- Виктория, милая, не свешивайся так через перила, - воскликнула миссис Дрейк, и молодые люди повернулись к ней. Эдмунд зашагал обратно к компании взрослых, и Виктории пришлось пойти вслед за ним. Ее раздражало явное безразличие мальчика - то была новая для нее реакция. В Лондоне, где жили Дрейки, и в Париже, где они проводили много времени, она слыла завидной невестой, забавляясь тем, что водила невинных мальчиков за нос, влюбляла их в себя, а затем при первой же возможности бросала. Все это происходило в ее частной жизни, о которой мать почти не догадывалась. Например, прошлым летом один парень - девятнадцатилетний сын биржевого маклера по имени Кеннет Кейдж - влюбился в нее по уши и заявил, что перережет себе горло, если она не согласится выйти за него замуж. Впрочем, тогда он мечтал стать художником и свято верил в подобные сумасбродные заявления. Виктория же равнодушно сообщила ему: если ей исполнится двадцать и ни один парень не покончит из-за нее с собой, она будет считать, что жизнь прошла зря. В конце концов, юноша попробовал отравиться, выпив две банки эмульсионной краски, но все вышло не так, как было задумано, и повлекло за собой неприятные последствия. Паренек не умер, а Виктория не поддалась его чарам под впечатлением от этого поступка, - просто поклонник две недели страдал тяжелой формой диареи, и еще несколько месяцев его моча переливалась всеми цветами радуги. И вот теперь Эдмунд, ее ровесник, - к тому же поразительно красивый мальчик: с заостренными скулами, тонкими алыми губами, гладкими щеками и самыми прекрасными глазами, какие Виктория видела в жизни. Со стройной фигурой, которая представлялась ей чертовски привлекательной. Но мало того, что мальчик вовсе не пытался с ней заигрывать, - он казался совершенно равнодушным и даже ушел, не дождавшись разрешения. Она подумала, что обязательно возьмет над ним верх. Еще до окончания плавания влюбит его в себя. А затем использует и отвергнет, показав, что значит потерять такую девушку, как она.
- Наверное, мне пора вернуться в каюту, - сказала Марта Хейз, когда все снова собрались вместе. Ей не удалось ввернуть ни словечка, пока миссис Дрейк разговаривала с мистером Робинсоном, и она не желала больше оставаться на палубе, где ее игнорировали. Но, согласно требованиям этикета, уходить нужно было вежливо.
- Рад был с вами познакомиться, мисс Хейз, - сказал мистер Робинсон, сняв шляпу.
- Взаимно, - ответила она. - И еще раз благодарю вас за то, что поймали мою шляпку. Миссис Дрейк, - добавила она, бегло кивнув. - Мисс Дрейк.
- До свидания, мисс Хейз, - громко попрощалась миссис Дрейк, проводив ее взглядом и покачав изумленно головой. - Чего только люди не напяливают в дорогу, - мягко усмехнулась она и снова повернулась к мистеру Робинсону. - Вероятно, бедняжка не может позволить себе ничего лучшего. Но манеры приятные, вы согласны, мистер Робинсон? Очень простые.
- Нам с Эдмундом, пожалуй, тоже следует вернуться в каюту, - ответил тот.
- Так скоро? Но ведь солнце только выглянуло. Я думала, вы сможете вместе со мной обойти палубу. Так сказать, осмотреть нашу территорию. Мне бы хотелось узнать о вас побольше.
- И вы непременно узнаете. - Мистер Робинсон взял Эдмунда за руку. - Боюсь, нам предстоит еще много дней пути.
- Боитесь? - удивленно переспросила дама.
- Я не самый лучший на свете моряк, - объяснил он. - Кажется, мне пора немного отдохнуть.
- А, вы хотите сказать, что плохо переносите качку. Тогда конечно, мистер Робинсон. Я с нетерпением буду ждать новой встречи с вами. А тем временем мы с Викторией разузнаем, какие развлечения подготовлены для пассажиров первого класса.
- Отлично. В таком случае до встречи, - сказал мистер Робинсон на прощание. - Ну и баба, - прошептал он Эдмунду, когда их уже не могли подслушать. - Могла бы служить символом Англии. Больше не оставляй меня с ней одного. А не то я выброшу ее за борт.
- Я присмотрю за тобой, если ты отвадишь от меня дочь, - ответил Эдмунд. - Влипли - другого слова не подберешь. Тебя что, действительно укачивает? - спросил он через минуту.
- Да нет же. Я просто хотел вернуться в каюту - вот и все. Вместе с тобой.
Эдмунд улыбнулся:
- Так бы и сказал. - И он полез в карман за ключом.
* * *
Билли Картер провел целый час в цирюльне - маленькой каюте на одной из нижних палуб парохода; она оказалась вовсе не такой комфортабельной, как возвещало официальное название. Обычно там в одиночестве сидел, уютно разместившись поближе к бутылке водки, Жан Дюпюи - франко-канадский цирюльник, который последние десять лет плавал туда и обратно через Атлантический океан, даже не сходя ни на один из обрамляющих его с двух сторон континентов. Некоторые моряки боялись подпускать к своим ушам этого человека (в жилах которого было больше алкоголя, чем крови) с острыми ножницами, но никто еще не сообщал о несчастных случаях - так что мсье Дюпюи уже десяток лет занимал свою должность и бесплатную каюту, не вызывая никаких возражений. Впрочем, Картеру пришлось долго ждать появления цирюльника: старик поднялся на палубу - трезвый как стеклышко - и нервно дожидался прибытия свежих запасов для предстоящего плавания.
- Уже стричься? - спросил он, зайдя в каюту и застыв в изумлении: там стоял молодой старпом, засунув руки в карманы и озираясь по сторонам. - Мы ведь еще даже из порта не вышли. Пару часиков не подождет?
- Капитан Кендалл настоял, - ответил Картер. - Сказал, что волосы слишком длинные, и строго приказал мне спуститься сюда.
Дюпюи сощурился и слегка приподнял голову, словно прикидывая, оскорбляет ли прическа этого парня хороший вкус.
- Не такие уж и длинные - пару дней могут подождать, - высказал он свое мнение. - Просто я тут хотел перед отплытием привести вещи в порядок.
Под "вещами" он подразумевал доставленный ящик с водкой, которую любил прятать в разных местах каюты, методично осушая бутылки в течение плавания с таким расчетом, чтобы последняя совпала по времени с прибытием на другую сторону Атлантики. Дюпюи старался слишком не напиваться - иначе пришлось бы сидеть несколько дней абсолютно трезвым.
- Капитан настоял, - повторил Картер таким тоном, что стало ясно - он не уйдет, пока его не постригут. - Извините, - добавил он.
- Хорошо, хорошо, - вздохнул Дюпюи, указав ему на кресло перед зеркалом. - Тогда садитесь, если это для вас так важно.
Картер сел и уставился на свое отражение в зеркале, а Дюпюи повесил ему на шею полотенце и стал рыться в коробке из-под сигар, наполненной ножницами и расческами.
- По-моему, старик меня сразу невзлюбил, - сказал Картер, желая заполнить паузу. - Так что я подумал - лучше сделать, как он велит. Иначе я бы сейчас этого не требовал.
- Все нормально, - ответил Дюпюи, которому хотелось скорее постричь его и выпроводить отсюда. - Правда, я вас не знаю. Вы новенький?
- Билли Картер. Исполняю обязанности старпома.
- Старпома? - Цирюльник замер в удивлении и посмотрел на отражение Картера в зеркале. - А что с мистером Соренсоном?
- Заболел. Аппендицит. В больнице, - сказал он отрывисто, телеграфным стилем. Дюпюи заохал и подался вперед, схватив толстыми пальцами в пятнах от сигарет вьющуюся прядь парня.
- Капитану это не понравится, - сказал цирюльник.
- Кажется… он рассердился, - признался Картер.
- Они ж не разлей вода, - продолжал Дюпюи. - Всегда вместе. - Он стриг быстро, казалось - не глядя: на пол сыпались кудри.
- Просто подровнять, - нервно произнес Картер, вспомнив, что даже не сказал цирюльнику, какую хотел прическу, но волосы его уже чекрыжили вовсю.
- Подровнять, ага, - ответил Дюпюи. - По-кендалловски. Кажется, я знаю, что нравится старику.
Картер попытался расслабиться в кресле, предоставив цирюльнику полную свободу. Он подумал об оставшейся дома жене и в тысячный раз за день стал подсчитывать в уме сроки. Если все пройдет успешно, они доберутся до Квебека в последних числах июля, самое позднее - 1 августа. По расписанию "Монтроз" отправлялся в обратный путь не раньше, чем через неделю, но Канадская Тихоокеанская компания утром пообещала, что Картер сможет вернуться в Европу на одном из аналогичных судов, которое по расписанию отплывало из Квебека 3 августа, а это значит, что есть неплохие шансы возвратиться домой через месяц - к середине августа. Ребенок должен родиться пару недель спустя - так что Картер не должен пропустить роды. При малейшем риске опоздания он отказался бы выполнить поручение, невзирая на последствия.
- Что он за человек? - спросил старпом через пару минут молчания, насупленно следя за тем, как под ноги опадают большие клоки курчавых каштановых волос, открывая его мальчишеское лицо намного больше обычного. - Я имею в виду капитана. Вы ведь плавали с ним раньше?
- Я плохо его знаю, - ответил Дюпюи, который с давних пор научился выслушивать все матросские сплетни, но, подобно исповеднику, не разглашать ничего, что могло бы навлечь на него неприятности. - Знаю, что держит всю команду в ежовых рукавицах, свято верует в порядок и дисциплину и страдает пунктуальностью. Говорят, не верит в бога, но хранит в каюте мемуары Уильяма Блая - и читает их каждый вечер, как Библию. Сидя в моем кресле, проронит слов пять - не больше.
- Капитан Блай? - переспросил Картер, удивленно подняв брови. - Ну и ну, мне только этого не хватало. Слава богу, на дворе - двадцатое столетие, вот и все, что можно сказать. Сам я не сторонник старой школы кораблевождения - с бочками рома и купанием с райны под киль. Делай свою работу и получай за это деньги - вот мой девиз. Не больше и не меньше. Капитан Блай! - повторил он тише. - Первый раз слышу такое.
- Все, - сказал цирюльник, закончив стрижку и отступив на шаг, чтобы полюбоваться своим творением. - Ну как? Быстро и без лишних вопросов.
Картер кивнул и встал, сунув на выходе пару монет в руку Дюпюи и с любопытством погладив затылок, - непривычно было ощупывать обнажившийся, слегка шишковатый череп. Ветер, дувший на палубе, холодил голову, и Картер нетерпеливо пробормотал себе под нос:
- Боже ж ты мой!
Оглядевшись, старпом понял: в ближайшие сутки нужно приложить все старания к тому, чтобы разобраться в устройстве судна, - меньше всего ему хотелось бы заблудиться на обходе. Корабль спроектировали по образцу "Зелоса" и "Онтарио" - однотипных судов, на которых он служил, - но этот пароход был немного современнее тех, и многие архитектурные курьезы, использовавшиеся в их конструкции, ко времени строительства "Монтроза" устранили. Судно было более передовым и в технологическом отношении: на нем впервые установили телеграфную машину Маркони, позволявшую поддерживать связь с сушей и получать оттуда сообщения.
Обычно Картер инстинктивно отыскивал дорогу на палубу с закрытыми глазами - по раскачиванию корпуса и запаху моря. За несколько лет он отточил свои чувства до такой степени, что единственным его штурманом выступал головной мозг. Но что-то в этом судне заставило его призадуматься. Блестящие деревянные части контрастировали с темными коридорами, а скрип всего судна, казалось, настолько притупил его сообразительность, что он перестал верить в собственные способности.
Наконец, миновав палубу первого класса, он увидел вдалеке трап и спускающийся луч света, который должен был вывести его обратно на главную палубу. К старпому направлялся мужчина лет под пятьдесят, а прямо за ним шел, очевидно, какой-то подросток. Мгновенно Картер вспомнил, что у него на голове нет фуражки, - она даже не спрятана скромно подмышку, как наказывал Кендалл, - и закусил губу Старпом решил вернуться в свою каюту и немедленно ее надеть.
- Добрый день, господа. - Он остановился в коридоре, чтобы поздороваться с двумя пассажирами: старший казался немного раздосадованным тем, что к нему обратились. - Ну что, готовы в плаванию?
- Да, спасибо, - ответил мистер Робинсон, увидев в нескольких футах дверь кабины А4 - святого Грааля, до которого, похоже, нельзя было добраться, не поговорив вначале с половиной христианского мира.
- Билли Картер, старпом капитана "Монтроза", - представился офицер, кивнув. - Если возникнут какие-нибудь трудности или вопросы - смело обращайтесь ко мне или к моим подчиненным. Хороший денек для плавания, - добавил он любезно. - Море совершенно спокойное.
- Я как раз собирался прилечь, - сказал мистер Робинсон, протискиваясь мимо него. - Простите, но…
- Ничего страшного, сэр, - подхватил Картер, уступая ему дорогу. - Немного укачало? Не беспокойтесь. Скоро привыкнете. Все привыкают. А вы как, молодой человек? Плавали раньше?
- Один раз, - ответил Эдмунд. - Короткое путешествие. Никогда не отравлялся в такое долгое плавание.
- В вашем возрасте я уже провел в море два или три года. Жить без него не мог. Но в самом начале тоже страшно тошнило, так что не переживайте. Пройдет.
- Надеюсь, я поправлюсь, - сказал Эдмунд, чувствуя, что к нему относятся немного покровительственно.
- Вот именно.
Мистер Робинсон повернул ключ в замке и вошел в каюту, закрыв на мгновение глаза, - ему стало легче от покоя и тишины, которые, казалось, там царили. Он обернулся, готовый при необходимости резко позвать Эдмунда, но моряк уже скрылся из виду, а молодой спутник вошел в каюту.
- Наконец-то… - в изнеможении произнес мистер Робинсон. - Такое чувство, будто все на борту норовят с нами заговорить. Пассажиры на палубе. Этот моряк.
- Это старпом, - сухо сказал Эдмунд, выглянув в коридор, а затем закрыл за собой дверь. - Он оказал нам честь.
Мистер Робинсон раздраженно фыркнул:
- Чушь.
Он снял шляпу и повесил на стенной крючок. Глядя в маленький иллюминатор на морскую гладь, почувствовал, что головная боль усилилась. Легко помассировал виски и закрыл глаза, напрягшись и занервничав. Но, к счастью, сзади подошел Эдмунд и обхватил его руками за грудь, прижавшись всем телом. Мистер Робинсон с благодарностью обернулся.
- Тебе тяжело? - Он слегка отстранился и посмотрел на элегантный костюм мальчика, который они вчера купили в Антверпене. - Считаешь, я ставлю тебя в глупое положение?
- Напротив. - Опустив руки, Эдмунд слегка расстегнул жакетку, ослабив тугой поясок. - На самом деле мне это даже нравится. Выдавать себя за другого - так романтично.
- Только не для меня. Думаешь, нам удалось убежать?
- Тебе нужно расслабиться. - Эдмунд расстегнул сюртук мистера Робинсона и уронил его на пол. - Все будет хорошо. Я в этом не сомневаюсь.
Он подался вперед, и губы их сомкнулись - вначале нежно, а затем сильнее, тела крепко прижались друг к другу и неуклюже повалились на нижнюю койку.
- Только ты, - шептал мистер Робинсон между поцелуями; от безудержной страсти у него перехватывало дыхание и темнело в глазах. - Только ты.
2. ЮНОСТЬ
Мичиган: 1862–1883
Когда мистер Джозайя Криппен и его жена Долорес приехали в церковь Святого Распятия в Энн-Арборе, штат Мичиган, на венчание своего сына Сэмюэла с его троюродной сестрой Джезебел Кверк, оба родителя были в совершенно разном настроении. Джозайя всю церемонию улыбался, поскольку был пьян в стельку, а Долорес так сильно сжимала губы, что те занемели: мысль о том, что драгоценный отпрыск посвящал себя не ей, а другой женщине, вызывала у матери возмущение. Она хотела, чтобы сын почитал и боготворил ее, но неведомо для себя добилась лишь того, что он стал презирать ее за холодность. Тем не менее в своей молодой жене Сэмюэл обрел прекрасную любящую подругу, и в течение года Джезебел родила ему сына, которого назвали Хоули Харви Криппен.
Год между венчанием и рождением первенца был единственным счастливым периодом совместной жизни Криппенов: когда Джезебел забеременела, ее характер полностью изменился, она отказалась от прежней любви к увеселениям и стала вести пуританский образ жизни. Если раньше ей нравилось ходить с Сэмюэлом на танцы, теперь она полагала, что подобные вечеринки неприличны и способствуют распущенности. Если раньше она приглашала своих соседей Теннетов перекинуться вечерком в карты, то теперь считала подобные развлечения аморальными и порвала отношения с этой совершенно безобидной четой. Хотя прежде Джезебел Криппен никогда не проявляла нравственного рвения, беременность подарила ей не только отпрыска, но и нового близкого друга - Иисуса. И Ему не нравилось, когда Джезебел веселилась.
Хоули с самого начала был спокойным ребенком. Он так и остался без братьев и сестер: роды у матери выдались столь трудными и продолжительными, что она изменила собственному имени и не позволяла мужу даже спать с ней в одной кровати, не говоря уже о любовных объятиях.
- Ты довольно часто меня осквернял, Сэмюэл Криппен, - говорила она в первые месяцы, когда супруг полагал, что настойчивыми уговорами удастся ее переубедить: точно так же считал его отец, перед тем как сломить оборону Долорес Хартфорд. - Я больше никогда не позволю мужчине прикасаться ко мне со столь непристойными намерениями.
- Но дорогая, - возражал муж. - Наш супружеский обет!
- Теперь у меня лишь один истинный супруг, Сэмюэл. И зовут Его Иисус. Я не могу Ему изменить.
В конце концов, Сэмюэл понял, что она не собирается сдаваться и благодаря ее Мессии ему тоже светит целибат. Возможно, он восстал бы против столь жестокого решения, но, к счастью, узнал о существовании в нескольких милях от Энн-Арбора одного борделя, где можно было удовлетворять свои романтические потребности с меньшими эмоциональными затратами; такая перспектива его вполне устраивала.
В детстве мать поощряла тягу Хоули к одиночеству: они часами сидели на крыльце, глядя вместе в небо, и Джезебел направляла мысли сына к Господу. Она считала, что пока они вдвоем, меньше риска согрешить. У нее была единственная цель в жизни - сделать так, чтобы сын благополучно достиг Царствия Небесного, даже если придется загнать туда ребенка раньше срока.
- Прекрасные Божьи небеса, - говорила она, улыбаясь, как слабоумная, и устремляла взгляд на клубы несущихся облаков и быстрые вспышки солнечного света, который сквозь них пробивался. - Хоули, поблагодари доброго Боженьку за этот чудесный день.
- Благодарю тебя, Господи, - послушно отвечал мальчик, щурясь от ярких лучей.
- Прекрасная Божья работа, - восклицала мать, когда радостно выметала из дома пыль и паутину или грязной тряпкой вытирала с окон сажу. - Хоули, поблагодари доброго Боженьку за то, что создал вокруг нас всю эту пыль, дабы имели мы честь убирать во славу Его.
- Благодарю тебя, Господи, - недоверчиво отвечал сын, кашляя от носящейся в воздухе пыли.