- Точно. Сейчас июнь, в этом все дело! Они всегда приходят сюда в июне. - Шериф насупился. - Ну, время от времени. Во всяком случае раньше приходили.
- Понятно.
Слова шерифа показались Элевайз слабым доказательством вины неведомого, до сих пор ни в чем не подозреваемого племени, даже если прежде эти люди в определенное время года располагались лагерем почти у порога аббатства.
- Но что если… Простите меня, шериф, если вам кажется, что я ставлю под сомнение ваши действия. Это лишь оттого, что убийство было совершено так близко, и…
- Что если один из этих людей повстречается с вами, сестра? - перебил ее шериф. - Да, понимаю. - Покровительственная улыбка скривила его мокрые губы. - Обратитесь ко мне, - сказал он важно. - Дабы утешить вас, могу сказать: я сделаю все, чтобы вы и ваши добрые сестры могли спокойно спать ночью в своих постелях!
- Вы очень любезны, - произнесла Элевайз. - Как я уже говорила, шериф, вы были в лесу, я правильно поняла? А вы нашли доказательства того, что этот самый Лесной народ недавно побывал здесь?
- Ну, я…
Шериф вновь сердито насупился. Скорее даже разозлился. Элевайз подумала, что хмурый взгляд и сердитое выражение лица, по-видимому, означают, что Гарри Пелем собирается солгать. Или, по крайней мере, улизнуть от ответа, утаив правду.
- Знаете, сестра, нет особого смысла искать следы Лесного народа. Они хитры и осторожны, они не срубают деревья и не ломают ветви, чтобы строить жилища. Похоже, они живут прямо так, под деревьями, а то и под открытым небом. Они были здесь всегда и всегда шли своим странным путем. Кое-кто поговаривает, они были здесь еще во времена римлян. - Вспомнив свою главную цель, шериф повторил: - Нет смысла искать улики. Никакого смысла. Хотя, конечно, я послал туда некоторых своих людей.
- Не сомневаюсь.
Очень правдоподобные слова!
- И они ничего не нашли.
Это было утверждение, а не вопрос. Гарри Пелем ухмыльнулся.
- Нет. Как я и сказал.
Элевайз медленно сложила руки ладонями вместе и оперлась подбородком о кончики пальцев.
- Итак, все, что мы имеем, - это мертвый браконьер, и вы убеждены, что его убили эти Лесные люди. А раз вы не смогли разыскать их, значит, их нельзя допросить. - Аббатиса посмотрела шерифу прямо в глаза и испытала не слишком благородное чувство удовлетворения, заметив, как он заерзал на стульчике. - Следовательно, у вас нет никаких доказательств их вины помимо вашей собственной уверенности?
Гарри Пелем быстро собрался с мыслями. Нахмурившись самым угрожающим образом, он заявил:
- Мне вполне хватает моей уверенности! - Но тут же, словно осознав неубедительность этого утверждения, добавил: - Хорошо, скажите мне, кто еще совершил бы такое? Ну давайте, скажите мне!
- Совершенно не зная ни человека, ни его жизнь, я, естественно, не могу ничего сказать, - спокойно ответила Элевайз. - Но ведь это ваша работа, шериф! Разобраться, как и где жил этот мужчина, были ли у него враги, есть ли кто-нибудь, кто выиграл от его смерти…
- Ха! - выдохнул Пелем, ударяя по воздуху, как будто хотел заорать: "Да поймите же наконец!" - Я знаю, кем он был. Это был, как я уже сказал, Хамм Робинсон. У него есть жена - худосочная, забитая, глупая женщина. Хамм держал ее в ежовых рукавицах и распускал руки каждый Божий день. Одному Господу известно, почему она не удрала от него как-нибудь темной ночью… А что до того, чем он занимался, - он был браконьером. - Пелем направил свой грязный палец на аббатису. - И это я уже говорил вам!
Он шумно вздохнул и продолжил:
- Если вы спросите меня, я скажу, что весь мир был только рад избавиться от него.
- Может быть, и так! - воскликнула Элевайз. - Но он был человеком, шериф! Он жил и дышал, пока кто-то не бросил ему в спину дротик и не убил его. Разве он не имеет права на правосудие, как любой другой?
Она могла поклясться, что Гарри Пелем почти сказал: "Нет". По крайней мере, это представлялось ей весьма вероятным. На его мясистом сальном лице снова появилось высокомерное выражение.
- Говорю вам, сестра, - заявил он, - если бы я мог, то сделал бы то, о чем вы просите: взял бы да и призвал к ответу это дикое племя. Арестовал бы их всех, притащил в суд, а кое-кого вздернул бы, - если бы только это было в моих силах! Но что поделаешь, если они исчезли? - Он захихикал. - Даже я не могу посадить под замок человека, если его тут нет, верно, сестра?
Элевайз подумала, что продолжать этот разговор нет смысла. Она не могла заставить шерифа делать то, чего ему не хотелось. Ни одно из ее слов не вызвало у него угрызений совести и не побудило к действию. Она намеренно продлила неловкую паузу. Затем, поднимаясь, произнесла:
- Что ж, прекрасно, шериф. Но, прошу вас, дайте мне знать, если ваше расследование приведет хоть к какому-нибудь результату.
Осознав, что его выпроваживают - судя по выражению лица шерифа, такой поворот не слишком пришелся ему по душе, - Гарри Пелем поднялся на ноги. Аббатиса открыла дверь, и он тяжело зашагал прочь.
- Вы можете забрать ваше оружие у ворот, - сказала ему Элевайз. - Не сомневаюсь, что сестра Эрсела позаботилась о нем. Всего хорошего!
Он буркнул что-то в ответ. Это могло быть тем же "Всего хорошего!", но с равным успехом могло оказаться и чем-нибудь другим, отнюдь не столь вежливым.
* * *
Убедившись, что Пелем ушел, Элевайз вышла из комнаты и через внутренний двор направилась в больничный покой, где попросила сестру Евфимию дать ей немного драгоценного, приправленного лавандой фимиама. Несмотря на все усилия думать о шерифе только хорошее, Элевайз, чувствовала неодолимое желание очистить комнату от последствий его пребывания.
* * *
В тот же день аббатиса вернулась на тропинку, ведущую в лес. Она обнаружила, что не так-то просто забыть об этом деле. Мужчина был жестоко убит совсем рядом с аббатством, она почти наступила на его тело. Казалось, не было ни малейшего шанса предать убийцу в руки правосудия, и Элевайз не видела никакой возможности что-либо изменить. Но и сдаваться она тоже не собиралась.
"Я должна взглянуть еще раз, - думала она, направляясь к опушке. - Вдруг мне удастся найти какую-нибудь улику, которую шериф и его люди проглядели. Всемогущий Господь непременно поможет мне".
Она нашла место, где лежало тело. На траве все еще виднелись пятна крови. Аббатиса сделала несколько шагов к лесу и подумала, что могла бы попытаться отыскать следы, оставленные ногой убегающего мужчины. А убийца? Он тоже бежал по следу своей жертвы? Должно быть, какое-то время он стоял неподвижно, чтобы бросить дротик…
Элевайз шла все дальше и дальше в глубокой тени деревьев, не зная точно, что ищет, но вскоре прекратила поиски, поняв, что это абсолютно безнадежно.
Она вернулась туда, где лежал мужчина. Трава в нескольких шагах от этого места была примята. Элевайз подошла поближе, чтобы посмотреть.
Там, среди изумрудной зелени, лежал дротик.
Кто-то - шериф Пелем? - вырвал его из спины убитого и отбросил в сторону. Наконечник и несколько дюймов древка все еще были липкими от крови.
Элевайз наклонилась и подняла оружие. Осторожно вытирая его о свежую молодую траву, она вдруг ощутила непонятную, но настойчивую потребность извиниться за такое осквернение.
Затем, когда дротик стал достаточно чистым, она внимательно осмотрела его. Наконечник был высечен из кремния.
Кремний?
Большую часть жизни Элевайз провела на Южном Даунсе и потому знала о кремнии все. Как-то дождливым днем один из ее братьев скуки ради решил сделать кремниевый нож и убедился, что обивать этот камень совсем не так просто, как может показаться.
Кто бы ни сделал этот наконечник, он был искусным мастером. Изделие было безукоризненно симметричным, а его форма - необыкновенно красивой. Наконечник походил на изящный лист какого-то дерева. Сколы по его краям были совершенны.
А острие - как у лучшего ножа.
Элевайз давно знала, как испытывать остроту орудия, поэтому она проверила наконечник дротика на лужайке с одуванчиками. Листья и стебли оказались срезаны, будто их никогда там не было.
"Наконечник из кремния, - размышляла аббатиса. - Но почему же кремний - в наш век превосходного оружия из металла? Неужели несчастный горе-шериф был прав и это убийство - действительно дело рук людей, живущих в лесу? Тех, которые пользуются тем же оружием, что и их далекие предки?"
Эта мысль вызвала дрожь ужаса во всем ее теле.
"А я стою здесь, - подумала она, - в десяти шагах от леса!"
Элевайз повернулась и поспешила в аббатство.
Но, в смятении или нет, она прихватила с собой дротик. Даже если в этом деле можно было поставить точку, аббатиса все-таки решила сохранить улику.
* * *
Вернувшись в свою комнату, она обнаружила, что лавандовый фимиам еще не прогорел и в воздухе до сих пор держится запах шерифа. От всех волнений пережитого дня у нее разболелась голова.
В довершение всего была пятница. А значит, на ужин будет карп.
Сдерживая кипящее раздражение, Элевайз пробормотала:
- Терпеть не могу карпа!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Жосс Аквинский быстро оглянулся в сторону дома: он хотел убедиться, что невестка не наблюдает за ними. Потом он поднял своего племянника и посадил его на широкую спину коня.
- Но-о! - закричал малыш дрожащим от возбуждения голосом. - Пошла, лошадка!
Жосс быстро сжал ладонями маленькие острые пятки, которые так и норовили вонзиться в бока его скакуна. Гораций был добрым и сильным конем, обычно невозмутимого нрава, но ведь никогда не знаешь наперед, как даже самое спокойное животное поведет себя в ответ на такое неожиданное воздействие.
- Тише, Огюст, приятель, - поспешно сказал Жосс. - Я ведь говорил тебе раньше, что "но-о!" - совсем не то, что нужно.
- А что нужно сказать, дядя Жосс? - запищал мальчуган. - Я все время забываю.
- Ну, ты можешь сказать "хоп!", если тебе очень хочется, - разрешил рыцарь. - Но лошади, как я объяснял, отзываются и на ноги, и на руки, и на голос. Нельзя использовать что-то одно, не подумав об остальном.
- И на задницу, дядя Жосс! Ты говорил, что нужно использовать задницу, чтобы держаться крепко в седле!
Ребенок вертелся от радости, наслаждаясь непривычной для него свободой в компании своего нестрогого дяди, - ему удалось сказать слово "задница" два раза и не получить за это взбучки!
- Так и есть, - улыбнулся Жосс. - Сиди крепко в седле, говорил я, дай старине Горацию знать, что ты "на коне".
- Я хочу скакать сам, без твоей помощи! - потребовал Огюст. - Ну пожалуйста, дядя Жосс!
- Нет! - Жосс сильнее сжал поводья. - Если твоя дорогая матушка узнает, что я всего лишь посадил тебя на лошадь, она спустит с меня шкуру, - проворчал он.
- Что значит "спустит шкуру", дядя Жосс? - слух у племянника был намного острее, чем предполагал Жосс.
- Э… ну… ничего особенного. Хорошо, Огюст, дружище, сейчас один круг по двору, а потом…
- Жосс! - раздался пронзительный женский голос. - Жосс, ты думаешь, что делаешь? О, осторожно! Осторожно!
Теофания Аквинская, казалось, была вне себя. Мать не только шестилетнего Огюста, но и его младшей сестренки и грудного братишки, она была женой самого младшего брата Жосса, Аселена. Едва завидев Жосса рядом со своими детьми, она тут же норовила вмешаться.
- С парнем все в порядке! - запротестовал Жосс, придерживая Горация. Ничуть не сопротивляясь появлению на своей спине маленького наездника, даже когда тот начинал брыкаться и визжать, конь, тем не менее, мог испугаться орущей женщины.
- Заткнись, Теофания! - закричал Жосс, натягивая поводья, чтобы наклонить тяжелую голову Горация. - Разве ты не видишь, что пугаешь его?
- Что? - воскликнула Теофания. - Как ты смеешь так говорить со мной?
Очевидно, мальчуган решил, что конь дяди Жосса - неподходящее для него место, во всяком случае когда maman несется по двору с боевым кличем. Одной рукой подхватив слезающего Огюста, другой удерживая Горация, Жосс буркнул что-то себе под нос.
И вновь он недооценил остроту слуха шестилетнего мальчугана. Едва Теофания, пылая праведным гневом, стащила свое дитя с плеча Жосса, Огюст наивно спросил:
- Дядя Жосс, а что такое salope?
* * *
За все нужно платить.
В тот вечер, когда Теофания, ворча, поднялась наверх, чтобы проведать малютку, Жосс остался внизу с братьями и невестками. Он прекрасно понимал, что собравшееся общество не слишком им довольно.
"Проклятье, - думал он, подливая себе вина, - в конце концов, чей это дом? Я старший из братьев, и в моем собственном доме я могу творить все, что захочу!"
Но, разумеется, на деле все было не так просто. И Жоссу хватало здравого смысла, чтобы понимать это. Аквин - и большой, укрепленный поместный дом, и обширное поместье - по закону принадлежал Жоссу он был наследником, и собственность и титул перешли к нему пятнадцать лет назад после смерти отца, Жоффруа Аквинского.
Но Жосс всегда знал, что не создан быть землевладельцем. Он не умел обращаться ни с землей, ни с домашним скотом, за исключением лошадей; его не интересовало управление селянами, работающими на благо всех, кто зависел от Аквина. А его братья - Ив, Патрис, Оноре и Аселен - любили и понимали землю.
Как бы там ни было, едва вступив в права наследства, Жосс сразу покинул родной дом. Он оставлял его и раньше: как и множество старших сыновей, он поступил в качестве пажа в семью рыцаря, чтобы выучиться ремеслу, весьма далекому от земледелия. Он даже провел два года в Англии с родней матери, где его дедушка по материнской линии, Герберт из Луэса, оказал ему радушный прием, очевидно, справившись с потрясением от того, что его любимая Ида покинула родной дом, дабы выйти за француза. Когда дедушка был уже довольно стар, Жосс стал оруженосцем и в должное время получил шпоры - заслужил звание рыцаря.
В совсем еще юном возрасте он уже бывал в походах с самим королем Ричардом. Тогда тот еще не был королем, но теперь сделался им.
Благодаря щедрости нового правителя Жосс получил поместье в Англии. Точнее, он должен был стать владельцем поместья, после того как закончится строительство, но лишь одному Богу было известно, когда это произойдет.
И до поры до времени, стараясь сохранять терпение, покуда задержки громоздились одна на другую, Жосс снова жил во Франции. В доме, хозяином которого он был по закону, но в котором чувствовал себя скорее гостем.
И в такие моменты, как этот, - не слишком желанным.
Жосс опустился на массивную деревянную скамью, одновременно ощущая и раздражение, и растерянность.
- Я не причинил парню никакого вреда! - запротестовал он, сделав большой глоток вина.
- Может, и нет, - отозвалась его невестка Мари, жена Ива. - Но не в этом дело. Теофания ведь просила тебя не сажать Огюста на коня, а ты не стал ее слушать.
- С парнем слишком нежничают! - воскликнул Жосс. - Он до сих пор ездит верхом только на крошечном пони. Разве это дело для такого храброго мальчугана? Тут слишком много женщин, а Огюсту нужна мужская компания.
- Она у него есть, и в изобилии! - возразил Аселен; было видно, что эти слова задели его за живое. - У него есть я, у него есть дяди: Ив, Патрис и Оноре. Да еще мальчики Ива: Люк, Жан Ив и Робер. А когда малыш у Оноре подрастет и окрепнет, он тоже сможет играть с Огюстом. Здесь достаточно мужской компании, Жосс, даже для тебя.
- Что ж, может быть, и так.
Жоссу стало не по себе - он не только оказался в меньшинстве, но и почувствовал себя побежденным.
- И все же позволь мне сказать: он бы уже научился ездить на большой лошади, если бы его воспитывали как меня!
- Когда тебе было шесть, ты все еще оставался здесь и носился по округе на пони немногим крупнее, чем у Огюста, причем надоедал всем до смерти, - напомнил Ив. - И только после того как тебе исполнилось семь, ты уехал отсюда, чтобы стать пажом сэра Гая.
- Нет, в семь я уже уехал!
- Не уехал!
- Уехал!
- О, прекратите! - воскликнула Мари. - Правда, Жосс, что ты за человек? Почему в твоем присутствии разумные взрослые мужчины ведут себя как дети?
- Они мои братья, - буркнул Жосс.
- О, конечно, это все объясняет.
В голосе Мари отчетливо слышались саркастические нотки. Но она улыбалась, да-да, улыбалась Жоссу. Мари всегда относилась к нему с нежностью.
- Жоссу не следовало называть Теофанию… э-э-э… так, как он ее назвал, - благочестиво заметил Оноре. - Это было очень грубо. И очень несправедливо.
Аселен, снова впав в ярость из-за нанесенного его жене оскорбления, закашлялся.
- Мне очень жаль, - быстро вставил Жосс, до того как Аселен даст волю своему справедливому негодованию. - Просто сорвалось с языка.
- А что ты сказал ей, Жосс? - шепотом поинтересовалась Мари, пока два младших брата, кивая, соглашались, что Жоссу недостает почтительности. - Аселен не ответил мне, а Теофания вышла из себя, когда я спросила ее об этом.
- Боюсь, я назвал ее сукой, - признался Жосс. - Мне очень стыдно, Мари. Я подумываю пойти на рынок и купить для нее что-нибудь приятное - ленты там или рулон шелковой ткани, чтобы загладить вину.
- Знаешь, скорее всего, она предпочла бы, чтобы ты просто оставил в покое ее мальчика, - проницательно заметила Мари. - Хотя, что до меня, я, наверно, соглашусь с тобой. Когда ты уезжаешь, здесь всем управляют юбки.
- Ты ведь старшая из жен, - сказал Жосс. - К тому же Агнесса наверняка поддержит тебя, даже если Паскаль будет против.
Агнесса была женой Патриса, а Паскаль - Оноре. Мать больного ребенка, Паскаль была слишком занята уходом за ним, чтобы вступать в семейные споры.
- Неужели ты не можешь ничего изменить?
- Хм…
Мари задумалась.
- Может быть. Только ты ведь знаешь, какова Теофания… Когда она злится, у нее начинает болеть голова.
Мари замолкла и перекусила нитку. Округлившаяся и безмятежная по причине немалого уже срока беременности - состояния, которое, по мнению Жосса, ей очень шло, - Мари шила маленькую распашонку из тонкого льна.
- А когда у Теофании болит голова, мы все страдаем, - заключила она. - Весь дом.
- Ясно.
"Неудивительно, что я здесь чужой, - с грустью подумал Жосс. - Мои четыре брата и эта разумная женщина, старшая из невесток, - все они позволяют, чтобы ими командовала самая незначительная особа в доме. И все это - ради спокойной жизни!"
- Где сейчас Теофания? - спросил он через некоторое время.
- Кормит малютку, - ответила Мари.
- Но я думал, что она наняла…
Жосс умолк. В конце концов, это дело Теофании.