Я не смотрела, зажмурилась и отвернулась. Девушка-служанка тихонько подвывала, но маленький Али прошептал ей что-то на ухо, и она мгновенно замолчала.
Когда все стихло, и были слышны только удары пятками изнутри о кошму, Прохор с Григорием подозвали Али и приказали ему спросить, где ключи. Али запутался, тогда Малькамо сказал мне по-французски, что ключи у баламбараса, который приходит утром и лично проверяет, все ли в порядке.
- Нет, до утра мы ждать не будет. Придется ломать.
- Подождите, - остановила я их. - Давайте позовем наших.
Мы обошли круглый дом и увидели окошко под самой крышей. Сапаров поднял на шею Али, и тот закричал в темноту, подзывая Аршинова.
- Кто? Где? - раздался взволнованный голос Николая Ивановича. - А где стража?
- Не волнуйтесь, ваше благородие, - ответил Прохор, мы тут стражу убрали, теперь вот вас вызволять будем.
Сапаров взял копье и принялся размашисто бить по засову, перекрывавшему дверь. Гулкие звуки разносились по всей округе. Я только молилась про себя, чтобы сюда никто не прибежал.
Последнее усилие и засов свалился, открывая пленникам путь на свободу.
Они вышли, пошатываясь, и бросились обниматься.
- Боже мой, Николай Иванович, в каком вы все виде! - воскликнула я. - Что вы делали? Вас волоком тащили?
Впечатление сложилось такое, будто наших друзей закопали по шею в мягкую глину, а потом выдернули оттуда. Они все, даже чопорный денди Головнин были с ног до головы выпачканы желтой землей.
- Подкоп рыли, дорогая Аполлинария Лазаревна.
- И как?
- Совсем немного осталось, да в валун уперлись. А тут как раз и вы. Как вам удалось?
- Это вы их благодарите, - я кивнула в сторону казаков. - И Малькамо сражался, как лев.
Головнин посмотрел по сторонам:
- Как отсюда выбраться? Хорошо бы поскорей. Не время обмениваться впечатлениями.
Монах Автоном, весь в желтой глине, особенно ее много было в спутанных волосах и бороде, забасил, подтверждая:
- И рече Давид всем отрокам своим сущим с ним во Иерусалиме: востаните, и бежим, яко несть нам спасения от лица Авессаломля; ускорите ити, да не ускорит и возмёт нас, и наведет на нас злобу, и избиет град острием меча.
Малькамо смотрел на него с неподдельным восхищением. Нестеров даже подошел и взял юношу за руку, чтобы тот немного опомнился.
- Григорий, Прохор, Георгий, дорогу назад знаете? - спросил Аршинов.
- Да, ваше благородие.
- Тогда вперед, нечего тут рассиживаться. Двигаемся по одиночке, пригнувшись, Аполлинарию Лазаревну в середку.
Заря уже забрезжила на востоке. Мы добрались до гостиницы, где нас ждала испуганная Агриппина. Аршинов приказал седлать лошадей. В течение получаса мы собрались, выехали за пределы города и поскакали на север - туда, куда вел нас пергамент старого монаха. Без рубинов нельзя было возвращаться. Или не бывать колонии "Новая Одесса".
* * *
Глава седьмая
Храм в скале. Монастырь отшельников. Нелегкий выбор - Менелик или Малькамо? Аниба Лабраг. Перевод ветхого пергамента. Учиалийский договор. Страсть Агриппины. Портрет Ганнибала. Агриппина исчезла. Смерть Прохора. Похороны. Али остается в монастыре.
Мы скакали так, словно за нами гнались полчища вооруженных всадников, жаждущих нашей крови. Хотя, кто знает, может быть, так оно и было.
Сделав небольшой привал в городке Фише и подкрепившись надоевшей инджерой, купленной у местных торговцев вместе с перцем и пряными травами (так хотелось нормального хлеба, пусть даже черного), мы помчались дальше, невзирая на усталость.
Дорога, проложенная между скал, вела на северо-запад. Мы скакали уже несколько часов, лошадям давно пора надо было отдохнуть, да и мы еле держались в седлах, как вдруг дорога резко свернула влево, наша кавалькада притормозила, и у всех вырвался вздох изумления! Перед нами возвышался храм. И это был не просто храм - он был полностью высечен в скале. Огромные монументальные колонны из цельного камня уходили вверх на десятки аршин. Вершины их заканчивались капителями с языческими полумесяцами, а окна, прорезанные в толще камня, были прихотливо украшены выпуклым рисунком.
Мы спешились. Вокруг не было ни души.
- Где мы? - спросила я.
- В монастыре отшельников Дебре-Маркос, - ответил мне Малькамо.
- А где они, отшельники?
- Сидят в кельях и молятся. Они не общаются с мирянами. Только послушники, которые сами потом станут отшельниками, когда освободится келья после смерти одного из них.
Вдруг подлетели пчелы и стали кружиться вокруг нас. Мы не двигались, пчелы так же неожиданно улетели.
- Откуда тут пчелы? - удивилась я.
Принц охотно объяснил:
- Дело в том, что земля вокруг монастырей считается священной. Здесь нельзя не только рубить деревья, но и срывать с них листья. Нельзя пахать, так как это все равно, что вонзить нож в человека. Эти земли святые.
- Поэтому пчелам есть, где собирать нектар? - поняла я.
- Конечно, - кивнул он. - Нужно быстрее найти убежище в стенах монастыря, так как именно тут могут водиться дикие животные, истребленные в других местах…
- Смотрите! - Головнин вскинул ружье.
- Нельзя! - Малькамо бросился ему навстречу и ударил по стволу.
- Да вы что, юноша? - разозлился охотник.
- Это обезьяна колобус, она считается священным животным. Нельзя убивать!
- Боже, какая жалость! - вздохнул Головнин.
- Здесь не только обезьяны или пчелы. Могут прийти леопарды и бабуины. Даже огромные змеи. Правда, считается, что леопарды приходят только для того, чтобы монахи почесали им за ушами, но я в это не верю.
Пришлось действовать самостоятельно, благо во дворе оказался небольшой каменный бассейн с проточной водой. Сапаров и Прохор напоили коней, Агриппина принялась хлопотать насчет еды, Али ей помогал. Аршинов с Головниным пошли искать хозяев, Автоном опустился на колени и принялся истово молиться, гляда на резные кресты на стелах, а Нестеров стал осматривать ногу Малькамо - он сильно порезал пятку, когда мы убегали от негуса. Одной мне оказалось нечего делать, и я стала расспрашивать Малькамо, чтобы немного отвлечь его от болезненной процедуры.
- Скажи, Малькамо, откуда ты знаешь об этом монастыре?
- До того, как отец отправил меня во французскую школу, я, вместе с воспитателем, объездил много монастырей и в каждом жил по несколько месяцев. И здесь был, учился у дабтара Анибы Лабрага. Он мне родня со стороны матери. Большого ума человек.
Подошел Аршинов. Его сопровождал босоногий послушник в синей хламиде. Череп послушника был выбрит наголо. На шее висел узорчатый крест. Молодой монах поклонился, сложив ладони, а Аршинов сказал:
- Нам предоставляют две кельи: большую для мужчин и поменьше для дам. Сейчас мы пойдем в трапезную - там нам приготовили немного поесть, да и стряпня Агриппины не помешает. Я кое-что хочу вам рассказать после еды.
Мы вошли в высокую комнату с квадратными потолочными балками. На каменном столе были разложены глиняные плоские тарелки, а на них лежали какие-то коренья, сухой сыр и инджера. Агриппина достала сала, кусок солонины и десяток крутых яиц.
Когда первый голод был утолен, Аршинов отодвинул в сторону тарелку и произнес:
- Друзья мои, мы все больше и больше удаляемся от нашей стоянки "Новая Одесса". Пока что путешествие к Менелику закончилось ничем. Но если мы прямо сейчас вернемся в колонию, то ей останутся считанные дни до конца существования.
- Тогда как быть? - взволнованно спросил Нестеров. - Надеяться на Вохрякова? Но колония не доживет до приезда императорской делегации.
- Верно, - кивнул Аршинов.
- Николай Иванович, если я вас правильно понял, - пыхнул трубкой Головнин, - вы сказали "пока что". Значит, у вас есть некий туз в кармане?
- Вы, как всегда, проницательны, Лев Платонович. Есть одна задумка, и ее я хочу претворить в жизнь. Если, конечно, мне помогут.
Аршинов начал свой рассказ о царице Савской, Соломоне, их сыне Менелике, Ковчеге Завета и рубиновом ожерелье. Все слушали, затаив дыхание. Только я тихонько переводила Малькамо, сидящему рядом со мной, на французский. Но он и без меня знал эту историю, и даже поправил Аршинова, когда тот сказал, что Менелику, отправившемуся к царю, было 16 лет. Нет, - сказал принц, - ему было 22 года. Значит, историю своей родины он знал на "похвально".
Свой рассказ Николай Иванович завершил так:
- Следы пропажи вели в Россию, так как одновременно с исчезновением рубинов Иоанна покинули два русских монаха, Антоний и Феодосий, которые изучали священные книги в горном монастыре Дебре-Дамо. Но они оказались ни при чем. И, я думаю, что дальше нам расскажет Аполлинария Лазаревна - она, как никто другой, знает больше всех об этой истории.
Аршинов улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой.
- Все очень просто, - сказала я, оглядывая внимательных слушателей. - Дело в том, что я оказалась у постели умирающего Фасиля Агонафера, и он передал мне кусок пергамента, на котором был записан некий текст из Ветхого Завета, касающийся рубинов царицы Савской. А в тот день, когда вас арестовали, меня пригласил к себе Менелик. Ночью.
- И вы отдали ему пергамент? - заволновался Нестеров.
- Нет, ну что вы, - успокоила я его. - Я даже не сказала, что владею этим документом. Во время нашего разговора я попросила Менелика Второго дать разрешение на существование нашей колонии, но он ответил, что интересы большой политики не позволяют ему это сделать. И тогда я пошла ва-банк: я спросила, а если мы найдем рубины и принесем их ему, чтобы он смог короноваться и стать законным династическим негусом, даст ли он разрешение? Он согласился.
- Аполлинария Лазаревна, я преклоняюсь перед вашими умом и находчивостью, - сказал Головнин, - но не слишком ли опрометчиво было обещать Менелику корону, когда вот у нас сидит претендент.
И он указал трубкой на Малькамо.
Малькамо не выдержал и спросил по-французски:
- Объясните мне, что это значит? А то я, кроме Менелик и "руби", не понял ничего.
- Подождите, Полина, я сам объясню.
И на своем ужасном французском Аршинов сказал:
- Малькамо, послушай, мой дорогой! Мы тебя очень уважаем. Я уважал твоего отца. Мы спасли тебе жизнь. Но если от того, кому достанется корона с рубинами царицы Савской, зависит будущее нашей колонии, то мы отдадим эти чертовы рубины тому, кто даст нам спокойствие. Политика прежде всего.
- Понимаю, - понурился Малькамо. - Нет, мне нельзя настаивать, будь что будет. Но на чем, м-ль Полин, основана ваша уверенность в том, что вы и ваши друзья найдете рубины?
Я вопросительно посмотрела на Аршинова.
- Покажите, Аполлинария Лазаревна, пергамент.
Бережно достав из потайного кармана драгоценный документ, я выложила его на каменную столешницу. Все нагнулись поближе, чтобы рассмотреть его.
- Руками не трогать! - предупредил Аршинов.
Сапаров не шелохнулся, будто его это не касалось, Автоном размашисто крестился, а Агриппина умиленно подперла рукой щеку и несколько раз оглянулась, словно хотела убедиться, не видит ли кто нас.
- Прочитайте его вслух, - попросил Нестеров
Запинаясь, я прочитала церковно-славянский и протянула пергамент Малькамо:
- Тут на вашем языке что-то. Может, прочитаешь?
- Нет, - покачал он головой, - это на священном языке геэз, я его читать не могу.
- Он не может прочитать, - сказала я всем.
- Может быть, я вам смогу в этом помочь? - вдруг раздался надтреснутый старческий голос на русском.
Около лестницы, также высеченной из камня, стоял старец. Весь в белом, на голове белая шапка, в тулью которой был словно вшит бублик, в одной руке посох, заканчивающийся большим крестом, в другой - метелка из конского волоса для обмахивания. Видом старый монах напоминал мумию, лицо прорезали глубокие морщины, но пронзительный взгляд выпуклых черных глаз заставлял задуматься, что не так он уж и стар. По крайней мере, на уме это не отразилось.
Малькамо, увидев его, кинулся навстречу, опустился на колени, и поцеловал край белого "шама" старика.
- Аниба Лабраг! - воскликнул он, и далее последовал страстный монолог. Старик удовлетворенно кивал, поглаживая юношу по голове.
- Постойте! - воскликнул Нестеров, сняв очки от удивления. - Откуда вы знаете русский? Вы были в России?
- К сожалению, не довелось, - ответил старик. - Но в нашей семье этой традиции не меньше двух столетий. Старшего сына старшей дочери всегда называют Анибой и отправляют в монастырь учиться наукам. А так как мы с вами братья по вере, то церковно-славянский входит в обязательную часть обучения. Мы преклоняемся перед мудростью ваших святых отцов: Сергия Радонежского, Серафима Саровского. Мой дядя, настоятель монастыря Дебре-Марьям, что в Кохаине, даже совершил паломничество в Россию и успел увидеть преподобного Серафима. Я очень рад, что вы прибыли сюда и привезли мне моего любимого племянника Малькамо. Ведь я старший брат его матери.
- Прекрасно! Сам Господь послал вас! - сказал Аршинов и взял со стола пергамент. - Не сомневаюсь, что вы читаете на языке геэз.
- Разумеется, - кивнул Аниба Лабраг. - Это входит в классическое обучение дабтаров.
- Тогда вы поможете нам перевести то, что написано здесь? Дело в том, что мы бежим от Менелика и этот пергамент - единственная надежда на спасение нашей колонии на берегу моря.
Тут Автоном не выдержал. Упал на колени, и истово крестясь, возопил:
- Ярость царева - вестник смерти; муж же премудро утолит его!
- Полно, полно, - ответил старик, положив руку на спутанные кудри монаха, целующего его посох. - Не стоит так волноваться. Посмотрим, что тут написано.
- Это большой святости человек, - прошептал мне Малькамо. - Я знаю его с детства, он нам поможет. Видишь, у него табот и коб.
- А что это?
- Табот - это посох с крестом, который освящает все пространство закрытой комнаты. А коб - специальная шапочка у него на голове. Он - меноксе…
- Боже мой, а это что такое?
- Монах, отрешенный от мира в монастыре. Он напрямую говорит с Господом.
Тем временем Аниба Лабраг взял пергамент и стал читать, шевеля губами. Потом отложил и произнес:
- Это писал мой хороший знакомый, Фасиль Агонафер, знаток кене и зема. Интересный был человек. Больше обращал внимание на земное, а не на небесное, хотя и достиг высокого сана в священной иерархии. У него было хорошо развито предвидение, то, что сейчас, по-новому, называют интуицией. И некоторые события, которые он описал тут, были им предугаданы за несколько лет до их происхождения.
- Переведите, пожалуйста, - попросил Головнин.
- Тут написано: "Бойтесь Асу - он раздавит вас, если вы сами его не победите. Не дайте реликвии погибнуть под пятой, как погибла мать в Учиали. Идите на север в Танин и убейте зверя! Да поможет вам святой Георгий! Да прозреют глаза херувимов!"
- И все?
- Да. Больше тут ничего нет.
- Тогда ничего не понятно, - Головнин набил трубку табаком и закурил. - Насколько я понимаю, в церковно-славянском, приведен отрывок из Ветхого Завета о том, что некий Аса разбил наголову эфиоплян и выгнал их со своей земли. Но причем тут нынешнее время?
- "Аса" на языке геэз это "сапог", - тихо ответил Аниба Лабраг.
И тут меня осенило:
- Сапог - это Италия! "Бойтесь Асу" - это бойтесь итальянцев. "погибнуть под пятой" - это под "пятой сапога". Верно?
- Именно так, госпожа, - старый монах отвесил в мою сторону почтительный поклон.
- Что это - Танин? - спросил Нестеров.
- Вероятно, озеро Тана. Оно на севере от нас.
- А чья мать погибла в Учиали? О чем идет речь?
- О вероломстве итальянцев. А мать - это наша Абиссиния.
- Прошу вас, расскажите подробнее.
- Во всем виновата хитрая лиса Антонелли, граф и дипломат. Это он проник в тайну коронации и понял, что Менелик узурпировал власть. Тогда он просто предложил ему покровительство Италии в обмен на территории провинций Асмара, Керен и часть области Тигре. Менелик согласился и установил границу по рекам Маребу и Белезе. Таким образом, итальянцы с помощью политических махинаций создали себе протекторат над значительной частью нашей страны.
- Почему Менелик на это пошел? - спросил Нестеров.
- А что еще ему оставалось делать? Ведь если бы он не согласился, началась бы война, а ему война была невыгодна - его войска стояли безоружными. Но не это было самым неприятное в той истории.
- Что может быть хуже потери земли? - поинтересовался Аршинов.
- Потеря свободы и независимости. Ведь наша страна никогда не была захвачена. От нас не вывозили рабов, нас не заставляли говорить на чужих языках, над нами не властвовали белые люди. Вся Африка страдала, а нас спасало православие, Господь и дева Мирьям. Но до поры до времени, пока мы не прогневали Господа, и он закрыл глаза на Учиалийский договор.
- Какой договор? - воскликнули одновременно Нестеров и Головнин.