В этот день, в субботу, Платон опять поехал на дачу, по дороге заметив, что жёлтый цвет теперь стал доминирующим. Не испугавшихся непогоды дачников было очень мало. А четвёртая серия Бабьего лета продлилась всего четыре дня, со вторника по пятницу. В субботу уже пошёл мелкий дождь.
Платон очень хотел, чтобы и в эти выходные тоже была хорошая погода, но у небес были свои планы. А осень достигла своего пика.
Блестящий, мокрый асфальт с прилипшими к нему жёлтыми листьями лишь подтверждал это. В субботу, после ночного дождя было сыро, но ещё не холодно. Воздух был не только влажен, но опять-таки вкусен и свеж. И Платон опять наслаждался последними ароматами живой природы, вдыхая их полной грудью, предвкушая свою очередную полезную работу на даче.
А вот в солнечное воскресенье, 18 октября, супруги Кочет решили завершить дачный сезон в Купавне. Уже от дома до железнодорожной станции "Новогиреево" Платон шёл и наслаждался, на этот раз светящим ему в лицо Солнечным светом. Но удовольствие от этого неожиданно прервала заботливая жена:
– "Куда ты пошёл на трамвайный круг? Он сейчас поедет и тебя по башке зеркалом ударит!".
– "И будет фонарь!" – перебил её, а не свою голову, муж.
Но Солнце возвратилось к Платону в вагоне электрички. От его лучей в лицо он традиционно трижды чихнул, записывая в блокнот сущую правду.
Но тут возымел действие эффект от накануне съеденного в Загорново чеснока, дав ненужный результат.
Спустя считанные минуты после этого, набиравшая SMS-ку сыну, Ксения тактично отреагировала на ухо мужу:
– "Когда ты кашляешь, или чихаешь, от тебя говном несёт!".
В ответ муж философски заметил:
– "Ксюх! А ты знаешь, какая разница между утюгом и матюгом?".
Видя удивлённое лицо жены, сочинитель всего и вся продолжил:
– "Если приложить, то от обоих больно! Только от одного – физически, а от другого – морально!".
На дачу шли долго и по грязи.
– "У меня как-то на душе неприятно!" – вдруг заметила остановившаяся Ксения, разглядывая свои грязные кроссовки.
– "А где же тогда твоя душа живёт? Получается, что в пятках!?" – словно продолжая вагонную тему, ответил муж.
А на обратном пути супруги, заранее сговорившись, заскочили ненадолго в Салтыковку к Варваре и Егору.
Встретившая их хозяйка была всё ещё при фартуке, а хозяин – только что при бутылке. Ксения поддержала разговор сестры, в то время как Платон не поддержал предложение свояка.
Разговор начали естественно с дачных дел. Ксения похвалилась, что её муж не работает, а просто пашет, как Папа Карло!
– "Буратину строгаешь?!" – спросил его немного обиженный Егор, совершив несколько неловких фрикционных движений своим старым тазом.
Неловкость мужа компенсировала находчивая Варвара:
– "Да не беспокойся ты! Он за свою жизнь уже настрогался! Пора и на покой, как и тебе!".
Она глянула на мужа ласковыми глазами, будто благодаря за вчерашнее.
– "О! У Вас уже затопили!" – обрадовалась озябшая к вечеру Ксения.
– "Да, уж! У нас ведь свой истопник!" – ответила Варвара, нежно поглаживая мужа по тому месту, где когда-то тоже была пышная шевелюра.
А в понедельник эхо предстоящего отопительного сезона докатилось и до Николоворобинского переулка. Из основного здания института прибыли два прикреплённых слесаря-сантехника – предвестники скорого появления тепла.
Один пожилой, наверно возраста Платона, интеллигентный с доброй внешностью театрального дедушки. Второй – чуть моложе, хмурый, невежливый и неопрятный, видимо всегда настроенный на негатив, напомнил писателю недоеденный чебурек. Интеллект видимо лишь задел его плечом, вызвав неподдельное, не проходящее удивление на его тупом лице.
Платон уже был знаком с его деяниями. Тот как-то в отсутствие хозяина врезал замок в дверь кабинета Платона. И сделал это как-то неаккуратно, даже безмозгло, не как столяр, тем более не так, как сделал бы сам Платон.
И вот теперь этот знаток ощупал холодные батареи и, ворча, выдал снежную вершину своей логики:
– "Да здесь и не мёрзнут, раз форточка открыта!" – высказался он в адрес Платона, бесцеремонно закрыв её.
Первый же сантехник, в отличие от второго, всегда любезно здоровался и был нацелен только на позитив.
Проверив соединения и краны, умный увёл дурачка, извинившись за него перед Платоном.
А тот пошёл к Надежде доложить обстановку. Протискиваясь между шкафом и пришедшей со второго этажа опытным врачом и зрелой женщиной Анютой, оживлённо беседовавшей с Надеждой, он вполголоса попросил её:
– "Разрешите!".
А та, не обращая видимого внимания на мужчину, вдруг выдала давно сокровенное:
– "Да-а! Конечно!".
Но я же не спросил, можно ли? – про себя удивился Платон.
Да! Анюта, похоже, не против со мной?! Хорошая баба, упругая! – подбил он итог.
Сам зарядившись положительными эмоциями, вечером он съёздил в гараж продолжить подзарядку аккумулятора. На улице уже было темно. В окне автобуса явственно отражались лица пассажиров.
Платон обратил внимание на то, что сидевшая напротив него средних лет дива внимательно разглядывает его отражение в стекле, строя ему глазки.
Её лицо показалось ему знакомым, но он так и не вспомнил его обладательницу.
Ах, бабы, бабы! Всё-то Вам неймётся! Прошло ведь уже твоё лето, голубушка! – мысленно обратился он к сидевшей напротив, выходя на своей остановке.
А пятая серия Бабьего лета, робко начавшаяся в понедельник, набрала силу во вторник. В этот день, 20 октября, АКБ "Славия", наконец, вернул Платону одиннадцатилетний долг обесценившихся за это время денег.
Всё! Больше с банками я не якшаюсь! – облегчённо вздохнул он, получив деньги.
Ощущение финансового долга кому-либо всегда вызывало у Платона чувство омерзения. А наличие не возвращаемого вовремя долга кого-либо ему самому вызывало у него чувство презрения должника. Конечно, можно было бы и посудиться с банком за больший процент в соответствии со сроком задержки выплаты и с учётом ставок рефинансирования ЦБ РФ.
Но Платон давно подсчитал минимально возможный процент, с которым он бы согласился, и который он в итоге и получил.
На судебные тяжбы не хотелось тратить ни нервов, ни времени.
Хотя в случае удачи ему светили бы миллионы. Но это лишь чисто теоретически. А как показывал его жизненный опыт, на практике всё вышло бы по-другому. Ответчики приложили бы все силы, чтобы эти деньги оставить себе. Так что этот вопрос пока был им закрыт.
И Платон, наконец, получил материальную компенсацию морального ущерба, полученного им во время работы у Сулисова.
Он давно обратил внимание, что как только в жизни сделаешь решительный и твёрдый финансовый шаг, ведущий к получению "своих" денег, так сразу, будто по чьей-то команде открываются заветные ворота и тебе начинаются сыпаться деньги и из других, давно подзабытых источников. Словно кто-то, спохватившись и увидав, что тебе "надо", начинает открывать створки плотины и выпускать, если не поток, то хотя бы отдельные его ручейки. Пусть и по мелочам, пусть то, что тебе и так положено, но зато приходит раньше срока! Всё равно это как-то приходит!
Сухая и солнечная погода этого вторника сменилась сначала густой облачностью бессолнечной среды, а затем и пунцово-серым небом с небольшими, но затяжными дождями четверга. Очередная серия Бабьего лета не состоялась, и теперь оно закончилось уже навсегда. И об этой поре осени Платон дописал в пятницу на работе очередное своё стихотворение.
Покрыта инеем трава.
Меня встречает в воскресенье
Средина осени – пора,
Что дарит бездну вдохновенья!Да! Осень набрала красу!
Туман, скрывая недостатки,
И, породив в ночи росу,
Закрыл собой земли распадки.Но Солнце, поднимаясь ввысь,
И золотом всё озаряя,
Командует туману: "Брысь!",
Его с лица Земли стирая.Борьба такая длилась день
С успехом переменным.
Но Солнцу драться было лень
С противником надменным…Туман заметно поредел.
Растаяли и льдинки.
Тягаться с Солнцем кто посмел?!
Увидел я картинки:Подсохла кое-где роса,
И воздух стал теплее,
И громче птичьи голоса,
И осень всё милее.Успел я сделать все дела
На даче в воскресенье.
И после этого в меня
Вселилось вдохновенье.Я осень зрелую люблю,
Когда с утра в тумане
Я красоту её ловлю
С желаньем, в птичьем гаме!
А вечером, по электронной почте, он послал последнее поздравительное сообщение своему кумиру Жану Татляну:
Уважаемый, Жан Арутюнович! Сердечно поздравляю Вас с днём рождения! Желаю Вам крепкого здоровья и долгих лет жизни, творческих успехов и семейного счастья! Жаль, что Вы так и не ответили на 9 моих посланий Вам со стихами и Вашей биографией. Извините за беспокойство!
В очередные выходные он завершил последние дела на даче, и не поздно в воскресенье окончательно закрыл дачный сезон.
В понедельник, 26 октября, не успел Платон открыть дверцу холодильника на работе, чтобы положить только что вымытые яблоки, как услышал, за выходные подзабытый, голос Надежды:
– "Платон! Ну-ка, дайка! Я положу в холодильник своё!".
Тут же он автоматически отпрянул, но не от начальственного рыка, или по причине воспитанности, а от омерзения, неприкрытого хамства, и неуважения к себе – напрочь забытое им за выходные на девственно культурной природе.
Да! Она со своим уровнем половой доски… далеко пойдёт! Хотя нет! Уже дошла! Вместе с телом постарела и её совесть! – решил обиженный и оскорблённый.
Причём Надежда Сергеевна к тому же постоянно врала по мелочам, по каждому поводу, а то и без, лишь бы найти хоть какие-то контрдоводы в свою пользу. И это мудрому Платону было смешно слышать.
Как это ни парадоксально, а человека низкого сразу видно, особенно когда он врёт по мелочам. Значит, боится сказать правду.
На неё не хватает ни интеллекта, ни чести, ни совести, ни смелости. Прям, детский сад, какой-то?! – про себя он подвёл её итог.
Однако днём она реабилитировалась, пытаясь поднять рейтинг Платона в глазах Гудина:
– "Иван Гаврилович! А Вы знаете, что мне сегодня Платон объяснил?".
Но тот даже не ответил безразличным "что?".
– "А он сказал, что если при Вас кто-то скажет "Блин", то ему надо возразить: ты неправильно перевёл! Надо говорить "Ватрушка"! А знаете почему? Потому что это женщина лёгкого поведения!".
В пол уха слушавший Надеждино от Платона, безуспешно пытавшийся на компьютере закатить шарики в нужный ряд, Циклоп, после почти пол минутного переваривания информации от начальницы, вдруг всё же заржал, выдавив из себя:
– "Так он просто кладезь знаний!".
А вечером Платон в своей электронной почте неожиданно обнаружил субботний ответ на своё пятничное послание Жану Татляну.
Уважаемый Платон. Извините, что не смог так долго ответить на ваши письма. Дефицит времени. Спасибо за воспоминания и такое тёплое отношение на протяжении всех этих лет. Спасибо за стихи. Думаю, что вы преувеличиваете значимость моей личности. Что касается создания моих песен. Сначала возникает идея, сюжет, потом рождается мелодия, дальше нахожу поэта, который может воплотить эту идею. Никогда не писал песни на готовый текст, как бы прекрасен он не был. К сожалению или к счастью я так устроен. По поводу дня рождения. Родился я не осенью, но всё равно спасибо за поздравление. С уважением Жан.
Как человек тонкий, Жан Арутюнович наверно почувствовал прощальную нотку в послании Платона, и сжалился над ним, сразу и ответив.
Весь следующий день Платон был просто окрылён. Он любовался экстерьером окружающей его жизни, невольно расширяя и обогащая свой эмоциональный и моральный интерьер.
И так пролетела вся неделя.
Но на землю поэта опять спустила его начальница.
– "Что-то Гаврилыч сегодня разболелся. Я его домой отправила!".
– "Наверно свиной грипп? Или птичий? Или и тот и другой?!" – поддержал разговор Платон.
– "Ха-ха-ха!" – закончила его начальница.
В обед в столовой Платон, делая заказ, по-обыкновению любезничал и шутил с раздатчицей Фаиной, одной из трёх богатырок. Вдруг его отвлекла тень, юркнувшая между ним и впереди стоящим мужчиной.
О! Это был… "Шурик"!
Он сложил почти пополам своё худое тело, просовывая голову между прилавками, и попросил жалобно, не то пища, не то блея, держа в обеих руках блюдечко с мелкими дольками кабачка:
– "А мне можно сметаночки?!".
– "Конечно, можно!" – вытаращила на него недоумённо красивые глаза Фаина.
Довольный, со сметанкой, "Шурик" бодро пошёл в зал, как все очкарики чуть закинув голову вверх, дабы лучше видеть через чуть спустившиеся с переносицы очки. Поэтому его небольшая аккуратная бородка стала торчать немного вперёд, а её обладатель, как форштевнем рассекал ею воздушные волны. Ища свободный стол, Платон краем глаза искал и забавного "Шурика". И лишь когда он пересел от сквозняка лицом к залу, то сразу увидел того на его излюбленном месте у колонны. "Шурик", как всегда ни на кого не глядя, не спеша, тщательно и щепетильно принимал пищу.
Платон же изредка невольно поглядывал на сидящую к нему лицом, одну из трёх молодых женщин. Ему показалось, что та заинтересовалась его персоной, и периодически стреляла в него своими глазками, не прекращая щебетать с подружками. Но Платон был без очков и тонкостей не видел.
Когда же потом троица встала и пошла мимо него, он удивился метаморфозе лица наблюдательницы, а потом и её фигуре. И поэта осенило:
А-а! То она исподтишка наблюдала за мной, не находя от меня ответа. А теперь она встала и злорадно улыбается произведенному на меня своим шикарным телом эффекту! Да-а! Она великолепна! Просто, королева! И возбудила меня сразу! Прям…
– "Красимира Филиппова!" – услужливо из глубины подсказал рогатенький.
Да! – чуть ли не вслух согласился с ним Платон.
Вот разложить бы её на кровати и гонять всю ночь! – размечтался, было, он.
– "Из угла в угол!" – внезапно, дополнив его, кончил парнокопытный.
Вечером в пятницу 30 октября на улицах столицы стало как-то безлюдно и безмашинно.
Вместе с минусовой температурой будто бы наступил и паралич всей жизни. Москва затихла в ожидании снега. На улице было сухо и холодно, что Платон в этот раз ощутил в полной мере в своей бейсболке и лёгких полуботинках.
По дороге к метро "Новокузнецкая" у Платона замёрзли уши и ступни ног – две крайности одного тела. Его "Кейптаун" уже не согревал голову.
Однако количество, ходящих без головных уборов, москвичей, видимо имеющих горячие головы или горячие мысли в остывшей голове, особенно среди молодёжи, было значительным.
Заканчивался последний рабочий день октября и последний день официальной работы Платона в ООО "Де-ка".
Трудовые будни прикатились в своей беспрерывности к неминуемой своей безысходности.
Наступили очередные выходные дни. Но теперь они были без дачи, без гаража и машины, пока даже без лыж. Платон теперь отдыхал, но не в другом труде, а без физических нагрузок, в одном лишь писательском творчестве.
Начался ноябрь.
– "Плат-о-о-он!" – прервал раздумья писателя традиционный понедельничный крик начальницы.
Не успел он ответить, как та вошла к нему с подругой.
– "Петрович! Давай, напихай Маше!" – с порога начала она.
– "Что? Прям стоя?!" – не устоял он от словесного соблазна.
– "Лецитину и масла!" – уточнила Надежда.
– "А-а! Чтоб лучше вошло!" – сделал он окончательный вывод уже почти про себя.
Позже начальница угостила подчинённого большими яблоками из своего сада. Пробуя сочный плод, Платон с подвохом спросил:
– "А ты в землю навоз кладёшь?".
– "Конечно! Разве не видишь результат?!".
– "Не вижу, а чувствую! Немного отдаёт!" – ответил садовод, тут же вспомнив и об обеде.
После него Платон, в послеобеденной прогулке расслабившийся осенними лучами Солнца, спускался по Покровскому бульвару к себе на Воронцово поле. Вдруг навстречу ему продефилировал "Шурик".
Он шёл в горку очень смешно, ставя ступни по одной линии, как девушка на подиуме, но сильно сгибая ноги в коленях. Его голова была сильно запрокинута назад и бородка опять рассекала встречные потоки воздуха, как наконечник трубки Пито (ПВД) в носу реактивного самолёта.
После возвращения Платона, соскучившаяся по интеллекту, Надежда пришла к нему немного "поскулить о своих девичьих делах". Вскоре к ним присоединился и Гудин. Но Платон неожиданно закашлялся.
– "Ты чего раскашлялся?" – спросила начальница с укоризной.
– "Аллергия на старьё!" – не глядя на него, ответил Платон.
– "А чего ты иногда всякие пошлости говоришь?" – поинтересовалась Надежда, кивая вслед вынужденно уходящему Гудину, опять не закрывшему за собой дверь.
– "Да приходится! Но всё равно говном хамства не замажешь! Вон, видишь? Опять дверь за собой нарочно не закрыл!" – объяснил своё поведение Платон.
Чтобы коллеги не забывали закрывать за собою дверь, дабы избежать сквозняка, Платон стал бить ею им по мозгам, с силой захлопывая её, всякий раз этим грохотом отрывая неверных со стула, и отвлекая их от дел.
Этим он старался напомнить им, что забывать о коллеге – себе дороже. А иметь на него зуб – тем более.
Дома, во время вечернего умывания Платон в очередной раз уронил неделю назад фактически выпавший, давно сильно качавшийся верхний зуб.
Тот на этот раз он упал не плашмя, а вертикально, точно угодив в маленькое, но оказавшееся вполне достаточного диаметра, одно из сливных отверстий.
Ну, вот и всё! Теперь я буду щербатым! – понял бывший его хозяин.
Платон и раньше частенько терял этот зуб, но не окончательно. Как-то поздно вечером, уже ложась в постель, он чихнул, закрываясь в этот момент одеялом, и зуб улетел под его темноту. Хозяин начал на ощупь искать его, шурша кривой ладонью по простыне. От этого Ксения естественно проснулась.
– "Ты, что?!" – поначалу несколько взволновано спросила она, копающегося под одеялом мужа.
– "Да зуб потерял!".
– "Так ты зуб ищешь, что ли?! А какой?!" – оглядывая мужа ниже пояса, сразу нашлась она, вдруг полностью проснувшись и повеселев.
– "Ты, милый, не там его ищешь!" – просунула она руку ниже под одеяло.
Но настоящая пропажа тут же нашлась, и хозяин вставил её на место.