"Фантазией" назывался один из увеселительных садов, открывшийся недавно в Петровском парке. С первых же дней его облюбовали портнихи, цветочницы и особы нестрогого поведения. Место для заведения знакомств было самое подходящее - тенистые аллеи, многочисленные беседки, грот. По вечерам на открытой веранде играет оркестр, поют цыгане.
- Мы с Мишкой частенько туда заглядывали - продолжал Чернов.
- Ну и как?
- Сбоев пока не было.
- А в понедельник?
Наездник довольно улыбался:
- С Настей - модисткой познакомился. Скажу тебе, Алексей, это не баба, а халва, рахат-лукум… Погуляли, значит, по аллеям, в чайную зашли. А потом на Масловку поехали - там у моего кума свой домик…
- Паша, ты про Мишку давай рассказывай…
- Так он с этой, как ты её назвал - баронессой, уехал. По правде говоря, красивая женщина, породистая, как кобыла от Лебедя. Волосы черные, глаза зелёные… На мизинце перстенёк с изумрудом.
- Куда они поехали?
Чернов развел руками:
- Знает только ночка темная, где поладили они…
Где искать хипесницу Лавровский теперь, похоже, знал.
… Малинин начинал свою недолгую полицейскую службу во 2-ом участке Тверской части. Здесь его хорошо помнили, поэтому и встретили доброжелательно. Дежурный, городовой Федотов, дозволил свидание с задержанным наездником.
Александр Чебурок, известный всей Москве силач и добряк, выглядел растерянным. Оказалось вчера, выйдя из трактира Саврасенкова, увидел он как какой-то молодой балбес ("саврас без узды" - таких ещё называют) тычет горящей папиросой в морду извозчицкой лошади. А когда та заржала и шарахнулась, громко расхохотался. Чебурок, любивший лошадей больше всего на свете - даже хлыстом на бегах не пользовался, пройти мимо такого безобразия не мог.
- Подошел я. Сделал, честь честью замечание - что ж ты, говорю, паскуда, над животной измываешься? У неё и так жизнь не сахар, - басил Чебурок. - А он матерится и папиросой своей вонючей мне в морду тычет. Ну и съездил я ему в ухо. "Саврас" с копыт долой. Караул, кричит, убивают. И извозчик тоже, то будто спал, ничего не видел, а тут проснулся… А мимо агент из сыскного проходил. Он нас всех в участок и привел.
В участке все трое - "саврас", извозчик и агент - заявили, что это Чебурок устроил драку, безо всякой на то причины. Так и попал он за решётку.
- И хозяина, как на грех в Москве нет, - сокрушался наездник, имея в виду костромского миллионщика Миндовского, на лошадях которого ездил. - Он бы, может и договорился с приставом.
Помощник письмоводителя, внешне очень похожий на гоголевского Акакия Акакиевича, любезно, и всего-то за рубль, позволил Алексею ознакомиться с делом. Прочитав показания потерпевшего и свидетеля, рапорт агента, он пришел к твердому убеждению - сговор. Все трое действовали явно по предварительному сговору. Очень уж слаженно пели. Аккуратно переписал в записную книжку фамилии и адреса участников дела:
Иван Иванович Лубенцов - сын калужского 2-й гильдии купца, Саврасенкова; живет в номерах при трактире;
Андрей Петрович Чесноков, из крестьян Серпуховского уезда Московской губернии, извозчик, квартирует на постоялом дворе Голубева, возле Тверской заставы.
Записывать фамилию агента сыскной полиции не стал - с Яшкой Байстрюковым они были знакомы давно.
Ещё раз перечитал рапорт: "… при этом выражался с особой циничностью, поминая не только мать потерпевшего, но и Матерь Божию, а так же самого Господа Бога…". Однако, как закрутил, мерзавец. С такими формулировками бедолаге Чебуроку мировой присудит два-три месяца ареста, штрафом тут не отделаться… Ладно, Яшка. Посмотрим, как карта ляжет на этот раз.
Городовой Федотов, провожая его к воротам, тихо сказал:
- Сергей Сергеевич, если какая помощь потребуется, вы только кликните.
- Спасибо, Михаил Федотыч.
- И вот ещё… Вы потрясите, как следует Ваньку Лубенцова. Он трусоват, расколется.
- Кстати, он какой масти?
- Какая там масть! Просто шестёрка. Последнее время крутится возле Яшки Байстрюкова. Сам видел, как Яшка ему вчера деньги давал.
Глаза Малинина озорно сверкнули:
- А помощь твоя, Михаил Федотыч, мне сейчас потребуется. Дежурство через полчаса заканчивается?
Федотов утвердительно кивнул.
- Возьми с собой ещё пару ребят, что после смены, и идите к Саврасенкову, чай пить или чего покрепче. Если, что, я вас позову. - Малинин протянул ему трёшницу, - Только перед этим, зайди в бильярдную и шепни маркеру кое-что на ушко…
Репортёр "Русских ведомостей" Серёжка Емельянцев мучился похмельем - вечером пропивал гонорар. Лавровский предусмотрительно захватил с собой полуштоф смирновской и пару портера. Поэтому разговорить его оказалось просто.
- Обскакал я тебя вчера, Лёха! - пьяно хвастался
Емельянцев. - Ох, хорошо пошла, родимая, хоть и теплая… Вечно меня тобой попрекают - почему, да почему пастуховский листок все раньше нас узнает. Обидно даже! А вчера редактор хвалил! Талант вы, говорит, Сергей Капитонович, везде-то у вас свои люди имеются. Обожаю портер… Не, у тебя тоже везде… Но мои агенты лучше! Сижу в трактире, водочку попиваю. Приходит Ба… Нет, не спрашивай, кто! Все равно не скажу… Извольте, говорит, уважаемый Сергей Капитонович, сразу три происшествия… И денег не взял!
- Подвел тебя твой агент.
- Врёшь! Это ты от зависти. Я Байстрюкову, как себе верю.
Байстрюков служил в сыскной полиции. От надёжных людей Алексей знал, что раньше он был карманником, а сейчас водит дружбу с шулерами.
- Дурак, ты, Сережка. Распоряжение генерал-губернатора от 15 декабря прошлого года пока не отменили.
- Какое-такое распоряжение?
- Запрещающее печатать в газетах и журналах о задержаниях, произведенных по политическим мотивам. Теперь газете предупреждение вынесут, а тебя из Москвы вышлют
- К-как это вышлют? К-куда?
- В административном порядке, а куда - от начальства зависит. Могут и в Сибирь.
Жалкое зрелище являл собой сейчас Емильянцев - не бритый, с всклокоченными волосами, трясущимися (то ли с похмелья, то ли от страха) руками.
- Ну, Байстрюков, ну подлец… А божился - комар носа не подточит… Что делать-то, Лёша? И выпить не осталось, - он тоскливо посмотрел на пустые бутылки. Всхлипнул:
- Помоги, Алексей Васильевич! Поговаривают, у тебя наверху кто-то есть… Век не забуду!
Лавровский выдержал долгую, томительную для Серёжки, паузу:
- Попробовать, конечно, можно. Только с пустыми руками туда не пойдешь.
- Поверь, ни копейки не осталось.
- Я не об этом. Бумага какая-нибудь от тебя нужна.
- Какая бумага-то?
- Сейчас подумаю. Да ты пей - мне, что-то все равно не хочется. - Лавровский пододвинул Серёжке свой полный стакан, который за все время разговора даже не пригубил
Через четверть часа он ушел, унося адресованное московскому генерал-губернатору покаянное письмо Емельянцева, в котором подробно рассказывалось, по чьему наущению были написаны все три газетные заметки…
… В бильярдной трактира Саврасенкова было пусто. Публика, обычно, начинает собираться здесь к полудню. Маркёр, которому Федотов уже успел шепнуть, что следует, при виде Малинина расцвел улыбкой:
- Здравствуйте, Сергей Сергеевич! Давненько к нам не заглядывали.
- Не досуг. Служба.
- Наслышаны-с. Вы ведь теперь в самом Петербурге.
Сергей предостерегающе приложил палец к губам:
- Об этом молчок. Я у вас по делам.
- Понимаем-с. Могу быть, чем полезен?
- Можешь. Лубенцов Иван Иванович у вас проживает?
- У нас.
- Чем занимается?
- Да целыми днями здесь околачивается. Играет на интерес.
- На игру ты его сводишь?
- Бывает-с.
- Вот и скажи ему - карась икряной, а кий держать в руках толком не умеет. И смотри, чтобы без подвоха. Иначе…
- Не извольте беспокоиться, Сергей Сергеевич. Мы для Департамента полиции всегда рады стараться.
Через четверть часа в бильярдную вошёл молодой человек в короткой поддёвке. Куцая, неопрятная бороденка, маленькие поросячьи глазки, толстые слюнявые губы и какая-то хамоватая ухмылка сразу вызвали у Малинина брезгливую неприязнь. Вошедший некоторое время, молча, наблюдал за Сергеем, который со скучающим видом, довольно неумело гонял шары. А после особенно "удачного" удара, когда шар перелетел через бортик, предложил:
- Составьте компанию, сударь. Сыграем партию-другую по маленькой?
- Извольте, - согласился Малинин. - Только если очень по маленькой. По красненькой вас устроит?
- Устроит.
Глаза Лубенцова жадно заблестели. Никчемный игрок, для которого десять рублей ставка очень маленькая, не каждый день попадается. Он достал бумажник, вынул из него две пятирублёвки и, как это было принято среди игроков, хотел положить в лузу.
- Одну минуту, - Сергей перехватил его руку и взял деньги. Внимательно осмотрев их, довольно улыбнулся. - Вот вы и попались господин Лубенцов. Кредитки фальшивые!
- Да ты чего мелешь?! - заорал Лубянцов и попытался ухватить Сергея за лацканы сюртука. - Да я тебя сейчас…
Малинин резко, без замаха, ударил его под дых. А когда тот, охнув, согнулся чуть не пополам, добавил ребром ладони по шее. Третий удар опрокинул Лубенцова на стоящий у стены диван.
Придя в себя, Лубенцов увидел в руках у того, кого он наивно принял за "карася" револьвер.
Это была самая полезная вещь, которую Сергей привез из прошлогодней поездки в Париж - шестизарядный самовзводный револьвер системы Эмиля Нагана образца 1878 года. По размерам он был значительно меньше, чем револьверы "Лефоше" и "Смит-Вессон" - очень удобно носить с собой. Достать его в Париже оказалось весьма сложно. Пока "Наганы" поставлялись только для вооружения офицеров бельгийской армии. Но интенданты воруют и торгуют не только в России, но и в Европе.
- Пристрелю, сволочь сиволапая, - не говорил, а шипел Малинин. - За фальшивые деньги каторга тебе светит, а за сопротивление при задержании…
- Помилуйте, сударь! - взмолился Лубенцов, - Откуда-ж мне знать кто вы такой?
- Могу и представиться. Ротмистр Брусникин, из Департамента полиции. По твою душу из Петербурга приехал… А ну сознавайся, откуда поддельные кредитки?
- Мне их дали…
- Кто? Только не говори, что их тебе добрая барыня за красивые глаза подарила. Последний раз спрашиваю. Кто?
- Ба…ба…Байстрюков.
- А теперь расскажи за что?
- Ну, это… у трактира вчера… Сашка Чебурок, наездники… - бормотал, непослушным языком Лубенцов. И вдруг, что-то вспомнив, нагло выпалил, - Ничего я не знаю. И нету такого закона, чтобы людей невинных мордовать.
Малинин вздохнул:
- На нет, как говорится, и суда нет. Извини, Ваня, дать тебе помолиться не могу - спешу очень.
Он поднял револьвер. С Лубенцова вся наглость вмиг слетела:
- Не губите, ваше благородие… Родители старенькие… Я сын единственный… Ей-богу, всё, всё расскажу.
- Не расскажешь, а напишешь. Пошли к тебе в номер. Чернила и бумага там найдутся?
- Найдутся-с, я с утра маменьке письмо хотел писать…
- Да не трясись ты, Ваня. Получишь месяц - другой за оговор и драку и все дела. А запираться станешь - каторга.
Не меньше часа промучился Малинин, пока трясущийся от страха купеческий сын, корявым подчерком, под его диктовку писал "чистосердечные" признания.
В трактире Сергей подошел к столу, за которым трое дюжих городовых пили, разумеется, не чай. Крепко пожал руку Федотову:
- Спасибо, Михаил Федотич. Помогли вы мне.
В ладони Федотова, незаметно от других городовых, оказались две лубенцовские пятирублёвки…
… Когда Малинин добрался до 3-его участка Тверской части, Ефима Иванова там уже не было.
- Ещё утром Игнатий Францевич велел отпустить, - рассказал младший помощник пристава, - и рапорт обер-полицмейстеру на агента сыскной полиции Байстрюкова написал.
Оказалось, что в бильярдном заведении Карла Шольца обосновалась шайка шулеров. Клички некоторых из них Малинину были знакомы - "Василий Тёмный", он же "Купец Щебнев" и "Николай Николаевич Расплюев" или "Барин". Игра в тот злополучный для Ефима день шла очень крупная - двести рублей партия. Все зависело от последнего шара, который, буквально завис над лузой. Удар был Иванова. Промахнуться он никак не мог. Но кий только скользнул по шару и тот покатился в сторону.
Ефим Иванов игрок бывалый, заподозрил - дело не чисто, понюхал конец кия и понял, что он смазан салом. Началась драка. Невесть откуда появился Байстрюков. В этот день он был наряжен дежурить совсем в другое место - негласно следить за порядком в одном из крупнейших московских магазинов, пассаже Солодовникова. Сыщик встал на сторону шулеров. Вот так наездник и оказался без вины виноватым.
- Достанется теперь Байстрюкову на орехи, - довольно потирал руки помощник пристава, который, как и большинство сотрудников наружной полиции неприязненно относился к сыскным. - А то хорошо устроился, вместо того, чтобы карманников ловить, от шулеров кормится.
Получить копию рапорта было не сложно, благо деньги на подобные расходы пока имелись.
Глава 8. ПОЛОТЁР ИЛИ ОГРАБЛЕННЫЙ
Говоря о том, что побывать в Москве и не отобедать у Тестова - это одно и то же, что приехать в Рим и не увидеть папу, Феодосиев не преувеличивал. "Большой Патрикеевский трактир", открытый Тестовым в конце 60-х годов заслуженно считался одной из достопримечательностей города. Здесь бывала вся Москва. Да и не только. Петербургская знать специально приезжала к Тестову, чтобы отведать ракового супа с расстегаями, ботвиньи с осетриной и сухим тертым балыком, гурьевской каши… Брату нынешнего императора, великому князю Владимиру Александровичу (первому гурману из гурманов) приписывали слова о том, что Москва известна на всю Россию благодаря Царь-пушке, Василию Блаженному и тестовскому поросенку с гречневой кашей.
Компания беговых заняла отдельный кабинет. Когда половой в белоснежной рубашке принял заказ и вышел, Колюбакин нетерпеливо поинтересовался:
- Узнали что-нибудь?
- Говорите, Алексей Васильевич, - поддержал вицепрезидента Приезжев. - Здесь только свои. Николая Константиновича мы посвятили в наши заботы.
Лавровскому такой подход к делу не понравился, поэтому особо откровенничать он не стал. Без лишних подробностей, сообщил, что многое устроено руками некого сотрудника полиции, а вот кто стоит за ним пока не ясно.
- Соответствующие письменные доказательства у нас имеются, - сказал Малинин. - Не сомневаюсь, что генерал-губернатор, ознакомившись с ними в воскресенье согласится, что все происходящее - гнусные происки против бегового общества.
- Где бумаги? - спросил старший член общества Николай Сергеевич Пейч, известный своей осторожностью. - Давайте я их, для надежности, в несгораемый шкаф спрячу.
- Нет, Николай Сергеевич, - возразил Лавровский. - В воскресенье привезу, а пока пусть у меня побудут.
- А у тебя, Аркаша, новости какие? - продолжал расспрашивать Колюбакин.
Ответить Иволгин не успел. Три половых внесли огромные подносы с закусками. Разговор перешел исключительно на гастрономические темы. И не только из-за посторонних. Янтарный донской балык, розовая печерская семга, белорыбица со свежими огурчиками, белужья парная икра с зеленым луком, дымящиеся жареные мозги, нарезанный, не толще бумаги, окорок и многое другое к обсуждению неприятных вещей не располагали. Как и бутылки "Смирновской", выглядывавшие из серебряных ведерок со льдом.
- Во многом американцы нас обогнали, - заметил Феодосиев. - Только не в этом.
- Да и Европе не сравниться, - поддержал Бутович. - Поверите ли, господа, в Париже я выхожу из ресторана всегда голодный, как солдат-новобранец.
Половые принесли селянку (каждому по его вкусу, кому рыбную, кому из почек) и расстегаи. Разговоры смолкли совсем. Возобновились они, только, когда настала очередь кофе и ликеров.
- Господа у меня неприятные новости, - нервно теребя шнурок монокля, сказал Иволгин. - Я был сегодня в охранном отделении. Мне показали письмо, после получения которого, на конюшне Александра Васильевича провели обыск. Только, ради бога, об этом ни кому не слова! Мы можем доставить большие неприятности достойному человеку.
- Это, Скандраков, что ли достойный? - хмыкнул Колюбакин.
- Александр Васильевич, - осуждающе покачал головой Приезжев.
- Молчу, Павлуша, молчу. Продолжай, Аркадий.
- Письмо, разумеется без подписи. Но по своеобразному написанию некоторых букв, я узнал руку. Это…
Он замялся, явно не решаясь произнести вслух фамилию.
- Чья рука?! - рявкнул Колюбакин. - Да не мнись ты, словно красна девица! Кто писал?!
- Дмитрий Дмитриевич Оболенский.
- Миташа?! - вырвалось у Бутовича. - Нет… Быть того не может!
- Миташа… Не может… - передразнил Колюбакин. - А кто нас два года назад опозорил перед всей Москвой?
…Эту историю все прекрасно помнили. Жеребец Полотёр, принадлежащий Оболенскому, во время розыгрыша приза Цесаревича показал лучшую резвость. Но был лишён приза. Судьи признали, что Полотёр сделал проскачку, так как наездник после сбоя жеребца (перехода с рыси на галоп) стал останавливать его не сразу, а только после десятого скачка. Оболенский и наездник утверждали обратное. Но, согласно устава бегового общества, решения судей обжалованию не подлежат.
Через неделю Дмитрий Дмитриевич записал Полотёра на приз под новой кличкой - Ограбленный. Публика смеялась. Администрация бегового общества от ярости скрежетала зубами, но ничего поделать не могла. Менять клички лошадей - законное право их владельцев…
- Но позвольте, в газете и его самого пропечатали, - возразил Бутович. - Я имею в виду упоминание о судебном процессе.
- Ну и что? - вступил в спор Феодосиев. - Весьма ловкий ход - отвести подозрения от себя. Кстати, я недавно в Петербурге встречался с князем. Мне показалось, что он слишком резок в суждениях и категоричен в оценках. Впрочем, первое впечатление часто бывает обманчивым.
Настроение у всех заметно испортилось. Ведь в неблаговидном поступке оказался замешен человек, которого большинство из присутствующих знало не первый год. Михаил Иванович Бутович был давним приятелем Оболенского. Приезжев - крестный его сына. Лавровский и Малинин всегда с удовольствием вспоминали совместную поездку в Париж.
- Михаил Иванович, помниться утром вы говорили о вызове, - раздался вдруг голос Иволгина - Думается…
- Аркадий, замолчи! - возмущенно прикрикнул Приезжев.
Не выдержал и Малинин:
- Говорить о виновности Оболенского преждевременно. А вдруг подчерк просто похож? Или его подделали преднамеренно?
- Именно это я и хотел сказать, - лёгкая улыбка, тронула губы Иволгина.
Бутович встал:
- Спасибо, Коля, за угощение. Но мне пора… А насчет вызова… Вот приедет он в Москву, посмотрю в глаза, тогда и решу, как быть… До свидания, господа!
Колюбакин, с сочувствием посмотрел ему вслед и пробасил: