– "Это Надежда Сергеевна! А Вас будет интересовать наш продукт?".
Марфа, сидя в соседней комнате и через открытые двери всё слыша, ещё не выйдя из образа, озорно, хулигански, съязвила, но почти шёпотом:
– "Или он Вам на… хрен не нужен?!".
– "Смотри! Услышит!" – попытался напугать насмешницу Платон.
– "Не услышит! Она слушает только себя!".
Через день Надежда Сергеевна поручила Платону какую-то простую работу, ссылаясь на ненадёжность и неумение Гаврилыча.
Платон согласился, но не удержался от своего комментария по этому поводу:
– "Да, это не боевой штык, а ЧМО, причём не лучшего качества!".
А на вопрос Марфы Ивановны, почему эту работу поручили Платону, когда её вполне мог бы выполнить даже Гудин, Надежда Сергеевна, видимо находясь под впечатлением от сказанного Платоном, вдруг неожиданно выпалила:
– "От добра, говна не ищут!".
Тут же Надежда, вспомнив о нём, позвонила Гудину:
– "Иван Гаврилович, как дела?"…
– "Отдали ей документы?"…
– "Положили на стол?"…
Тут уж не выдержала, всё время пытающаяся задеть Гаврилыча, Марфа:
– "Нет, он её в кресле!".
И сразу же начальница, пытаясь предотвратить возможное, ненужное течение разговоров, решительно вмешалась в производственный процесс:
– "Платон! Давай, начинай работать! Тебе потом Алексей поможет!".
– "Может и поможет, если сможет!" – угрюмо ответил безотказный.
– "Если успеет!" – уточнила его союзница Марфа.
После полудня прибыл курьер Иван Гаврилович.
– "А вот и наша птица-секретарь прилетела!" – сообщил Платон о случившемся.
– "А где Надька?" – как всегда, не здороваясь, спросил тот.
– "Да они уже ушли на етьбу! То бишь, обедать! А тебе вон, плюшку оставили!" – сообщила Гудину, об ушедших в столовую Надежде и Алексее, добросовестная Марфа Ивановна.
Тут же, чем-то озабоченный, Иван Гаврилович спросил Платона:
– "А ты не знаешь, как писать: атрибут, или отребут?".
Пока Платон объяснял коллеге правописание, Марфа Ивановна недовольно ворчала в сторону Гудина:
– "Какая тебе разница: …атымеют тебя, или …отымеют!?".
– "Марф! …отшебись!" – грубо оборвал старик старушку.
– "Эх! Надо было тебе две плюшки купить!" – вдруг неожиданно пожалел его Платон.
– "Почему?" – естественно поинтересовался вдруг такой неожиданной доброте коллеги Гудин.
– "Да у тебя бы стало больше извилин!" – добил наивного Платон.
Через несколько минут со склада раздался раздосадованный возглас Гаврилыча:
– "До чего ж не люблю я эти пакеты шуршащие. Шуму много, а толку мало!".
Тут же недовольная Марфа снова пробурчала себе под нос, раскрывая суть вопроса:
– "И ничего втихаря не сшиздишь!".
Их возможную перепалку перебила раздражённая Надежда Сергеевна:
– "Иван Гаврилович! Идите к себе в кабинет!".
Платон тут же прокомментировал расхохотавшейся Марфе быстрый уход Гудина к начальнице, "к себе в кабинет":
– "Ваньк! Брысь к себе в конуру!".
– "Пёс шелудивый!" – добавила она.
– "Да, Гаврилыч знает, как себя вести с начальством. У него явное отсутствие ума при избытке практического разума!" – заключил Платон.
Словно продолжая начатую тему, после небольшой паузы Платон неожиданно спросил Марфу:
– "Хочешь, проверим интеллект Гаврилыча?"
– "А как?".
– "Ну, ты сейчас увидишь и услышишь!".
Когда Иван Гаврилович появился вновь, Платон задал ему вопрос:
– "Ванёк! А кто такой умывальников начальник и мочалок командир?".
– "Что ты всё прикалываешься и воображаешь тут? Все всё давно знают!" – возмущённо ответил тот.
– "Кроме тебя! Это сутенёр!" – вынужден был преждевременно прервать свой эксперимент Платон.
Увидев торчащий из-под джемпера галстук Гаврилыча, он весело подсказал коллеге:
– "Вань! У тебя из брюк конец торчит!".
– "Вечно ты со своими смешуёчками!" – уже тоже смеясь, отрезал, довольный комплиментом по поводу его сексуальных способностей, Гудин.
Тогда Платон продолжил эксперимент по проверке интеллекта уже несколько смягчившегося Ивана:
– "Ваньк! Ты знаешь, что такое гомо сапиенс?".
Возмущённый его сомнением, Гудин чуть ли не крикнул:
– "Конечно, знаю!".
Платон, перебивая Ивана и не давая выплеснуться всем его эмоциям, конкретизировал свой вопрос:
– "А гомо приматус?".
Иван Гаврилович, не чувствуя подвоха, сразу же показал свои глубокие знания, полученные, очевидно, вращением в культурной среде:
– "Конечно, обезьяна!".
Платон поначалу даже опешил от такого тупого фанфаронства, прежде чем озвучил свой прикол:
– "Человек – матерщинник!".
Гудин надолго замолчал, что-то соображая в уме, к чему-то готовясь, чего-то ожидая.
И дождался.
Когда Платон нечаянно достал описание одного из своих лекарств, принимаемых им после обеда, тот бесцеремонно схватил листок и стал изучать. О! Наконец он нашёл нужное!
Читая противопоказания таблеток Платона, Гудин, пытаясь хоть как-то досадить ему, нарочно громко и язвительно спросил:
– "Ты не беременный?!".
– "А ты, как будто не знаешь?! Натворил делов и в кусты!" – неожиданно даже для самого себя сморозил Платон.
Марфа сразу покатилась со смеху, видимо представив эту картину:
– "Ну, …Вы… два пердуна, собрались тут!".
На смех вошёл Алексей, тут же напоровшийся на вопрос Марфы Ивановны:
– "А чего это Надька сегодня такая озабоченная?".
– "Так у неё прыщик вскочил!" – злорадно влез Гудин.
– "В самом деле?!" – удивилась на такую мелочь Марфа.
– "Нет! Чуть левее!" – не успев ответить Марфе Ивановне, влез со своим комментарием насмешник Алексей.
– "Ну, я погнал!" – неожиданно вскочил Иван Гаврилович.
– "Ты о себе слишком высокого мнения! Ты не погнал, а поплёлся. В лучшем случае, почапал!" – возразила ему справедливая Марфа Ивановна.
Гудин начал было оправдываться, уверяя всех, что ещё может многое, снова завершая свою тираду:
– "Ну, ладно, я погнал!".
– "Опять волну, что ли?!" – теперь вмешался Алексей.
На это и смех коллег, тоже развеселившийся Гудин, вызывая новый прилив смеха, в тон шутникам закончил:
– "Ну, ладно! Я погнал! А то с Вами не кончишь!".
– "Гони! А то на всех дурачков не хватит мудрецов!" – многозначительно согласилась с ним Марфа, но этой фразой всё же задерживая Гудина в дверях.
Тот хотел снова что-то пролепетать в своё оправдание, но на этот раз Марфа не дала ему даже открыть рот.
– "Гаврилыч! Ты вот всё время со своим юмором тужишься, тужишься, а…" – не успела договорить Марфа, как была перебита Платоном под новый хохот коллег:
– "А срать никак не наладишься!".
Этот пассаж невольно оказался одним из последних в общении Платона Петровича Кочета с Марфой Ивановной Мышкиной. Вскоре ход новых, неожиданных событий заметно отразился на коллективе ООО "Де-ка".
В связи с переносом фасовки сыпучих биодобавок из цеха ООО "Де-ка" на специализированный завод, Платон невольно становился ненужным.
То, что он считал своим козырем, большая и относительно сложная работа, которую могли выполнить только они с Алексеем, вдруг просто испарилась.
Пропал ореол незаменимости Платона. Всю оставшуюся работу мог бы выполнит кто угодно, даже Гудин.
Более того, оказывается за спиной Платона, Инна Иосифовна выступила с инициативой об его увольнении. Она не предложила на увольнение кандидатуру Гудина, за которым маячил сам академик А.И.Апальков.
Но Надежда Сергеевна легко отстояла своего надёжного работника:
– "А грузить ты, что ли будешь?!".
Изменение географии фасовки биодобавок также ударяло и по Марфе Ивановне. Ей теперь предлагалось клеить этикетки не в одном из удобных помещений офиса, а на новом, дальнем, тёмном, холодном и пыльном складе, без возможности нормально питаться и даже ходить в туалет. Это-то и напугало старушку. Да и Платон в шутку подлил масла в огонь, красочно расписав Марфе всё отрицательное на новом месте работы.
Правда Платон потом доказал Надежде, что клеить этикетки можно только на старом месте, с чем она и согласилась.
Но тут ещё Марфа Ивановна запросила прибавку к жалованию, на что никак не могла пойти Надежда Сергеевна.
В итоге Марфа Ивановна неожиданно и быстро уволилась.
– "Может Вы Марфу обижали? Вот она от Вас и ушла!" – спросила Ксения после сообщения мужем этой новости.
Платон задумался, поясняя жене:
– "Может! Но ей и нам было друг с другом хорошо!".
– "Наверно, только с тобой?!".
– "Наверняка!".
С уходом из ООО "Де-ка" Марфы Ивановны Платон лишился внимательного и мудрого собеседника, с которым можно было говорить на любые темы, излить душу.
Другим же его коллегам в общении друг с другом, и тем более с Платоном, не хватало чувства такта.
Марфа Ивановна ушла в другой коллектив, в другую, родную для себя среду, к таким же, как и она сама, простым и добрым женщинам.
Платон искренне жалел об этом. Ведь ушла его благодарная слушательница и способная ученица.
Но, в то же время, уход Марфа Ивановны укрепил его позиции в коллективе, так как её работу, как оказалось на поверку, кроме Платона, с его очень умелыми, хотя и больными руками, никто не мог и сделать-то толком, и качественно.
Для Платона наклеивание этикеток на банки стало одновременно и необходимой зарядкой для кистей рук.
Более того, Платон в этом деле превзошёл Марфу Ивановну, клея этикетки лучше и быстрее, более того, в отличие от неё, ни от кого не завися.
Иван Гаврилович из-за зависти, что Платон будет иметь дополнительный заработок, попробовал было тоже клеить этикетки на банки, но у него из этой затеи вообще ничего не вышло, кроме сплошного брака.
Его вороватые, не привыкшие к аккуратной работе руки и один, завистливый глаз, а также неумение владеть своими эмоциями и телом, к его великому позору, не позволили ему наклеить даже ни одной этикетки.
Поэтому в этом деле Платон стал просто монополистом. Но ему поручались и другие дела. Не остался не у дел и Гудин. Надеждой было ему поручено нарезание этикеток из рулона и проставление на них штампиком номера серии. И хотя эта работа не оплачивалась, Иван Гаврилович всё-таки её делал. Как-то на сообщение Платона, что этикетки кончаются, гордый своей хоть такой незаменимостью, Иван Гаврилович, шумно штампуя их номером серии, удовлетворённо пошутил:
– "Настучим сколько надо!".
– "Лет на десять! Стукач ты наш!" – сразу остудил его пыл Платон.
Через два дня возмущённый Платон вернулся к обеду на работу после неудачного посещения Курского вокзала. Ему пришлось принести обратно в офис непринятую проводником коробку, ожидаемую далёким заказчиком.
И виновницей этого была Инна Иосифовна, которой пока не было на рабочем месте. Она не обеспечила выполнение работы, по междугороднему телефону толком не договорившись с клиентом. Поэтому своё возмущение, за непродуктивную эксплуатацию его больных рук Платон высказал Надежде Сергеевне.
Вскоре в кабинет влетела запыхавшаяся, как всегда суетливая Инна Иосифовна. Выслушав рассказ Платона о постигшей их неудаче, она, как ни в чём не бывало, попыталась неуклюже оправдаться:
– "Ну, ничего тут не поделаешь! Что-нибудь придумаем!".
– "А насчёт придумать, неплохая идея!" – загадочно, в тон ей, ответил уже несколько успокоившийся коллега.
Вскоре он положил на стол Тороповой короткое стихотворение, вызвав у неё, вместо смущения, лишь улыбку умиления.
Проводница Ольга
Деньги отдала!
Только эта Ольга
Коробку не взяла!?Говорит: "Нет места!
Не возьму коробку!".
В Запорожье… вместо…
Клиент устроит… трёпку!".
Подтверждая ею нечаянно недоделанное, Инна вместе со всеми слегка посмеялась, и тут же выслушала от автора ещё один смешной эпизод, очевидцем которого, накануне, кроме Платона, стала и она сама:
– "Вчера по телевидению брали интервью у Черномырдина по поводу его отношения к новому президенту Украины Виктору Ющенко. И тот, как всегда, из-за своей косноязычности, изрёк очередную "крылатую" фразу: "Я буду общаться с президентом, несмотря на его ориентацию!". Вот так, ни больше, ни меньше!".
Нелюбящая, когда общение между сотрудниками проходит без её участия, Надежда, как всегда бесцеремонно влезла в разговор, по привычке давая указания, на это раз посоветовав Инне:
– "Инн, уже очень тепло, переходи на плащ!".
А, привыкшая всегда перечить, особенно Надежде, и лучше всех всегда всё знающая, Инна в ответ возразила:
– "Ты что? Земля ещё холодная!".
– "Так ты садись сверху!" – разрядил Платон, грозящую из ничего возникнуть склоку.
Слегка посмеявшись, женщины разошлись.
Ещё давно в их НИИ Инку прозвали накольщицей. Её подруга, по её же рекомендации, как-то взяла в долг у Ольги Михайловны Лопатиной 1000 $ и до сих пор их не отдала. При этом Инна Иосифовна оправдывалась тем, что она не уговаривала Ольгу Михайловну, а та сама дала деньги, по своей воле.
Дешёвка Инка легко делала деньги на всех своих коллегах.
– "Афюристка!" – говаривал про неё Гудин.
А к мужикам Инна иногда относилась просто с жестокостью, как истинная мандавошка. А вот её дочь Лера больше пошла в отца, хотя сын – в мать. Делая жизненную карьеру, Инка раздвигала то соперниц, то ноги.
Её последний любовник Владимир Львович отправил всю свою семью в Израиль, а сам делал лёгкие деньги на русских дураках, продавая им по ходовой цене просроченные, дешёвые продукты.
Одно время Инка продавала своим коллегам, переданные Вованом, комбинированные вторые блюда для обедов. Со временем у всех почему-то пропал аппетит на эти иудины блюда. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, явился случай, происшедший с Надеждой Сергеевной и дворовым псом.
Не став есть очередной набор из картофельного пюре со шницелем и подливкой, Надежда понесла его дворовому псу. Тот сначала обнюхал всю порцию, а затем, не став даже пробовать, неожиданно помочился на неё.
К всеобщему облегчению, Инна Иосифовна вскоре уехала на ПМЖ к сыну в Израиль. Её отъезд сопровождался громким, длительным спором по поводу денег между нею и Надеждой Сергеевной.
А уходя из коллектива, Инна, отвечая Надежде на её претензии по поводу этих денег, не удержалась от обыденного хамства, сбросив с себя лицемерную маску благочестия:
– "Надь! Ты, мягко говоря, шиздишь!".
А некоторое время спустя, рассказывая кому-то о подлой деятельности Инны Иосифовны, Надежда не удержалась от эмоций и в сердцах бросила:
– "Ещё бы немного и Надец был бы шиздец!".
И хотя Инна Иосифовна и ушла с демонстративным, видимым достоинством, но оставила после себя длинный шлейф всякой гадости. После её ухода сразу вскрылись различные злоупотребления и махинации, позволявшие Инне Иосифовне набивать свой карман за счёт коллег.
Зато теперь у всех сотрудников резко возросли доходы. Более того, у многих смежников открылись глаза на деятельность Тороповой – Швальбман.
В порядке очищения от скверны, Надежда Сергеевна пригласила в офис батюшку, который освятил помещения ООО "Де-ка", после чего она собственноручно наклеила около дверных косяков небольшие иконки.
После изменений в работе и ухода двух коллег-женщин у Платона стало меньше сложной и тяжёлой нагрузки – фасовки и закатки банок, но зато появилась более лёгкая, да ещё и отдельно оплачиваемая: наклейка этикеток.
Уход Инны Иосифовны особенно обрадовал Ивана Гавриловича, так как освобождалось рабочее место для него, и, более того, его позиция в коллективе становилась прочнее, надёжнее. Он стал чувствовать себя уже не курьером-изгоем без рабочего места, не козлом отпущения или опущения, а нужным и, что было особенно примечательным, важным человеком.
– "Баба с возу – кобылу легче!" – отмочил как-то Гудин по поводу ухода Марфы и Инны.
– "А ты всё спражняешься в юморе?!" – не дал Гудину насладиться своим острословием Платон.
Иван Гаврилович с особенным удовольствием, насвистывая что-то невразумительное, а скорее всего, просто пропуская воздух через щели в передних зубах, освобождал для себя вражье место. Поднимая над головой и вынося кресло Инны, чтобы разобраться в её столе, Гудин чуть не упал в обморок от неожиданно ударившего ему в нос резкого запаха высохшей урины. Он даже тут же бросил кресло и побежал в туалет проблеваться.
Спустя некоторое время, уже освоившись на отмытом и обеззараженном месте, Иван Гаврилович, вспоминая Инку, гордо заявил:
– "А у нас теперь не бывает, чтобы пальцы веером!".
– "Веера нет!" – глубокомысленно дополнил Платон, подразумевая отсутствие его хозяйки.
У взаимной неприязни и даже органической вражды между Инной Иосифовной и Иваном Гавриловичем была ещё и националистическая подоплёка, возможно и базирующаяся на генотипе Гудина.
Как-то Платон, невольно сев на место Ивана Гавриловича – прежнее место уехавшей к сыну и внучкам Инки, даже не удержался от ласкающего слух Гудина комментария:
– "Иван! У тебя тут так жарко…, как в Хайфе летом!".
– "Ты в кайфе, а она в Хайфе!" – добавил он на довольный смех Гудина.
Несколько лет Инна Иосифовна Торопова – Швальбман своей подлой деятельностью надёжно закрывала образ Надежды Сергеевны Павловой.
И лишь только после её ухода, оставшись одна против трёх мужчин, начальница открылась своим сотрудникам во всей своей, до поры до времени дремавшей, красе. Они стали теперь обращать внимание на то, на что раньше не обращали, или не успевали обратить.
Надежда Сергеевна имела манеры простолюдинки. Особенно Платону досаждала её культура общения.
Утром, войдя к ней в кабинет, он, как обычно, по не им заведённому, добродушно бросил:
– "Привет!".
– "Ага!" – привычно приняла та, не приветствуя в ответ, не поднимая головы, и не глядя на коллегу.
Надежда, давно привыкшая работать с животными, никак не могла освободиться от своих ямщиковских замашек.
Позже, на безобидное высказывание Платона о какой-то, в общем-то, ерунде, Надежда по привычке просто схамила ему:
– "С ума сошёл?!".
– "Нет! Наоборот, взошёл!" – только и успел частично отбиться он.
– "Надь! Ты в каком хлеву манерам обучалась?!" – искренне возмутилась, случайно присутствовавшая рядом, Нона.