- Ты думал, что она наняла кормилицу? - Мари взглянула на него. - Ах, нет ни одной селянки, чье молоко было бы достаточно хорошо для ребенка Теофании.
- О… - отозвался Жосс.
Мари склонила голову над шитьем; Жосс тактично оставил эту тему.
"Я куплю Теофании подарок, - решил он, - и опять принесу свои извинения. Я был непростительно груб по отношению к женщине, которую должен уважать, даже если она мне не по душе. Но как только я буду прощен, я уеду".
Даже если перестройка дома в его английском поместье еще не закончена, если крыша будет протекать и в дождливые ночи ему придется спать в сарае - это все равно лучше, чем жизнь в Аквине.
Во всяком случае пока.
* * *
Король Ричард Плантагенет пожаловал Жоссу дом в английском поместье зимой тысяча сто восемьдесят девятого года в знак благодарности за определенную услугу, которую Жосс оказал новому королю.
В тот холодный январь мысли короля были заняты великим крестовым походом; Жосс часто думал, что лишь благодаря матери Ричарда, доброй королеве Алиеноре, напомнившей сыну о его обязательствах, поместье перешло к Жоссу.
Его новые владения составляли часть - и достаточно большую - богатых поместий покойного Аларда из Уинноулендза. В качестве дара Жосс получил основательно построенный, но ныне ветшающий дом. Как ему сообщили, он был возведен добрых семьдесят лет назад в некотором отдалении от главного здания, чтобы поселить там на редкость сварливую тещу. Возле дома были фруктовый сад и небольшой огород, обнесенные стеной. Дальше тянулось несколько акров пастбища, спускавшегося к быстрой речке со старыми ивами по берегам.
Это был великолепный дар. Жосс трепетал при одной мысли о своей новой собственности. Он был уверен, что это - много больше, чем справедливая плата за его преданность новому правителю, тем более что он и раньше был человеком короля. Жосс осмотрел дом вместе с главным каменщиком, которого ему всячески рекомендовал новый сосед Брайс Роттербриджский. После того как большую часть утра каменщик цокал языком и сокрушенно качал головой в обычной манере людей его профессии, он наконец объявил, что тут нужно проделать огромную работу, но, конечно, он вполне согласен с Жоссом: дом возведен на века. И в скором времени станет прекрасным жилищем.
Тогда, почти восемнадцать месяцев назад, Жосс вряд ли осознавал, как скоро наступит это "скорое время".
В течение тех месяцев, когда главный каменщик и его люди занимались домом и его пристройками, Жосс несколько раз приезжал, чтобы проверить их работу. Было интересно наблюдать, как медленно меняется облик жилища. Вначале, когда в кровле зияли щели и злые сквозняки проникали через плохо пригнанные или полностью отсутствующие двери, дух несчастной ворчливой старухи, для которой было построено это здание, казалось, все еще витал где-то поблизости. В самом же доме царила атмосфера уныния, как будто он стоял с опущенными плечами, преисполненный жалости к самому себе. Жоссу приходилось признавать, что это место навевает тоску.
Но затем, когда ремонт и обновление продолжились, ему вдруг показалось, что дом стал выше. Что он вновь гордо поднял голову и по мере того как его первоначальная красота медленно - очень медленно - стала возвращаться, начал говорить: "Смотрите! Смотрите, как я красив, как я великолепен! Достойное жилище для рыцаря, который поселится здесь!"
Однако никто не делится подобными соображениями с каменщиком. Да и не только с каменщиком. Как-то в разговоре с Брайсом Роттербриджским Жосс обронил, что дом каждый раз радушно приветствует прибытие нового хозяина. Брайс тогда расхохотался и заявил, что будет очень благодарен Жоссу, если тот не станет распространять в здешних краях вздорные чужеземные идеи такого рода.
Однажды Жосс обнаружил, что вместе с частью поместий Аларда из Уинноулендза он в придачу унаследовал и слугу. Уилл служил сэру Аларду, а потом, когда старик медленно и мучительно умирал от гниения легких, заботливо ухаживал за ним со спокойной и деловитой преданностью. В одно прекрасное утро этот самый Уилл появился собственной персоной возле нового дома, когда Жосс спорил с главным каменщиком, превращать или нет западную башенку в небольшую солнечную комнату (хотя Жосс и сам не вполне ясно представлял, зачем ему солнечная комната, он выиграл этот спор).
Терпеливо дождавшись, когда дело будет улажено, Уилл шагнул вперед, стянул шапку и сказал:
- Сэр Жосс Аквинский? Вы не помните меня, сэр, но…
- Я хорошо помню тебя, Уилл.
Жосс подошел к слуге, чтобы поздороваться с ним.
- Как ты поживаешь?
Уилл едва заметно пожал плечами. Жоссу показалось, что за прошедшее время он похудел.
- Хорошо.
Жосс усомнился в этом. В конце концов, хозяин Уилла умер, а вместе с сэром Алардом исчезли и средства к существованию.
- Понятно.
Безо всяких вступлений Уилл заговорил:
- Похоже, вам понадобятся слуги для этого дома, сэр. Я знаю здешние края, знаю людей. Если бы вы наняли меня, я позаботился бы о вас и о вашей собственности. Следил бы за вашим хозяйством, ну, когда вы в отъезде…
Несколько секунд Жосс пристально смотрел в глубоко посаженные глаза слуги. Не то что он не доверял Уиллу, совсем наоборот. Но Жосса беспокоил характер слуги, это-то и удерживало рыцаря от того, чтобы сразу нанять Уилла. Будучи человеком жизнерадостным и беззаботным, Жосс не был уверен, что сможет поладить с кем-нибудь, у кого на лице вечно такая кислая мина, как у Уилла.
- Я… - начал Жосс. Потом, после неловкой паузы, продолжил: - Уилл, я… э-э… Я хочу сказать, ты оправился от горя по сэру Аларду? Я знаю, что его смерть была для тебя тяжелым ударом, и…
К удивлению Жосса, Уилл улыбнулся. Улыбка становилась все шире, совершенно изменив обычно постное выражение лица, и наконец слуга рассмеялся.
- Почему бы вам не перейти прямо к делу, сэр Жосс? - спросил он. - Такому веселому человеку, как вы, вряд ли будет приятно держать при себе унылого типа, пекущегося о ваших нуждах, разве не так?
- Нет! Совсем нет! - начал было Жосс, но не договорил, рассмеявшись. - Да, дружище, ты совершенно прав. Так оно и есть.
Лицо Уилла снова стало серьезным.
- Сэр, скажу вам прямо, я много думал о сэре Аларде, да пребудет с ним Господь.
- Аминь, - отозвался Жосс.
- Но он ушел. Я делал для него все, что мог, и на моей совести нет ничего, что ускорило его смерть. Другое дело - при его жизни. Бывало, сэр Алард и я вздорили, но мы понимали друг друга. Он знал, что я был ему верным человеком. Думаю, поэтому он и оставил мне кое-какую малость из того, что вообще остается после человека на этой грешной земле.
- Ах…
- Но все это в прошлом, - заключил Уилл, - и жизнь должна продолжаться, так-то вот. Ну что, сэр Жосс, вы наймете меня?
- Да, - ответил Жосс, - и с превеликой радостью.
- Ха! - Уилл выглядел довольным. - А моя жена, сэр, моя Элла? Может, она вам тоже сгодится? Она добрая, чистая душа и работящая женщина. Ее руки способны к почти любой работе по дому - все равно, сбивать ли масло, прибрать ли в комнате, доить корову, вышивать или готовить вкусное жаркое.
Хлопнув Уилла по плечу, Жосс улыбнулся.
- Такой кладезь талантов не может оставаться не у дел, не так ли, Уилл?
- Конечно, сэр, ни в коем случае.
- Тогда нам лучше нанять и ее. Твою Эллу.
Рыцарь в нерешительности остановился.
- Но где же вы будете жить? - Жосс огляделся. - Не думаю, что здесь есть что-нибудь подходящее, будет лучше…
- Есть, сэр, - перебил его Уилл; он выглядел немного смущенным. - Я позволил себе смелость осмотреться вокруг и нашел маленький домик вон там, в конце улицы.
Он показал на сарай и несколько ветхих пристроек в отдалении. Жосс, который не проводил тщательного осмотра своих владений, раньше считал, что большую часть этой "улицы" было бы лучше снести.
- Там есть дом? В той стороне? - спросил он недоверчиво.
- Точно. Немного покосился, но зато в нем сухо. Бревна прочные. Надо только поработать немного. Мы с Эллой быстро приведем его в порядок. Конечно, если вы разрешите, сэр.
Жосс снова улыбнулся. За какие-то четверть часа он нашел слугу и превосходную помощницу по хозяйству, а кроме того, согласился на ремонт домика, хотя несколько минут назад даже не подозревал, что владеет им.
* * *
Теплым июньским вечером, направляясь в Новый Уинноулендз - ему очень нравилось это название, - Жосс впервые почувствовал, что возвращается домой.
Дом стоял на небольшом холме, двор перед ним окружали стены, позади тянулся огород тоже обнесенный стеной. Все эти стены казались неприступными, а само поместье с его дымком от кухонного очага, медленно плывущим на крыльях легкого ветерка, представлялось уютным и надежно защищенным.
Наконец все выглядело так, будто дом почти готов.
Жосс въехал во двор, и тотчас, словно ожидая его возвращения, из сарая появился Уилл.
- Мне отвести коня, сэр? - спросил он, приблизившись. - Элла возится на кухне. У нее живо будет готова еда для вас.
- Да, Уилл.
Жосс спешился, передав поводья Горация.
- Я только возьму свой мешок. Надо будет проверить…
- Элла позаботится обо всем. Конечно, если вы позволите ей, сэр. Чудесная прачка моя Элла, и такая ловкая с иголкой - если надо, починит все что угодно.
- Я догадывался, что так оно и есть, - пробормотал Жосс, а затем громко обратился к слуге: - Да, попроси ее, Уилл. - Он улыбнулся. - Должен признать, это так ново, когда тебя встречают с таким радушием.
- Но это же ваш дом, сэр! - удивленно воскликнул Уилл. - Разве не так должны встречать человека в его-то собственном доме?
"Мой дом", - подумал Жосс. Ах, как прекрасно звучали эти слова!
Он праздно провел вечер и после обильного ужина рано отправился спать. Его комната была выметена так чисто, что он мог бы есть прямо с пола, а заботливо приготовленная постель благоухала легким ароматом лаванды. Он также заметил под набитым соломой матрасом слой высушенных листьев пижмы: Элла постаралась на славу, чтобы его не беспокоили укусы насекомых.
Жосс спал долго и глубоко и проснулся от яркого сновидения: он яростно размахивал над головой вилами, пытаясь отогнать странных черных крылатых тварей, норовивших опуститься на высокую крышу храма.
"Ничего удивительного, что во сне была церковь", - подумал Жосс, поднимаясь. Ведь, засыпая, он вспоминал о своем друге - аббатисе Элевайз из Хокенли, которую не видел почти два года.
Жосс решил, что теперь, когда он стал хозяином Нового Уинноулендза, настало время нанести ей визит.
Элла подала ему плотный завтрак и, когда он закончил, с некоторым смущением принесла для проверки его любимую тунику. Еще вчера ее кайма была порвана - он неудачно зацепил ее шпорой. Элла не только аккуратно пришила кайму, но и счистила грязь и вывела жирное пятно от соуса.
Отдохнувший после приятной ночи, сытый, нарядный, Жосс солнечным утром выехал в Хокенли. Он пребывал в таком чудесном расположении духа, что вскоре запел.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Только через несколько дней после того как Хамм Робинсон был убит, а шериф Гарри Пелем отмахнулся от этого происшествия, аббатиса Элевайз смогла выкроить несколько минут, чтобы подумать об одном важном деле.
Должность настоятельницы требовала от нее массу времени. В общину входили почти сто сестер; кроме того, пятнадцать монахов и братья-миряне заботились о святом источнике внизу в долине и о пилигримах, которые постоянно приходили к нему. Ежедневные обязанности Элевайз сверх тех часов, что были отведены богослужениям суточного круга, оставляли очень мало времени - если вообще оставляли - на что-либо еще. И когда, как сейчас, возникала новая забота, было совсем нелегким делом найти минутку, чтобы подумать о ней должным образом.
Когда случалось что-то серьезное, требующее ее внимания, Элевайз обычно отправлялась в церковь аббатства. Там, во вселяющей благоговейный трепет тишине, она в одиночестве молилась и размышляла и обычно покидала храм уже успокоенной, обретя в душе то или иное решение. Но даже такая малость, как возможность побыть в церкви наедине со своими мыслями, выпадала далеко не всегда.
Сегодня ей сопутствовала удача - вернувшись в храм после дневной службы, она обнаружила, что там никого нет.
Элевайз подошла к алтарю, затем, укрывшись в тени одной из величественных колонн, опустилась на колени. Некоторое время она беззвучно молилась и вскоре поняла, что достаточно спокойна, для того чтобы привести в порядок свои тревожные мысли.
В данный момент ее переживания не имели ничего общего с беднягой Хаммом Робинсоном и поимкой его убийцы. Аббатису занимало другое дело, возможно, менее драматичное, но, несомненно, более близкое сердцу.
- Господи, - тихо, но внятно произнесла Элевайз, - что мне делать с Калистой?
* * *
Калиста, ныне послушница в аббатстве, первые четырнадцать лет своей жизни отзывалась на другое имя. Младенцем всего нескольких дней от роду ее нашли на пороге маленького, но принадлежавшего большой семье дома в деревушке Хокенли. Ребенок был завернут в кусок тонкой шерсти, окрашенной в пурпурно-черный цвет соком терновых ягод; на шее на тонком кожаном шнурке висел искусно вырезанный деревянный оберег. Три стороны длинного и узкого ясеневого бруска испещряли замысловатые знаки. Что это было - просто красивый узор или некая надпись на незнакомом языке, имевшая определенный смысл, никто в общине Хокенли не знал.
Тот, кто принес младенца на порог именно этого дома, знал, что делает. Хотя жившее в нем семейство Херстов было таким же бедным и невежественным, как их соседи, но у них были любящие сердца. Мэтт и его сыновья держали свиней, его жена Элисон и дочери возились в курятнике. К тому же Херсты возделывали полосы земли, причем с большим усердием, чем многие из соседей. Конечно, нельзя было сказать, что их стол ломился от еды, но все же члены этой семьи редко ходили голодными.
Херсты были людьми богобоязненными. Когда той летней ночью у их двери появился таинственный ребенок, они приняли это как долг, возложенный на них Всемогущим Господом. Они не только взяли девочку в свой дом, но и стали заботиться о ней так, словно та была их родной дочерью. При крещении младенцу дали имя Пег.
Если бы Мэтту и Элисон когда-нибудь пришла в голову идея скрыть от Пег ее странное происхождение, им сразу пришлось бы отказаться от нее, потому что Пег, казалось, сама все знала. По крайней мере она понимала, что не была их родным ребенком, хотя, по правде сказать, едва ли эта догадка требовала каких-нибудь особенных умственных усилий. Ведь Херсты, как женщины, так и мужчины, были невысокими и коренастыми, с рыжеватыми или светло-русыми волосами, розовощекими, веснушчатыми, с совсем светлыми глазами и белесыми ресницами. Пег же отличалась изяществом и гибкостью, гладкой белоснежной кожей, темными волосами и глазами цвета вечернего неба в середине лета.
Короче говоря, Пег была необыкновенной красавицей.
Однако, хотя она и осознавала свое отличие от принявшей ее семьи, Пег была послушным и трудолюбивым ребенком, без единой жалобы она делала все, о чем ее просили, и всегда была благодарна добросердечным людям, которые взяли ее в свой дом. Все свое детство она кормила цыплят, вычищала грязный, дурно пахнущий курятник, собирала яйца и ходила на рынок торговать тем, что Херсты могли позволить себе продать. Она быстро научилась готовить пищу и прибирать в доме. Но лишь когда Элисон стала привлекать ее к работе в огороде, Пег словно ожила. С тех пор, с той чудесной весны, когда Херсты обнаружили в Пег талант к садоводству, ее освободили от всех других обязанностей, и она смогла заниматься исключительно выращиванием растений.
Однако этого ей показалось недостаточно.
Когда Пег исполнилось четырнадцать лет, она появилась в аббатстве Хокенли и попросила принять ее в качестве послушницы.
У Элевайз, которая взяла себе за правило ни перед кем не закрывать двери аббатства, эта просьба вызвала сильные опасения. С одной стороны, девушка была еще очень юной. С другой - круг ее представлений о мире ограничивался пределами Хокенли: как же она, еще совсем дитя, может быть уверена, что создана для жизни в монастыре?
Но самое серьезное сомнение аббатисы было связано с тем, что она почти не видела в Пег религиозного призвания.
Элевайз делала все, чтобы его обнаружить. По опыту она знала, что порой женщины хранят свою любовь к Богу очень близко к сердцу, поэтому их чувство, подчас весьма сильное, бывает скрыто от посторонних глаз. Аббатиса провела немало послеполуденных часов, прогуливаясь и беседуя с Пег. Она также навестила Элисон Херст и задала прямой вопрос. После долгого раздумья женщина ответила:
- Девочку можно назвать верующей, здесь нет никакой ошибки, аббатиса. Я бы охотно поклялась в этом. Но вот поклоняется ли она тому же Святому Духу, что вы и я…
Элисон не договорила.
После долгих раздумий Элевайз решила, что не навредит делу, если примет Пег на испытательный срок, но с условием, что он продлится год, а не обычные шесть месяцев. Она объясняла это юностью девушки, хотя подобное объяснение не совсем соответствовало действительности. В монастыре и раньше появлялись четырнадцатилетние послушницы, многие из которых, повзрослев, становились хорошими монахинями. Истинной причиной решения аббатисы было то, что срок длиной в целый год мог дать Элевайз больше времени на разгадку тайны внутреннего мира Пег. Безусловно, девушка обладала высокой духовностью, но было ли это истинно христианским вдохновением, или христианством в каком-то ином, сходном облике… или там было что-то еще?
Это "что-то еще" Элевайз не могла определить даже для самой себя.
Таким образом, с самого начала с Пег все было совсем не так, как с другими.