Тем же вечером один за другим последовали еще два мощных толчка. Ближе к утру, когда облако пыли осело, Озирис доложил Митридату, что, кроме его резиденции и храма, в городе уцелели лишь несколько зданий и портовые сооружения. Водопровод сохранился только частично, в верхней своей части. Все остальное разрушено, жертвы исчислению не подлежат, поскольку разобрать завалы не предоставляется возможным.
В тот день многие подумали, что всесильный Митридат чем-то очень разгневал богов, и за это ужасная кара постигла Пантикапей.
Так полагали не только жители города, воины и жрецы. Так считал и самый любимый из сыновей Митридата Фарнак - наследник, в котором царь видел своего преемника.
Фарнаку было уже сорок лет, и тридцать из них он провел в седле.
Его, одного из немногих, Митридат искренне любил. В те редкие месяцы, когда отец и сын виделись, они проводили время в бесконечных походах по горам, совершенствуя военное искусство и охотясь на диких животных. Добычу доставляли во дворец, где устраивался пир. Мясо жарили на вертеле, используя дорогие специи. Это угощение могли испробовать только друзья Фарнака, такие же, как и он, зрелые воины, еще два наставника и, конечно же, сам Митридат. Женщин на пиры не допускали.
Эти застолья имели тайный смысл: Митридат считал, что именно от таких воинов зависит не только его будущее, но и завтрашний день всего Боспорского царства. Многие из соратников, которые вместе с повелителем долгое время глотали походную пыль, погибли от римских мечей и копий. Но даже они были для Митридата чужими. Довериться так, чтобы без опаски повернуться спиной, он мог только тем, кого знал с юных лет. Для этого царь и воспитывал группу молодых парней, искренне считая, что в дальнейшем под предводительством Фарнака они станут его опорой в самых тяжелых сражениях и пойдут за ним на завоевание новых земель.
Когда Пантикапей был разрушен землетрясением и торговля остановилась, а рыбаки добывали лишь то, чем могли прокормить свои семьи, горожанам приходилось отдавать последнее, чтобы заплатить подати, и они роптали все громче и громче. Сравнивая жизнь при римлянах и теперь, когда Митридат обложил всех неподъемным налогом, многие из них сожалели о прошлом. Царю же требовались деньги на армию. Несмотря на то что Митридат потерял много земель, его ненависть к римлянам была так велика, что он готов был снова и снова биться с заклятыми врагами. Кровопролитные войны продолжались, и войско Пантикапея, которым с благоволения отца командовал Фарнак, собиралось в очередной поход против Рима.
Фарнак знал многих правителей и полководцев, которые одним взмахом руки решали судьбы городов, а иной раз и огромных провинций. Сам же он постоянно оставался в тени отца. И вот теперь, когда долгожданный поход вот-вот должен был начаться, Фарнак считал его бессмысленным и не мог смириться с тем, что ему предстоит вести свое войско на верную смерть. Больше всего его пугала мысль о том, что он может оказаться в плену у римлян.
Озаботившись своим будущим, Фарнак предпринимал все, чтобы этот поход не состоялся. Проводя большую часть времени среди воинов, он старался посеять в их душах сомнение.
- У нас четыре тысячи солдат вместе с обозом, у римлян - сорок тысяч. У них больше колесниц и мощных стенобитных орудий. Гней Помпей взял все города, которые пожелал! - слышали они из уст царского сына.
Его доводы были убедительны:
- Воины Митридата всегда славились доблестью и бесстрашием, но все должно иметь смысл! Всякий героизм должен быть подкреплен тылом и деньгами. Долгое время мы сами были этим тылом и обеспечивали казну доходами. Но, после того как боги разрушили Пантикапей, тыла не стало. Не стало и денег: римляне нашли способ выкрасть тайную казну Митридата и лишили всех нас средств к существованию. Мы не готовы к войне. Это смерти подобно!
Слушая его, воины все больше задумывались, хотят ли они участвовать в неравной битве с римлянами.
Такие речи Фарнак вел в каждом лагере, и вскоре вести о крамоле дошли до царя.
Шпионы Митридата, на содержание которых он никогда не скупился, донесли Озирису о происходящем, и тот приказал взять под стражу Фарнака и его единомышленников.
Изменники были помещены в темницу и посажены на хлеб и воду. Однако и на это скудное пропитание они могли рассчитывать лишь после того, как раскроют планы тайного заговора.
Кто-то молчал, не желая предавать Фарнака, кто-то тянул время, рассказывая много и ни о чем. Молчал и сам Фарнак.
После долгих пыток повелитель таки решил казнить заговорщиков, но к нему пришел Менофан - лучший из тех, на кого он мог рассчитывать. Один из немногих, кто осмеливался говорить царю правду.
- Гнев твой понятен любому, кто пережил предательство, - осторожно, подбирая нужные слова, сказал старый воин. - Но прошу тебя, мой повелитель, отложи его в сторону и позволь восторжествовать здравому смыслу и правде.
- Чего ты добиваешься от меня, Менофан? Чтобы я не верил своим глазам? Я могу сомневаться в слухах и сплетнях, могу не верить тебе, но себя я не обману!
- И не нужно, Митридат, ты не слепец. Будь ты обделен богами - не одержал бы столько побед. С годами разум твой набрался силы, а опыт и мудрость должны подсказать тебе, что люди слабы.
Митридат Евпатор, как это часто случалось в последнее время, пришел в ярость:
- Слаб тот, кто покинул меня. Слабы те, кто славе победителей предпочли ярмо ослов, запряженных в римские повозки. Моя жена оказалась без должной воли, Фарнак тоже последовал ее примеру. И этот список я могу продолжать до рассвета. Вся моя жизнь - борьба со слабостями, не своими, а близких и родных мне людей!
- И все же, повелитель… - Менофан немного помолчал. - Позволь заметить, Митридат, нас осталось не так уж много, мы понесли большие потери. А римляне собрали против тебя огромные силы. У нас каждый воин на счету. Ты же собираешься казнить не просто сына и его друзей. Ты вынес приговор лучшим из лучших. Они стоят сотни воинов.
- Ты хочешь сказать, Менофан, что во всем виноват я?! - Митридат грозно посмотрел на своего соратника.
Но тот не впервые попадал в подобную ситуацию, оттого спокойно ответил:
- Сейчас нужно разобраться, кто истинно виновен в наших бедах. Ты говоришь, что вокруг предатели, а я скажу - нет. И Фарнак не из их числа, он всего лишь проявил слабость, не понимая, какой путь выбрать дальше.
- Но он испугался римлян, поддался их величию! - воскликнул Митридат. - Римский орел своими крыльями закрыл ему глаза и навел тень на его разум, а это недостойно царского имени! Для меня Фарнак был единственным, кому можно передать власть. И что я вижу? Труса, который боится воевать. Мой наследник стал подобен боязливой лягушке: еще не ударили по воде, а она уже нырнула.
- И все же, Митридат… В тебе говорят гнев и разочарование. Да, я не терял сына и жену, но и мое сердце разбито бедами, которые постигли нас. И все же…
- Что же ты замолчал? Говори!
- Поход на Рим требует не только провизии и большой армии, не только союзников и денег на их подкуп, но и присутствия собственного духа. Для нас с тобой этот поход будет последним, - Менофан замолчал, а потом еще увереннее продолжил: - Или мы победим и добудем славу как покорители Рима, или же погибнем и в памяти народов, познавших римский гнет, останемся освободителями. И то, и другое почетно. Но я бы предпочел первое. Сейчас у нас с тобой один враг - гнев. Именно это и нужно Помпею. И никакие лазутчики и шпионы не нанесут Митридату большего урона, чем его собственный гнев.
Царь внимательно слушал Менофана, как и всякий раз, когда тот перечил ему открыто.
- Для сената будет большой радостью, если римским полководцам не придется тянуть жребий, кому воевать против Митридата VI Евпатора в этот раз, - закончил он.
- До сих пор ни Сулла, ни Гней Помпей не жаловались на жребий. Они достойные противники. Война не дает полководцу потерять чувство опасности, она держит его в постоянном напряжении, и тогда победы становятся особенно ценными. Те же, кто в своих дворцах отдают предпочтение вину и женщинам, могут потерять все безвозвратно.
- Как обычно, ты прав, повелитель. Но… Я не о том, я о Фарнаке и его друзьях. Заблудшие овцы, возвращаясь в отару, не теряют в своей цене. Не их беда, что они оторвались от стада, то беда пастуха и его овчарок. Из всех твоих сыновей Фарнак - лучший!
Как ни пытался Митридат найти возражения, все больше склонялся на его сторону.
- Было бы мудро, мой повелитель, даровать им жизнь со словами надежды на преданность. Пусть они почувствуют царскую милость и останутся с нами. Твоя гвардия - это они, - заключил Менофан.
После того как Менофан покинул царские покои, Митридат еще долго размышлял о том, какое решение принять, и наконец вызвал к себе Озириса.
- Вели отпустить всех друзей Фарнака, а его самого доставь сюда.
За годы своей службы Озирис привык ничему не удивляться, и поручение хозяина исполнил в точности.
Не успел луч солнца достичь и середины зала, как свободный от оков Фарнак предстал перед царственным отцом.
- Оставьте нас, - приказал Митридат.
Стража тотчас покинула покои.
Царь продолжил:
- Сын мой, ты чуть было не преступил грань дозволенного…
Готовый ко всему, Фарнак молча слушал отца.
- Ты подверг сомнению мое право на принятие решений и правильность этих решений.
Фарнак стерпел и эти слова, прекрасно зная, насколько переменчивым может быть настроение отца.
- Я надеюсь, что туман из твоей головы выветрился вместе с утренней росой, которая была на стенах твоей темницы. Я по-прежнему рассчитываю на тебя, сын мой, в своей борьбе с ненавистными римлянами. Я дарую тебе и твоим друзьям жизнь в надежде, что вы достойно оцените мой благородный поступок.
Это было немыслимо. Фарнак хорошо знал своего отца, поэтому ожидал от встречи с ним только одного - узнать способ своей казни. Решение царя было выше его понимания.
- Иди, сын мой, и своими поступками докажи мне, что я в тебе не ошибся. Самый лучший способ сделать это - обнажить меч в бою. Ступай, тебя ждут друзья.
Так и не проронив ни слова в свое оправдание, Фарнак направился к двери, Митридат проводил его тяжелым взглядом.
К этому времени на дне маленькой амфоры оставалось лишь несколько капель масла. Рассмотреть их без помощи огня было уже невозможно…
Фарнак брел по разрушенному городу, наблюдая за людьми, которые лишились всего, что было дорого им в этой жизни: детей, имущества, родных и близких, друзей. Он смотрел на своих несчастных соотечественников, но размышлял о том, насколько искренен был сегодня отец. Таких речей из его уст не слышал никто и никогда. Чтобы Митридат простил изменника?! Фарнак подобного не помнил. Даже маленький Ксифар заплатил жизнью за порыв матери, которая пыталась его спасти. У Ксифара не было шансов выжить, в любом случае его ждала смерть - от римлян ли, или от рук родного отца. А вот ему, Фарнаку, вина которого несравнима с виной младшего брата, была дарована жизнь…
По мере продвижения к руинам городских ворот Фарнак все больше склонялся к мысли, что отец затеял какую-то игру. Поверить в искренность прощения Митридата он никак не мог. Запах гари, перемешанный с вонью разрушенной сточной канавы, напоминали ему, что царственный отец принес с собой проклятие не только для города, но и для всего царства. Как можно ему верить? И решение было принято.
Фарнак направился в лагерь, где стояли римские перебежчики - предатели Рима, которых и здесь, в Пантикапее, не стали своими. Люди, которым нечего было терять.
Слух о том, что царский сын находится в заточении, ходил в войсках, обрастая нелепыми подробностями его казни. То говорили, что царевича привязали за ноги к четверке диких лошадей, то что он, как и его брат Ксифар, погиб от отцовского меча. Каково же было удивление часового, который на вопрос: "Кто идет?" - получил ответ: "Фарнак, сын Митридата".
Несмотря на позднее время, Фарнак скомандовал сбор:
- Настал час, когда я должен сказать вам правду: Митридат слаб как никогда. Властелин, который был угрозой для всего мира, сейчас болезненный и безвольный старик.
В лагере повисла тишина.
- Да, это говорю вам я - его сын Фарнак. Говорю честно и без лукавства. Сейчас для римлян Пантикапей - самая легкая добыча. Они знают о гневе богов, который обрушился на наш город. Любой удар будет для нас смертельным. Я не хочу воевать с Римом. Своих целей можно достичь не только мечом. Сейчас нам лучше договориться с римлянами. Митридат - вот угроза благополучию и покою Пантикапея! Царь, который настолько разгневал Олимп, что свою кару боги направили на нас с вами, на наш город, человек, принесший с собой все проклятия мира, не достоин нашего благоговения!
В толпе послышались одобрительные возгласы. В знак согласия воины застучали копьями о мостовую, отбивая четкий ритм.
- Достоин ли он, проклятый всеми, править нами - доблестными воинами и некогда процветающим городом?
- Не-е-ет!!! - раздалось в ответ.
- Готовы ли мы избавить себя от жестокого властителя и восстановить справедливость, добро и порядок?
Фарнак уже не мог остановиться. Теперь, когда он почувствовал лояльность воинов, у него не осталось и тени сомнения в том, что правление Митридата продлится не дни, а часы.
В течение ночи все войска, расположенные вокруг города, перешли на сторону Фарнака. Флот тоже поддержал его.
Утром Митридат проснулся от дикого воинственного рева. Подойдя к окну, он увидел, что все близлежащие улочки и площадь перед дворцом заполнены воинами. К ним присоединились и простые горожане, сжимавшие в руках кто камень, кто древко от заступа.
- Мой господин, беда! - с криком ворвался в спальню своего повелителя Озирис.
- Я слышу этот гул. Кто их возглавил?
- Фарнак, мой господин! Ваш сын!
- Чего же они хотят?
- Лазутчики докладывают, что повстанцы требуют от вас отказаться от своего трона и передать его вашему сыну Фарнаку. Армия и флот - на его стороне. Жители Пантикапея перестали разбирать завалы, оставшиеся после землетрясения, и строят баррикады возле казарм вашей стражи.
Митридат медленно поднялся с ложа и велел подать ему меч и доспехи.
- Похоже, вчера я ошибся… Все-таки масло восстановиться не может…
Озирис не понял, что этим хотел сказать царь, но переспрашивать не стал.
- Что прикажете делать, мой господин? Ночная стража и гвардия остались верны вам. Нас около пятидесяти человек. Еще ваши дочери, слуги, евнухи.
- Восставшие хотят свежей крови? Они ее получат…
- Пускать свежую кровь мы еще не разучились!
Всем своим видом Озирис показывал, насколько предан господину в это тяжелое время.
- Я сам поговорю с ними. Надеюсь, ты будешь рядом.
Начальник стражи стоял не шелохнувшись, внемля каждому слову повелителя.
- Ты сказал, пятьдесят гвардейцев… А где же остальные?
Озирис потупил взор и со страхом выдавил:
- Они ушли в нижний город, мой господин. Ушли к римлянам, которых у нас называют перебежчиками.
- Предатели ушли к предателям… Вели подать коня! Нет смысла прятаться, я все же не лучник в засаде, я царь!
Верхом в сопровождении Озириса по узкой улочке царь спустился к мятежникам.
Неожиданное появление Митридата вызвало смятение в рядах восставших. Первым пришел в себя один из бывших гвардейцев. Как только повелитель поднял руку, чтобы держать слово перед воинами, тот сразил копьем его коня. Завалившийся на правый бок жеребец своим крупом прикрыл хозяина от нескольких выпущенных в него стрел. Рядом в судорогах корчился Озирис: дротик, брошенный умелой рукой, вонзился верному стражнику прямо в горло.
- Уходите к дочерям, - теряя последние силы, прохрипел Озирис.
Таким униженным Митридат себя еще никогда не чувствовал. В кровь разбивая руки о камни, царапаясь о колючие сорняки, он карабкался вверх по склону, стремясь быстрее укрыться за стенами своего дворца.
Гонцы, посланные к бесчинствующей толпе договориться, чтобы пропустили царских вельмож и их охрану, были убиты на месте. Посылать других парламентеров Митридат не стал. С верхней террасы дворца ему были хорошо видны группы ликующих воинов, уже провозгласивших своим царем Фарнака. Вместе с победными возгласами с площади доносились проклятия в его адрес и призывы к штурму.
"Вот и закончилась история моих побед", - подумал Митридат, созерцая у подножия дворца толпы своих бывших подданных.
У него за спиной стояла личная гвардия, но уже без командира.
- Вы были со мной до последнего часа - это поступок настоящих воинов, - обратился повелитель к гвардейцам. - Я приказываю: ступайте и не возвращайтесь сюда! Больше я не нуждаюсь в охране. За преданность вас вознаградят боги. Вы свободны!
Оставшиеся без присмотра стражи юные дочери царя Нисса и Митридатис, нарушив всякие правила, стремительно вбежали в покои отца. Они увидели, как Митридат, отвернув крышку в рукояти своего меча, собирался высыпать в кубок с вином темный порошок.
- Отец! - испуганно вскрикнула Митридатис. - Нет нам права оставаться в живых, если уходишь ты. Быть вместе с тобой - это большая честь. Это лучше, чем потерять ее, доставшись грязным изменникам. Пожалуйста, возьми и нас с собой!
Держась за руки, дрожа всем телом, дочери с мольбой и преданностью смотрели на отца.
- Девочки мои… - Митридат прижал их к себе. - Конечно, мы будем вместе…
Царь разделил смертельный яд на три части и, подав дочерям кубки, взял в руки свой бокал:
- Я с вами, мои милые!
Все трое одновременно выпили отравленное вино. Боль пронзила внутренности Митридата, но его тело, давно привыкшее к малым порциям яда, сопротивлялось и не хотело умирать. Взором, лишенным смысла, царь наблюдал за тем, как, корчась в судорогах, умирали его дети. Первой затихла Нисса. Спустя несколько мгновений ушла из жизни и Митридатис.
Ему почему-то вспомнился сын Ксифар. Смеющийся мальчик бежал по берегу пролива, протянув к отцу руки. А на другом берегу смеялась Стратоника…
- Мой повелитель!
Митридат был все еще жив, когда в зал ворвался Битоит - наемник из числа галлов. Увидев распростертые на полу тела, он тут же остановился. Опираясь на руку, царь попытался встать. Кровавая пена на его губах говорила о том, что он принял яд.
- Мой повелитель, - Битоит произнес это уже намного тише, понимая, что присутствует при трагической сцене, - я пришел за указаниями. Изменники взбираются по склону к дворцу. Они уже рядом. Нужно уходить.
Собрав последние силы, Митридат приподнялся и протянул наемнику свой меч:
- Твоя рука надежно сжимала меч во всех битвах, и я хочу, чтобы она не дрогнула и сейчас. Наемник, я воин, и хочу умереть от руки воина. Надеюсь, ты не откажешь мне в этой чести?
Меч прошел между ребрами, как раз там, где был край пекторали…
В следующее мгновение Битоит замер на месте. На его лице отразилось недоумение. Не успев осознать, что же с ним произошло, галл рухнул ничком. Из его спины торчала стрела. Острые ребра, выступавшие по граням бронзового наконечника, прорубили кольчугу, словно бы она была сделана из дерева. Эта стрела была скифской…