- Вы простите, - говорил Мэтью, - что вам пришлось платить за мою ошибку. Простите, что я вам не сказал. Но слушайте, Хадсон: я пойду за Слотером, и я его верну. Видит Бог, я не смогу жить, зная, кого я отпустил на волю. Вы меня слышите, Хадсон? - Он сильнее сжал плечо друга. - Слышите?
- Я слышу, - отозвался другой голос.
Мэтью обернулся.
У него за спиной, чуть сбоку, стоял Прохожий По Двум Мирам.
Они молча смотрели друг на друга. В очаге потрескивали дрова, перебегали голубые язычки.
Прохожий поднял правую руку с зажатыми часами.
- Мне они нравятся. - В глазах его залегла тень. - Наверняка они очень дорого стоят в твоей стране. - Он шагнул вперед, приложил кончики пальцев к ноздрям Грейтхауза. - Все еще живой. Очень, наверное, сильный человек.
- Как они считают, он выживет? - Мэтью подбородком указал на двух женщин, стоявших возле дальней стены.
Прохожий обратился к ним, и одна ответила.
- Она говорит, еще рано судить, но то, что его душа решила остаться в теле, хотя бы пока - хороший признак. - Он посмотрел на безмятежное лицо Грейтхауза. - Мне кажется, хорошо спит. Они ему дали какое-то сильное снадобье, до завтра проснуться не должен.
- Они могут что-нибудь дать мне? - спросил Мэтью. - Для ладоней и для ног. Чтобы я мог идти дальше.
- Они лекарки, а не… - Прохожий порылся в памяти в поисках слова, - чудотворцы. Тебе нужно поесть и поспать. - Он снова заговорил с женщинами, и ему ответила та же самая. - Она говорит, что может тебе перевязать руки и ноги с мазью, но это не снимет боль полностью.
- Только чтобы ходить можно было.
- Сегодня тебе ходить не получится. Лучше дай им над собой поработать и отдохни до утра. - Он кивнул в сторону Грейтхауза: - Этот человек - твой брат?
- Можно сказать и так, - согласился Мэтью.
- И ты его предал? А теперь ищешь способ все исправить?
Мэтью подумал, целиком ли слышал Прохожий его исповедь. Явно что-то до него донеслось.
- Да.
- А тот, которого зовут Слотер? Если я не стану его для тебя выслеживать, ты все равно пойдешь?
- Пойду. У него будет большая фора, но он без ботинок. Первое, что он сделает - попытается найти себе обувь.
Мэтью уже об этом подумал. Будет ли Слотер пытаться вытащить фургон на дорогу над Форт-Лоренсом? Для одного человека работа очень тяжелая. Он мог бы распрячь лошадей, но ни одна из этих старых кляч всадника не выдержит. И с леденящей ясностью Мэтью вспомнил, что сказал Слотер преподобному Бертону: "Похоже, у нас с вами один размер обуви. Найдется у вас для меня запасная пара ботинок?"
Наверное, это будет первая цель Слотера, но куда он двинется дальше - можно только гадать. Оставалось надеяться, что он возьмет только ботинки, не тронув Бертона и Тома.
- А ты ведь его не найдешь, - сказал Прохожий. - И ты ведь сам это знаешь?
- Я знаю, что, если не попробую, то точно не найду.
Прохожий какое-то время смотрел Мэтью в глаза, и возникло неприятное ощущение, что он исследует территорию самой его души.
- Верно сказано. - Прохожий заговорил с сестрой милосердия, и они занялись работой: стали высыпать содержимое нескольких кувшинов - разных видов коры и ягод, как показалось Мэтью, - в большую ступу и толочь там пестом из кости какого-то зверя. - Рыбу любишь? - спросил Прохожий, и когда Мэтью кивнул, добавил: - Тогда пойдем, она всегда есть на углях в доме… - он опять подобрал верный перевод: - Счастливой Речной Черепахи.
Проходя по деревне, Мэтью обратил внимание, что жители держатся от Прохожего подальше и зажимают себе рот и нос, как от вони. Женщины подхватывали детей и спешили убраться с дороги. Некоторые воины делали сердитые жесты, адресованные Прохожему, но тот не обращал никакого внимания и только резко засмеялся в лицо одному, который подошел достаточно близко, чтобы обрызгать их слюной.
- Не придавай значения, - объяснил Прохожий. - Это напоказ.
Мэтью должен был выяснить, но никак не мог найти формулировку. Поэтому он просто спросил:
- А в чем ты безумен?
Прохожий, не останавливаясь, посмотрел на часы, протер ладонью заднюю крышку.
- Слишком много знаю, - ответил он.
Счастливая Речная Черепаха явно пользовалась репутацией хорошей поварихи, подумал Мэтью, потому что возле длинного дома, куда они шли с Прохожим, клубилась толпа. Снаружи, посередине общественной зоны для еды, горел огонь. Атмосфера царила почти праздничная, люди что-то пили из глиняных чашек и выдолбленных тыкв, брали с огня мясо и рыбу, жарящиеся на заостренных палках. Неудивительно - ведь было время обеда, как в Нью-Йорке. Мэтью не видел, чтобы кто-нибудь платил за еду, но, может быть, это была система "делись и с тобой поделятся" или какой-то натуральный обмен, который Мэтью пока не понимал. Как бы там ни было, Прохожий вошел в толпу - люди расступались перед ним и мрачнели, - и вернулся с палочкой, на которой шипели большие белые куски рыбы вперемежку с нарезанными помидорами и перцем. Мэтью рассудил, что с ним поделились, потому что еще много оставалось.
Чтобы съесть выданную ему Прохожим порцию, Мэтью сел на землю - ноги начинали отказывать. Наваливалась опустошающая усталость, медленно и неуклонно, и этот процесс он остановить не мог, как бы сильна ни была его воля.
Пережевывая еду, он не мог отвлечься от событий утра, снова и снова прокручивая их в голове. Когда удавалось отвлечься от угрожающего положения Грейтхауза и беспокойства о преподобном Бертоне с Томом, мысли то и дело возвращались к коварному ларцу. Как это Слотер сумел устроить такую западню? Да, в ларце содержалось какое-то взрывное устройство, но как оно работало? И все время, которое Слотер притворялся, будто опасается за свою жизнь, он знал, что ларец хранится в яме, закрытый от влаги соломой и готовый взорваться в лицо Грейтхаузу. Он насторожил устройство еще два года назад и оставил его ждать, как адскую машину? Но для чего? Из страха, что индейцы его откопают? Слотер не мог знать в день своей поимки, что не вернется домой, значит, ларец был насторожен для взрыва, если его попытается открыть индеец. Но что было такое внутри, что заставило его взорваться? Мэтью очень хотелось бы посмотреть на ларец - просто для удовлетворения любопытства.
Руки начинали окостеневать.
Он доел свою порцию с приятным ощущением наполненного желудка и с трудом поднялся на ноги. Прохожий сидел на корточках в нескольких ярдах от него - никто не решался подойти к нему или к Мэтью. Мэтью смотрел на Прохожего, а тот бесстрастно - на жителей деревни. Безумец? Потому что слишком много знает? Мэтью обратил внимание, что Прохожий крепко держит часы и время от времени на них поглядывает. Любуется - или по какой-то иной причине? Трудно сказать. Так же трудно сказать, решил Прохожий ему помочь или нет. Если нет, то Мэтью предоставлен самому себе, и придется ему действовать. Завтра с утра он в любом случае пустится в путь. Сначала к дому проповедника, а потом?
Непонятно. Направится Слотер на Филадельфийский большак или к ближайшему селению, то есть к торговому посту в Бельведере? Вероятно, после обуви Слотер сразу начнет искать себе лошадь, которая сможет нести его с нормальной скоростью. Если это случится, то шансов его поймать еще меньше.
Мэтью чувствовал, что если сейчас хотя бы на секунду закроет глаза и снова откроет, все это окажется только дурным сном, навеянным переживанием в таверне "Петушиный хвост". "Вот тебе нью-йоркская знаменитость! - подумал он едко сам о себе. - Смотри, как одет, как изящно выглядит!"
Он потупил голову. Да вали оно все к дьяволу, подумал он. Сейчас одно только важно, одно, что было для него и желанием, и долгом: снова увидеть Тирануса Слотера в цепях.
Слева от себя он ощутил движение.
Поднял голову - молодая индианка, держащая деревянную чашку с водой, инстинктивно отступила, как вспугнутая лань, но лишь на один шаг. В конце концов, она на своей земле.
Темные глаза сияли как озера экзотической смеси черного дерева и серебра. Длинные черные волосы полуночной рекой сбегали по теплым коричневым валунам плеч. Красивое лицо с полными губами, ровный уверенный взгляд наводили на мысль о чем-то древнем и не поддающемся описанию, будто сотни поколений, которые здесь охотились и возделывали почву, воспитывал и детей, умирали и возвращались в землю, смотрели сейчас из ее глаз, изучая Мэтью. Ей было лет пятнадцать или шестнадцать - и в то же время у нее не было возраста. Одета она была в оленьи шкуры с бисерными орнаментами, как носила ее мать, и мать ее матери, и дальше, в тумане веков, когда еще только первый житель Лондона зажег костер на берегах Темзы. От нее исходили сила достоинства древности и любопытство ребенка, который никогда не состарится.
Она что-то негромко сказала, будто прозвонил где-то очень далеко церковный колокол. Потом шагнула веред и протянула ему чашку. Мэтью взял ее и утолил жажду.
Девушка отступила шаг за шагом, спокойно на него глядя, повернулась и затерялась между соплеменниками.
- Мэтью Корбетт! - позвал Прохожий По Двум Мирам, вставший рядом с ним. - Пойдем теперь со мной.
В состоянии нарастающей усталости, чувствуя, как туманится ум, Мэтью двинулся за Прохожим к дому медицинских сестер. Там обе женщины уже ждали его. Они омыли ему руки теплой водой из стоящего на огне горшка, высушили их и посыпали красным порошком, отчего Мэтью стиснул зубы и едва не закричал от боли. Но он твердо решил, что не даст повода над собой смеяться. Потом ему покрыли ладони липкой жидкостью с запахом сосновой смолы, и она была так же прохладна, как до того горяча была боль. Руки закрыли лентами белой материи, замотали сверху кожаной полосой и завязали, как перчатки без пальцев.
Сестры что-то говорили, хотели, чтобы он что-то сделал, а Прохожий не вошел в дом, и Мэтью был в полной растерянности. Тогда одна из женщин перевернула большой деревянный горшок в углу комнаты и села на него, предложив Мэтью сделать то же самое. Когда он опустился на этот импровизированный стул, сестры сняли с него ботинки Грейтхауза и точно так же обошлись с истертыми ногами - тот же порошок и та же смолистая жидкость. Потом повторили процессе материей и кожаными полосками, завязав каждую на подъеме стопы. Мэтью хотел было встать, но они удержали его за плечи. Из глиняного кувшина с высоким горлом в чашку размером с кулак налили какой-то подозрительный черный эликсир и поднесли Мэтью к губам. Оставалось только выпить эту жидкость, и хотя она пахла мокрой землей, вкус оказался неожиданно приятным, как у перебродившего сока винограда или ягод. Его заставили выпить все до дна, после чего в голове зашумело и язык стал как меховой. На дне чашки остался осадок, похожий на черный речной ил.
- Вот, - сказал Прохожий, входя в дом. - Эти тебе подойдут. - И протянул Мэтью пару мокасин. Новыми их никак было не назвать, но с виду достаточно прочные.
Мэтью взял, примерил. Мокасины подошли, даже оказались удобными.
- В них сегодня спи, - сказал Прохожий. - Привыкни к ним. Эти английские ботинки для путешествия никак не подходят.
- Спасибо. И где я буду спать?
- Рядом с моим домом, на земле. Я тебе дам одеяло, спать на земле тебе тоже надо привыкать. Кроме того, - добавил он, - ночью приходят мои демоны.
Мэтью кивнул, решив, что намного лучше спать на земле, чем быть свидетелем посещения Прохожего демонами. Каковы бы они ни были.
- Сегодня вечером хорошо поедим, - продолжал Прохожий. - Но тебе рано захочется спать после… - Он запнулся. - Для того, что ты пил, нет английского слова, но сестры знают свое дело. Мы выйдем на рассвете, пойдем налегке и быстро. Настолько быстро, насколько у тебя получится.
- Мы?
- Ты один никогда этого человека не найдешь. Я тебе сказал, мне часы понравились.
Мэтью отметил, что часы по-прежнему у него в руках.
- Отлично. - То ли действовал напиток, то ли это нахлынула волна облегчения. - Я опять тебе благодарен.
- Благодарить будешь, когда мы его поймаем. А пока это, как говорят у вас, англичан, дело будущего.
Мэтью встал в своей новой обуви. Подошел к гамаку, где лежал с закрытыми глазами безмолвный Грейтхауз, опутанный пеленами.
Он вспомнил, что говорил ему Грейтхауз в то утро у Салли Алмонд:
"Я не могу быть с тобой все время. И мне очень было бы обидно видеть на твоей могиле год тысяча семьсот второй".
- И мне тоже, - сказал Мэтью тихо.
Но не менее важно - и даже гораздо важнее - было не дать Слотеру оставить на своем пути новые могилы. Мэтью молился о том, чтобы успеть, и чтобы когда придет время, у него хватило сил - и ума, выбравшись из самой глубокой ямы ада для тех, кто считает себя самым умным, - не просто оказаться равным этому монстру, но и превзойти его.
Но это, как говорят у англичан и индейцев, дело будущего.
Глава семнадцатая
Фургон они увидели впереди, на подъеме дороги. Одной лошади не было, а другая стояла, опустив голову и ссутулив плечи, не в силах дотянуться до листьев или стеблей съедобной растительности.
Мэтью шел вверх по холму вслед за Прохожим. В тусклом свете раннего утра тяжело висели над головой тучи и снова пахло в воздухе приближающимся дождем. Прохожий уже раньше показывал на отчетливые следы босых ног Слотера.
- Он несет что-то тяжелое, - сказал Прохожий, и Мэтью кивнул. Он знал, что это взрывчатый ларец.
Увидев, что одна лошадь отсутствует, Мэтью весь сжался. Он было думал, что ни одна из этих кляч не выдержит всадника. А если и выдержит, то вряд ли сможет быстро идти, даже понукаемая палкой. Но для Слотера лошадь - это все-таки возможность дать передышку ногам и легким и получить значительное преимущество перед своими преследователями. Перед одним из них по крайней мере.
Утром с первыми петухами Мэтью вывел из забытья мокрый нос обнюхивающей его собаки - это было рядом с жилищем Прохожего. Руки и ноги болели, левое плечо было все в кровоподтеках. Проснись он в таком состоянии в Нью-Йорке, провалялся бы в кровати до полудня, а потом потащился бы к врачу, но здесь, как он понял, подобные ранения считались не более тяжелыми, чем заноза в пальце.
Мэтью сбросил с себя одеяло, проверил, держат ли его ноги, и тут же из своей хижины появился Прохожий По Двум Мирам. Сегодня индеец в дополнение к килту, мокасинам и штанам надел темно-зеленый плащ, завязывающийся у горла. К пряди волос кожаным шнуром была примотана связка перьев, окрашенных в индиго и яркую зелень. На правом плече висел лук на кожаной ленте, украшенной бисерными изображениями разных животных, на левом - колчан с дюжиной стрел. На бахромчатом поясе - нож в ножнах и небольшой мешочек сыромятной кожи, где, как решил Мэтью, имелся запас сушеного мяса. Черной краской на подбородке, щеках и лбу Прохожего были нанесены изображения, которые Мэтью счел символами духов - молнии и вихри. Глаза индейца почернели и блестели опасным блеском смоляных ям. Как сказал бы Грейтхауз, Прохожий собрался на медведя.
Мэтью сообразил, что он-то выглядит не опаснее леденца - в грязной белой рубашке, при галстуке, в темно-бордовых панталонах и жилете без половины пуговиц, в изорванных в клочья чулках, обнажавших ноги вплоть до мокасин. Небритый, с грязными волосами, забитыми песком - при виде него щетина на щетке встала бы дыбом. Вот такой страшный он и будет сегодня, - подумал Мэтью, - потому что хотя он и вышел за Прохожим из деревни, храбрость его сделана из фольги и ее может смять в кулачке любой ребенок.
Их проводили несколько молодых воинов, насмехавшиеся над Прохожим, издевавшиеся над его безумием, но он не обращал на них внимания. Через некоторое время индейцам надоело, и они повернули обратно, оставив путников вдвоем. Прохожий двигался быстро, ничего не говоря, не глядя ни влево, ни вправо - глаза его смотрели только вперед, плечи слегка ссутулились. Он шел той странной перекатывающейся походкой, которую Мэтью видел у других индейцев. "Лисий шаг" называли ее кожаные чулки в Нью-Йорке - те торговцы мехами и охотники, которым приходилось иметь дело с индейскими племенами. Очень скоро Мэтью стало трудно за ним успевать. Прохожий понял, что так они потеряют друг друга из виду и снизил скорость до такой, какую наверняка назвал бы черепашьей.
Этой ночью Мэтью мирно спал на земле под коричневым одеялом, пока вдруг не проснулся в тишине. Отчего проснулся - он не знал. Неподалеку у затухающего костра сидела группа индейцев, ведя какой-то тихий разговор, но их голоса до Мэтью не доносились. Нет, его обеспокоило что-то другое. Он прислушался, лежа с открытыми глазами.
И услышал: пронзительный то ли крик, то ли плач, сперва едва различимый, потом громче, сильнее, и закончившийся то ли задушенным дыханием, то ли всхлипыванием. Потом крик возник снова, и на сей раз Мэтью увидел, как люди у огня оглянулись на лачугу Прохожего, потому что именно оттуда доносились звуки. Теперь плач длился чуть дольше и снова затих. Дважды взлетал этот плач и дважды падал, больше похожий на хриплый стон. У Мэтью мурашки поползли по коже. К Прохожему пришли беспощадные демоны. Какое бы ни было у Прохожего безумие, или какое бы безумие ни владело им, в эту ночь он оказался передним беспомощен.
Люди у костра разошлись по своим хижинам. Угли потемнели и остыли. Мэтью наконец заснул снова, натянув одеяло до подбородка. Утром, когда появился Прохожий, ничто не указывало на посещение демонов, и Мэтью первый раз в жизни понял, что вопросов задавать не нужно.
Фургон стоял там, где его бросили. Единственная лошадь, завидев людей, подняла голову и безнадежно заржала.
Прохожий подошел к животному, погладил по боку, приласкал.
- Вот это нес Слотер? - спросил он у Мэтью, кивнув головой в глубину фургона.
Там он и лежал, ларец, с открытой крышкой, прямо рядом с цепями. Мэтью подошел и увидел, что ларец пуст: никаких монет или колец, вообще ничего. Но было внутри прямоугольное отделение, тут же заинтересовавшее Мэтью: он узнал кремневый механизм пистолета, который приводился в действие храповиком и поджигал пороховой заряд. Стены отделения почернели от дыма, вырывавшегося вместе с искрами из замочной скважины. Особый интерес представляли собой железный квадратик и металлический миниатюрный молоточек. Мэтью, восхищенный искусством и изобретательностью уловки, увидел, что молоточек находился под некоторым напряжением, и когда его освобождал храповик, издавал звук, похожий на пистолетный выстрел, ударяя по железной пластинке. Изощренный способ помешать ограблению, но вполне надежный против чрезмерно любопытного индейца. И все равно эта штука - загадка. Как должен владелец открывать ее, не взорвав заряд? И кто ее смастерил?
Мэтью перевернул ларец, чтобы посмотреть снизу, нет ли клейма изготовителя. Наградой ему было не клеймо, а имя и место производства, выжженное в дереве куском раскаленного железа:
"О. Квизенхант, Фил.". И номер: "6".
- Кажется, он еще что-то оставил, - сказал Прохожий и, наклонившись рядом с фургоном, поднял измазанное грязью золотое кольцо с маленьким красным самоцветом. - И еще кое-что.