Увидев Бартоломью, старик радостно заулыбался беззубым ртом. Доктор, осмотрев больные суставы, принялся втирать в распухший локоть монаха подогретое масло. Брат Олбан тем временем завел разговор о недавних убийствах проституток, смакуя их во всех подробностях. Бартоломью оставалось лишь поражаться осведомленности старика. Он знал, что брат Олбан никогда не покидает стен колледжа; тем не менее все новости старый пансионер ухитрялся узнавать чуть ли не первым. Пристрастие старика к сплетням порой раздражало Бартоломью, однако он старался быть терпимым, ибо понимал: в жизни брата Олбана нет иных развлечений. В свое время тот был замечательным переписчиком книг и славился своими искусными иллюстрациями. Теперь ревматизм, поразивший его пальцы, не давал возможности заниматься любимым делом; правда, он по-прежнему мог читать. Бартоломью не раз видел, как старый монах с тоской во взоре листает книги, некогда собственноручно переписанные. Зрелище это неизменно вызывало у доктора сочувствие.
- Можете не сомневаться, убийца не остановится, - с нескрываемым злорадством заявил брат Олбан. - Вот увидите, скоро в городе появятся новые трупы. Тем более, шериф отнюдь не считает нужным искать убийцу непотребных девок.
- Можно подумать, брат Олбан, что вам известно, кто убил этих несчастных женщин, - холодно проронил Бартоломью, которому подобный разговор был вовсе не по нраву.
Он налил на ладонь еще немного масла и вновь принялся втирать его в сустав больного.
- Ну уж вы скажете, доктор, - хмыкнул старый монах. - Нет, про убийцу я ничего не знаю. Но будь я так же молод и силен, как вы, я быстренько сумел бы его отыскать.
- Любопытно. И как бы вы это сделали? - спросил Бартоломью, движимый исключительно желанием отвлечь старика от излишне красочных описаний убитых девушек. На дельный ответ он не рассчитывал.
- Я бы отправился в церковь Святого Иоанна Захарии или в церковь Всех Святых, что рядом с замком, и разузнал бы там все, что мне надо, - сообщил брат Олбан, устремив на Бартоломью пронзительный взгляд темных глаз.
- Почему именно в эти церкви? - уточнил недоумевающий Бартоломью. - Какое отношение они имеют к убийствам?
Старик испустил сокрушенный вздох и посмотрел на Бартоломью пренебрежительно, словно на нерадивого студента.
- Дело в том, что в этих церквях более не служат Господу, - важно изрек он.
Вследствие чумы многие церкви лишились значительной части прихожан и не соответствовали более своему предназначению. Одни были разрушены и разобраны на камни, другие стояли запертыми в ожидании дня, когда в них вновь начнут служить мессу. Среди этих последних были и упомянутые Олбаном церковь Святого Иоанна Захарии и церковь Всех Святых у замка. В той части города, что к северу от реки, поблизости от замка, чума произвела особенно страшные опустошения. Все население этого бедного квартала вымерло почти без остатка. По распоряжению Бартоломью жалкие лачуги, ставшие источником заразы, были сожжены дотла. По городу ходили слухи, что в окрестностях церкви Всех Святых водятся привидения, и люди избегали этих мест.
- Ну и что с того? - рассеянно спросил Бартоломью, все внимание которого по-прежнему поглощала рука пациента.
- Вы что же, ничего не знаете? - В голосе брата Олбана теперь слышались нотки откровенного превосходства.
Бартоломью меж тем перевязал локоть старика.
- Я вижу явный сдвиг к лучшему, - удовлетворенно заметил он. Действительно, рука старика, которая неделю назад почти не сгибалась, теперь стала намного подвижнее. Впрочем, разговор об убийствах занимал брата Олбана куда больше, чем беседа о его хворях.
- Ныне те церкви служат пристанищем дьявола, - убежденно провозгласил он. - И уж конечно, врагу рода человеческого известно, кто убил потаскух!
- Так по-вашему, это происки дьявола, - разочарованно протянул Бартоломью. - Люди слишком часто списывают на козни нечистого собственные преступления!
- Я говорю о черной магии, Мэттью, - нетерпеливо перебил его Олбан. - В обеих церквях ныне справляются колдовские ритуалы. Полагаю, как и во многих других. Вы сами прекрасно знаете, что послужило этому причиной. Люди более не понимают, зачем им молиться Господу, который не пожелал защитить от чумы их родных и близких. И души их, исполненные горечи и отчаяния, обратились к извечному сопернику Всевышнего. Чума отступила, но страсть к черной магии и колдовству отравила всю страну. Убийство трех потаскух - лишь одно из проявлений страшного недуга, поразившего человечество.
Бартоломью закончил лечебные процедуры и с облегчением распрощался со стариком, который изрядно утомил его досужей болтовней. Бесспорно, увлечение черной магией, охватившее Англию, не было для доктора тайной, но прежде он не задумывался о причинах этого явления. Брат Майкл несколько раз упомянул, что колдуны и маги ныне плодятся, как поганые грибы. Как-то вечером колдовство стало предметом жарких споров между францисканцами. Но Бартоломью и думать не думал, что опасное поветрие уже добралось до Кембриджа. Меж тем в словах старого монаха наверняка содержалась доля истины: Бартоломью имел немало случаев убедиться, что брат Олбан никогда не строит своих предположений на пустом месте. Бартоломью решил расспросить Кинрика, хорошо осведомленного обо всех городских пересудах. Если валлийцу известно о существовании черных магов, необходимо поговорить с шерифом Талейтом. Возможно, шерифу и в самом деле надо обратить пристальное внимание на церкви Святого Иоанна Захарии и Всех Святых у замка.
Майкл уже ждал Бартоломью у ворот. Вместе они направились к церкви Святой Марии, где намеревались побеседовать с клерками. Солнце припекало немилосердно. Бартоломью снял свою черную мантию и сложил ее в сумку. Он знал, что подобная вольность может обернуться штрафом. Впрочем, разгуливая в штанах и легкой рубашке, Бартоломью ощущал такое удовольствие, что готов был за него заплатить. Брат Майкл, совсем запарившийся в тяжелой сутане, взирал на друга с откровенной завистью.
Войдя в церковь, они увидали, что тело мертвого монаха уже перенесли в часовню Пресвятой Девы. Бартоломью приблизился к нему и вновь осмотрел крошечный порез на ладони, послуживший причиной смерти. Майкл меж тем отыскал служку, который запирал церковь минувшим вечером. То был тщедушный человечек с острым мышиным личиком и бегающими маленькими глазками. Ему явно было не по себе. Он пытался смотреть на Бартоломью, однако глаза его то и дело устремлялись к часовне, где лежал покойник.
- В котором часу вы вчера запирали церковь? - мягко спросил Бартоломью.
Служка лишь судорожно перевел дух. Он был так напуган, что не мог произнести ни слова.
- Давай говори, приятель, - возвысил голос Майкл, не отличавшийся излишней терпеливостью. - Мы не можем торчать здесь целый день.
У служки задрожали колени, он медленно сполз вдоль колонны и сжался в комочек на полу, затравленно озираясь по сторонам. Бартоломью склонился над ним.
- Вам нечего бояться, - произнес он, стараясь, чтобы голос его звучал как можно убедительнее. - Попытайтесь вспомнить, в котором часу вы заперли вчера церковь. Это очень важно.
Служка схватил его за рукав, притянул к себе и приблизился губами к его уху.
- В сумерках, - едва слышно прошептал он, не сводя глаз с внушительной фигуры Майкла.
Майкл возвел глаза к небесам, словно призывая их в свидетели своей кротости, и направился на поиски клерков, оставив Бартоломью наедине с робким служкой.
- Я запер церковь в сумерки, - повторил служка, с облегчением глядя в спину удалявшегося Майкла. - Перед тем как запереть ее, я загасил все свечи и посмотрел, плотно ли заперты щеколды на окнах. Потом я проверил, заперта ли дверь в башню. Я всегда так делаю. И только после этого…
- А как именно вы проверили, заперта ли дверь в башню? - перебил Бартоломью.
Служка сделал руками движение, показывая, что он как следует тряхнул дверь.
- Потом я удостоверился, что в алтаре горит свет, и только после этого вышел. Запер входную дверь и отдал ключи отцу Катберту.
- А почему отец Катберт не запирает церковь сам? - осведомился Бартоломью.
- Он запирает ее, когда может. Но вчера у него так разболелись ноги, что он был не в состоянии ходить. Поэтому он поручил мне запереть церковь.
Бартоломью кивнул. Ему не раз приходилось лечить отца Катберта от боли в опухших ногах. По мнению доктора, причиной болезни служили как излишняя тучность священника, так и его пагубное пристрастие к крепленым винам.
- Вы не заметили ничего необычного? - уточнил Бартоломью.
Служка мгновение помедлил, потом решительно замотал головой. Бартоломью не сомневался, что он лжет.
- Будет гораздо лучше, если вы без утайки расскажете мне все, что вам известно, - негромко произнес врач.
На верхней губе служки выступили капельки пота. Вдруг с проворством, которого никак не ожидал Бартоломью, он метнулся к дверям и выскочил из церкви. Бартоломью бросился за ним и увидал, что служка, пробежав через церковный двор, скрылся в густых зарослях кустов. Бартоломью пустился в погоню, не обращая внимания на колючие ветви, которые царапали ему руки. Сквозь заросли вела узенькая тропинка, заросшая, но вполне различимая. Устремившись по ней, Бартоломью, к немалому своему удивлению, вскоре оказался в одном из тех грязных переулков, что петляли между церковью и рыночной площадью. Остановившись и переведя дух, он огляделся по сторонам.
То был один из беднейших кварталов города, и всякий, кто дорожил своей жизнью, остерегался заходить сюда после наступления сумерек. Дома, тянувшиеся вдоль грязного тротуара, представляли собой жалкие сооружения из гнилых досок и речной глины. Два-три дома получше были снабжены обшарпанными дверями, хозяева прочих отгораживали свои жилища от посторонних взоров при помощи старых одеял или грязных выцветших занавесок.
Но внимание Бартоломью привлекли не ветхие лачуги бедняков. Церковного служки и след простыл, однако улица не была пуста. Несколько здешних жителей, грязных и оборванных, направлялись прямиком к доктору, и выражение их чумазых лиц не предвещало ничего хорошего. Бартоломью, судорожно сглотнув, попытался вновь скрыться в кустах, но двое парней преградили ему путь.
За исключением этих, несомненно, враждебных людей, на улице не было ни души. Окинув взглядом противников, облаченных в старые куртки из грубой кожи и потертые штаны, Бартоломью увидел, что их не меньше восьми. К тому же в любую минуту на подкрепление к ним могли выйти другие обитатели здешних мест. Бартоломью мысленно прикинул, сумеет ли прорваться сквозь ватагу врагов и выскочить на рыночную площадь. Нет, подобная затея явно обречена на провал. Эти люди так просто не расстанутся со своей добычей. Со смешанным чувством страха и любопытства Бартоломью вглядывался в угрюмые лица. Он никак не мог понять, почему они решили разделаться с чужаком, который всего лишь позволил себе сделать несколько шагов по их улице.
Оборванцы окружили Бартоломью, вынудив его прижаться к стене одной из лачуг. Он судорожно сжал кулаки, дабы враги не заметили, как трясутся его руки. Голова его шла кругом от густого запаха немытых тел и прокисшего эля. Один из парней замахнулся, чтобы нанести первый удар, но Бартоломью сумел увернуться. Нападавшие сгрудились вокруг него так тесно, что не оставляли друг другу свободы движений. Удары градом посыпались на Бартоломью, и многие из них достигали цели. Но, к счастью для доктора, его изнуренным нуждой противникам не хватало сил. Бартоломью молотил кулаками направо и налево, отчаянно пинался ногами. Судя по сдавленным выкрикам и стонам, его выпады оказались куда более чувствительны.
Неожиданный удар под колени заставил доктора покачнуться, потерять равновесие и рухнуть на спину; Бартоломью понял, что проиграл. Он дернулся в сторону, дабы избежать сокрушительного удара в голову, но не уберегся от пинка в живот. Дыхание у него перехватило от боли, руки и ноги отказались подчиняться.
- Прекратите! Прекратите немедленно!
Сквозь завесу боли и шумное сопение нападавших до Бартоломью донесся звучный женский голос. Услышав его, оборванцы бросились наутек как ошпаренные. К тому времени, когда Бартоломью сумел приподняться и сесть, прислонившись к стене, на улице не было никого, кроме женщины, пришедшей к нему на выручку.
Бартоломью не сводил глаз с незнакомки, что появилась столь своевременно. На ней было голубое платье из тонкой шерстяной материи - когда-то, несомненно, дорогой, но теперь выцветшей и поношенной. Черные как вороново крыло волосы лежали вдоль спины роскошным блестящим покрывалом; несколько прядей спадали ей на лоб. Резкие черты лица говорили о решительном характере, и, хотя женщину нельзя было назвать красавицей, открытый взгляд ее светлых глаз был очень притягателен. Приглядевшись к своей спасительнице получше, Бартоломью заметил над верхней ее губой и около нижней два небольших одинаковых шрама. Не желая смущать ее слишком любопытным взглядом, он торопливо отвел глаза. Вполне вероятно, шрамы свидетельствуют о принадлежности к какой-то религиозной секте, решил он про себя. Ему доводилось слышать, что в годы великого мора появилось множество сект, члены которых уродовали собственные лица.
- Кто вы? - спросил наконец Бартоломью.
Женщина взглянула на него удивленно, словно не веря ушам, и разразилась смехом.
- Я спасла вам жизнь, и что же я слышу? "Спасибо"? "Я вам так признателен"? Вместо того чтобы поблагодарить, вы торопитесь выяснить, кто я такая.
Она вновь рассмеялась. Доктору, еще не оправившемуся от недавнего потрясения, ситуация отнюдь не казалась забавной. Мысль о том, что незнакомка имеет власть над шайкой голодранцев, которые едва не отправили его на тот свет, ничуть не прибавляла Бартоломью веселья.
- Простите мою неучтивость, - произнес он, покаянно потупившись. - Я вам безмерно благодарен. Дозволено ли мне узнать ваше имя?
Незнакомка вскинула крутую бровь, в голубых ее глазах плясали веселые огоньки.
- Да, если вам так угодно, - усмехнулась она. - Меня зовут Джанетта из Линкольна. Дозволено ли мне узнать, кто вы такой и что делаете на нашей улице?
- На вашей улице? - в недоумении переспросил Бартоломью. - С каких это пор улицы в Кембридже стали частной собственностью?
На губах женщины вновь мелькнула усмешка.
- Для человека, который только что избежал весьма плачевной участи, вы излишне разговорчивы, - заявила она. - К тому же вы так и не соизволили ответить на мой вопрос. Итак, что вы здесь делаете?
Бартоломью замешкался. Посвящать любопытную незнакомку в свои дела ему вовсе не хотелось. К тому же он понимал, что совершил откровенную глупость, бросившись в погоню за церковным служкой. Ведь ничего не стоило узнать у отца Катберта, где живет пугливый человечек.
- Я просто-напросто заблудился, - сказал наконец Бартоломью.
Тут он заметил, что его большая сумка, где лежали не только медицинские инструменты и лекарства, но и мантия магистра, исчезла.
Джанетта, подбоченившись, насмешливо смотрела на него.
- Вижу, благодарность вам неведома, - протянула она. - Я спасла вас от неминуемой смерти. И чем же вы мне платите? Грубостью и неприкрытой ложью.
Против этого Бартоломью нечего было возразить. Смущение, которое он испытывал, усугублялось тревогой. Несмотря на то что злобные оборванцы исчезли и улицу заливал яркий солнечный свет, даже воздух здесь, казалось, был пропитан опасностью. Бартоломью чувствовал, что нужно как можно скорее уносить отсюда ноги. Он с усилием поднялся и глубоко вздохнул.
- Я пошел по узенькой тропинке через эти заросли, - откровенно признался он, махнув рукой в сторону кустов. - И неожиданно для себя самого оказался здесь.
Несколько мгновений Джанетта пристально глядела ему в лицо.
- Вы не шли по этой тропинке, а неслись по ней сломя голову, - поправила она. - Я думала, за вами гонятся псы преисподней.
Бартоломью счел за благо промолчать и окинул улицу глазами, пытаясь понять, как лучше выбраться отсюда. Взгляд его не ускользнул от Джанетты.
- Пока вы со мной, вам нечего опасаться, - заявила она. - Если хотите, я могу вас проводить.
Бартоломью пригладил взлохмаченные волосы и косо усмехнулся.
- Буду вам очень признателен, - ответил он. - Скажите, а как вам удается держать в подчинении этих людей?
Оставив вопрос без ответа, Джанетта сделала ему знак следовать за собой. Улица по-прежнему была безлюдна, но Бартоломью не сомневался - за ними украдкой наблюдает множество глаз. Тишина, висевшая в воздухе, была столь напряженной, что казалась осязаемой. Он взглянул на Джанетту, невозмутимо шагавшую рядом с ним.
Она улыбнулась, обнажив мелкие белые зубы.
- Вы спрашиваете, как мне удается держать местных жителей в подчинении? - произнесла она. - Дело в том, что благодаря мне они сплотились. Мне удалось возродить среди них дух единения.
Бартоломью не вполне понял, что его спутница имеет в виду, но не счел нужным уточнять и переспрашивать. Сейчас ему хотелось одного - как можно скорее выбраться отсюда и оказаться в знакомых стенах Майкл-хауза. По какой-то необъяснимой причине рядом с этой женщиной ему было не по себе. Оглянувшись, он с тревогой увидел, что на почтительном расстоянии за ними следует большая группа местных жителей. Молчание этих людей казалось ему более грозным, чем оскорбительные выкрики и ругательства. Джанетта тоже оглянулась, но, судя по всему, толпа не вызвала у нее ни малейшего беспокойства.
- Они хотят знать, куда вы меня уводите, - пояснила она.
Грязная улочка кончилась, и они окунулись в жизнерадостную суету рыночной площади. Под разноцветными тентами, прикрывавшими товары от палящего солнца, царили шум и оживление. Отовсюду неслись собачий лай, крики торговцев, смех детворы, которую потешал своими трюками фокусник. Сбежавшая от хозяина свинья оглашала воздух пронзительным визгом, а за ней с гиканьем гналась целая толпа.
Бартоломью повернулся к Джанетте. На губах у нее по-прежнему играла рассеянная улыбка.
- Я должен еще раз поблагодарить вас, - с легким поклоном изрек доктор. - И прошу вас, передайте тем, кто похитил мою сумку: со снадобьями, которые там хранятся, следует обращаться очень осторожно. Если употреблять их в неверной дозировке, они принесут смерть, а не излечение. Если неведомый похититель не пожелает вернуть их мне, лучше выбросить лекарства в реку. По крайней мере, так они никому не причинят вреда.
Джанетта медленно кивнула. Взгляд ее, устремленный на Бартоломью, светился откровенным любопытством.
- Прощайте, Мэттью Бартоломью. И помните - на нашей улице не рады незваным гостям, - произнесла она.
Не дожидаясь ответа, Джанетта повернулась и двинулась прочь легкой походкой. Изумленный Бартоломью смотрел вслед, недоумевая, откуда ей известно его имя.
- В какую переделку тебя угораздило попасть? - вопрошал Майкл, в ужасе глядя на разорванную и испачканную одежду товарища.