже Главным архитектором Краснодара, получил на свою семью уже отдельную квартиру.
Оба брата Ивана давно уже выучились, обзавелись семьями, и работали по своим специальностям, добившись в жизни немалых успехов.
В отличие от старшего Анатолия, средний брат Виктор давно вылетел из родного гнезда. Будучи конструктором, он строил подводные лодки на заводе им. Ленинского Комсомола в Комсомольске-на-Амуре, на Дальнем Востоке.
А младший сынок Иван, в своё время тоже покинувший родные пенаты, тем временем вновь осел в материнском гнезде в столице.
На протяжении нескольких лет все дети Анны Петровны вместе со своими семьями использовали материнскую квартиру, как дачу, чуть ли не ежегодно приезжая туда в отпуск. Благо их мать и бабушка была уже на заслуженном отдыхе, получая весьма приличную пенсию.
Предчувствуя надвигающуюся кончину, Анна Петровна проинформировала своего самого младшенького и, как она считала, самого несчастного сыночка о том, что, в случае её смерти, предназначенная ему большая сумма денег будет лежать под её матрасом.
Как только Иван узнал о смерти матери, так сразу, чуть ли не бегом, помчался в Краснодар "за деньгами".
Однако по вине своего старшего брата Анатолия, поздно сообщившего об этом, на похороны он всё же опоздал.
Какого же было ещё и удивление, разочарование и искреннее глубокое возмущение Ивана, когда его встретила запертая на чужой замок дверь материнской квартиры и реплика знавших его соседей:
– "Иван! А разве ты не знаешь, что Анатолий квартиру продал?".
Тут же Гудин помчался на квартиру брата.
Его теперь больше интересовало не как прошли похороны матери, а его наследство.
Между братьями произошёл более чем нелицеприятный разговор.
Иван требовал свою денежную долю, в том числе за проданную материнскую квартиру. Анатолий же оправдывался тем, что квартира была предоставлена матери и ему с семьёй, а не Ивану. А никаких денег под матрасом, якобы, не было.
Иван вынужден был согласиться с первым доводом, упрекая брата лишь в том, что все родные могли бы и дальше пользоваться этой квартирой, как дачей. А в объяснение брата по поводу отсутствия денег под матрасом матери Иван совершенно не поверил.
Окончательно братья разругались уже на её могиле. Дошло до того, что Иван, в сердцах, добил Анатолия чудовищным высказыванием:
– "Когда ты умрёшь, я буду плясать на твоей могиле!".
Эта, неосторожно брошенная им фраза, на долгие годы разлучила всех братьев и их семьи.
Через несколько лет, в конце девяностых годов, уже уйдя на пенсию, Анатолий продал квартиру в Краснодаре.
Он перебрался со всей своей семьёй в Москву. Помогли вырученные от продажи и отложенные ранее от неё же "материнские" деньги.
Шли годы, страсти постепенно улеглись. Стёрлась и острота в восприятии вопроса. Неожиданно, и к большой радости Ивана Гавриловича, Анатолий Гаврилович Гудин сам позвонил первым и предложил мировую по случаю рождения его очередного внука, на этот раз Аркадия.
С тех пор братья и их семьи стали периодически общаться, аккуратно избегая обсуждения надолго разлучившей их темы.
Но позиция среднего брата Виктора, жившего очень далеко, оказалась непреклонной, и Иван Гаврилович вновь, на этот раз окончательно и бесповоротно, погрузился в обиду на Анатолия, вновь прервав с ним все отношения.
После возвращения в Москву Иван Гаврилович решил обобщить свой накопленный в Ташкенте богатый около сексуальный опыт и ударился в науку. Он сразу поступил в аспирантуру, и в 1982 году под руководством будущего академика А.И.Апалькова защитил кандидатскую диссертацию.
В 1983 году, после загадочной смерти охраняемого лица, тестя Ивана перевели в Центральный аппарат КГБ, в 9-е Управление, с повышением в должности и звании.
С собой в Москву генерал-майор Зарипов забрал дочь Ларису и внуков Олега и Павла.
Он в тайне лелеял надежду на воссоединение семьи младшей дочери, что самым благоприятным образом сказалось бы на повышении его авторитета.
Однако поезд пришёл слишком поздно.
К тому времени у Ивана Гавриловича уже появилась новая страсть, новая любовь – грациозная красавица Валентина.
Поскандалив с Зариповыми, он оформил развод. Благо на его стороне были годы, проведённые в Москве без прежней семьи.
Завязав с прошлым, он тут же женился вновь.
Вся жизнь Ивана Гавриловича Гудина проходила в постоянной борьбе с самим собой, вернее со своим характером, а ещё вернее, лишь с некоторыми, самыми негативными, его чертами. Ему явно не хватало воспитания, что было вполне понятно по сверх занятой матери-одиночке, да ещё, вдобавок, и немалому партийному работнику. Ему, например, не хватало чувства такта.
Гудин часто, практически всегда, бесцеремонно влезал в чужие разговоры, перебивая говорящего какими-то своими проблемами, новостями, мыслями. Хотя наверняка и делал это без злого умысла.
Он даже входил в офис с лёгкой ехидной улыбочкой, не здороваясь, в общем, как долгожданный подарок.
– "Ну, что? Опять забыл?!" – встретил его как-то репликой Платон.
Иван Гаврилович Гудин почему-то всегда очень комплексовал. Он всё время пытался поднять в глазах окружающих свою значимость и важность, показать всем свою незаменимость и уникальность.
По этому поводу Платон как-то заметил ему:
– "Вань! Запомни! Комплексующий человек никак не может быть умным!".
И это комплексование было естественно связано с недостаточностью его воспитания, или, вообще, отсутствием оного. Хотя Иван Гаврилович считал себя культурным и воспитанным человеком, о чём он говорил почти на каждом углу, но на практике это никак не подтверждалось.
– "Блажен, кто верует, что он безгрешен!" – говорил по поводу Гудина Платон.
Как ни старался приспособленец Гудин быть культурным в общении и лояльным к коллегам, всё равно, нет-нет, да и проявлялась его поганая сущность. На его навязчивое высказывание, что он культурный, Платон однажды раздражённо возразил:
– "Ванёк! Из тебя культура так и пре…. Ты, прям, рыгаешь ею из себя!".
В воспитании и характере Ивана явно прослеживалось женское начало. А черты, присущие мужскому началу, явно отсутствовали.
Поэтому для него были характерны излишняя болтливость и склочничество.
По этому поводу Платон ему советовал:
– "Вань! Я смотрю, тебе очень трудно молчать, когда тебя не спрашивают! Отдохни! Ты вовсе не обязан высказываться по любому поводу. Учти: многословие, ровно, как и словоблудие – первый признак старости! Имей выдержку! Не давай ответы на незаданные вопросы!".
Иван Гаврилович был ещё и очень мелочным человеком.
Как в смысле что-то получить, задарма урвать, или просто утащить, утаить, украсть. Так и в смысле обсуждения проблем, мелких деталей, придирок, склок и прочего.
Мать Гудина была представительницей среднего партийного звена. Но, как ни странно, сам Иван в молодости от этого очень комплексовал. Ему очень хотелось быть в элите советской молодёжи.
Но, из-за отсутствия должного интеллекта и скверного характера, а вовсе не за его происхождение, тем более должности матери, эта молодёжь не признавала в нём своего.
На этой почве у него также развился комплекс неполноценности. Внешне это проявилось, прежде всего, в стремлении лучше одеваться. Ведь недаром по одёжке встречают. Ему приходилось надеяться хотя бы на это.
А также в пренебрежительном, даже барском отношении к тем, кто, по его мнению, стоял на более низкой ступени социальной лестницы.
Пытаясь втереться в слои элиты, он научился заискивать перед её явными представителями, как, впрочем, позже и перед начальством.
Это, как раз, и выдавало в нём простолюдина.
В своём стремлении угодить всем выше него стоящим по должности и социальному статусу, он полностью потерял своё лицо, а точнее приобрёл новую лицемерную маску, прозванную Платоном "Табаки", которая накрепко приварилась к физиономии Гудина. В попытках показать свою значимость и поднять свой авторитет он весь просто извёлся.
То он называл себя кандидатом медицинских наук, доцентом, хотя последним никогда и не был.
– "Вот, видишь, как я с моим академическим образованием говорю!?" – пытался он что-то объяснить Платону.
– "Ванёк! Ну, ты же ни в каких академиях не обучался! А по твоим высказываниям, в лучшем случае, ты обучался в школе злословия!" – парировал тот.
То рассказывал о своих многочисленных сексуальных успехах с молодой, на семнадцать лет младше него, сожительницей Галиной.
А это в его возрасте было весьма сомнительным и лишний раз подтверждало любимую его известную поговорку: у кого что болит, то тот о том и говорит!
Причём он очень забавно упрекал в этом Платона, намекая на его несостоятельность в половом плане, мотивируя свои выводы частыми разговорами последнего о сексе, безапелляционно и громогласно, во всеуслышание, с умным видом знатока секса и психологии, заявляя при этом:
– "Кто сексом регулярно занимается, тот о нём и не говорит, а молча делает своё дело! А у того, кто всё время говорит на эту тему, значит есть сексуальные проблемы! У кого что болит, тот о том и говорит!" – победно и радостно, даже немного злорадно, заключал он свою, как ему казалось весьма умную и убийственную, тираду.
На что Платон, не будучи таким фанфароном и догматиком, как Гудин, смело возражал ему:
– "Так по твоему получается, что люди говорят только на волнующие их темы? Это далеко не так! Даже наоборот! Любому человеку свойственно скрывать свои проблемы от окружающих, тем более сексуальные. А у кого их нет? Чего ж им тогда стесняться и бояться, и неуместно, как ты, прикрываться пословицами и поговорками?!".
Такие аргументы Гудину крыть было нечем.
– "А вообще, следуя твоей логике, получается, что всё, что ты здесь про себя и свои успехи нам рассказывал, это лишь только твои мечты, а не реальность! Как ты же сам и говоришь: у кого, что болит, тот о том и говорит!" – убийственно резюмировал Платон.
То Гудин гордился, а иногда и просто имитировал свою способность к ухарской выпивке, после чего долго и мучительно приходил в себя.
То хвалился своими связями с сильными мира сего, намекая при этом, что многие из высокопоставленных, но жалких, их жоп неоднократно проходили через его очень умелые ручки.
– "Наверно Гудин, как агент влияния, испортил не одну высокопоставленную жопу?!" – поделился Платон с Марфой опасением о здоровье некоторых представителей руководства страны.
А на предложения проктолога самому Платону проверить теорию на практике, тот ответил садисту Гудину:
– "Хоть с твоим пальцем и знакомы жопы многих высокопоставленных людей, но я бы, всё-таки, поостерёгся, и не дал бы тебе осквернять свой анус!".
– "А то потом три дня срать не наладишься!" – подбила итог Марфа.
Однако Иван Гаврилович забывал при этом, что последние годы работал порученцем, а фактически служил "шестёркой", к тому времени уже у одного из известных академиков РАМН, якобы его друга, Апалькова А.И.
Сначала Иван Гаврилович был аспирантом у кандидата наук, будущего академика. Затем длительная совместная работа постепенно сблизила не только их самих, но и их семьи.
К тому времени у Ивана Гавриловича родился третий сын – Иван.
Жена Гудина, Валентина, часто вертела хвостом перед видными мужчинами, в том числе и перед Александром Ивановичем Апальковым. Тот тоже выказывал ей знаки внимания.
В конце концов, Гаврилыч бросил свою жену, ставшую ему явно не по зубам, а проще говоря, ни по внешности, ни по зарплате, ни по статусу.
Потом жизненные пути коллег несколько разошлись. Александр Иванович резко пошёл в гору, сразу заметно дистанцируясь от своего, далеко не лучшего ученика.
Гудин же остался прозябать на вторичных должностях в институте. Но увиденные в Иване Гавриловиче подходящие черты характера – чинопочитание, преданность и заискивание, нечистоплотность и лицемерие, и другие, наряду с постоянной моральной зависимостью от шефа – заставили академика держать несостоявшегося доцента на коротком поводке, иногда используя его как порученца по щепетильным вопросам, коих с каждым годом становилось всё больше и больше.
И так длилось почти двадцать лет.
Именно А.И.Апальков стал для Гудина после ухода на пенсию, гарантом его последнего рабочего места в ООО "Де-ка".
У Ивана Гавриловича Гудина была и психология "шестёрки", выработавшаяся за многие годы работы на академика.
Поэтому Платон как-то посоветовал коллеге:
– "Ванёк! Тебе пора отвыкать шестерить. Здесь это не нужно!".
На что Гудин возразил, доказывая свою ценность и нужность начальству, начав, было, хвалебную про себя поговорку:
– "Мал золотник…".
Но, на этот раз, перебивший его Платон, расставил все точки над "и":
– "Да ещё и глупый вдобавок!".
То Гудин рассказывал всем, что запрещает своему единственному внуку Арсению, от старшего сына Олега, называть его дедушкой, а только Ваней, из-за чего коллеги по работе прозвали его ещё и "Наш старый, или пожилой, мальчик".
А их начальница, Надежда, как-то за глаза сказала про Гудина, что он ещё просто не знает, что он уже старый.
То он имитировал кипучую трудовую деятельность, пытаясь доказать свою полезность коллективу.
То пытался всегда угодить своему непосредственному начальству, но, совершенно игнорируя тех, кто, по его мнению, стоит ниже на иерархической и социальной лестнице.
При этом совершено забывая, или не зная, что ещё существуют морально-этические, культурные, в том числе в смысле общения, эмоциональные, интеллектуальные, и какие угодно лестницы, на которых люди могут располагаться в совершенно другой последовательности и очерёдности, из-за чего их ценность для страны, общества, коллектива, семьи может быть совершенно иной, нежели сначала кажется, от чего и самым авторитетным человеком в коллективе не всегда бывает начальник.
Не тупой, а даже весьма живой ум Гудина всегда работал только на него самого, а не на окружающих его людей, в том числе и самых близких.
Но в нём, всё-таки, было весьма развито чувство собственного достоинства, и он, в зависимости от обстановки, от общественного положения в его сознании оппонента, в той, или иной мере, не давал тому спуску. Но особенно это касалось часто ему перечившего Платона.
Ивану Гавриловичу Гудину нельзя было отказать и в проницательности:
– "Я знаю, Вы все меня тут ненавидите!".
На что жалостливый Платон тут же возразил:
– "Иван! Мне кажется, насчёт "ненавидите" – слишком громко сказано! Тут другое. Вот моя жена Ксения говорит, что я боюсь свою бывшую жену Элеонору. А я ей тогда объясняю:
Ну, вот, например, идёшь ты по тропинке, а на ней лежит куча говна. Ты, что, её боишься?!
Так и здесь! А ты говоришь, ненавидите!".
Иван Гаврилович очень часто вёл себя, как ребёнок.
Ведь недаром говорят, что старый, что малый.