Гарри не отрицал, что художники и скульпторы того времени сделали большой шаг в плане репрезентативного реализма, но ставил под сомнение прогрессивность этого шага. Означал ли переход к реализму также и продвижение к лучшему искусству? Не было ли средневековое искусство, при всех его искажениях, диспропорциях и стилизациях, более правдивым уже потому, что не пыталось обмануть зрителя? И не было ли искусство Ренессанса в чем-то сродни ловкости иллюзиониста? И разве иллюзия не исчерпала себя почти полностью? Умение создавать ощущение глубины на плоском полотне или добиваться почти физической точности в изображении человеческой фигуры в какой-то момент вышло для художника на первый план, приобрело большее значение, чем изображаемый объект, та высшая, святая цель, служить которой должно произведение искусства. Все то, что он видел в музеях и галереях Флоренции - за редким исключением, - оставило его равнодушным. Одним из исключений Гарри назвал статую Давида в Академии.
Ее он просто возненавидел.
Громадный памятник сентиментальному любованию человека самим собой, триумф формы над содержанием, стиля над сущностью - так охарактеризовал Гарри признанный шедевр Микеланджело. Где ужас юного пастушка, вышедшего сразиться один на один с вражеским великаном? Единственное свидетельство оного Гарри обнаружил между ногами Давида. Страх, как холод, делает то же самое с вашим пенисом, объяснил он, обращаясь к дамам. Нет, этот "узкобедрый Нарцисс" более похож на "какого-нибудь слабоумного подростка, прихорашивающегося перед зеркалом к намечающейся вечеринке".
Как и рассчитывал Гарри, его оценки вызвали бурные дебаты. Мало что доставляло ему такое же удовольствие, как интеллектуальная стычка. Сравниться с ней могло разве что красное вино, которое, к сожалению, изливалось в стаканы на всем протяжении ланча. Спор и вино - потенциально взрывоопасная комбинация.
Взрыва удалось избежать только потому, что при первых признаках агрессивности Адам, внимательно наблюдавший за развитием ситуации, вытащил брата из-за стола, объяснив, что хочет показать ему сад.
Гарри не стал упираться и только спросил, можно ли взять с собой стакан. Никто не возражал.
Спускаясь по тропинке, Адам поймал себя на том, что не испытывает ставшего привычным волнения. Сад одолел его еще до того, как размышления о смерти Эмилио вытеснили все прочие мысли. Делиться с Гарри своими гипотезами он не стал, упомянув лишь, что Федерико Доччи сохранил память о своей жене в образе Флоры, богини цветов.
Едва миновав брешь в тисовом заслоне, Гарри остановился. Перед ними мрачным тоннелем вытянулась аллея деревьев.
- Веселенькое местечко.
Больше Гарри не сказал ничего, пока они не вышли на открытое пространство у подножия амфитеатра. Он посмотрел на статую Флоры, на нависшую над ней триумфальную арку, потом повернулся, окинул взглядом долину и сжимающие ее с двух сторон деревья.
- Что думаешь? - спросил Адам.
- Красиво. Но немного жутковато.
- Что еще?
- Проверяешь?
- Нет.
Он не собирался устраивать Гарри проверку, но хотел посмотреть на все его глазами, оценить свежим взглядом. Может быть, что-то обратит на себя внимание.
- Мне нужна помощь.
- От меня?
- Теперь ты понимаешь, до какого края я дошел.
Гарри прочитал вслух надпись на триумфальной арке.
- Не Флора - Фьоре, - поправил его Адам. - На итальянском - цветок.
- Как и Флора.
- Точно.
- А эта статуя? Она?
- Это богиня.
- Сходство есть?
- Неизвестно. Портретов Флоры не сохранилось. Думаю, что есть.
Это чувство зародилось несколько дней назад и постепенно окрепло, превратившись почти в уверенность. Лицо не соответствовало образцу своего времени - с чистыми, мягкими, словно отполированными чертами идеала конца шестнадцатого века. Рот слишком выразительный, подбородок слишком тяжелый, нос слишком длинный. Она была слишком… настоящей.
Поднявшись по склону, они оказались на втором уровне. Гарри сунул Адаму стакан и прикурил две сигареты. Еще раз оглядел статую.
- Не в моем вкусе, - изрек он наконец.
- Я так и понял.
- Но кое-что в ней есть.
- Думаешь?
- Угу.
- Что?
- Горячая дамочка.
- Горячая?
- Да. Сексуально озабоченная. Да ты посмотри сам.
Гарри провел ладонью по ноге статуи, как сделала и Антонелла при их первой встрече. Но только он не остановился на бедре - рука скользнула дальше, между ног Флоры.
- Так и есть, уже мокрая.
- Господи, Гарри, что ты такое говоришь.
- А ты приглядись. Видишь, как выгнулась? Изображает скромность, но только изображает.
- Это классическая поза.
- Ну да, классическая, - ухмыльнулся Гарри. - Знаешь, я бы не отказался поймать такой взгляд.
Адам посмотрел в лицо богине - слегка припухлые губы, широко расставленные, чуть раскосые глаза, устремленные…
Куда?
Адам обернулся. Снова посмотрел на Флору. Взгляд ее уходил вниз по склону и пересекал долину в направлении леса. Могучие деревья и густые заросли лавра стояли там непроходимой стеной, но Адам уже догадывался, что находится за ними.
- Стой здесь.
Спускаясь второпях по склону, он оступился и болезненно подвернул ногу, но все же нашел силы подняться и повернулся к Гарри.
- Куда она смотрит?
- Что?
- Скажи, куда она смотрит. Мне нужно точное направление.
Получив указание, Адам побрел дальше. В области лодыжки уже появилась боль. Дойдя до деревьев, он снова оглянулся.
- Здесь?
- Выше! - крикнул Гарри. - Еще немного. Вот так. Нет, чуточку назад. Не знаю… Так. Да. Так.
Адам стащил рубашку и перекинул ее через ближайшую ветку. Потом, взяв в качестве ориентира высокое дерево, стоящее на прямой линии со статуей и рубашкой, пошел к нему через заросли лавра. Идти было тяжело, словно против сильного течения.
Возле дерева он остановился и оглянулся. Рубашка едва виднелась вдалеке.
Чтобы не сбиться, требовалась еще одна метка. Пришлось снять и повесить на ветку брюки. Надевая туфли, Адам заметил, что лодыжка начала распухать.
Отметив следующее дерево, он побрел к нему. Кусты царапали голую кожу. Пару раз что-то сильно - ему даже пришлось остановиться - ударило в грудь и бедро. Но и замирая от боли, он не спускал глаз с ориентира.
Обнажаться полностью и снимать трусы, к счастью, не понадобилось - очередное дерево стояло на краю леса, и Адам не боялся потерять его из виду.
Достигнув последнего ориентира, он еще раз сверил направление, шагнул на опушку…
…и оказался на северной окраине поляны Гиацинта. Прямо перед ним - если продолжить невидимую прямую - возвышался Аполлон, протянувший руку к распростертому на каменной плите Гиацинту.
Осознание пришло мгновенно, и сердце тут же заколотилось.
Аполлон, он был ключом к загадке.
Адам закрыл глаза, мысленно представив сад таким, каким задумал его Федерико Доччи. Сад, обретший новое значение, рассказывающий иную историю, ту, что веками оставалась скрытой от всех.
В чувство его вернули проклятия продиравшегося через лавровую чащу Гарри. В руке он держал стакан, содержимое которого - что не могло не вызывать уважение и восхищение - почти не расплескалось.
Пробежав взглядом по кругу, Гарри уставился на брата:
- Боже, Адам, ты бы посмотрел на себя! В одних трусах, весь поцарапанный… Вот до чего доводит Кембридж!
- Ты говоришь, как отец.
- Я начинаю его понимать.
Адам шагнул к брату и крепко обнял.
- Ты - гений.
Гарри похлопал его по спине.
- Ну, ну, успокойся. Люди в белых халатах уже где-то на подходе.
Адам рассмеялся и отступил.
- Это не мемориальный сад.
- Вот как?
- Или, скорее, мемориальный, но…
- Так, так…
- Не совсем.
- Ладно. Только вот я теперь уже начинаю всерьез опасаться за твою психику.
- Это и мемориальный сад, и исповедь.
- Исповедь?
- Или признание. Признание в убийстве. Он убил ее. Федерико убил ее.
- Кого?
- Флору.
- А кто такой этот Федерико?
- Ее муж. Он убил ее, потому что у нее был роман.
Гарри отхлебнул вина и глубокомысленно кивнул:
- По-моему, это уж слишком.
Отправленный в лес за брюками и рубашкой, Гарри большого энтузиазма не выразил, но воспрянул духом, когда чуть позже Адам показал ему анаграмму на триумфальной арке и девять кругов Дантова Ада.
К тому времени, когда они подошли к гроту, Гарри, образно выражаясь, уже плыл с братом в одной лодке и при этом чувствовал себя счастливым пассажиром. Здесь же, выслушав историю Дафны и Аполлона, он вычислил способ, выбранный Федерико Доччи для убийства: яд.
Разболевшаяся лодыжка и затянувшийся спор - путь по кругу занял больше часа.
Из сада они вышли с уверенностью, что новая гипотеза не пойдет ко дну, как дырявая лодка при встрече с первой волной.
Уже подходя к вилле, Гарри вдруг остановился и повернулся к Адаму:
- Ничего чудней мы с тобой еще не делали.
- Ничего? А когда перелезли через стену, чтобы подсматривать за миссис Роган?
- Ладно, тогда это дело на втором месте.
Дав обещание придержать новость до подходящего момента, Гарри с трудом дождался вечера.
К тому времени Маурицио и Кьяра уже ушли, но к ужину пожаловала Антонелла - прямо с работы и с копченым окороком, подарком от благодарного шефа, получившего солидный заказ от одного из американских клиентов.
Мария срезала мясо с кости, и оно отлично пошло под марочное шампанское, несколько ящиков которого доставили после полудня. Синьора Доччи заявила, что шампанское, прежде чем подавать гостям, необходимо "проверить", и даже Мария позволила себе бокал.
Адам предложил тост за Антонеллу и за то, чтобы ее творения продавались в Нью-Йорке.
- А если они не будут продаваться? - жалобно спросила она.
- Ну, тогда их больше не станут заказывать, только и всего, - пожал плечами Гарри и тут же провозгласил другой тост: - За Адама. У него тоже есть хорошие новости.
- У меня?
- Конечно. Ты же сам знаешь…
- Гарри…
- Хватить ныть - рассказывай.
- Сад… - прошептала Антонелла.
- Да. Там далеко не все так просто, как может показаться на первый взгляд.
Антонелла улыбнулась Адаму:
- Ты все-таки разгадал остальное?
Синьора Доччи подалась вперед:
- Остальное?
Антонелла повернулась к бабушке:
- Кое-что он мне уже рассказал.
- Предатель.
- Я не всем с тобой делюсь, Nonna.
- Теперь мне это ясно.
Все выжидающе посмотрели на Адама.
- Без Гарри у меня бы ничего не получилось.
- Верно, - подтвердил Гарри, - не получилось бы.
Синьора Доччи вдруг подняла руку.
- Ничего не говорите. Я хочу услышать это там. В саду.
- Nonna, мы же собрались поужинать, и уже темнеет.
- Тогда отложим до завтра. До завтрашнего утра.
- И как ты туда дойдешь?
Синьора Доччи похлопала себя по колену.
- Ногами, конечно. У меня двое мужчин, они помогут.
- Но я хочу услышать сейчас.
- Тогда проси его сама. Но только когда я уйду.
После ужина синьора Доччи поднялась к себе, но Антонелла, вопреки ожиданиям, просить ни о чем не стала. Сказала, что предпочитает подождать еще немного. Гарри заверил ее, что ожидание того стоит.
Захватив бокалы, они втроем спустились на нижнюю террасу. И потом еще долго лежали на траве под звездами и разговаривали: о фильмах, которые видели, о книгах, которые читали, о жизни в Англии и Италии и даже - пока Адам не попросил брата заткнуться - о переходе футбольного клуба "Кристалл Пэлас" в недавно сформированный Четвертый дивизион.
Лежать на траве, вдыхать мягкий ночной воздух, разговаривать, ощущая при этом удовлетворение от разгадки тайны мемориального сада, - ничего лучше и быть не могло. Только теперь, когда все закончилось, Адам почувствовал, какое бремя носил на плечах с того дня, когда впервые побывал в саду. Оно, это место, зацепило его сразу, вошло в кровь, как болезнь. Оно отняло у него много времени - часов бодрствования и часов сна. Жизнь шла своим чередом, но он воспринимал ее словно через туманную дымку.
Теперь, когда чары рассеялись, мир выплывал из тумана. И даже Антонелла выглядела иначе: резче, четче, яснее. Желаннее. Если бы еще здесь не было Гарри… если бы он остался с ней наедине… Адам даже польстил себе, допустив, что и она мечтает о том же.
Досадно, что Антонелла приехала на машине, лишив его возможности проводить ее домой. Он помнил, что они поцеловались, гуляя по саду. Помнил мягкое прикосновение ее губ. Помнил, как легла ему на спину ее рука, как она привлекла его к себе…
Потянувшись за сигаретой, Адам краем глаза зацепил часовню в конце террасы. Она маячила там весь вечер, на периферии зрения, но он старался не замечать ее, не думать о ней. На этот раз не получилось. Гарри заливал что-то о позабытых звездах раннего блюза, но Адам не слушал - он думал об Эмилио, погребенном в часовне под каменным полом. О жизни, оборванной двумя пулями, одной в грудь и другой в голову, - Кьяра не пропустила эту деталь.
В этом было что-то неестественное, в этой детализации. О пулях Кьяра могла узнать только от Маурицио, но зачем ему, рассказывая о смерти брата, упоминать такого рода подробности? Были и другие: выстрел в граммофон, оружие, поведение немцев. Все это напоминало театральную сцену, четко прописанную в голове режиссера. Неумелую ложь распознают по избыточной информации. Рассказ Кьяры не внушал доверия именно из-за перегруженности деталями.
Он и сам совершил такую же ошибку, когда позапрошлым летом, желая похвастать перед друзьями, разогнался на маминой машине, потерял управление и зацепил крылом "морриса" оказавшееся на пути дерево. Дома он рассказал, что свернул, чтобы не переехать выскочившего на дорогу спринтер-спаниеля. "Какого, английского или валлийского?" - с нарочитой небрежностью осведомилась мать.
Мысли перескочили на Бенедетто, мужа синьоры Доччи. Что заставило его сохранить в неприкосновенности место убийства Эмилио? Что заставило обречь семью на многолетнюю муку - жить с горькой памятью? Принимая решение, он ни с кем не посоветовался и даже не счел необходимым объяснить или оправдать такой шаг. Даже делая скидку на не вполне нормальное состояние пораженного горем человека, следовало признать, что в его поведении оставалось нечто необъяснимое, дурное, злобное. Оно отдавало душком фанатизма и выглядело актом покаяния, как будто Бенедетто наказывал себя. Или, может быть, кого-то еще?
Может быть, Бенедетто знал правду о той ночи.
Такой вариант объяснял многое. Каким-то образом Бенедетто докопался до правды, но предпочел оставить ее при себе. Все, на что его хватило, - это запечатать этаж, сохранив его как вечное напоминание Маурицио…
Адам едва успел остановиться, поймав себя на очередной глупости - он едва не обвинил человека, которого сам же недавно и оправдал. Почему ему никак не удается отбросить подозрения? Почему они постоянно где-то рядом, как ветер за спиной?
- Ну? - спросил Гарри.
- Что?
- Тебя феи унесли, а? Я спросил, как насчет второй бутылки?
Антонелла подняла руки:
- Без меня. Еще немного, и я не доберусь до дома.
- Ну так оставайтесь, - предложил Гарри. - Здесь немного тесновато, но, думаю, мы найдем для вас свободный уголок.
Она улыбнулась:
- Нет, мне надо ехать.
- Я провожу вас до машины.
- Адам проводит меня до машины, а вы напомните ему, чтобы вернулся с бутылкой шампанского.
Она поцеловала Гарри в щеку.
- Спокойной ночи.
Едва оказавшись за живой изгородью, Антонелла взяла Адама под руку. Вышло это у нее легко и просто, и сам жест получился одновременно чинным и интимным. Осмелев, он обратился к ней с вопросом, задавать который еще недавно зарекался:
- Ты была там?
- Где?
Он указал взглядом на верхний этаж виллы:
- Там.
- Нет, не была.
- Тебе это не интересно?
- Разумеется, интересно. Но это невозможно.
- А если я попрошу твою бабушку?
- Она откажет.
- Откуда ты знаешь?
- Однажды я уже просила. На день рождения. Мне тогда исполнилось восемнадцать, и я думала, что это что-то изменит. Но нет, не изменило. Я так рассердилась. Хотела даже взять ключ и войти туда назло ей.
- Ты знаешь, где лежит ключ?
Антонелла остановилась и повернулась к нему:
- А почему тебя это так интересует?
- Причина, наверное, та же, что и у тебя. Любопытство. Нездоровое любопытство. Картина, должно быть, жутковатая. Только ведь скоро от нее ничего не останется.
- И мы все будем этому только рады.
Ее машина стояла у самого въезда во двор.
- Вести сможешь?
- Надеюсь, что да.
- Постарайся не гнать.
- Я всегда стараюсь, да только получается плохо.
Ночь была лунная, и по выражению ее лица он понял, что она имеет в виду.
- Тогда гони вовсю.
Ее зубы тускло блеснули в темноте.
- Ладно.
Они поцеловались - страстно, не сдерживая желания. Его рука скользнула по ее талии, спустилась ниже, обводя четкие контуры, вбирая информацию и отсылая ее в мозг. Антонелла не противилась. Даже наоборот. Ее пальчики впились ему в спину.
- Боже, какая у тебя чудесная… попа, - выдохнул он, когда они оторвались наконец друг от друга.
- Спасибо. У тебя тоже.
Он привлек ее к себе, погладил по волосам.
- Когда уезжаешь? - спросила она.
- Еще не знаю. Скоро. Поэтому и не хотел, чтобы Гарри разболтал про сад. У меня больше нет повода задерживаться.
- Ты не ошибся? Там действительно случилось что-то нехорошее?
- Да, - ответил он после короткой заминки.
Они еще раз поцеловались - коротко. Антонелла села в машину и выглянула в окно.
- Я скажу, где ключ, если пообещаешь, что не попадешься.
- Обещаю.
Она сказала. И еще напомнила, чтобы он взял бутылку шампанского для Гарри. Потом включила зажигание и умчалась.
Может быть, то была лишь игра теней, но, когда свет фар скользнул по двору, он уловил какое-то движение за окнами второго этажа.
За то время, что его не было, Гарри успел переместиться на каменную скамью и лежал на спине, уставившись в звездное небо. Адам вытащил пробку и наполнил бокалы.
- Ты ее поцеловал?
- Да.
- Скотина. Она слишком хороша для тебя.
- Спасибо.
- Так оно и есть. То есть я хочу сказать… да, мальчик ты умный и все такое… - Гарри осекся, резко сел и впился в Адама пронзительным взглядом. - Боже мой, ты ведь и на самом деле умница!
- Что?
- Да, да. Я, конечно, всегда знал, что голова у тебя варит, но… ты вообще понимаешь, что сделал сегодня?
- Мы, Гарри. Мы сделали это вместе.
- Чушь. Ты и без меня все вычислил. Оставалось только сделать последний шаг.
Добрые слова от Гарри? Это что-то новенькое. Непривыкший к похвалам брата, Адам немного растерялся.