- Пойду я, - сказал он, - а ты тут сам разбирайся.
- Ты завтра приходи, - попросил Томила. - Трещала оклемается, совсем бодр будет, потолкуете. И узнаешь заодно, когда нашей стенке на лед выходить.
- Да разве не каждый день бои? - удивился Данила, несколько зим подряд урывавший хоть немного времени - посмотреть, что на реке делается.
- В иные дни конские бега, это - надолго. А стенок на Москве немало собирается, есть посильнее, есть послабее. Нам же, сильным, нужно знать, когда государь пожелает боями тешиться, тогда и выходить. А про то, может, только в понедельник и узнаем. Государь-то всякий раз, как из Кремля выезжает, указ пишет - кому за него оставаться.
- Даже когда на реку? - удивился Данила.
- Ему, государю, так положено. Вот ведь бесов Перфишка! Как его не надобно - так он тут и в ногах путается! Как занадобился - прячется! И от кого, сучий потрох, прячется?!.
- Бог в помощь! - с тем Данила, кивнув, и поспешил прочь. И, разумеется, не спросил у Томилы нааправления. Он понял, что забрел не туда, оказавшись уже чуть ли не на Мясницкой. По его расчетам, он должен был уже выйти к Кремлю, но прохожий, спрошенный о Кремле, очень удивился:
- Так ты не в ту сторону идешь!
Запутавшись окончательно, Данила надулсяи решил вернуться назад, чтобы от Всехсвятской церкви пойти в нужную сторону. Шаг у него был скорый, тем более - парень рассердился, и потому он оказался там, где расстался с Томилой, довольно быстро.
К немалому своему удивлению, он увидел скомороха на паперти. Тот явно кого-то поджидал. И на вид был обеспокоен предстоящим разговором.
Данила обогнул бы церковь да и пошел прочь, но он заметил странного человечка. Ростом человечек был невысок, одно плечо выше другого, и кутался в большую волчью шубу так, что и нос не торчал, почему и вынужден был озираться не как добрые люди - а поворачиваясь всем телом. Томила стоял к нему спиной. Зайдя осторожненько справа, а потом слева, человечек словно бы хотел убедиться, что, явившись спереди, увидит приятеля, а не врага.
Это скольжение за скомороховой спиной покзалось Даниле любопытным. Опять же - он не забывал, что скоморох каким-то образом причастен к суете вокруг деревянной грамоты. Потому и Данила проделал те же движения зайдя слева и справа, хорошенько разглядел лицо человечка в волчьей шубе, обычное лицо, лупоглазое и почти безбровое. А потом, увлекшись, оказался настолько близко, что, когда скоморох, будучи тронут за плечо, обернулся, Данила лишь чудом не попался ему на глаза.
- Ну, убедился? - вместо приветствия спросил Томила. - И что ты такого натворил, что от людей прячешься? А, Перфилий?
- Погоди, будут после Масленицы деньги - и прятаться перестану, ответил тот. - Мне именитые купцы обещали!
- Вот и я с тобой о том же говорить собрался. Отойдем-ка в сторонку.
- А что за дельце?
- Да у вас - товар, у нас - купец.
- Ты о чем, свет?
Данила, сделав несколько шагов, оказался за спиной у скомороха.
- Да о том товаре, что ты из Муромских лесов привез. Что ж нам не предложил?
- А у меня все рассчитано, - с гордостью сказал человечек. - Коли Одинцу Трещалино наследство досталось, так к нему товар и доставлен.
- Побойся Бога! С чего это ты взял? Наследство-то - у молодого Трещалы!
- А как оно туда попало? Старый Трещала еще за два дня перед кончиной грозился, что внуку ни черта не достанется! Вот я и сказал кое-кому, что коли наследство - у Одинца, то и…
- Грозился да и передумал! Хочешь - покажу?
- А покажи!
- А вот возьмем извозчика - поедем и покажу. Но коли наследство - у Трещалы, отдашь нам товар?
- У Одинца забрать да вам отдать? С ума ты сбрел? Да ведь он меня убьет!
- А ты придумай, как тут изловчиться! Эй! Стой!
Томила с Перфишкой Рудаковым уехали, а Данила еще постоял несколько, дивясь тому, что к этому делу и наследство какое-то приплелось. Потом спросил дорогу у приличного человека - приходского батюшки, и по Варварке живо добежал до Красной площади, а там уж он дорогу знал.
На конюшне он первым делом отправился искать кого-то из своих, чтобы поведать о сегодняшнем розыске и его странном завершении. Богдаш запропал, а Семейка с Тимофеем сами имели рассказать нечто неожиданное.
- А знаешь ли, Данила, какое чудо нам с Тимошей сегодня явилось?
- Вам с Тимошей многое явиться могло.
Данила не любил, когда вот этак начинали, заставляли гадать, ломать голову, а потом с шуточкой все предположения опрокидывали.
- Ин ладно, скажу. Авдотьицу мы повстречали.
- Где?!.
- А на Красной площади. А с кем была - это, свет, ни в сказке сказать, ни пером описать!
- Что ж не задержали?
- Куда нам ее задерживать - не нее иная управа нашлась, - сказал Тимофей. - Девка-то с женатым мужиком связалась, совесть потеряла! Вот их с тем мужиком жена вместе и застала. Крику было!
- Выходит, прав был Семейка - новый мужик ее из бань увел, а она и рада! - жестко отвечал Данила, очень этим делом недовольный. Уж до чего не любил собственной неправоты - словами не выразить.
- Да ты хоть спроси - что за мужик!
- А хоть бы и боярин Милославский!
- Подымай выше! - тут оба товарища захохотали, и Семейка сквозь смех еле выговорил: - Да Стенька же Аксентьев!.. Дружок твой!.. Из Земского приказа!..
- Как - Стенька?..
- А как - у него спрашивай. Мы вышли пирога купить, глядим - Авдотьица твоя, и Стенька с ней! Она его вроде о чем-то просит, он отмахивается. Мы поближе подошли, - тут Тимофей развел ручищами. - И на тебе! Не одни мы их высмотрели - Стенькина женка там же оказалась!
- Тимофей ее еще раньше заметил да узнал, - поправил рассказ Семейка.
- Померещилось мне, будто она за нами плетется, ну мы и увильнули. А потом глядим - она мужа своего кроет в хвост и в гриву!
- А Авдотьица?
- А вот тут грешны мы тебе, свет, - упустили. Как Стенькина женка вылезла, так Авдотьица словно сквозь землю провалилась. Побоялась, видно, что с нее шапку и повязку сорвут, опростоволосят. Шуму-то было на весь торг!
- На кой ей тот ярыга сдался? - сам себя спросил Данила.
- Ну, хоть жива - и на том спасибо! - Семейка усмехнулся. - А что, свет, ведь ласковое теля двух маток сосет. Уж не помогает ли она и Земскому приказу за тем мертвым телом охотиться? И с них, и с нас берет, а, свет? Что скажешь?
Но Данила ничего сказать не успел. Послышались быстрые шаги - и в дверях шорной явился Богдаш.
- Ну, вот ты где! - воскликнул он. - Цел, невредим!
- А тебя-то где носило? - осведомился Семейка.
Богдаш махнул рукой - мол, и не спрашивай! Сел рядом с товарищем, стянул с головы меховой колпак, пятерней расчесал кудри и фыркнул совершенно по-конски: "Пр-р-р-р!"
Семейка и Данила переглянулись - странен показался им Желвак. Не пьян, не после бессонной ночи, а вроде малость не в своем уме. Богдан же уставился на Данилу, покачал головой - да и расхохотался.
- Пришибу я этого Тимошку, ей-Богу, пришибу! Задавлю! - сквозь хохот выговаривал он. - Ему бы на пожаре переполохи подымать! Сбил меня с толку, старый дурак!..
Семейка и Данила одновременно приоткрыли рты - товарищ говорил загадками.
- Я за ним, как привязанный, да все кустиками, все переулочками, все огородами! - Богдаш выкинул вперед правую руку и устиавил перст Даниле в грудь. - Ну, думаю, нарвется наш молодец, начнут его бить, а я тут-то и вынырну! Какое там! Хоть бы пес паршивый на него брехнул! Хоть бы убогий какой полушку клянчить стал!
- Так ты что же, Данилу охранял? - догадался Семейка.
- День зря потратил, за ним гоняясь! То в Хамовники, то на Яузу! Денег сколько ушло! Ну ничего, я их с Тимошки слуплю - будет впредь знать, как переполох подымать… - тут Желвак вроде угомонилмя и перевел дух. - А, может, и не зря… Двор-то, куда тело привезли - это двор не простой. Там живет Аким Одинец, а он - боец ведомый, к нему люди учиться ходят, и он там сейчас стенку собирает - на Москве-реке биться. Вот куда тебя, Данила, заманивали, да не заманили.
- Мало было нам еретиков - теперь кулачные бойцы объявились! возмутился Тимофей. - Помяните мое слово, товарищи, - мы этот розыск в богадельне завершим! Или у немцев в Кукуй-слободе!
- На Крымском дворе, считай, побывали, - дополнил список причудливых мест Богдаш. - На Неглинке тоже. Чнго затосковал, Данила? Ты этак всю Москву назубок выучишь!
Данила покосился на товарища - неужто Богдаш видел его метания по Солянке и теперь изощренно издевается?
Но нет - Желвак был весел, и только…
* * *
Наутро Стенька с Деревниным вместе отправились в приказ.
Деревнин сдержал слово - и ночевать пустил, и завтраком покормил, да только не мог удержаться - все любопытствовал, как же теперь подчиненный с женой разбираться будет? Может, окончательно рассорившись, заставит ее постриг принять? Такие случаи на Москве не раз бывали, и муж, освободившись, мог вторично жениться. Или сам с горя в иноческий чин пострижется?
- Да шут с ней! - отвечал Стенька. - Грамота бы нашлась!
- Хотел бы я догадаться, как к ней Белянин-то припутался…
- А коли его расспросить?
- Хорош я буду, когда он ни при чем окажется!
- А вдруг подскажет? Ниточку даст?..
- Шел бы ты, Степа, со своими ниточками! У него комнатные и сенные девки чудят, а я его про них расспрашивать стану!
- Так надобно ж ему знать, что у него в доме делается! - тут Стеньку осенило, да так крепко осенило, что он даже встал, а потом в два прыжка настиг Деревнина и заступил ему дорогу.
По глазам подчиненного догадался подьячий, что тем овладела новая блажь.
- Степа! - грозно сказал он. - Степа, ты мое долготерпение не искушай!
- Гаврила Михайлович, так все же просто! Та девка Авдотьица на службе к Приказа тайных дел не состоит! И в Аргамачьих конюшнях не числится! Коли она помогает конюхам, то ведь за деньги! А мы ей больше предложим - она и расскажет нам все что надобно! И будем знать, что там у Белянина дома затевается!
- Погоди, Степа. Поживи с мое, так узнаешь: бабы не только за деньги что-то путное делают, а еще из любви на все идут. Полюбовник попросит она и без денег все вызнает и донесет. Авдотьица твоя - девка молодая, пригожая, вольная, коли по торгу одна шастает, не может быть, чтобы никого у нее не было.
- Да Гаврила Михайлович! Ты бы на нее поглядел! Косая сажень в плечах, а ростом - с оглоблю, вот те крест!
Тут Стенька несколько перегнул палку - девка до оглобли все же не дотягивала, но смысл вопля был правильный - кому такая зазноба нужна?
- Так тем более, Степа. Хочет молодцу угодить - не телом, так делом.
Стенька призадумался. Он видел Авдотьицу с Данилой. Но в ее любовь к этому блядину сыну что-то не верилось. Однако же конюхи занимаются этим делом сообща… И из всех четверых больше всего в избранники девичьей душе годится Богдан Желвак: он и ростом прочих повыше, и кудри удивительной желтизны, и короткая, словно топором подрубленная борода - с золотыми колечками.
Одно то, что, коли разумно действовать - удастся проучить Богдашку за позор, так вдохновило Стеньку, что об ином он и помыслить уже не мог.
- Гаврила Михайлович, я на торгу того сидельца найду, который ее знает, все о ней выспрошу! Гаврила Михайлович, вот она, ниточка!
Подьячий чуть не зарычал…
Стенька отыскал сидельца, коротко его расспросил и примчался в Приказ, когда трудовой день был в разгаре. И даже более того - это был последний трудовой день перед Масленицей, многое следовало привести в порядок, разложить, дописать, вернуть взятое на время в Разбойный и иные приказы. И успеть до того, как в соборах заблаговестят к вечерне. Обычно засиживались и позднее, но накануне Масленицы торопились - два дня мясоеда осталось, так хоть отъесться впрок, теперь до самой Пасхи ни кусочка скоромного уже не получишь, мясные лавки - и те почитай что на два месяца запираются.
Как ни отмахивался Деревнин, а выслушать подчиненного пришлось.
- Все так выходит, что лучше не придумаешь! - зашептал Стенька прямо ему в ухо. - Девка-то - с Неглинки! Ей не молодцу угодить - а денег бы побольше!
- Вот оно что?
- Так точно!
Деревнин задумался, покусывая почти до кончика ощипанное гусиное перо. Зазорные девки, случалось, копили на приданое. Всякая мечтала бросить ремесло и найти мужа. И тут можно было не живые деньги Авдотьице в руки дать, а кое-что получше…
- Вот что, Степа, я тебя научу…
Хорошо, что Стенька, выполняя обещанное, предупредил и Мирона, и Елизария, и Захара, и прочих ярыжек, что придет рослая девка - так чтобы не гнали, а сразу его, ярыгу Аксентьева, сыскали. Получив от мудрого Деревнина ценное наставление, Стенька ходил по торгу, исполняя свои обязанности, и мучался. Каждая минута ему часом казалась, и чудилось, будто от бесплодного ожидания седины в голове прибавляется.
Очевидно, Стенька был нужен Авдотьице не меньше, чем она - ему. Они кинулись друг к дружке, как брат с сестрой, что десять лет не видались.
- Ну так пойдем сегодня к куму твоему, что ли? - спросила Авдотьица.
- А точно ли тебе те чеботы нужны? - задал вопросец с подбрыком Стенька.
- Нужны, свет!
- Пойдем-ка в тихое местечко, поговорим.
Тихое местечко он присмотрел заранее. Готовясь к Масленице, на Красной площади устраивали блинни, где честной народ мог прямо на морозце съесть пару горячих блинов - хоть со сметаной, хоть с коровьим маслом, хоть с икрой, хоть с осетринкой! Сейчас иные из этих шалашей, откуда на время сыропустной недели вывезли товар, пустовали, а иные от товара спешно освобождали - и Стенька их уже приметил. Сговорившись с сидельцем, пообещав, что пока тот с санями туда и обратно обернется, посторожить открытый шалаш, Стенька завел туда девку.
- Ну так с чего же ты взял, будто мне чеботы не нужны? - спросила она.
- Коли согласна крест целовать, что никому о нашем с тобой дельце не проболтаешься, - скажу.
- Да какое ж у нас с тобой дельце?!
- А то не знаешь! Целуй крест - так и будет разговор. Нет - так и нет. А разговор такой, что тебе от него большая польза будет.
Авдотьица вытянула из-под шубы большой крест-тельник на широком шелковом гайтане. Был он костяной, с коротенькими перекладинами, на скрещении же вырезан круг, а в круге едва различимая Богородица с Младенцем, под ней же в два яруса - смутные образы видных по пояс людей, по двое рядышком, надо полагать - святые Матфей, Лука, Иоанн и Марк.
- Родительское благословение, поди? - полюбопытствовал Стенька.
- От крестной остался. Ну так на что тебе крестное-то целование понадобилось?
- Целуй и говори - чтоб мне сквозь землю провалиться, коли кому расскажу, что у меня за дело с земским ярыгой… - тут Стенька осознал, что на небесах его звание ни к чему, и поправился, - с рабом Божьим Степаном!
Авдотьица произнесла, что велено, и поцеловала крест.
- А теперь слушай! - Стенька приосанился. - Послал меня к тебе мой подьячий Гаврила Деревнин. И велел он передать тебе вот что. Есть у него, Деревнина, родная сестра, замужем за Казенного приказа подьячим. А чем Казенный приказ ведает, ты, поди, и сама знаешь.
- Какое мне до него дело? - искренне удивилась Авдотьица.
- Он государевым имуществом ведает, дура! - возмутился Стенька. - Всей тряпичной казной - и бархатами, и объярями, и атласами, что на подарки идут, и всякой домовой казной, и скорняками, и портными! Казенного приказа подьячий - это тебе почище иного боярина будет! Все его знают, и у государя он на виду, и все верховые боярыни его знают, и сама государыня!
- Так на что этому боярину девка с Неглинки сдалась? - прямо поставила вопрос Авдотьица.
- Коли окажешь ты нам, подьячему моему да мне, услугу, то кому следует замолвят за тебя словечко - и будешь ты, девка, взята в Верх!
- Верховой боярыней, что ли?
Определенно, Авдотьицу эта беседа и напыщенный Стенькин тон немало развлекали.
- Боярынь у государыни и без тебя немало. Да чтобы в верховые боярыни попасть, нужно хоть бы замужем раз побывать! - отрубил Стенька. - А мы для тебя вот что сыскали. Есть для государевой одежды и белья бабы-мовницы. Слыхала, что стирать государевы простыни возят на Москву-реку в запечатанных сундуках? Через одежду-то и белье многие чары творятся! Так что в мовницы не всякую возьмут, а только ту, за кого есть кому поручиться.
- Мало мне своей заботы со стиркой?
- Помолчи, сделай милость. Но коли баба или девка оказалась в Верху то о ней уж сама государыня всю жизнь заботиться будет. Ежегодно и сукно, и атлас, и камку будет выдавать на летники или иное платье. А коли девка не замужем - то государыня велит своим боярыням ей мужа подобрать из своих же, из тех, кто государю служит, и приданое пожалует, и к венцу снарядит! Что примолкла? Из своих-то рук государыня в лохмотьях под венец не отпустит!
- Так ты меня в мовницы, что ли, зовешь?
- Я тебя никуда не зову, - Стенька, как научил его Деревнин, был горд. Там на всякое место - по два десятка охочих баб! Без мовниц государь не останется! Но коли ты нам окажешь услугу - то и мы за тебя постараемся. Потом лишь не забудь на свадьбу позвать!
- А что за услуга?
Стенька возликовал - в голосе Авдотьицы была готовность на все, хоть бы и на блудное дело посреди торга, прямо в шалаше, лишь бы добиться места.
- А услуга такая. Тебя Аргамачьих конюшен конюхи по своему дельцу посылали. Не отпирайся - я своими глазами видел! И мы с подьячим моим знаем, что то за дельце, потому что и сами им занимаемся. И мы даже знаем, что ты неспроста вокруг меня вьешься - а тебя конюхи о том просили, чтобы вызнать, далеко ли мы с моим подьячим продвинулись. Молчишь! То-то! Тебе не чеботы нужны!
Авдотьица и впрямь молчала, опустив глаза.
- И я знаю, чего те конюхи у купца Белянина ищут, - продолжал Стенька. Вот как она туда попал - я в толк не возьму, но коли они вокруг белянинского двора крутятся - стало быть, она и там! Ну? Верно ли говорю?
Авдотьица быстро взглянула на Стеньку. Казалось, хотела задать какой-то вопрос - но передумала.