- А если это был как раз такой случай? Что, если миссис Хэслетт обнаружила провинность, за которую увольняют без рекомендации? - вкрадчиво спросил Монк, сознавая, что оба они чувствуют неприязнь друг к другу, но оба вынуждены сдерживаться.
Однако Монк был удивлен, видя, сколь быстро прошло раздражение сэра Бэзила; кажется, тот даже улыбнулся.
- Полагаю, это вполне возможно, - согласился Бэзил, обдумав услышанное. - Да, женщины бывают весьма наблюдательны в таких вещах. В отличие от нас они подмечают малейшие подробности. Романы и интриги занимают в их жизни куда больше места, чем в нашей. Так что все это вполне естественно.
Монк постарался принять по возможности невинный вид.
- Как вы полаете, что могла узнать во время дневной прогулки миссис Хэслетт такого, что, по свидетельству мистера Терека, потрясло ее до глубины души? - спросил он. - Кто из слуг привлекал ее особое внимание?
На секунду Бэзил растерялся. Он явно подыскивал ответ, который бы хоть немного опирался на факты.
- Возможно, ее камеристка. Особо пристального внимания к другим слугам я с ее стороны не замечал, - осторожно молвил он. - И она, кажется, так никому и не сказала, где была в тот день.
- У слуг есть выходные, - продолжал Монк. - Как часто они могут покидать дом?
- Полдня каждую вторую неделю, - немедленно ответил Бэзил. - Так принято.
- Маловато у них остается времени, чтобы завести любовную связь на стороне, - заметил Монк. - Проще предположить, что, если подобное и случилось, то искать нужно на Куин-Энн-стрит.
Взгляд темных глаз сэра Бэзила был тверд.
- Если вы хотели сказать, что в моем доме произошло нечто серьезное, о чем я не знал и до сих пор не знаю, инспектор, то вы преуспели в своем стремлении. Мы будем вам весьма благодарны, коль скоро вы докажете, что все-таки не зря получаете свое жалованье, и во всем разберетесь. Если у вас больше нет вопросов, то всего доброго.
Монк улыбнулся. Он, собственно, и собирался встревожить собеседника. Теперь тот наверняка отправится домой и начнет всем задавать весьма затруднительные вопросы.
- Всего доброго, сэр Бэзил.
Монк вежливо приподнял шляпу, повернулся на каблуках и двинулся прочь, предоставив Бэзилу самому сделать соответствующие выводы.
С Майлзом Келлардом Монк попытался встретиться в коммерческом банке, но тот уже уехал на весь день. Отправляться же на Куин-Энн-стрит, где в его беседы с домочадцами и слугами постоянно вмешивались то сэр Бэзил, то Киприан, Монку не хотелось.
Вместо этого он переговорил со швейцаром клуба, посещаемого Киприаном, но только и узнал, что Киприан появляется там довольно часто и что джентльмены сплошь и рядом любят рисковать и в картах, и на бегах. Насколько велики ставки, швейцар не знал, да и кому какая разница! Джентльмены всегда платят карточные долги, а иначе их немедленно исключили бы не только из этого клуба, но и вообще из всех клубов города. Нет, мистера Септимуса Терека швейцар не знал; честно говоря, даже имени такого никогда раньше не слышал.
Ивэна Монк нашел в полицейском участке, и они поделились сведениями, добытыми в течение дня. Ивэн откровенно устал. Хотя он и предвидел, что труды его плодов не принесут, тем не менее сержант был подавлен, когда все так и случилось. Видимо, в глубине души он еще на что-то надеялся.
- Даже ничего похожего на амурные истории, - сетовал он, сидя на подоконнике в кабинете Монка. - От прачки Лиззи я только и узнал, что она полагает, будто посыльный сохнет по Дине, горничной. Девица высокая, белокурая, кожа - как сливки, а талия такая, что можно в кулак сжать. - Ивэн вылупил глаза, видимо вызвав в памяти образ горничной. - Но это едва ли можно назвать ценными сведениями. По-моему, от этой Дины в восторге и посыльные, и грумы. Мне она тоже пришлась по душе. - Ивэн улыбнулся, видимо предлагая не принимать его замечание всерьез. - Но сама она никому не собирается отвечать взаимностью. По общему мнению, она метит гораздо выше.
- Это все? - кисло спросил Монк. - Вы целый день провели на половине слуг и только это и выяснили? А насчет семейства - ничего?
- Пока да, - виновато сказал Ивэн. - Но я не отчаиваюсь. Другая прачка, Роз, хорошенькая девушка, маленькая, смуглая, глаза - как васильки, и, кстати, весьма живая мимика… Так вот она терпеть не может лакея Персиваля, из чего я заключаю, что раньше их отношения были куда теплее…
- Ивэн!
Сержант с невинным видом широко раскрыл глаза.
- Я основываюсь на наблюдениях горничной Мэгги и камеристки Мэри, особ, весьма приметливых во всем, что касается амурных историй. А другая горничная, Энни, - и вовсе ненавидит бедного Персиваля, правда, за что - не говорит.
- Это многое проясняет, - язвительно сказал Монк. - Такие неопровержимые улики можно предъявить любому суду присяжных.
- Не относитесь к этому так пренебрежительно, сэр, - вполне серьезно отозвался Ивэн, слезая с подоконника. - Молоденькие девушки вроде этих двух, которым просто нечем больше занять свои головки, бывают обычно весьма наблюдательны. Мысли у них, конечно, коротенькие, вечные хиханьки да хаханьки, но они многое при этом подмечают.
- Возможно, - с сомнением сказал Монк. - Но чтобы удовлетворить Ранкорна и закон, нам придется изрядно потрудиться.
Ивэн пожал плечами.
- Я отправлюсь туда завтра, но уже и не знаю, кого и о чем спрашивать.
Септимуса Монк нашел в трактире, где тот по обыкновению завтракал. Заведение располагалось неподалеку от Странда и посещалось в основном актерами и студентами-юристами. Внутри группами толпились молодые люди, страстно спорили, жестикулировали, простирали руки и тыкали пальцами в невидимую публику, причем издали трудно было сказать, к какому именно воображаемому залу обращается в данный момент оратор: судебному или зрительному. Пахло элем и опилками; а в это время дня к обычным ароматам примешивались еще и запахи вареных овощей, подливки и свежего печенья.
В течение нескольких минут Монк, со стаканом сидра в руке, оглядывал публику и наконец заметил в углу Септимуса, одиноко восседающего на обитом кожей табурете. Он пересек трактир и сел напротив.
- Добрый день, инспектор. - Септимус отнял от губ кружку, и Монк понял, каким образом тот узнал о его появлении, не отрываясь от эля. Дно кружки было стеклянным - древняя выдумка, с помощью которой пьющий мог увидеть приближение врага, что было жизненно необходимо в те дни, когда мужчины носили мечи, а драки в трактирах случались сплошь и рядом.
- Добрый день, мистер Терек, - ответил Монк, после чего выразил восхищение кружкой, на которой, кстати, было выгравировано имя Септимуса.
- Я ничего не могу добавить к тому, что уже сказал, - сразу предупредил его Септимус с легкой грустной улыбкой. - Если бы я знал, кто убил Тави, или хотя бы догадывался о мотиве, я бы пришел к вам сам, не дожидаясь, пока вы меня здесь найдете.
Монк отхлебнул свой сидр.
- Я пришел сюда потому, что, полагаю, здесь нас никто не будет перебивать, как на Куин-Энн-стрит.
Бледно-голубые глаза Септимуса на секунду весело вспыхнули.
- Вы имеете в виду Бэзила с его вечным брюзжанием? Ну, о том, что я должен вести себя как джентльмен, коим я давно уже не являюсь, поскольку не могу позволить себе такую роскошь, что и вовсе пропал бы, если бы не его благодеяния…
Монк решил не обижать его своей уклончивостью.
- Да, приблизительно так, - согласился он.
Неподалеку от них белокурый юноша, чем-то напоминающий Ивэна, пошатнулся в притворном отчаянии, схватился за сердце и разразился прочувствованной речью, обращаясь к своим друзьям за соседним столиком. Прошла минута, другая, а Монк так и не решил, кто же все-таки перед ним: начинающий актер или будущий адвокат, защищающий воображаемого клиента. С ехидством он вспомнил Рэтбоуна, представив его зеленым юнцом в подобном трактире.
- Я не вижу здесь военных, - заметил он, взглянув на Септимуса.
Терек улыбнулся в кружку.
- Кто-то уже рассказал вам мою историю?
- Мистер Киприан, - ответил Монк. - Причем с большим сочувствием.
- Похоже на него. - Септимус скорчил гримасу. - Теперь спросите о том же самом Майлза, и вы услышите совсем другую историю - куда короче, грязнее и без малейшей симпатии к женщинам. А уж если спросить душеньку Фенеллу… - Он сделал большой глоток из кружки. - Она бы наплела вам столько драматических подробностей, что вы бы даже и не поняли: трагедия это или гротеск. Словом, от подлинных чувств и от подлинной боли она бы и следа не оставила. История бы вышла - хоть разыгрывай ее при свете рампы.
- И тем не менее, я смотрю, вам нравится ходить в этот трактир, где собираются актеры всех мастей, - заметил Монк.
Септимус оглядел столы и задержался на мужчине лет тридцати пяти, тощем и странно одетом, с живым лицом, которое выражало скуку и безнадежность.
- Да, мне здесь нравится, - мягко сказал мистер Терек. - Я люблю этих людей. У них хватает воображения подняться над нашей унылой действительностью, забыть поражения, нанесенные им жизнью, ради того, чтобы одержать победу в мире грез. - Черты его лица смягчились, кажется, даже морщины слегка разгладились. - Они способны изобразить любое чувство и сами поверить в свою искренность на час или два. Это требует храбрости, мистер Монк, это требует редкой внутренней силы. Такие люди, как Бэзил, а из них состоит весь мир, находят их нелепыми, но меня они трогают.
За дальним столом грянул взрыв хохота, отвлекший на минуту Септимуса. Затем он снова повернулся к Монку.
- Если мы вопреки самым жестким нападкам повседневности сумеем отринуть ее и поверить в то, во что хотим верить, мы становимся - пусть хотя бы на время - хозяевами собственной судьбы, творим свой собственный мир. Так лучше это делать с помощью искусства, чем с помощью вина или трубки с опиумом.
Кто-то вскочил на стул и начал речь, сопровождаемую одобрительным свистом и аплодисментами.
- Кроме того, мне нравится их юмор, - продолжал Септимус. - Они умеют смеяться и над собой, и над другими. Они вообще любят смеяться и не видят в этом ни греха, ни угрозы своему достоинству. Они любят спорить. Если кто-то сомневается в их правоте, для них в этом нет никакого смертельного оскорбления; напротив, они любят, когда им перечат. - Септимус грустно улыбнулся. - Если в споре им подкидывают новую идею, они возятся с ней самозабвенно, как дети с игрушками. Возможно, что все это - суета и тщеславие, мистер Монк. Действительно, они иногда напоминают мне павлинов, распускающих друг перед другом хвосты. - Он рассеянно взглянул на Монка. - Они заносчивы, самовлюбленны, задиристы, а часто невыносимо банальны.
Монк ощутил секундное, но жгучее чувство вины. Как будто стрела чиркнула по щеке и ушла мимо.
- Забавные они люди, - мягко сказал Септимус. - Но они не осуждают меня; случая еще не было, чтобы кто-нибудь из них начал мне втолковывать, что я веду себя не так, как того требует общество. Нет, мистер Монк, мне здесь хорошо. Я здесь отдыхаю душой.
- Вы все прекрасно объяснили, сэр. - Монк улыбнулся, нисколько при этом не притворяясь. - Я вас отлично понимаю. Расскажите мне теперь что-нибудь о мистере Келларде.
Умиротворенное выражение тут же исчезло с лица Септимуса.
- Зачем? Вы думаете, он имеет какое-то отношение к смерти Тави?
- А вы полагаете, это возможно?
Терек пожал плечами и поставил кружку.
- Я не знаю. Мне не нравится этот человек. Мое мнение о нем вряд ли поможет вам прояснить картину.
- А почему вы не любите его, мистер Терек?
Но древний воинский кодекс чести чрезвычайно строг. Септимус ответил сухой улыбкой.
- Чисто инстинктивно, инспектор, - пожал он плечами, и Монк прекрасно понял, что это ложь. - У нас совершенно разные взгляды и интересы. Он - банкир, я - бывший солдат, а ныне - приспособленец, коротающий время в компании молодых людей, которые разыгрывают и рассказывают истории о преступлениях и страстях человеческих. Меня это забавляет, и я время от времени пью в их обществе. Я погубил свою жизнь из-за любви к женщине. - Септимус повертел кружку, нежно ее оглаживая. - Майлз меня презирает. Сам я думаю, что поступок мой был нелеп, но, право, не достоин презрения. Во всяком случае, я был способен на сильное чувство. А это уже кое-что оправдывает.
- Это оправдывает все, - сказал Монк, удивив самого себя; память его не сохранила никаких свидетельств былой любви, не говоря уже о принесенных ради этого жертвах. Но в понимании Монка жертвовать всем ради любимого человека - или любимого дела - означало жить полной жизнью. Монк с брезгливой жалостью относился к людям, прислушивающимся к голосу трусливого благоразумия и вечно подсчитывающим, сколько они потеряют и сколько выиграют, если чем-то пожертвуют. Многие доживают до седин и сходят в могилу, так и не почувствовав вкус к жизни.
Вероятно, память его все-таки была утрачена не полностью. В его мысли примешивались смутные отзвуки былых чувств - боли и ярости, желания драться до последнего - не за себя, за кого-то другого. Кого-то Монк все-таки любил в своей прошлой забытой жизни, только вот не мог вспомнить кого.
Септимус глядел на него с интересом. Монк улыбнулся.
- Может быть, он просто вам завидует, мистер Терек? - внезапно сказал он.
Септимус удивленно приподнял брови. Затем всмотрелся в лицо инспектора, ища в нем скрытую насмешку, но таковой не обнаружил.
- Не отдавая себе отчета, - пояснил Монк. - Может, мистер Келлард - слишком поверхностная или робкая натура, чтобы испытывать чувства столь глубокие, что за них и заплатить не страшно. Довольно горько осознавать себя трусом.
Улыбка медленно возникала на губах Септимуса.
- Благодарю вас, мистер Монк. Более приятных слов мне давно никто не говорил. - Затем он закусил губу. - Извините. Я все равно ничего не смогу вам сказать о Майлзе. Все, что я знаю, это не более чем подозрения, а теребить чужие раны я не привык. Возможно, впрочем, что там и раны-то никакой нет, а сам Майлз - всего-навсего скучающий человек, у которого много свободного времени и слишком живое воображение.
Монк не стал допытываться дальше. Он знал, что это бесполезно. Если того требовала честь, Септимус умел хранить молчание.
Монк допил свой сидр.
- Что ж, пойду и спрошу мистера Келларда сам. Но если у вас вдруг возникнет хотя бы предположение, о чем удалось узнать миссис Хэслетт в тот день, - а ведь она говорила, что вы поймете это скорее, чем кто-либо другой, - пожалуйста, дайте мне знать. Вполне может оказаться, что именно этот секрет и был причиной ее смерти.
- Я уже думал, - покачал головой Септимус. - Я ломал над этим голову постоянно все последние дни, вспоминал мельчайшие подробности, все наши разговоры - но безрезультатно. Ни ей, ни мне Майлз никогда не был симпатичен; но ведь это банальность. Он никогда не вредил мне никоим образом, да и ей тоже, насколько я могу судить. В денежном смысле мы оба зависим от Бэзила, как, впрочем, и каждый в этом доме!
- Разве мистер Келлард не обеспечивает себя работой в банке? - Монк был удивлен.
Септимус взглянул на него с добродушной насмешкой.
- Обеспечивает. Но не настолько, чтобы иметь возможность вести ту жизнь, к которой привык он, и особенно - Араминта. Кроме того, надо учесть еще кое-что. Быть в глазах всего света женой какого-то Майлза Келларда или же оставаться дочерью Бэзила Мюидора и по-прежнему проживать на Куин-Энн-стрит - чувствуете разницу?
Монк не испытывал особой симпатии к Майлзу Келларду, однако после этих слов невольно понял, что его отношение к банкиру несколько изменилось.
- Возможно, вы просто не вполне представляете, как проводят время в этом доме, - продолжал Септимус. - Я имею в виду, когда семья не носит траур. У нас постоянно обедают дипломаты, министры, посланники, наследные принцы из чужих краев, промышленные магнаты, покровители наук и изящных искусств, а то и младшие члены королевской семьи. На чай каждый божий день захаживают герцогини, цвет высшего общества. И, разумеется, следуют ответные приглашения. Думаю, вы не много найдете высоких лиц, в чьих домах не принимали бы Мюидора.
- А миссис Хэслетт нравилась такая жизнь? - спросил Монк.
Септимус грустно улыбнулся.
- У нее не было выбора. Они с Хэслеттом собирались переехать в собственный дом, но еще до того, как это случилось, он отправился в действующую армию, и, конечно, Тави была вынуждена остаться на Куин-Энн-стрит. Потом Гарри, беднягу, убили под Инкерманом. Печальней истории я не знаю. Он был чертовски симпатичным малым. - Септимус поглядел на дно своей кружки; но не с тем, чтобы проверить, остался ли там еще эль, - просто не хотел выставлять напоказ свое давнее горе. - Тави так и не пришла в себя после такого удара. Она любила его, и мало кто из родственников до конца это понимал.
- Извините, - мягко сказал Монк. - Вы очень любили миссис Хэслетт…
Септимус вскинул глаза.
- Да, это так. Она всегда выслушивала меня с таким вниманием, что можно было подумать, будто я говорю о чем-то для нее важном. Ох и наслушалась она всякого вздора… Мы иногда выпивали с ней вместе, и довольно много. Она была куда добрее, чем Фенелла… - Он умолк, чувствуя, что переступает грань, у которой джентльмен обязан остановиться. Септимус выпрямился и вскинул подбородок. - Если я смогу вам помочь, инспектор, верьте, я это сделаю.
- Я не сомневаюсь, мистер Терек. - Монк поднялся из-за стола. - Спасибо вам за то, что уделили мне столько времени.
- У меня его больше, чем нужно.
Септимус улыбнулся, но глаза его остались печальными. Затем он поднял свою кружку и прикончил последние капли эля.
Секунду Монк видел его лицо, искаженное стеклянным дном кружки.
Фенеллу Сандеман Монку удалось встретить лишь на следующий день, когда она, завершив долгую утреннюю прогулку верхом, стояла рядом со своей лошадью в том конце Роттен-роуд, что примыкает к Кенсингтон-Гарденз. На ней был черный модного покроя костюм для верховой езды, мушкетерская шляпа того же цвета и блестящие сапожки. Белизной сияли лишь закрытая блузка да шарф. Темные волосы Фенеллы были заботливо уложены, а лицо поражало все той же неестественной бледностью. Подведенные черные брови выглядели особенно ненатурально в холодном свете ноябрьского позднего утра.
- О, мистер Монк? - сказала она в изумлении, оглядев его с ног до головы и, надо полагать, оставшись довольна осмотром. - Что привело вас в этот парк? - Фенелла хихикнула по-девичьи. - Разве вы уже допросили всех слуг или кого там еще? Как это вообще делается?
На лошадь она не обращала внимания, лишь перекинув повод через руку, словно этого было достаточно.
- Есть множество способов, мэм. - Он решил вести себя галантно, но в то же время не подыгрывать ее легкомысленному настроению. - Перед тем как поговорить со слугами, я бы хотел кое-что узнать о них у членов семьи. Тогда бы я смог сразу задать слугам верные вопросы.
- Итак, вы явились допрашивать меня! - Она театрально содрогнулась. - Ну что ж, инспектор, приступайте. Я постараюсь ответить на ваши вопросы как можно умнее.
Фенелла запрокинула голову и вызывающе взглянула на него сквозь полуопущенные ресницы.