Виктор вышел из экипажа и застыл на месте, не в силах отвести глаз от непрерывного мельтешения пурпурных крыльев мельницы на бульваре Клиши. Толпы гуляк словно магнитом притягивало к этому переливчатому сиянию. А ведь два года назад всего этого и в помине не было. Именно тогда каталонцу Жозефу Оллеру и бывшему мяснику Шарлю Зидлеру пришла в голову мысль открыть неподалеку от Рен-Бланш увеселительное заведение и роскошный ресторан, которые затмили бы "Элизе-Монмартр". Заведение молниеносно прославилось и стало приносить очень неплохой доход, и все благодаря гвоздю программы, канкану - этот танец придумали в 1830-х годах, и теперь он снова вошел в моду. Но если раньше его считали малопристойным и исполняли в известного рода закрытых залах и кабачках на площади Пигаль, теперь им любовались буржуа и аристократы. Похожие на мотыльков мужчины во фраках и низко надвинутых на лоб цилиндрах вели под ручку ночных бабочек и вместе летели на яркие огни мельницы, перемалывавшей джиги, польки и вальсы.
Виктор заплатил два франка за билет. Пройдя через фойе, стены которого украшали многочисленные картины, афиши и фотографии, он остановился у входа в бальный зал, пораженный его размерами. Множество столиков и стульев окружало площадку, где под ритмичную музыку кружились в танце пары, коротая время до начала представления. Прозорливый Шарль Зидлер знал, чего хочется его клиентам, и поручил отделку этого храма наслаждений Адольфу Виллету. Для оркестра из сорока музыкантов был построен специальный балкон, который поддерживали высокие деревянные колонны, украшенные орифламмами. В отделке зала преобладали теплые тона, а яркий свет газовых рамп, электрических люстр и бра, многократно отраженный настенными зеркалами, придавал обстановке почти восточную роскошь.
Виктор стал протискиваться к бару, расталкивая англичан в бриджах и твидовых кепи с двойными козырьками и сторонясь дам полусвета, считавших, что бледность, худоба и наимоднейшие наряды от Уорта придадут их облику особую изысканность.
- Привет, красавчик! Чего тебе налить? - спросила его дородная официантка с копной рыжих волос.
- Ничего, я ищу…
- Ну, ищи-ищи. А как найдешь, дай мне знать. Достаточно просто крикнуть: "Сара!"
Виктор уставился на две большие картины, что висели на стене за стойкой. Они явно принадлежали кисти одного и того же художника. На первой была изображена танцовщица, исполнявшая при большом скоплении народа малопристойный танец перед мужчиной с орлиным носом. Это были те же персонажи, что он видел на афише на бульваре Бон-Нувель. На второй картине наездница верхом на лошади скакала по цирковой арене.
- Тебя мучает любовная тоска, но ты боишься себе в этом признаться. Хочешь, сделаю тебе коктейль? - предложила Сара, склоняясь к Виктору и демонстрируя ему свое более чем откровенное декольте. - Водку со смородиновым ликером, а?
- Хорошо. А кто автор этих картин? - Виктор кивнул на картины.
- Один дворянчик. Сам он коротышка, зато у него длинная, двойная фамилия - Анри де Тулуз-Лотрек. Этот пропойца всегда сидит вон за тем столиком.
Виктор пригубил красноватую жидкость и, поморщившись, отставил бокал.
- Что там намешано?
- Сухое белое, черносмородиновый ликер и капелька водки. Этому рецепту меня научил один русский, князь Трубецкой.
- А кто этот человек с орлиным носом? - спросил Виктор, указывая пальцем на одну из картин.
- Да ты что, красавчик, с луны свалился? Не знаешь Валентина Без-Костей? Сейчас я тебе его покажу. Так, посмотрим, где у нас спрятался этот бес кадрили… А-а, так вот же он, слева от Мом Фромаж и Ла Гулю, видишь, тощий такой. Надеюсь, тебе не надо рассказывать, кто такие его спутницы?
Виктор кивнул. Так вот он какой, знаменитый "Мулен-Руж", о котором столько пишут в газетах! В отличие от Айрис, Виктора это заведение совсем не привлекало. Он не любил большие скопления народа, да и танцы с задиранием юбок оставляли его равнодушным. Он предпочитал любоваться Таша, нежели обтянутыми черными чулками ножками девушек, которые разогревали мышцы перед представлением, стоя возле зеркальной стены.
- Я разыскиваю некоего Гастона…
- Да этих Гастонов тут десятка два, - фыркнула Сара. - Как его по фамилии-то?
- Не знаю. А как найти Фифи Ба-Рен?
- Значит, выслеживаешь всяких подозрительных личностей? Фифи я сегодня еще не видела. На твоем месте я бы прогулялась ближе к фойе, она там обычно пасется.
- Пасется?
- И откуда ты такой взялся? Деньгу сшибает, неужели не ясно?
Музыканты заиграли вальс. Лавируя между парами, Виктор улавливал ароматы иланг-иланга и юфти, к которым примешивался запах пота и табака. Несмотря на громкую музыку и шарканье ног, до него доносились обрывки разговоров.
- Что у них сегодня на сладкое?..
- Эта малышка такая аппетитненькая…
- Пусть только вернется, я ему все выскажу!..
Он прошел мимо невозмутимого Валентина Без-Костей, который вел в танце рыжую дородную Ла Гулю с челкой до самых бровей, зачесанными наверх волосами и муаровой лентой на шее. Почувствовав, что Виктор обратил внимание на ее пышную фигуру и глубокое декольте, она остановилась, оценивающе оглядела его с головы до ног, подбоченилась и сказала, ни к кому не обращаясь: "Выходит, этим пижонам своих девок не хватает".
Виктора задели не столько ее слова, сколько тон. Он поспешил к фойе, надеясь, что в толпе франтов в черных цилиндрах и красоток с перьями в прическах, возле которых суетились официанты, ему удастся найти Эдокси Аллар.
- Большую чашу глинтвейна! - заказал мужчина в шляпе-канотье, в котором Виктор узнал салонного художника Альфреда Стивенса. Его спутницы, две молоденькие девушки, смотрели на него влюбленными глазами.
Наконец Виктор увидел Эдокси. На ней было узкое платье в белую и красную полоску и высокая шляпа с огромными бантами. Ему почему-то сразу расхотелось подходить к ней, и он сделал было шаг назад - но слишком поздно.
- Мсье Легри! Вот так сюрприз! Сюда, сюда! Идите к нам! - крикнула она.
С ней за столиком сидели трое мужчин: загорелый красавец в надвинутом на ухо сомбреро, элегантный длиннолицый человек угрюмого вида и блондин с моноклем, рассеянно пожевывающий сигару.
- Знакомьтесь, господа, - сказала она, - это мой старинный приятель Виктор Легри, он торгует книгами, мы дружим еще со времен "Пасс-парту". Луи Дольбрез, - она повернулась к красавцу, и тот улыбнулся, поглаживая свою эспаньолку, - поэт, автор песен, его часто можно встретить в "Ша-Нуар". Альфонс Алле, писатель и острослов, он только что напечатался у…
- Да-да, я знаю, у Оллендорфа. Сборник рассказов "Обхохотаться!", которые печатались в еженедельнике "Черный кот". Я получил большое удовольствие, читая вашу книгу, - сказал Виктор угрюмому мужчине.
- А это Альсид Бонвуазан, скоро он станет лучшим парижским репортером после Аурелиана Шоля, - Эдокси дотронулась до плеча своего третьего спутника. - Присоединяйтесь к нам, мсье Легри.
Виктор пожал руки новым знакомым и пристроился между Эдокси и Луи Дольбрезом, который тут же наполнил и протянул ему бокал шампанского.
- Вы все еще пишете, мсье Легри? Альсид, у тебя есть соперник. Забыла упомянуть, что Виктор - вы ведь позволите мне так вас называть? - так вот, Виктор тоже пишет статьи, и их довольно высоко ценят.
- Да нет, я бросил это занятие. Конкуренция, знаете ли. Зато увлекся… - начал было Виктор.
- …Да, у Виктора есть дела и поважнее! - перебила его Эдокси. - Представляете, он на досуге отбивает хлеб насущный у полицейских следователей. И даже уже раскрыл два очень сложных дела!
- А здесь, в "Мулен-Руж", вы, наверное, блюдете нравственность местных дам? - с иронией спросил Луи Дольбрез. - Поздно, вас уже опередил официальный Папаша Целомудрие.
- А вот и он, - прошептал Альсид Бонвуазан, кивком указывая в сторону человека в темном костюме, белом галстуке и с часами с цепочкой на животе, который прятался за колонной. - Этот субъект ведет двойную жизнь: ночью он комиссар полиции нравов, а днем - фотограф.
- Какое совпадение! Наш друг-книготорговец тоже увлекается фотографией! - воскликнула Эдокси, прижимаясь бедром к Виктору.
- О, да вы мастер на все руки, - заметил Луи Дольбрез. - И в каком же качестве вы пришли сюда? Как книготорговец, фотограф или ищейка?
- Я ищу некоего Гастона, мне сказали, что он здесь работает.
- Ну, вот и ответ на твой вопрос, Луи, - процедил Альсид Бонвуазан сквозь зубы, - сегодня мы имеем дело с сыщиком.
- Гастон? Это который? Тот, что музыкант? Или рабочий сцены?
- Понятия не имею.
- За горячими новостями - это к Грий д'Эгу, уж она-то всех знает. Эй, Люсьен, не хочешь с нами горло промочить? - крикнула через весь зал Эдокси.
К ним, подволакивая ногу, подошла девушка с печальными бархатистыми глазами и опустилась на стул.
- Спасибо, Фифи, ты так добра. Эти сытые пижоны… хоть бы кто кружечку пива предложил! А ведь еще совсем недавно готовы были ноги мне целовать, чтобы я научила их знакомых дамочек современным танцам!
Альфонс Алле внезапно очнулся от оцепенения:
- Эй, официант, кружку пива! Хватит прохлаждаться! А где Жанна Авриль?
Грий д'Эгу радостно улыбнулась, обнажив широкую щель между верхними зубами, и сразу стало ясно, откуда взялось ее прозвище.
- Вот этот господин, - указала на Виктора Эдокси, - разыскивает некоего Гастона, который тут работает.
- Гастона?.. Эй, Арсен, погоди! - Грий д'Эгу схватила за руку официанта, который поставил перед ней кружку. - Если это эльзасское пиво, я и капли в рот не возьму, пока Эльзас и Лотарингия не вернутся в лоно матери-Франции! - Официант отрицательно покачал головой, и она, сделав глоток, взглянула на Эдокси. - Как ты говоришь, Гастон? Если это Гастон Молина, что гулял с Жозеттой, так он слинял по-английски, даже не попрощавшись. Жозетта рвет и мечет, но все знают: как только Гастон явится обратно, она снова не устоит и простит его.
- Это тот, кто вам нужен? - спросила Эдокси у Виктора.
- Может быть, - пробормотал он.
- Ну, так он здесь официантом работает, подавальщиком. А почему он вас заинтересовал?
- Клиент попросил разыскать его, чтобы уладить один щекотливый вопрос. Гастон соблазнил его дочь.
- Вот те раз! И как же он рассчитывает "уладить вопрос"? Слупить с Гастона денег? Так у того ветер в карманах гуляет. А если хочет, чтобы Гастон надел его ненаглядной доченьке колечко на пальчик, то пусть не обольщается: парень не промах, у него тут в каждой забегаловке по законной супруге! - Высказавшись, Грий д'Эгу одним махом допила пиво.
Альфонс Алле вдруг резко вскочил и бросился вслед за худенькой гибкой женщиной в красном платье и черной шляпке.
- Бедняга Альфонс, - вздохнула Эдокси, - он просто с ума по ней сходит.
- А кто это? - спросил Виктор.
- Жанна Авриль. Ла Гулю говорит, что у нее ноги, как спички, но зато она ими быстро машет. Что правда, то правда. Жанна еще девчонкой попала в психушку, и не просто в психушку, а к самому профессору Шарко. Говорят, именно там она плясать и научилась, - вроде бы психам, чтобы те не скучали, нанимают учителей пения, устраивают балы и праздники. Балы у психов - как вам это нравится? Жанна с нами компанию не водит, она даже на сцене ногами дрыгает в одиночку. Не понимаю, что все в ней находят? Кожа да кости!
- Ее прозвали Катастрофа, а еще - Шимоза, но я бы скорее окрестила ее Стервозой. Глядите-ка, и этот карлик, что картины пишет, тоже от нее без ума!
Грий д'Эгу указала подбородком на столик за колонной. Там в компании трех мужчин и женщины сидел любопытный персонаж с непропорционально короткими ногами, плотно обтянутыми клетчатыми брюками. До Виктора доносился его чуть гнусавый голос, но коротышка сидел к нему в профиль, поэтому пришлось подождать, пока он повернется, чтобы как следует его разглядеть: шляпа-котелок на массивной голове, пенсне на внушительном носу, ярко-алые чувственные губы на фоне черной бороды, проницательный взгляд. На вид ему было лет тридцать.
- Так это и есть Тулуз-Лотрек?
- Собственной персоной, - кивнул Луи Дольбрез. - Называет себя "кофейником с очень уж длинным носиком", пьет не меньше, чем пишет, и глотка у него луженая. Видите вон там трость, он зацепил ее за спинку стула? В набалдашнике спрятана маленькая бутылочка коньяка - как глотнет оттуда, начинает ногами кренделя выписывать. Когда этот недомерок не делает тут наброски с танцовщиц, то отправляется в бордель.
Голос Дольбреза звучал отстраненно, почти безразлично, но видно было, что он едва скрывает неприязнь к художнику. Альсид Бонвуазан негодующе выпрямился:
- Но ведь он гений! Понимаете, гений! Вы видели рекламную афишу, которую он сделал для "Мулен-Руж"? Первая - та, что написал Жюль Шере, - была очень удачной, но эта… В ней больше таланта, чем во многих прославленных шедеврах. Лотрек несколькими штрихами передал атмосферу этого бала, выставив напоказ первобытные инстинкты публики. А его полотна… Говорю вам, он скоро прославится!
- Ну да, малюя Ла Гулю… - пробормотала с завистью Грий д'Эгу.
- А кто сидит с ним? - перебил ее Виктор.
- Очкарик с бородкой - композитор Эрик Сатье, та еще язва, - сказал Луи Дольбрез. - Он на улице Корто живет, мы с ним пересекаемся в "Ша-Нуар". А вон тот долговязый тощий тип - кузен Тулуз-Лотрека, тоже аристократ, его зовут Габриэль Тапье де Селейран. Субъект напротив в мятой шляпе - карикатурист Анри Сомм. Он написал песенку, которую часто поют в "Ша-Нуар": "Когда у лестницы ступенек нет…". А женщина… Ее я что-то не припомню…
К ним подошел Биби Лапюре и попытался всучить какое-то старье, явно найденное на помойке, утверждая, что оно досталась ему от Верлена, но Виктор не обратил на него внимания - он не сводил глаз с рыжеволосой дамы в скромной, украшенной розой шляпке, которая сидела за столиком Лотрека. Это была Таша. Она смеялась, сжимая запястье художника, а тот что-то рисовал карандашом на уголке скатерти. Эдокси проследила за взглядом Виктора, лукаво улыбнулась и прошептала ему на ухо:
- Лотрек обожает рыженьких. Что ж, на вкус и цвет… Например, я, в отличие от большинства женщин, абсолютно равнодушна к блондинам. Мне гораздо больше нравятся брюнеты, есть в них что-то такое… Эй, вы меня слышите?
Виктор покраснел, отвел взгляд от соседнего столика и сделал вид, что его больше всего на свете интересует содержимое собственного бокала.
- Разрешите пригласить вас на вальс? - Какой-то толстый лысый господин склонился перед Грий д'Эгу.
- Нет! - ответила та. - От тебя несет петрушкой!
- Господа, нам пора переодеваться к канкану. Как-никак надо напялить двенадцать метров кружев. Кстати, можете нам в этом помочь, - сказала Эдокси, кидая выразительный взгляд на Виктора. - Увидимся у меня, Луи.
Дольбрез кивнул. Когда женщины ушли, Альсид Бонвуазан вскочил, пробормотал что-то насчет интервью с писателем Жаном Лорреном и откланялся.
- Все нас покинули, - сказал Виктору Луи Дольбрез. - Так что там с этим вашим Гастоном Молина? Все еще хотите его разыскать?
- Да я и сам уже не знаю.
- Вот кто может вам помочь… - Дольбрез подозвал человека с огромным бантом на шее, который нес уставленный пивными кружками поднос. - Добрый вечер, Бизар, принеси нам счет, пожалуйста. Знакомьтесь, мсье Легри - книготорговец. Виктор, это здешний метрдотель. Мсье Бизар, мы хотели бы выловить рыбку по имени Гастон Молина.
- Да он уже неделю не является на работу. С меня хватит, он уволен.
- А где он живет?
- Откуда мне знать? Он то с одной гуляет, то с другой.
- Спасибо, Бизар, сдачи не надо.
Метрдотель спрятал в карман крупную купюру и направился к столику Лотрека, где снова зазвучал смех.
- Пьет, не просыхая, а туда же, корчит из себя художника, - пробурчал Дольбрез. - Послушайте, старина, я дружен с Жозеттой, если хотите, могу вас познакомить.
- Очень любезно с вашей стороны.
Виктору не терпелось сбежать от гнусавого голоса Лотрека. Неприязнь, которую испытывал к этому субъекту Дольбрез, объединила их. Они пошли к выходу из зала, лавируя между кружащимися в вальсе парами.
- Вы нигде не встретите более разношерстного общества: князь де Саган, граф де Ларошфуко, герцог Эли де Талейран танцуют рядом с завсегдатаями "Мирлитона" и девками, которые снимают клиентов на площади Бланш. Биржевые игроки влюбляются в хорошеньких белошвеек, англичане и русские клянутся друг другу в вечной дружбе, а приличные дамы встречаются с сомнительными личностями. По замыслу Зидлера, "Мулен-Руж" - это не кафе, не кабаре и не дом терпимости, но каждый найдет здесь то, что хочет.
- Средоточие дурного вкуса, - заметил Виктор.
А публика между тем покатывалась со смеху, глядя на сцену, где в сиянии прожекторов стоял маленький человечек в красном пиджаке, с коротко остриженными волосами и усами, как у Вильгельма II. Афиша представляла его так:
ЛЕ ПЕТОМАН