В раздираемом интеграцией обществе это было воспринято как неуважение к краю. Возможно, это вызывает недоумение, но таковы были в то время настроения в Инсбруке.
Часть 3. Феномен "Der Scherer"
3.1. "Jung-Tirol"
Прежде чем обратиться непосредственно к такой удивительной и яркой странице истории, как издание скандального листка "Der Scherer", необходимо сразу же обозначить границу между культурой Австрии и культурой Тироля.
Мало кто сейчас представляет себе, что это были совершенно разные вещи, а во многом и противоположные. Тироль не Австрия, не Австро-Венгрия и не Цислейтания. Это отдельная страна.
Папской католической церкви здесь причудливым образом противостояли и немецкий протестантизм, и более древнее язычество, основанное на самом духе этой земли с ее мифами и сказками. "Младотирольцы" определяли свою религию как "пантеизм", и понять, что это такое в условиях Тироля можно только, увидев его природу и ощутив себя внутри нее. Природа этого края мифологична и не имеет аналогов ни в Европе, ни в мире, а нрав его обитателей невозможно загнать в жесткие рамки величаво-помпезной империи, видевшей в нем лишь историческую провинцию с бородатыми героями-патриотами, танцующими селянами, тучными овцами и прочей экзотикой.
Как уже говорилось, в Инсбруке отмечался в то время сенсационный для всей Австрии в целом уровень образования. Инсбрукский университет по многим показателям считался лучшим в стране, а медицинский факультет, преобразованный позднее в отдельный университет, – лучшим в Европе медицинским центром. Была там и чрезвычайно одаренная творческая интеллигенция.
И произошла не такая уж удивительная вещь: монархия в своей старческой слепоте просто не заметила, как рядом с ней появился некий "Enfant terrible" – сухопутный "остров" науки, просвещения и вольномыслия. То есть потенциальный очаг смуты и противостояния. То была абсолютно другая держава – сравнительно небольшая, но с мощной культурной интеллигенцией и неистребимым духом свободы. Именно таков был на рубеже XIX–XX веков этот сказочный, окруженный горами край – Эльдорадо для бунтарей и поэтов, скандалистов и героев.
В то время как Габсбурги, их правительственный аппарат и семейный союз католической конфессии из последних сил пытались сохранить свое господство в жестких рамках прежней морали – церковной, государственной, гуманитарной, – у них под боком незаметно созрела культурная фронда.
Выражение "Молодой Тироль" (Jung-Tirol) употребил еще в 1845 году поэт Гильм: "Над нами веет запретное знамя молодого Тироля" . И вот в 1899 году выходит сборник "Молодой Тироль" – "Ein moderner Musenalmanach aus den Tiroler Bergen" ("Новый художественный альманах Тирольских гор"), в котором группа литераторов выступает против "консервативной литературной политики, против абсолютистского господства католико-религиозных идей и против национального бедствия" .
Альманах издавали два инсбрукских изгнанника – журналист Гуго Грайнц и военный врач Генрих фон Шуллерн. Оба организовали в родном городе литературные кружки, которые почти сразу были запрещены, оба уехали из столицы Тироля: Гуго – в Линц, Генрих – в Зальцбург. Оба создали литературное общество "Pan", каждый в своем городе. Грайнц издавал в Линце радикальную газету "Kyffhäuser", Шуллерн в Зальцбурге писал романы о своих современниках. В их группу "Молодой Тироль" вошли журналист Рудольф Кристоф Йенни, драматург Франц Краневиттер, поэты Артур фон Валльпах и Антон Ренк. Еще одним членом кружка был литературовед Людвиг фон Фикер, издававший позднее обозрение "Der Brenner" .
Первые сигналы об опасности стали доходить до австрийской столицы лишь с появлением художественных произведений этого "несносного ребенка".
Когда в первый год нового века на сцене инсбрукского театра был поставлен "Андре Хофер" драматурга-"младотирольца" Франца Краневиттера, случился грандиозный скандал. На писателя обрушилось все "благородное семейство" католической конфессии, очень сильной даже в плане юридических преследований: Церковь не была отделена от государства и имела в Австрии собственные суд и законодательство. Собственно, противостояние Краневиттера и цензуры началось еще раньше – в 1890-е годы, когда драматург закончил пьесу "Um Haus und Hof" ("Во имя дома и двора"), вызывавшую явные аллюзии с "Леди Макбет" Шекспира, но на почве австрийской семьи, развязавшей настоящую войну из-за наследства. Изображенное в этой пьесе агрессивное лицемерие и ханжество традиционной показной австрийской морали возмутило цензуру, которая сочла ее "совершенно отвратительной" .
* * *
В самом критическом подходе к сельской тематике ничего удивительного не было. Натуралистические тенденции заметны в конце XIX века во всей Европе. 20 октября 1889 года в Германии была поставлена социальная драма Герхарда Гауптмана "Перед восходом солнца", показавшая в нелестном свете провинциальную семью, вырождающуюся и гибнущую от алкоголя.
Император Вильгельм Второй сразу же назвал Гауптмана "отравителем народного немецкого духа", а пресса объявила, что автор пьесы является личностью, обладающей "явно выраженной преступной физиономией", личностью, от которой "можно ждать только бунтовских и в то же время грязных пьес". Гауптмана посчитали "анархистом, самым безнравственным драматургом столетия, кабацким поэтом и даже просто свиньей", говорили, что он собирается "превратить немецкий театр в публичный дом" .
Обращение к деревне и ее разрушительным страстям было характерно и для других стран. В Италии большое распространение получил так называемый "веризм" ("достоверный") и более узкий "синчеризм" ("искренний") в творчестве Луиджи Пиранделло, Джованни Верги и других.
Представителей итальянского "южного веризма" сближало с немецкими тирольцами еще и то, что они широко использовали в произведениях диалект своей местности. Зачастую жители других, преимущественно северных, областей Италии, не понимая ни слова в постановках сицилийцев и неаполитанцев, рукоплескали правдивому, убедительному духу этих произведений.
Слава сицилийца Джованни Верги взлетела на недосягаемую высоту еще в 80-е годы XIX века после постановок "Сельской чести", преобразованной композитором Пьетро Масканьи в одну из лучших опер мира, однако его же пьеса "Волчица", показавшая низменные страсти, раздирающие сельскую семью, вызвала противоречивые отклики.
* * *
Но Австрия той эпохи оказалась еще более агрессивной по отношению к социальной критике общества, и в основном из-за своего специфического государственного устройства. Краневиттеру пришлось выдержать нападки большой католической державы, состоящей из разнородных стран, каждая из которых стремилась к самоопределению. Чтобы держать в узде все это разношерстное сообщество с новорожденными националистическими партиями и группами, империи необходимо было постоянно закреплять общественные догмы и охранять консервативные ценности. И оберегавший свои позиции австрийский центр старается внимательно следить за тем, что происходит в отдаленных уголках страны. Для этого действовала хорошо организованная система контроля и подавления, которую представляли цензура, суд и реакционная печать – официально-государственная и католическая.
Написав своего "Андре Хофера", сорокалетний драматург посягнул на такие святыни, как патриотизм, история и общественная мораль. Поначалу цензура просто прозевала момент появления его пьесы, полагая, что произведение на историческую тему станет очередным патриотически трогательным явлением тирольского фольклора. Когда было уже слишком поздно, Краневиттера обвинили во всех грехах – от антипатриотизма и кощунства до нарциссизма и эротизма.
Исследователь тирольской культуры и глава "Бреннер-Архива" Йохан Хольцнер писал, что постановки этой пьесы в Линце, Инсбруке и Вене были встречены не только возмущением Церкви и цензуры: многочисленные зрители реагировали на спектакли Краневиттера с восторгом. Драматургу аплодировали уже потому, что он показал "границу между влиянием Церкви и миром свободной фантазии, созданным пространством литературы и искусства" .
Произведения Краневиттера также "продемонстрировали, что эта граница не столь непреодолима: она достаточно зыбкая и является ничем иным, как искусственно возведенной преградой – заслоном для прогресса и интеграции общества" .
Отношение к Андреасу Хоферу, борцу с наполеоновской интервенцией начала XIX века, было и в самом деле противоречивое. Многое переосмыслялось в тот момент заново.
* * *
Пройдет десять лет, и даже парламентарий-конформист Карл Грабмайр будет противостоять нападкам консерваторов, утверждая, что "в истории страны существует закон и повыше, чем "исторические деяния и заветы предков" из славного восстания в Тироле" .
Тирольский депутат говорил о необходимости обновления и европейского, цивилизованного подхода к законам, в то время как Австрия продолжает цепляться за героические свершения и ценности столетней давности: "Мы застряли и законсервировались на этом самом 1809 годе, когда вся борьба осуществлялась преимущественно по законам военной силы. <…> Андреас Хофер был бунтарем! Но ведь благородные повстанцы уже установили ему памятник, который смотрит с высокой горы Изель на широкую долину реки Инн".
Попытка Грабмайра "похоронить" национального героя и оставить прошлое его монументам вызвала возмущение у консервативной части парламента: "И тут меня стали обвинять в том, что я "обидел" наших национальных героев-повстанцев…"
* * *
Не подвергая сомнению патриотические заслуги Хофера, невозможно не согласиться с оценкой Краневиттера и его современников-тирольцев: с этим "Anno neun" было все непросто и совершенно не так, как это принято было показывать в официальной истории. Краневиттер резюмировал: "По-моему, случилась большущая глупость, и дело тут даже не в Хофере. Он уже полностью растворился в церковных канонах" .
Консервативное, предписанное официальными правилами восприятие этой личности и связанных с ней событий лишь способствовало сохранению старого уклада и наносило вред изменившемуся и продолжающему обновляться обществу нового века.
Трактирщик Хофер, этот тирольский Иван Сусанин, обросший бородой и наряженный в сельский костюм и тирольскую шляпу, постепенно превратился в чисто декоративную фигуру с героических страниц начала XIX века. Этот храбрый, но малограмотный, недальновидный и, мягко говоря, слишком наивный человек, которого все вокруг обводили вокруг пальца, в сущности, является идеалом подданного для любого императора и государственного аппарата. Предав Хофера, оставшегося без поддержки сверху, а позднее – после его расстрела – вознеся его на пьедестал австрийского патриотизма, монархия превратила этого человека в непомерно раздутую пропагандистскую фигуру – некий абсолютный образец простого человека, на который всем должно равняться. Даже его нелепая и бессмысленная гибель подавалась как символ жертвенности во имя "Бога, кайзера и отечества".
Конечно, это вызывало иронию и возмущение у молодых смутьянов "Der Scherer", одна часть которых ориентировалась на обновление национальной идеи, а другая, вышедшая из потомственных художественных кругов, – на французский импрессионизм и баварский эстетизм, то есть секулярное богемное искусство Европы. Именно к этой второй группе "Der Scherer" принадлежал и художник-иллюстратор Август Пеццеи, последователь романтической и модернистской школы.
3.2. "Der Scherer"
"Der Scherer". Первая иллюстрированная юмористическая газета Тироля. Одна из первых газет-комиксов в мире. Газета, собравшая самых талантливых художников "югендстиля" и "Югенд-Тироля", чтобы продемонстрировать новый, молодежный стиль в противовес старому, все еще агонизирующему на обломках империи. "Der Scherer" – синоним слова "революция" и синоним слова "скандал".
Даже название звучало аллегорично, но отнюдь не двусмысленно: "подстригатель" . Работники газеты называли себя "борцами с вредителями", т. е. "истребителями крыс, мышей-полевок, кротов на полях и в садах". Но понятно, что их усилия были направлены на борьбу совсем с другими "вредителями" – чиновной бюрократией и "черными людьми", т. е. католическими церковниками в сутанах. Символический язык иллюстраций "Scherer" сродни эзоповому: католические церковники изображались в виде черных воронов, чиновники – в виде ядовитых змей. В сатирических текстах "младотирольцев" тоже часто встречаются эти образы – "черные люди", "черные птицы" или "черные волки", это для цензуры. Первый подзаголовок газеты тоже ясно определял ее жанр и цели – "Erstes Illustriertes Tiroler Witzblatt für Politik, Kunst und Leben" ("Первая иллюстрированная сатирическая газета Тироля о политике, искусстве и жизни").
Политическая аллегория в названии газеты была сразу же закреплена в стихотворении "Der Scherer ist im Kirchenbann…" :
Отлучен от церкви "Подстригатель",
Люди в черном запрещают ему стричь.
Но напрасно злится настоятель -
Он по-прежнему охотится на дичь.
Много их в ловушки те попало -
Крыс, мышей-полевок и кротов.
Только "Подстригателю" все мало:
Он изобличать всегда готов .
Главным изобличителем и "подстригателем" стал тридцати-трехлетний фотограф Карл Хаберман, создатель и главный редактор "Der Scherer".
Карл Хаберман родился 22 августа 1865 года в Каринтии. Он собирался быть врачом и учился на медицинском факультете в Инсбруке, но увлекся фотографией и не закончил курса. Вместо этого он отправился в Йену и поступил на высшие курсы художественной фотографии. Занятия фотографией не раз приводили его к мысли о создании собственного издания, однако он в то время помышлял о фотографическом альманахе. И лишь в 1898 году принял предложение представителей культурной элиты Инсбрука выпускать печатное издание с карикатурами.
Взгляды Хабермана определили направление газеты "Der Scherer". Вместе с ним соучредителями газеты были известный журналист и сатирик Рудольф Кристоф Йенни и поэт Артур фон Валльпах, однако в 1900 году из-за постоянных разногласий с Хаберманом Йенни ушел из "Scherer" и создал свою газету – "Der Tiroler Wastl", фактически собрата "Scherer" по стилю.
Сам Хаберман, лидер и полемист, обладал скорее организаторским, нежели литературным талантом: его статьи и поэмы отличает излишняя патетичность и сентиментальность.
Хаберман рано умер. Неизлечимая болезнь горла связана во многом с его талантом оратора и напряженным образом жизни: главного редактора постоянно вызывали в суд и арестовывали, тираж газеты изымала цензура.
Почти все время ему и его товарищам приходилось балансировать на грани разорения.