За секунду до того, как он, стремглав обернувшись к берегу, побежал восвояси, увидел на Луне страшный лик Учителя Порфирия Иванова - двухметрового старикана с белой, как саван, окладистой бородой до колен, которого нельзя было ни сжечь, ни утопить, ни обернуть в иную веру.
Старик поймал его смятенный взгляд, дружески улыбнулся, и в башку Мокрова, как дурная кровь, ударили его зловещие слова:
- Где мои бабки, падла?
Глава 4
А с утра на всех отделениях Международной игровой ассоциации "Надежда-прим" народ увидел еще более шикарные вывески "Надежда-прим-2". В отличии от "Русской недвижимости" двери отделений закрыты не были, все сотрудники сидели на своих местах, но деньги не принимали и не выдавали.
- Вплоть до особых распоряжений, - загадочно улыбались вкладчикам длинноногие "барби".
- Это когда же? - понимающе интересовались вкладчики.
- После смены руководства! - без запинки сообщали "барби". - Но это, господа, разумеется, строго конфиденциально.
- Это мы понимаем! - согласно кивали головами вкладчики. - Не маленькие! - и лукаво подмигивали: - А че ж это оно меняется руководство-то?
- "Надежда-прим" выходит на новый виток спирали. Требуется человек с новым мышлением, с новым именем, так сказать! Но это, господа, тоже… - строго конфиденциально! - заверяли вкладчики длинноногих "барби".
- Вот именно! Только в условиях строжайшей конфиденциальности каждый получит свое! И это - главное!
- И это - главное! - расходясь, таинственно перешептывались вкладчики. - То есть, чтобы каждый и свое!
Ровно через два часа о" спирали Мокрова" знали все жители полуторамиллионого города. Все, кроме самого генерального директора культурно-оздоровительного центра "Родничок" господина Мокрова. Но как издавна велось на святой Руси - кудесник узнавал о чуде последним.
Глава 5
Уже к вечеру вся огромная, как страна, родня Мокрова, то есть, все близкие, полублизкие, знакомые, полузнакомые, и в последний момент примкнувшие к ним, побросав дела, поздравляли друг друга по телефону с великим событием, как члены победившей на выборах партии.
- Теперь-то уж точно - все и сразу! - взахлеб говорили они друг другу любимые слова своего отмеченного судьбой родственника.
В конце концов, не известно кто не известно кому первый предложил наутро собраться всем вместе по такому случаю, ну как тогда, в далеком и смутном, прямо на берегу озера Кисегач! Теперь, разумеется, за счет собравшихся! Но остальные, выглянув в окно, сочли, что шутки тут неуместны. А вот в ресторане самой дорогой в городе гостиницы "Малахит" и не на утро, а прямо сейчас - отчего же!
Потом бесконечно долго созванивались: кому именно поручить пригласить Мокрова на пир. Выбрали троюродного дядю Мокрова, как самого незаметного и потому не слишком конкурентоспособного.
Но так как в душе каждый хотел поздравить и пригласить ставшего могущественным родственника, звонить ему стали все разом. В результате до Мокрова дозвонился лишь кум. После серии бесполезных звонков, ошалев от постигшей его удачи, он обрушил на голову совершенно обессиленного генерального директора "Родничка" такой вздор, что тот, ничего не поняв, судорожно зевая в трубку, на всякий случай поблагодарил и пообещал через час "быть". И тут же отключил телефон до утра и завалился спать.
Кум же по очереди обзвонил всю родню, сообщив ей благую весть, и призвал незамедлительно съезжаться к "Малахиту" для встречи благодетеля.
- А то Макарыч прибудет, а нас нет! Это как? А?! Итить твою в спираль!
В ожидании Мокрова просидели в "Малахите" до самого закрытия. Никто не решался уйти первым: а то, ты - за порог, а он - на порог, и первый окажется последним! Дураков нет!
За столиками сидели в том же порядке, как тогда на озере. Не специально! Упаси Бог! Но… основной инстинкт там, исторические аналогии, роковое стечение обстоятельств! Поначалу всем было очень весело. Все поздравляли друг друга с большим семейным праздником.
Не известно каким чертом кум-таки добрался до эстрады, с которой всего неделю назад Буланова потрясала провинцию.
- Друзья! - размахивая бокалом с коньяком начал он. - Разрешите тост!
- Разрешаем! - заорали со всех сторон. - Валяй!
Кто-то даже совсем по-казацки гаркнул:
- Любо! Любо!
Кум опрокинул бокал в ненасытную глотку:
- А раз любо - пожалуйста! Пока с нами нет Макарыча, но, упаси Бог, не за глаза! А так как мы его родные и близкие, то есть, все как один, то есть, поголовно, - кум смачно зажевал коньяк шматком нижней губы, как лимоном, - так вот! Мы готовы нести с ним вместе его тяжкий крест, скажем, по очереди, то есть, быть с ним по очереди или все вместе и в радости, и в горе, и в богатстве, и в нищете, так сказать, конечно, фигурально! Тут многие помнят слова нашего дорогого Макарыча: желаю, чтобы все и сразу! Но что позволено Макарычу, то не позволено… Короче! Господа, выпьем за то, чтобы… пусть не сразу, но все! Обязательно все, господа! И, по возможности, всем! Всем нам, то есть, родным и близким! За остальных не ручаюсь! Остальные, так сказать, на его, Макарыча, усмотрение!
Буланова сгорела бы от зависти, услышь она гром аплодисментов в честь заздравной речи кума! И если бы сейчас в банкетный зал вошел генеральный директор "Родничка", а нынче, по не уточненным данным, и генеральный директор новорожденной международной ассоциации "Надежда-прим-2", маленький человек в белой, с закатанными по локоть рукавами, рубашке, то есть, сам господин Мокров, его бы попросту, по-русски не долго думая, короновали на место Ельцина. Потому что он когда-то пообещал все и сразу, а Ельцин, который, тоже по не уточненным данным, совсем не Ельцин, а, прости господи, еврей Ельцер, не все и по обстоятельствам. А, главное, как всегда, не всем!
Но господин Мокров в зал не вошел ни после тоста в его честь, ни, вообще, до конца пира. Он мирно посапывал во сне, уткнувшись носом в сухой затылок своей грозной супруги. И понятия не имел, что судьба его уже свернулась в одну короткую, похожую на гремучую змею, спираль.
Бегущая строка над единственной в городе высоткой в эту ночь сошла с ума и потеряла всякий человеческий смысл. Сталкивались, взрывались и исчезали навсегда, как во время обширного инсульта мысли, вереницы слов "Надежда-прим", "Коробейникова", "поможем ближнему…", имена тех кто уже помог и кому уже помогли.
И в итоге, из всех этих один за другим сгорающих в атмосфере осколков Вселенной, на освобожденном от них пустом пространстве, во всю ширь высотки бесконечно повторяясь, заалело одно единственное, давно известное всем, имя. Оно продолжало свой триумфальный бег до утра, все утро, и весь день. Хотя уже утром даже с миноискателем во всем огромном городе невозможно было найти даже микроскопического следа ни международной игровой ассоциации "Надежда-прим" ни ее многообещающего двойника.
Глава 6
Говорят, чтобы спокойно спать, надо читать только хорошие новости и не читать плохие. А чтобы спокойно жить, не читать никаких. Потому что и то, что приятно на вкус, может иметь дурной привкус, и в немногих знаниях все ж довольно печали, а шальная пуля, порой, смертоносней прицельной.
Короче, генеральный директор "Родничка" никогда не читал дурных новостей. Но к добрым имел-таки пристрастие. Ему нравилось нечто отвлеченное, не пересекающееся с его, Мокрова, жизнью, не трогающее до глубины души, однако и не совсем уж безразличное ей.
Такое отношение к новостям возникло в нем после ознакомления с опросом местной газеты на тему "Фантомные страхи". На вопрос "опасно ли жить в нашем городе?" 79 процентов респондентов мгновенно ответили "да", а на вопрос "сталкивались ли вы лично с опасностью в нашем городе" те же 79– процентов однозначно ответили "нет".
Господин Мокров никогда не участвовал ни в каких опросах, потому и что и сам опрос может породить страх, лично с опасностью не сталкивался, и дурных новостей категорически избегал.
Самым дурным событием в своей жизни он считал прямое попадание молнии в новую сауну в присутствии высоких гостей. Он давным-давно понял, что хорошей новостью можно считать не только успех в собственной жизни, но и неуспех в чужой. И радовать это может не меньше, а при отсутствии позитива в собственной жизни, даже больше.
И потому ближе к полудню, когда по всему городу от всей супер-игры "Надежда-прим" осталась только его хлюпающая, как промозглая жижа в дырявом сапоге, фамилия, он с интересом прочитал в утренней газете свежую заметку "Израильская мафия под флагом Сьерра-Леоне". И душа его возликовала! Он дважды перечитал ее вслух для себя, а потом - жене и овчарке Соне. Теща была городе, или, как она выражалась, в отпуске.
Соне заметка понравилась. Она весело скалилась, согласно кивала головой и дружелюбно облизывалась.
Жена головой не кивала и не облизывалась, а только не очень весело оскалилась:
- Ишь ты! Евреи и наркотики! Невероятная связь!
- Может быть, платоническая? - заискивающе уточнил Мокров. - И что особенно трогательно, солнышко: судно приходилось чинить в каждом порту! Тоже мне торговцы наркотиками из дома престарелых!
Он еще долго ходил из угла в угол и с наслаждением пережевывал понравившиеся ему куски:
"В четверг был снят запрет на публикацию информации о провалившейся попытке израильских наркоторговцев ввезти в Британию морским путем сразу шесть тонн гашиша на сумму около 15 миллионов долларов. Судно с рекордным грузом наркотиков было арестовано в порту Саутгемптона, а двух израильских владельцев груза задержали в соседнем городке. Вместе с ними были арестованы владелец судна - 81-летний израильтянин и еще 10 наркоторговцев, включая четырех пакистанцев и одного серба.
Израильская полиция вместе с британской и бельгийской отслеживала всю операцию с самого начала. Двое ее организаторов - 57-летний Хази Серебро и 67-летний Мордехай Хирш - не так давно освободились из тюрьмы, где отбыли семилетний срок за организацию промышленного производства наркотиков в Нидерландах.
Решив вновь провернуть крупное дело, преступники обратились за помощью к 81-летнему Моше Кадару, знакомому с морским делом. Тот приобрел древнее судно-буксир за 300 тысяч долларов и зарегистрировал его под флагом Сьерра-Леоне.
Согласно первоначальному замыслу преступники собирались плыть за товаром в Пакистан. Однако вскоре после выхода из эйлатского порта они поняли, что старая лохань не дотянет до Пакистана, и решили закупить гашиш в Суете - испанском анклаве на побережье Марроко напротив Гибралтара.
Вернувшись в Эйлат и проведя капитальный ремонт судна, преступники двинулись в путь. Их плаванье растянулось на много месяцев, поскольку буксир все время ломался, и наркоторговцы останавливались на ремонт буквально в каждом порту. Полиция отследила момент погрузки наркотиков на борт и терпеливо ждала, пока груз, наконец, не прибыл а пункт назначения. После того, как поставщики товара встретились с покупателями, тех и других благополучно арестовали."
За обедом Мокров снова, теперь уже на память, процитировал конец сообщения.
- Как говорится, - прошамкал он полным ртом, - они жили долго и были… арестованы в один день! Но какой размах! Шутка ли, 15 лимонов баксов! Прямо, как у нас с тобой!
И он льстиво посмотрел на молча жующую супругу. Но та вполне справедливо возмутилась:
- Дурачина ты, простофиля! Мы че - наркоторговцы! И в каком-таком сне тебе привиделись 15 лимонов! И самое главное, - ехидно осклабилась она, - мы че - евреи? А?!
- Что да, то да! - подавился куском генеральный директор "Родничка" и надолго задумался.
Глава 7
О том, в какую важную персону он превратился по воле мадам Коробейниковой, Мокров узнал только к вечеру.
Звонок телефона застал его на кухне за приготовлением зеленого чая. К ночи генерального директора всегда мучила дикая изжога. Он относил ее к нервной почве, а супруга - к избытку желчи и бледной немочи. Мокрова это, естественно, обижало. Изжога - дело серьезное, а ей - шуточки.
Как бы то ни было, изжога занимала его до утра, а стакан зеленого чая, выпитый натощак на ночь, безжалостно будил среди ночи, заставлял в кромешной тьме бежать в туалет.
Однажды он спросонья так засмотрелся на загноившийся ноготь на ноге, да так неудачно, что бухнулся на кафельный пол, расшиб лоб, а когда очнулся, долго удивленно ползал по собственным кровавым следам в поисках двери, а ему казалось, что ползет он по потолку, пропитанному как в американских фильмах ужасов чужой черной кровью.
Такие фильмы он не любил, но словно игроман, время от времени смотрел, чувствуя себя при этом, как иранский поэт Рушди, приговоренный исламистами к смерти за какие-то там "Сатанинские стихи".
Но сейчас он не смотрел фильм ужаса, напрочь забыл о несчастном Рушди, и звонок, заставший его на кухне за приготовлением зеленого чая от изжоги, не прозвучал в его душе, как первый звонок безжалостной судьбы, за которым неотвратимо следует погребальный звон.
А звонил зять Мокрова Витек, и голос его вопреки позднему времени звучал восторжено, как голос алкоголика, современника горбачевского сухого закона, выстоявшего несусветную очередь за водкой, и, наконец, возопившему при виде прилавка и продавца: две за три шестьдесят две!!!
- Макарыч! - трубка затряслась в руке Мокрова. - Отец родной! Ты живой?! Куда ты, дьявол, запропал! А мы тебя вчерась ждали-ждали в "Малахите"!!! До последней бутылки! Забыл что ли?! Оно, конечно! Теперя че ж - родня-не родня - все фигня! Ты ж теперя кто? Гусь лапчатый! Этот… как его к херу… спонсор! Можно сказать, Шейлок нашего города! Жид во Христе!! Я читал!! Не веришь? Он кусок человечины за долги брал!! Сказки, конечно!! Но мы тебя, сволочь ты эдакая, все равно любим и уважаем, как это самое… И все готовы, то есть все как один! За бабки - все че угодно! Хош полжопы, хош - полголовы! Режь не жалей! Но и нас не забудь! Осчастливь! Чтоб все, понимаешь, поровну! Па-родственному!
Мокров ошалело задергал плечами. Витек отвлек его от стакана с зеленым чаем: изжога прожигала горло насквозь.
- Ты это, - растерянно прошепелявил он, - че? Белины объелся?! Кто меня ждал и где? Нашли, понимаешь, благодетеля! Я у тебя че… жену пожелал или там осла? Или какую другую скотину?! И зачем мне, к примеру, твое гнилое мясо? Ешь его сам! Родственничек!
- Во как! - огорошено присвистнул Витек. - Своих не узнаешь! "Надежда-прим"-"Надежда-прим"! Ты и есть теперя "Надежда-прим"! Два!! А кто базарил: никакого подвоха?! А я ж говорил, что какой-то подвох тут беспременно есть! И этот подвох - ты! Жену он у меня, вишь, не пожелал! Да бери ее нахрен, свою Маруську, со всеми потрохами! Дура она у тебя наследственная! "Папочка не обманет, да папочка зря не…" А где наши бабки, падла?!
Витек тяжело засопел, переводя дух, и уже совсем другим, приблатненным голосом заныл:
- А они, между прочим, бля, за тобой числятся. И у других тоже. Ты свое, бля, на шару получил: это, бля, над всем городом каленными буквами выжжено! А мы - значит, хер?! А пачаму?
Мокрову показалось, что он снова ползет по кровавому потолку. Если бы у него был сахарный диабет, он, наверняка, впал бы в кому. И это спасло бы ему жизнь. Потому что в коме при определенных усилиях врачей и родных можно жить вечно. Но диабета у него не было. Поэтому, чувствуя медленное омертвение головы и всего тела, он собрал в кулак весь свой старческий сарказм и довольно нагло ответил:
- Ты, парень, кажись ошибся адресом. Все вопросы к "Надежде-прим" и лично к госпоже Коробейниковой. А я не виноват, что у тебя Витек друзей, как кислорода в сортире!
Молчание в трубке длилось так долго, что у Мокрова от напряжения вдруг пропала изжога. И это было страшнее всего. Потому что изжога не проходила даже после двух ложек столовой соды. А тут в миг исчезла бесследно! И во рту стало гадко и постно, как после столовой ложки рыбьего жира.
- Макарыч! - Мокров явственно увидел сальные губы зятя. - Макарыч! Ты это… вот че… Знаешь, как мы тебя все любим?! - голос в трубке стал густым и влажным, как ядовитые испарения над тропическим болотом. - Знаешь как! - лицо генерального директора "Родничка" от зловещего предчувствия сжалось в комок. - До смерти, до смерти, до смерти!!! - заухало в ушах. - Во как! Имей, сука, ввиду!
Глава 7
Весть о том, что "Надежда-прим2" вслед за "Надеждой-прим" благополучно провалилась в бездну, как перегретый ядерный реактор в вырытый загодя могильник, ввергла город в тяжелую затяжную депрессию. А все тяжелые затяжные депрессии на Руси неизбежно кончались тяжелым, затяжным, массовым запоем, смутным временем и, в конце концов, очередным светопреставлением. И уж совсем заколодило от того, что единственный, счастливчик, а по слухам и правопреемник международной игровой ассоциации господин Мокров категорически отказывался вступать в наследство, а, значит, и брать на себя связанные с ним обязательства и долги.
По городу подколодной змеей поползло четверостишие самого начала двадцатых годов, о том, как советский полпред Красин в Раппало, разумеется, от имени Ленина наотрез отказался платить по царским долгам: "Смысл русской пословицы ясен - долг платежом красен! Что ж делать, однако, коль Красин платить не согласен?".
Тогда большевистский императив красного полпреда довел до полной прострации старушку Европу, уже начавшую потихоньку политкорректничать и идти на болезненные уступки. Буржуи, скрепя сердцем, заставили себя забыть о царских долгах. Но советским людям времен гайдаровских реформ все еще была чужда и политкорректность и христианская всевдоуступчивость. И никаких долгов обанкротившимся баловням судьбы они прощать не собирались.
Бандиты, работники правоохранительных органов, городские чиновники и новые русские требовали от Мокрова "все и сразу!". Остальные, а их было большинство, пусть и не сразу, но непременно все!
По началу генеральный директор "Родничка" пробовал отшутиться, удивленно разводил руками и даже клеймил наиболее зарвавшихся игроков самыми позорными кличками. Но с пониманием относилась к нему только любимая овчарка Соня. Мокров легко убеждал ее в том, о чем другие не хотели и слышать.
- Понимаешь, Соня, мы - не они, они - не мы! - кричал в ее лохматое ухо перепуганный крутым поворотом судьбы хозяин, по-видимому имея ввиду исчезнувшее руководство "Надежды-прим". - Ты че-нибудь вобче понимаешь? Я - ниче! Эх, Надежда Викторовна, Надежда Викторовна - козырная дама! А попросту блядь! Извини Соня, но по другому не скажешь! А все просто чокнулись! Представляешь, решили, что я - козырной валет! А я… ты че, спишь, сука?! Ишь пригрелась зверюга! Давай плати! А то скормят нас с тобой… золотым рыбкам! Как челоноков Астаховых! Забыла што ль?
Соня удивленно косила на него красным во тьме глазом. И Мокров с ужасом вспоминал, кому кого скормили в смутные годы на улице Сталеваров. И глаз Сони начинал казаться ему кровожадным, а сама она - потенциальным врагом.