Как вы помните, от Дэви я узнал, что Робина считают чем-то вроде живого талисмана, пусть немного лохматого и зловонного. Немудрено, что людьми простыми он воспринимался как некое божество, как дух-покровитель леса. Пару раз в день кто-нибудь из кухонной прислуги доставлял Робину еду – зелень, репу, крыжовник и так далее, как он сам и рассказывал. Правда, не на серебряных подносах, а в обычных плетеных корзинах. Порядок был такой: оставить подношения на старом пне и забрать пустую корзину с прошлого посещения.
В пятницу очередь идти в лес выпала приглянувшейся Фоллу Одри. Угощение составляли остатки фруктов и кое-какие овощи. Смелости девушке было не занимать, так что она частенько подсматривала, как дикарь забирает еду. Сегодня же она решилась на новый шаг: позвать его по имени, только тихо-тихо, чтобы не спугнуть. Ей бы этого не хотелось, к тому же Робин был безобиден, как дитя, все это знали. Ну а если что не так, то бегала Одри быстро. Зато, если все получится, будет что рассказать. Может, даже мастеру Фоллу, господину актеру, приехавшему откуда-то с востока.
Однако бедняжке Одри так и не случилось проверить, придет Робин на зов или нет. Поставив корзину на пень и сунув под мышку пустую, она, как обычно, направилась к зарослям боярышника, где пряталась. И вдруг истошно закричала. От ужаса она даже не сразу поняла, что это болтается перед ее лицом. Что-то грязное и кривое. Вокруг распространялся острый, отвратительный запах. Перепуганная Одри подняла голову и едва не потеряла сознание: то, чего она не разобрала сразу, оказалось свисающими сверху ногами Робина. Несчастный повесился на ветви вяза. Лицо его было еще чернее, чем ступни. Изо рта вывалился распухший язык.
Горбатая луна
Смерть лесного дикаря многих огорчила, но и только. Приготовления к свадьбе не были приостановлены или даже омрачены этим событием, поскольку и прежде не вызывали слишком уж большой радости в Инстед-хаусе. Разумеется, на кухне, в этом рассаднике сплетен и слухов, пошли разговоры и причитания, откуда они распространились потом на все поместье. Мы же, новоприбывшие, восприняли это известие практически безучастно (я по понятным причинам помалкивал о двух своих встречах с Робином).
Впрочем, когда случаются подобные вещи, как бы далек ты ни был от них, неприятный осадок держится день-другой. И как раз на эти дни выпадал самый разгар лета. С тех пор как мы приехали сюда, рассветы стали еще прозрачнее, теплее и ярче. Целый день небо оставалось чистым, а к вечеру закатное сияние окутывало особняк роскошными золотистыми переливами. И как резко контрастировала со всем этим великолепием июньской благодати смерть несчастного!
Я расспросил Дэви о том, что говорят насчет самоубийства Робина, – вернее, паренек сам отыскал меня, чтобы поведать свежие слухи.
– Одни считают, что он повесился, потому что сошел с ума.
Я подумал, что это вполне правдоподобная версия, если вспомнить более чем странное поведение дикаря и его небылицы. А кто не свихнется в таких условиях? Однако я напомнил себе, что самое простое объяснение чаще всего не выдерживает критики.
– Кое-кто же говорит, что его вздернули, сэр, потому как он увидел то, чего не следовало.
– И кто же мог его повесить, Дэви?
– Феи и лесные духи, конечно.
Что ж, даже если Робин и провинился перед ними, вряд ли вся эта лесная мелюзга смогла бы с ним справиться, из-за хрупкости сложения и крошечных размеров. По крайней мере сведения о габаритах эльфов, вроде Паутинки и Горчицы, сообщал нам мастер Шекспир в своей пьесе.
– Сомневаюсь, что это они, Дэви, – сказал я.
– Прошу прощения, сэр, но вы, благородные люди из Уайтхолла, вряд ли слышали что-нибудь о наших обычаях и поверьях.
Я не стал с ним спорить и спросил, что еще болтают.
– Кит, один из наших, считает, что Робин продал дьяволу душу и тот просто забрал причитающееся. Но Кита слушать – только время тратить. Угрюмый он тип. Его не любят, да и сам он людей не жалует. Только и слышишь от него: "Катитесь вы все к…" Ну в общем, к тому, чье имя нельзя упоминать. И все-таки…
– Да?… – подбодрил я Дэви.
– И все-таки, сэр, Одри с кухни говорит, что прекрасно разглядела ноги Робина. И одна из них была… была с копытом. Она так говорит.
Дэви опасливо огляделся, даже съежился, и дрожь пробежала по его щуплому телу.
Я засмеялся:
– Ну, тут я могу вас с Одри успокоить. Мне приходилось видеть ноги Робина. И поверь мне, они были вполне человеческими, хотя и грязноватыми.
– Вы уверены, сэр? Тот… тип, про которого нельзя говорить… Он очень хитер!
– Робин был человеком, как мы с тобой. К тому же ты сам говорил, что он и мухи не обидит и даже приносит удачу.
Кажется, можно было и не повторяться для пущей убедительности: Дэви склонен был верить мне без оглядки.
– Не знаю, что и думать, сэр. Пожалуй, вам в Уайтхолле виднее.
– Вот и прекрасно, – подвел я итог.
Хотя на самом деле ничего прекрасного тут не было. Что-то не вязалось, что-то с самоубийством Робина было не так. Разумеется, в чепуху про дьявола я не верил. Однако мне потребовалось время, чтобы понять, что же именно меня беспокоит.
Его похоронили очень быстро, я бы сказал, поспешно, несколько часов спустя после снятия с дерева. И не на кладбище, прилегавшем к ближайшей церкви (как раз в Сбруйном Звоне), а в дальней стороне леса, на дикой земле, где он вел свою странную жизнь. В двух вещах Робину все-таки повезло – если можно так выражаться в отношении мертвых – он избежал многолюдной похоронной процессии и сердце ему не пронзили, как это практикуется с теми, кто наложил на себя руки.
Несколько рабочих, под руководством управляющего, сняли труп, завернули в саван и закопали его в наспех вырытой, неглубокой яме. Священника все же пригласили произнести несколько слов над импровизированной могилой. Вряд ли можно говорить о настоящей заупокойной службе, ведь самоубийцы обрекались на вечные адские муки, – но облегчение та речь душе Робина, наверное, все-таки принесла, так же как и самому пастору, выполнившему свой христианский долг.
Помню, мой отец однажды хоронил человека, труп которого выловили в реке. Люди в Мичинге говорили, что он утопился, но отец был уверен, что юноша просто оступился, и его унесло течением. Хотя на дворе тогда было лето, и река стояла низко, а течение было слабым.
– Тем не менее, – говорил отец, – раз никто не видел, как молодой человек совершает самоубийство, и раз никто не располагает достоверной информацией о том, что он собирался это сделать, значит, он заслуживает погребения по христианскому обычаю. И пока я священник, никто не переубедит меня.
Наверное, здешний пастор был чем-то похож на моего отца.
По крайней мере Робин был похоронен надлежащим образом.
Но не забыт. Наоборот, появилось странное ощущение, что он где-то поблизости.
Слухи множились, а их разнообразие росло как на дрожжах. Особенно популярны были истории вроде той, что рассказал мне Дэви: будто бы это все происки дьявола или лесных эльфов, что Старый Ник пришел за душой Робина, и так далее. Мучивший же меня вопрос основывался на более практичных и земных соображениях. Он бы и не возник, не узнай я случайно, что веревка, на которой повесился Робин, была сохранена. Управляющий крестьянами, скользкий тип по имени Сэм, решил, видимо, что ее неплохо оставить "на память".
Я слышал, что веревки, на которых вешали в Тайберне, палачи после казни разрезали на небольшие части и продавали по нескольку шиллингов за штуку, потому что считалось, что пот и жир висельника обладают целебными свойствами. Также я слышал, что безнадежно больные выкладывали большие деньги, чтобы им позволили приложить к больным частям тела свежеотрубленную голову. Как я и говорю, до сих пор я только слышал о подобных вещах, но, похоже, тут я столкнулся с ними впрямую.
Однако оказалось, что Сэм просвещен в данном деле меньше, чем лондонские жители. Он действительно сохранил веревку, но не для того, чтобы заработать на чьем-либо несчастье, во всяком случае не тем способом, что предполагалось. Простаков на ферме и по поместью достаточно, так что он решил брать полпенни за демонстрацию веревки и пенни – за позволение ее потрогать. Чем он собирался заманивать посетителей, я не знаю. Возможно, обещаниями, что веревка исцеляет слепоту и хромоту. Или просто хотел сыграть ни благоговейном страхе, свойственном человеку, когда он видит (или трогает) что-то связанное со смертью Да, скользким типом был этот Сэм. Так поведала Одри, разумеется, через своего ухажера Фолла.
В общем, я понял, что следует навестить этого "изобретательного" управляющего. Он жил в маленьком двухэтажном домике около фермы, откуда и руководил своими работниками. Держался он от них поодаль, думаю, чтобы придать своей фигуре весу и загадочности; даже дом огородил невысокой изгородью.
Крайнее удивление появилось на физиономии Сэма в ответ на заявление, что лондонский актер хочет видеть веревку висельника. Не знаю, может быть, мы и похожи на тех, кто везде и всюду возит с собой необходимое "снаряжение" и ставит подмостки только с целью повеситься среди сельского пейзажа. Тем не менее, когда я показал Сэму пенни, он не колебался. Прикрыв дверь комнаты и привычным движением упрятав монетку в карман, Сэм прошел к сундуку, стоявшему в углу, открыл его и церемонно извлек оттуда сверток из шерстяной ткани. Потом, сопя от усердия, положил на пол и развернул. Луч света коснулся грязного мотка веревки. Управляющего переполняла такая гордость, как будто он только что благословил новорожденного.
– Можете потрогать, мастер…
– Николас.
– Можете потрогать, вы же заплатили.
Этого я делать вовсе не собирался, но все же опустился на колено, чтобы лучше разглядеть. Мурашки побежали у меня по спине, и зачесалась шея, словно ей грозила петля. Даже не разматывая веревки, несложно было определить, что в ней пять-шесть футов. Неровно обрубленный конец растрепался – его с трудом перерезали. На другом находилась петля с неумелым, но прочным узлом. Думаю, этот узел выдержал бы и двойной вес, не говоря уже о худом, как скелет, теле Робина. Он вдруг представился мне, висящий среди деревьев. Я выпрямился и, вынув из кармана шестипенсовик, поднял его над головой, так что монетка поймала солнечный луч, проникавший сквозь крошечное грязное окошко. Комната была тесная, со спертым воздухом. Сэм весь напрягся, приготовившись сделать все, что попросят.
– У меня есть пара вопросов, – сказал я и тут же подумал зачем. Зачем трачу деньги, чтобы узнать подробности смерти лесного отшельника. Шесть пенсов не великая сумма, но все же половина дневного жалованья. Я сунул монетку в засаленную лапу Сэма.
– Итак, вы обрезали веревку и сняли Робина.
– Не я, мастер Николас. Мои люди.
– Но вы можете описать, как они это сделали?
– Они просто срезали веревку и опустили его, вот и все.
– Как именно? Меня интересуют детали. Или я зря заплатил шесть пенсов?
Сэм задумался и нахмурил лоснящиеся от жира брови. Думаю, он решил, что я стремлюсь получить от подробного описания процесса некое нездоровое удовольствие.
– Оливер взобрался на дерево и потом на ветку, откуда свисало тело. Но ему пришлось спуститься за ножом.
– Зачем?
– Узел веревки оказался слишком толстым. Оливер попытался развязать ею руками, но ветка начала раскачиваться, и он чуть не упал. Я сказал, что веревку надо срезать.
– И он воспользовался ножом.
Сэм снисходительно кивнул, словно потакая блажи слабоумного ребенка.
– Чьим?
– Своим. – Управляющий поглядел на меня озадаченно. А я и сам не понимал, для чего веду все эти расспросы. – Он вынул его из ножен, прежде чем забираться на дерево, чтобы, чего доброго, не напороться, если упадет.
– Ему легко было забираться?
– Не очень. Но он парень молодой и ловкий. Как раз для него занятие.
– Что было потом?
– Потом Оливер разрезал узел, хотя не так быстро, потому что нож был тупым.
Сэм кивком указал на веревку. Это объясняло, почему перерезанный конец так растрепан.
– Кто еще присутствовал при этом?
– Еще пара ребят, они поддерживали тело за ноги.
– Для чего?
– Как же, чтобы оно не упало и не повредилось.
– Ну да, конечно, – кивнул я. – Очень разумно с вашей стороны.
– Да я тут ни при чем. С нами был еще Браун. Он и посоветовал.
– Ах, Браун. – Я попытался сообразить, сколько же человек присутствовало при снятии. – Кто такой Браун?
– Священник из Сбруйного Звона.
– Он читал проповедь над могилой Робина?
– Да. Странный тип. Кому он нужен был, этот жалкий никчемный дикарь.
– Меня интересует еще кое-что. Говорят, Робина повесили лесные духи или что-то в этом роде.
– Язык, он без костей, – пожал плечами управляющий.
– Это верно, но представим, что Робин сам повесился. Как он мог это проделать?
– Да очень просто, мастер Николас. Залез на дерево, обвил один конец веревки вокруг ветви, другой вокруг шеи и спрыгнул вниз, в пустоту…
Заметив, что я собираюсь уходить, Сэм произнес:
– Советую вам заглянуть в амбар.
– А что там?
Сэм только поскреб пальцем нос – бесформенный вырост на лице.
– Сами-то в это верите? – Я кивнул на грязную веревку. Мне показалось, она вздыбилась и начала извиваться под моим взглядом.
В комнате стало заметно жарче.
– Жизнь в лесу может довести человека до отчаяния.
– Нет, я имею в виду примету. Говорят, будто, коснувшись веревки висельника, обретаешь удачу и все в таком духе.
– Что ж, язык, он без костей, – повторил Сэм. – Валяйте, проверьте, что зря деньгами сорить.
Я дотронулся до мотка и тут же отдернул руку. Возникло сильное желание убраться из этой душной комнаты, так что я поспешил на свежий воздух, замешкавшись, правда, в поисках двери. Пальцы мои горели.
Надо мной простиралось полуденное небо, тихое и безоблачное. Я огляделся. Отыскать амбар труда не составляло: из всех хозяйственных построек, разбросанных среди вязов и кленов, он был самой большой. Кроме того, туда шла накатанная колея. Приблизившись я услышал чей-то низкий голос, доносившийся изнутри, правда слов я разобрать еще не мог. Ворота были распахнуты настежь; в темной глубине амбара виднелась какая-то фигура. Должно быть, человек стоял на чем-то: между его ногами и полом было достаточно пространства. Но вдруг мне стало нехорошо. Потому что на самом деле он висел, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Я потер глаза и прищурился, но висельник, похоже, был настоящим. На деревянных ногах я шагнул внутрь, ощущая, как подступает к горлу тошнота.
И замер, едва переступив порог. Кучка зевак столпилась вокруг висельника. Одетое в белый балахон тело тихо раскачивалось под скрип потолочной балки, к которой была привязана веревка.
– Что ж, – заключил Уилл Фолл, – должен сказать, зрелище вышло весьма реалистичное.
– С меня и этого вполне достаточно. Не думаю, что захочу увидеть такое еще раз, тем более по-настоящему, – отозвался я.
– Какой же тогда из тебя лондонец, если ты и в Тайберне ни разу не был. Мой покойный папаша нарочно вез меня в такую даль, только бы показать, как вешают преступников.
Эту песню я и прежде слышал: ты не будешь настоящим лондонцем, если не сделаешь того-то и не сходишь туда-то… По каким-то непонятным мне законам это что-то всегда оказывалось малоприятным, хотя и захватывающим, предприятием. Обычно я либо не обращал внимания на подобные советы, либо отшучивался. Но сегодня мне было не до смеха. После встречи с Сэмом остался осадок. На кончиках моих пальцев еще ощущалось прикосновение к веревке на которой повесился Робин. Я и перевести дух не успел, как уже созерцал труп повесившегося в амбаре человека и толпу любопытных зрителей, совсем как в Тайберне. Я не видел тут ничего забавного.
– Кстати, неплохо взять с собой какую-нибудь девицу, – Уилл обернулся и понизил голос, – особенно необъезженную. Поверь мне, они просто обожают глазеть на то, как вешают людей. Особенно если те корчатся и извиваются. Ничто их так не заводит, даже приворотные зелья. Твоя подружка опомниться тебе не даст, как вы уже будете кататься по земле. Тебе лишь останется отыскать подходящий уголок.
– Я запомню, – кивнул я. Интересно, присутствовала ли когда-нибудь при казни Нэлл?
Уилл обернулся еще раз. Раскрасневшаяся на солнце Одри, его "девица", знала свое место и следовала за нами на расстоянии. Она стала местной знаменитостью с тех пор, как обнаружила тело Робина, в частности благодаря слуху о копыте на одной ноге несчастного безумца. Мне было любопытно, понравилась ли ей похожая сцена, сыгранная в амбаре. Правда, я не очень уверен, можно ли тут говорить о человеческих склонностях, а точнее, о склонностях слабого пола. Между тем Уилл не унимался (похоже, ему была по душе тема о женщинах и виселицах):
– А представь, в какой экстаз может ввести женщину "смерть предателя"…
– Ты встречал таких?
– Живу надеждой.
– Стране нужно больше предателей.
– Несомненно, – подхватил Уилл, не обращая внимания на мой ироничный тон. – Побольше типичных, банальных предателей. Те, что вроде графа Эссекса, не годятся. Им только головы рубят. А конечности и потроха оставляют нетронутыми.
Я перевел взгляд вперед, на поля и на особняк, высившийся за ними. Оказывается, с какой стороны ни подходи к нему, он неизменно занимает главенствующее положение в открывающемся пейзаже.
Уилл и его подружка были в числе тех, кто собрался поглазеть на висельника. Внешность Одри и правда была самой заурядной. Блюла ли она целомудрие, неизвестно. Но даже если блюла, то, судя по полным обожания и преданности взглядам, которыми она одаривала Фолла, это ненадолго.
Сцена в амбаре, как вы уже догадались, была всего лишь разыграна, но, скажу вам, весьма правдоподобно, чтобы ввести в заблуждение человека, стоящего в нескольких ярдах от входа. К тому же все действо происходило в тени. "Самоубийца" болтался на страховочных тканых ремнях, которые на спине крепились к веревке, а саван прекрасно скрывал все это хитроумное приспособление. Петля вокруг шеи, разумеется, тоже была фальшивкой, чем-то вроде льняного лоскута, который бы сам легко разорвался, случись что. Безотрадную картину призваны были дополнять страшная гримаса и предсмертный сип из передавленного горла – короче говоря, уловки, которые обожает любой актер (ведь все мы в душе немного дети). Само собой, тело висельника просто обязано было раскачиваться из стороны в сторону. Не скажу, что так уж приятно вытворять подобное на высоте шести футов над землей без опоры под ногами, однако на что не пойдешь ради возможности изумить толпу и заодно вить ее на путь истинный.