Взбешенный Лициний грубо осадил ее, и она, бормоча проклятия, вошла в боковую комнату, повинуясь его приказу - показать им жилье Осимо Ландо. Фидельма не удивилась, увидев, что его комната располагалась напротив комнаты Ронана, но была чище и аккуратнее, чем у ирландца. Хотя каморка эта была не менее темная и обшарпанная, Осимо постарался сделать ее как можно уютнее и красивее. Там даже стояла ваза с увядшими цветами, а над кроватью в рамке было греческое изречение, которое вызвало у Фидельмы улыбку. Осимо Ландо не был лишен чувства юмора. Это были слова из восемьдесят четвертого псалма, стих четвертый: "Благословенны живущие в доме твоем: будут вечно хвалить тебя". Она подумала о том, какой похвалы заслужили держатели этого постоялого двора с его грязью и этой крикливой неряхой-хозяйкой.
- А что мы ищем? - спросил Лициний, стоя у двери и глядя на нее.
- Точно не знаю, - призналась Фидельма.
- Осимо был очень начитан, - пробормотал Эадульф, открывая шкаф. - Вот, посмотри.
Фидельма посмотрела и увидела на полке рядом с исписанными листами две книги. Глаза ее слегка округлились.
- Это очень старые тексты, - сказала она, взяла с полки одну из книг и прочитала название. - Вот, смотри: De Acerba Tuens. Труд Эрасистрата Кеосского.
- Я что-то слышал об этой книге, - сказал Эадульф немного удивленно. - Но считалось, что она была уничтожена во время великого разрушения Александрийской библиотеки во времена Юлия Цезаря.
- Эти книги нужно передать в хранилище, - предложила Фидельма.
- Я распоряжусь, - сухо сказал Лициний. Ему явно было все еще обидно за святую Елену.
Фидельма продолжала перебирать бумаги. Не было сомнений, что отношения между Ронаном и Осимо были очень близкими. На этих листах были стихи, полные любви и преданности, в основном написанные Осимо и посвященные Ронану. Неудивительно, что Осимо, услышав о смерти Ронана, был не в силах продолжать жить в этом мире без него. Фидельме стало больно за них обоих.
- Все, что вы делаете, делайте с любовью, - прошептала она, глядя на листки со стихами.
Эадульф нахмурился.
- Что ты сказала?
Фидельма улыбнулась и покачала головой.
- Я просто вспомнила один стих из Послания Павла к Коринфянам.
Эадульф посмотрел на нее озадаченно, а потом понял и стал дальше осматривать комнату.
- Тут больше ничего нет, Фидельма, - сказал он. - Ничего, что бы могло пролить свет на нашу загадку.
- Мог ли Осимо быть причастным к смерти Ронана? - растерянно спросил Лициний.
- Он точно не убийца, - заверила его Фидельма. Она хотела было объявить, что больше здесь делать нечего, как вдруг взгляд ее упал на что-то в другом конце комнаты.
- Эадульф, что это? - спросила она.
Он посмотрел туда, куда она показывала. На полу, наполовину заслоненный грубой деревянной кроватью, лежал какой-то предмет. Он нагнулся, чтобы поднять его, и невольно вскрикнул.
- Ножка от золотого потира. Я ее узнал. Этот потир передал Вигхарду для папского благословения Кенвал из Уэссекса. Видите, что выгравировано на подставке?
- "Spero meliora", - прочитала Фидельма. - "Надеюсь на лучшее".
- Кенвал попросил Вигхарда выбрать подходящий девиз, чтобы написать на потире. Верхняя часть отломалась, видно, кто-то неаккуратно с ним обращался, но это точно он.
Лициний выглядел растерянно.
- Значит, драгоценности Вигхарда хранились в этой комнате? Осимо и Ронан были сообщниками в преступлении?
Фидельма в задумчивости закусила нижнюю губу. Была у нее такая привычка, и девушка очень сердилась всякий раз, когда она ловила себя на этом. Она спохватилась и на мгновение сжала губы.
- Да, Ронан и Осимо определенно имели доступ к краденым сокровищам, - согласилась она.
- Значит, они имели отношение и к убийству, - быстро заключил Эадульф.
- Но странно… - Фидельма, казалось, была еще погружена в размышления. Затем она выпрямилась и произнесла: - Все, нам здесь больше нечего делать. Лициний, возьмите с собой эти книги. А ты, Эадульф, возьми с собой ножку потира. Здесь есть над чем подумать.
Эадульф озадаченно переглянулся с Лицинием и пожал плечами.
Внизу на них снова набросилась хозяйка:
- Когда мне можно будет снова сдавать эти комнаты? Я не виновата, что эти двое умерли. Почему я должна из-за этого страдать?
- Через день-два, женщина, - заверил ее Лициний.
Она что-то злобно пробурчала. Потом ответила:
- Да я смотрю, вы забираете имущество, которое по праву принадлежит мне как компенсация!
Фидельма даже раскрыла рот от неожиданности, услышав от этой женщины латинский правовой термин bonorum veditio.
- Вам часто приходилось присваивать имущество постояльцев, которые не платили за комнату?
Она поджала тонкие губы и покачала головой.
- Никогда. Мои постояльцы всегда платили исправно.
- Тогда откуда вы знаете это выражение - bonorum veditio?
Хозяйка постоялого двора насупилась.
- Вам-то что за дело? Я свои права знаю.
Лициний посмотрел на нее и нахмурился.
- У тебя такие права, какие я скажу, - сказал он с угрозой. - Говори по-человечески и отвечай на вопрос. Где ты выучила такое ученое выражение?
Женщина пугливо сжалась от его гневного голоса.
- Это правда, - заныла она. - Мне грек сказал, что я имею на это право, и он-то хоть монету мне дал, когда уносил мешок из комнаты умершего брата!
Теперь все внимание Фидельмы принадлежало ей.
- Грек? Из чьей комнаты он унес мешок?
Женщина заморгала, поняв, что сболтнула лишнее.
- Ты мне это прекрати, - велел Лициний. - Не то будешь сидеть в тюрьме и нескоро еще сможешь обсуждать свои права.
Женщина чуть заметно задрожала.
- Ну… он обыскал комнату брата Осимо Ландо и ушел с мешком…
- Ты сказала, грек? - допытывался Лициний. - Это хозяин этой гостиницы? Грек дьякон Биэда? Ты что, не сказала ему о приказе ничего не трогать здесь без нашего разрешения?
- Нет, нет, - торопливо ответила она, качая головой. - Не ублюдок Биэда. Греческий лекарь из Латеранского дворца. Его все знают.
От изумления Фидельма невольно отшатнулась назад.
- Греческий врач из Латеранского дворца? Вы хотите сказать - Корнелий? Корнелий Александрийский?
- Он самый, - подтвердила женщина, упрямо хмурясь. - Он мне и сказал, что я имею право…
- Когда он приходил обыскивать комнату Осимо Ландо? - спросила Фидельма.
- Почти час назад.
- Бьюсь об заклад, он пришел, как только узнал о самоубийстве Осимо, - решил Эадульф.
- И из комнаты он вышел с мешком?
Женщина уныло кивнула.
- Какого размера был мешок, большой или маленький?
- Средний. Точно могу сказать, там был металл - когда грек шел, в мешке позвякивало, - предположила женщина, силясь хоть как-то завоевать их расположение. - И он сказал, что даст мне пять сестерциев, если я пойду в комнату Осимо Ландо, найду там пять книг и спрячу у себя, чтобы он мог потом вернуться и забрать их. Я спрятала три из них, когда пришли вы. У вас сейчас еще две.
- А зачем он это сделал? - спросила Фидельма.
- Потому что он не мог унести их вместе с мешком, - ответила та, не поняв вопроса.
Фидельма открыла было рот, чтобы объяснить ей, но тут Эадульф победно провозгласил:
- Значит, Корнелий все это время был участником и кражи, и убийства!
- Это мы еще посмотрим, - ответила Фидельма. - Принесите те три книги, что вы унесли из комнаты Осимо Ландо.
Женщина неохотно повиновалась. Это были старые книги. Греческие. И, как и подозревала Фидельма, в них легко было узнать медицинские труды. Она озадаченно покачала головой. Путь к разгадке тайны убийства Вигхарда, казалось, просто выстлан греческими медицинскими текстами.
- Вы знаете, где живет Корнелий? - спросила она у Лициния.
- Знаю. У него небольшая вилла возле арки Долабеллы и Силана. Мне поднять стражу?
- Не надо. Нам еще далеко от того, чтобы распутать эту головоломку, Лициний. Сперва мы спрячем наши находки в надежное место в оффициуме, а потом пойдем к Корнелию на виллу и посмотрим, что он может нам сказать по этому поводу.
Женщина смотрела на них поочередно, пытаясь понять, о чем они говорят.
- А со мной что? - спросила она уже чуть более уверенно, убедившись, что, по крайней мере, ее не собираются вести в тюрьму прямо сейчас, как утверждал Лициний.
- А ты держи язык за зубами, - отрезал тот. - И если я вернусь и увижу, что в комнатах Ронана и Осимо что-нибудь еще пропало, хоть таракан со стены или волос с одеяла, то, будь уверена, я позабочусь о том, чтобы тебе никогда больше не пришлось думать о плате за комнаты. Всю оставшуюся жизнь ты будешь жить совершенно бесплатно в самой паршивой тюрьме, какую я смогу найти. Это понятно?
Женщина пробормотала что-то совсем невнятное и скрылась в своей комнате.
Когда они вышли, Фидельма мягко упрекнула Лициния:
- Вы были чересчур грубы с ней.
Лициний поморщился.
- С такими, как она, по-другому нельзя. Все, что им нужно от жизни, этим простолюдинам, это добыть как можно больше денег.
- Но ведь для них это единственный способ вырваться из нищеты, в которой они живут, - заметила Фидельма. - Их правители дают им понять, что спасение приходит с накоплением богатств. Стоит ли осуждать их за то, что они следуют этому примеру, пока у них нет перед глазами лучшего образца?
Лициний осуждающе посмотрел на нее.
- Я слышал, у вас в Ирландии у всех такие отчаянные взгляды. Это еретик Пелагий так учил?
- Мне казалось, мы все следуем тому, чему учил наш Господь Иисус. "При этом сказал им: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения". Так говорил Господь, согласно Луке.
Лициний покраснел. Эадульф, заметив его смущение, поспешно предложил:
- Давайте поскорее отнесем и спрячем книги, а потом пойдем искать Корнелия.
- Да. Книги должны быть в сохранности, - согласилась Фидельма. - Потому что я чувствую, что им во всей этой тайне отведено очень важное место.
Оба мужчины посмотрели на нее, но она не стала ничего уточнять.
Вилла Корнелия Александрийского находилась неподалеку, на холме Целии. Там, поверх древней арки в честь Долабеллы и Силана император Нерон выстроил акведук, ведущий к соседнему холму, Палатину. С северных склонов холма открывался впечатляющий вид на Колизей, с виллы же Корнелия, за небольшой долиной, был виден сам Палатинский холм с древними живописными постройками. Эадульф рассказал Фидельме, что именно с этого холма, четырехгранного Палатина, и начинался Рим. Здесь жили самые выдающиеся граждане республики, потом деспоты-цезари строили здесь свои пышные дворцы; здесь правили короли остготов, а теперь их языческие капища сменялись христианскими храмами.
- Под каким предлогом вы предлагаете пойти к Корнелию? - спросил Эадульф, когда все еще немного угрюмый Фурий Лициний указал на виллу.
Фидельма задумалась. По правде говоря, она не имела ни малейшего представления. И в глубине души жалела о том, что так поспешно решила идти туда и не взяла с собой декурию дворцовой стражи, как предлагал Лициний. Сумерки наползали на город. Надо было просто послать отряд стражи и привести Корнелия в оффициум на допрос. Но слишком многое еще оставалось непонятно. И казалось, что на каждом следующем шагу возникает еще дюжина новых вопросов.
- Ну? - сказал Эадульф.
Вопрос решился сам собою, прежде чем она успела раскрыть рот для ответа.
Они стояли на углу улицы напротив стен виллы. Шагах в двадцати позади них были деревянные ворота, ведущие в сад. Определенно, Корнелий Александрийский жил в достатке. И вот внезапно ворота распахнулись, и оттуда вышли трусцой двое носильщиков с лектикулой. Фидельма, Эадульф и Лициний отпрянули назад в темноту. Откинувшись на кресле лектикулы сидел сам Корнелий, и на его коленях был ясно виден мешок.
Носильщики рысцой побежали на запад, вниз по холму, направляясь к красивой церкви у его подножия.
- Он куда-то несет мешок, - без нужды прокомментировала Фидельма. - Пойдем за ним.
Идти надо было быстро, чтобы не отставать от спешащих вперед носильщиков лектикулы. Чтобы не упускать их из виду, им то и дело приходилось самим сменять шаг на недостойную рысцу. Несмотря на головокружительную тряску недавней поездки, Фидельма теперь пожалела, что у них больше нет одноконной колесницы, на которой они легко догнали бы преследуемых. Они пересекли небольшую площадь перед церковью и оказались у подножия Палатинского холма.
Носильщики в это время быстро шагали по мостовой вдоль стены величественного здания, которой, казалось, не будет конца.
- Что это за место? - спросила Фидельма, пока они, задыхаясь, пытались не отстать.
- Циркус максимус, - пробормотал Лициний. - Место мученической кончины многих христиан во времена Цезарей.
Они замолчали, чтобы поберечь дыхание, и побежали вперед за лектикулой. Носильщики прошли вдоль казавшейся бесконечной стены, обогнули бывший цирк и направились к северу в сторону Тибра. Затем резко повернули на юго-запад. Фидельма не переставала изумляться, как могут двое мужчин, хоть и сильных, неся на плечах тяжелое деревянное кресло с еще одним человеком, двигаться так легко и так быстро. Поспевать за носильщиками было изнурительно. Фидельма заметила, что они то идут какое-то время быстрым шагом, то, по сигналу человека в кресле, переходят на трусцу. Так они двигались вдоль берега реки, мимо лачуг, причалов и складов.
Фурий Лициний оступился в темноте и выругался. Эадульф подбежал, помогая ему подняться.
- Можно уже сделать остановку, - выдохнула Фидельма. - Смотрите, лектикула встала.
Лициний закусил губу и огляделся. Потом обнажил меч.
- Причем в самом гадком месте. Мы снова в Марморате.
Фидельма, глядя по сторонам, уже поняла, что вслед за Корнелием они попали в ту же самую часть города, что и несколько часов назад по следам Путтока. Над трущобами быстро сгущались сумерки.
С отвращением Фидельма вдохнула зловонный воздух, и в ноздри ей ударило гнилостным смрадом. Они были в темном и зловещем квартале среди полуразвалившихся лачуг. По улицам рыскали собаки и кошки, ища рыбные потроха и прочие отбросы.
Лектикула Корнелия остановилась у дома, похожего на старый амбар, позади которого вдоль реки тянулись неструганые деревянные причалы. Носильщики уже сняли кресло, поставили его на землю и слонялись вокруг, однако бдительности не теряли - Фидельма заметила, что каждый держал руку на рукояти ножа, заткнутого за пояс.
Фидельма, Эадульф и Лициний долго смотрели на них не отрываясь, как вдруг Фидельма тихо вскрикнула. Корнелий уже вышел из лектикулы и исчез в темноте.
- Он наверняка пошел в этот амбар, - предположил Эадульф, когда Фидельма сказала, что он куда-то пропал.
- Носильщики явно ждут, пока он выйдет, чтобы забрать его, - с надеждой заметил Лициний.
Фидельма поймала себя на том, что опять закусывает губу.
- Мы не знаем, с кем он встречается, но это происходит в амбаре. - Она уже приняла решение. - Лициний, идите к входу в амбар и ждите. Носильщики могут помешать?
Лициний покачал головой.
- Они не станут, увидев мою униформу.
- Отлично. Если услышите, что я зову о помощи, сразу же приходите. Эадульф, ты пойдешь со мной.
Эадульф был растерян.
- Куда? - спросил он.
- Задняя стена амбара смотрит на реку. Там как раз есть деревянный причал. В лунном свете его видно сквозь проход вдоль дома. Мы спустимся и войдем в амбар с той стороны. Я должна узнать, в чем он замешан.
Сказано - сделано, и Фидельма быстро зашагала вниз по проулку, а Эадульф поплелся за ней. Лициний смотрел им вслед, немного дивясь тому, с какой покорностью Эадульф повинуется приказам женщины. Потом вытащил меч и не торопясь направился к лектикуле.
Носильщики, заметив его, насторожились. Один из них уже успел зажечь фонарь, чтобы освещать дорогу обратно. Однако разглядев его униформу, они казалось, успокоились. Лициний подумал, что если их хозяин и занят чем-то дурным, то они, судя по всему, об этом не подозревают.
Тем временем Фидельма и Эадульф осторожно крались вдоль стены к причалу.
Уже слышны были голоса, горячо спорившие о чем-то.
Фидельма аккуратно перелезла через борта причала, радуясь, что плеск речных волн о деревянные опоры заглушает их шаги.
Она остановилась у двери, которая неожиданно оказалась незакрытой. Из помещения доносились звуки голосов, то повышавшихся, то затихавших в перебранке. Язык, на котором говорили, был совершенно незнаком Фидельме; она различила в темноте лицо Эадульфа и преувеличенно пожала плечами; тот в ответ тоже поднял и опустил плечи, показывая, что понимает не больше, чем она.
Фидельма заметила тусклый свет внутри и рискнула приоткрыть дверь в амбар чуть пошире.
Склад был просторный и почти пустой.
У дальней стены за столом сидели трое мужчин; от потрескивающей лампы на столе исходил зловещий свет. Также на столе стояла амфора, на вид полная вина, и несколько глиняных чаш. Корнелий держал в руке одну такую чашу и потягивал вино. Остальные не пили. В тусклом мерцании лампы они казались Фидельме смутно знакомыми.
Приглядевшись, она вскоре узнала в них арабов по темным лицам и просторным одеждам.
Было ясно, что они спорили на своем языке, который Корнелий тоже понимал и которым свободно владел.
Вдруг один из них положил на стол что-то, завернутое в ткань. Он указал на сверток Корнелию. Тот склонился над столом и развернул ткань. И Фидельма увидела книгу. Корнелий достал из-за своего стула мешок, запустил в него руку и вытащил оттуда один потир.
Фидельма мрачно улыбнулась.
Было очевидно, что совершается какая-то сделка. И загадка начала мало-помалу проясняться в голове Фидельмы.
Пока Корнелий внимательно изучал фолиант, один из арабов рассматривал потир.
Эадульф, согнувшись, прятался за спиной Фидельмы и не мог разглядеть, что происходит; он успел только вскрикнуть от неожиданности и испуга, когда она вдруг поднялась на ноги, распахнула дверь и вошла в комнату.
- Ни с места! - воскликнула она.
Эадульф поспешно, спотыкаясь, зашел вслед за ней и заморгал от представшей его глазам сцены.
Корнелий Александрийский сидел, словно пригвожденный к месту, и был бледен как мел, поняв, что его обнаружили.
- Тауба! - воскликнул один из арабов, вскочив и потянувшись рукой к большому изогнутому кинжалу на поясе.
- Стой! - закричала снова Фидельма. - Дом окружен. Лициний!
Лициний снаружи прокричал в ответ.
Арабы переглянулись и, словно по команде, один из них сбросил со стола лампу, а второй кинулся к мешку. Во внезапной темноте Фидельма услышала, что стол перевернулся. Дверь распахнулась, в комнату проник слабый свет, и она услышала, как за дверью Фурий Лициний взвыл от боли.
- Эадульф, свет! Быстро!
Послышался щелчок кремня, и из мрака возник Эадульф с высоко поднятой свечой.
Арабов не было, Корнелий же так и сидел неподвижно на стуле, понурив плечи и вцепившись в книгу. Стол был действительно перевернут, но мешка нигде не было.