– А вот показания гражданки Ерохиной, где она сообщает, что видела, как у Вас изъяли бумажник, а потом обратила внимание, что в кафе "Домино" Вы достали точно такой же бумажник и рассчитывались за стол. Было такое?
Лещинский молчал, глядя поверх головы Мартынова, щека его дергалась нервным тиком.
– Да успокойтесь Вы, закурите.
Мартынов подвинул Лещинскому его портсигар.
Арестованный дрожащими руками достал папиросу и никак не мог зажечь спичку.
– Эх, – Мартынов встал, крутанул колесико зажигалки, сделанной из винтовочной гильзы, – эко скрутило-то Вас, Александр Германович, нервишки ни к черту, с таким здоровьем в наводчики не идут.
– Что со мной будет? – срывающимся голосом спросил Лещинский.
– Скажу честно. Дела Ваши не в шоколаде, а наоборот, в дерьме. У Вас два пути за дверями моего кабинета. Лет десять лагеря, но думаю, трибунал, как идейно-чуждому, отправит Вас в лагерь.
– А второй, – Лещинский глубока затянулся.
– А второй – жизнь, свобода и интересная работа.
Мартынов встал, подошел к сейфу, вынул листок бумаги, положил его перед Лещинским.
– Подпишите – будете жить, и неплохо.
Лещинский прочитал.
– Я должен стать провокатором.
– Господь с Вами. Провокаторы в Охранке работали, а Вы будете секретным сотрудником ВЧК.
– Я могу подумать?
– Три минуты. Ваша банда по Москве рыщет.
– Я подпишу.
– Мудрое решение, – Мартынов поднял трубку телефона, – Катя, принеси нам чайку послаще, да бутербродов побольше.
Он положил трубку, улыбнулся.
– Ну а теперь начнем разговор, благословясь.
Зачатьевский монастырь.
Бойцы Летучего отряда Московского уголовного розыска окружили Зачатьевский монастырь.
Командир отряда подошел к Тыльнеру:
– Все, товарищ Тыльнер, запечатали, лихо не проскочит, можете начинать.
– А ты зачем пулеметы приволок?
– Для перепугу, – засмеялся начальник отряда.
– Жаль, что у тебя гаубицы нет.
– Жаль, – серьезно ответил начальник, – с ней большой шорох можно было навести.
– Пошли, – повернулся Тыльнер к оперативникам, – наш выход, товарищи.
Шесть сотрудников направились к монастырю.
Вот и маленькая, но массивная дверь, обитая металлическими пластинами.
Тыльнер понял с земли здоровенный камень и начал стучать в дверь.
Никакого эффекта.
– Надо взламывать, – сказал он.
– Гриша, – засмеялся начальник Летучего отряда, – давай я ее гранатой разворочу.
– Говорил я уже, – засмеялся Тыльнер, – гаубицы тебе не хватает.
Оловянников подошел к двери, осмотрел ее внимательно, даже рукой поводил.
– Не нужно гранаты, я у твоего шофера цепь видел.
– Ну и что? – удивился начальник Летучего отряда.
– А мы цепь оденем на эту скобу и на крюк грузовика и выдернем дверь.
– Гений, Оловянников, стратегический ум, – хлопнул его по плечу начальник отряда.
– Просто я, граждане оперативники, мастеровой человек.
Пыхтя, подъехал грузовик.
Оловянников начал прилаживать цепь.
И вдруг дверь распахнулась.
На пороке стоял старичок в монашеской скуфейке на голове, в кортком армяке и обрезанных валенках.
Он с укором смотрел на направленные на него пистолетные стволы.
– Вы кто будете-то, добрые люди, – заикаясь спросил он.
– Милиция, – ответил Тыльнер.
– Это по-старому…
– По-старому полиция, дед, – ответил начальник отряда, – а ты кто будешь?
– Я сторож здешний.
– Почему так долго не открывал, оглох?
– Так пока дошел, ноги-то не те.
Тыльнер опустил наган и шагнул к двери.
– Кто сейчас живет здесь?
– Только я с котом. Жили здесь артисты. Женщина красивая и четверо молодых мужчин, но съехали.
– Давно?
– Вчерась.
– А куда уехали, Вы нам не подскажите? – Тыльнер изобразил самую очаровательную улыбку.
– Так домой в Саратов. У них артиста одного ограбили и ранили.
Тыльнер достал из кармана бумагу.
– Вот, доблестный страж, ордер на обыск. Читай.
– Да малограмотный я. Чего читать-то. Вы с наганами, значит, власть. Заходите обыскивайте, а я за свечами пойду, у нас ликтричества нет.
– Оловянников, – скомандовал Тыльнер, – проводи дед.
Повернулся к оперативниками:
– Все фонари керосиновые забирайте из машины, там тьма египетская.
– Гриша, – командир отряда положил руку на плечо Тыльнеру, – у меня переносной прожектор есть, работает от двух аккумуляторов от грузовиков "Руссо-Балт". Сооружение тяжелое, никому не даю, но тебе пожалуйста. Таскать его будут четыре бойца, они с ним постоянно работают.
– Век не забуду, – обрадовался Тыльнер, – Ермаков, бери нашу машину и гони в местный милицейский участок, привези надзирателя, который за монастырь в ответе.
Гостиница "Метрополь".
В ресторане "Метрополь" за столиком рядом с фонтаном сидели Елена Иратова, Юрий Саблин и Яков Блюмкин.
– Подумать надо, еще три года назад здесь заседал Совнарком. Люстры были в чехлах, бархат с диванов срезан, в фонтане кучи окурков, а сейчас ресторан европейского класса.
Саблин взял судак с соусом, осмотрел внимательно.
– Это же серебро, Яша.
– Конечно, вон видишь мэтр у эстрады стоит?
– Вижу.
– Великий человек Павел Петрович Самохин. Он всю эту красоту сберег, ну а бархат достали. Ты на витражи посмотри… Лучший ресторан Москвы.
Подошел официант, разлил по рюмкам водку мужчинам, вино даме.
Второй ловко расставил закуски.
Поклонились и исчезли.
– Старая школа, – восхитился Саблин, – мы с отцом в былые времена заходили сюда частенько. Слава Богу, жизнь налаживается.
Степенно подошел Павел Петрович.
Левую руку он держал за спиной.
Поклонился Саблину.
На нем китель с разворотами и двумя орденами сидел как влитой, улыбнулся, как старому другу, Блюмкину.
– Позвольте, дорогие, – здесь Павел Петрович запнулся, потом выдавил, – товарищи от всего нашего заведения преподнести цветы любимой актрисе Елене Сергеевне Истратовой.
Мэтр из-за спины, словно фокусник, извлек букет роз.
– Спасибо, – Лена одарила мэтра самой обольстительной улыбкой.
Павел Петрович еще раз поклонился.
– Приятного аппетита.
Тут же появился официант с вазой.
– Позвольте-с, цветы-с влагу-с любят.
– Вы видите, милая Лена, как Вас любят в Москве? – спросил Блюмкин.
– Неожиданно, – Лена развела руками.
– Но заслуженно, – Саблин понял бокал, – за Вас, за Ваш талант…
– И красоту, – добавил Блюмкин.
Выпили.
– Я слышал, – Блюмкин повернулся к Саблину, – у тебя намечается новоселье.
– ЧК знает все, – засмеялся Саблин, – получил ордер на квартиру на Молчановке, ну знаешь, дом со львами у дверей.
– Как же не знать.
– Одрер на мебель. В этой квартире когда-то жил писатель граф Толстой, у него была прекрасная мебель из карельской березы, в трех комнатах она осталась, ее приводят в порядок реставраторы. Там до меня жил революционный матрос, потом какой-то бандит…
– Я знаю, – перебил его Блюмкин, – его Жора Тыльнер брал, там перестрелка была.
– Вот-вот, – продолжал Саблин, – мои специалисты восстанавливают все, как было.
– А сколько всего комнат? – поинтересовалась Лена.
– Пять. И комната для прислуги рядом с кухней.
– Куда тебе столько? – удивился Блюмкин, – совсем обуржуазился?
– Гостиная, столовая, библиотека, мой кабинет, будуар жены.
– Так ты же холост.
– Пока, – Саблин улыбнулся Лене, протянул к ней свой бокал и они чокнулись.
Зачатьевский монастырь.
В келье на стенах колыхались тени в свете свечей.
Перед Тыльнером стоял участковый надзиратель в старой милицейской поношенной шинели.
Кубанку он держал в руках, вытирая ею пот со лба.
– Ну проверили Вы, Конев, у них документы, а дальше что?
– Так все бумаги были в порядке, товарищ субинспектор. Печати, подписи Саратовского исполкома, паспорта, вызов из Москвы, подписанный наркомом Луночарским, ордер временного заселения в монастырской гостинице, печать Моссовета.
Надзиратель снова проехал по лбу кубанкой.
– Да положите Вы шапку и садитесь, – сказал Тыльнер, – разве Вы не получали ориентировку Угрозыска о банде французов?
– Мне ее никто не показывал, и здесь я бывал дважды, со сторожем Самсоном разговаривал. Он говорил, что артисты живут тихо, подкидывают ему продукты из пайков. Продукты проверил, такие пайки выдают в профсоюзе РАБИС.
– Хорошо, Конев, идите в соседнюю комнату и напишите рапорт на мое имя.
Надзиратель ушел, а Тыльнер начал рассматривать мелочи, которые удалось собрать при обыске.
На столе лежали четыре жемчужины, пустой флакон от французских духов "Лоричан", окровавленные бинты, пустая обойма от маузера.
– Нашли, – в комнату-келью вошел Оловянников.
Он расстелил на полу рогожу.
– Заносите.
Оперативники начали складывать на нее пальто, подушки, пустые бумажники, брюки.
Тыльнер посвятил фонарем.
– Смотри-ка, Спирькины вещи, а шубы женские, по описанию те, что у Громовых похищены, похожи. Давайте…
Он не успел договорить, в коридоре раздался шума, вспыхнули фонари.
Тыльнер успел выхватить наган.
– Стоять! Руки вверх! Бросай оружие! ЧК!
– Вот тебе и на! – ахнул один из чекистов. – Товарищ Тыльнер.
– Именно, коллеги, Уголовный розыск, проводит обыск в этом помещении.
Вошел Мартынов.
– Не дела, Жора, от товарищей по оружию скрывать бандитское гнездо.
– Федор Яковлевич, я как только адрес узнал, немедленно Вам позвонил, Вас не было, я дал телефонограмму.
– Кто ее принял?
– Сейчас, – Тыльнер достал из кармана пиджака записную книжку, полистал страницы. – Коношин, он принял.
– Но у нас нет такого сотрудника. Ты ничего не перепутал?
– У нас все в журнале записано.
– Разберемся, – задумчиво сказал Мартынов. – Ну что нарыли?
– Вот, все носильные вещи с грабежей.
– Все цело?
– Да.
– Значит, или у них не было перекупщиков, или они грабили, чтобы мы поверили в новую банду.
– А деньги в поезде, а ценности с квартиры Громова.
– Ценности уходят сразу, а деньги есть деньги, они пока следов не оставляют. Забирай вещи, это твоя епархия, вызывай потерпевших. Больше ничего, кроме жемчужин, флакона и бинтов?
– Сторож сказал, что к раненому приезжал врач. Низкого роста, лицо бритое, пенсне, дорогая шуба, он его и забрал.
– Вот это уже кое-что. Работай, Гриша, а мы на Лубянку.
Редакция "Рабочей газеты".
У машбюро в редакции "Рабочей газеты" толпились сотрудники. Они вырывали друг у друга отпечатанные страницы.
Леонидов выглянул из своей комнаты, увидел людей у машбюро и довольно улыбнулся.
Редактор вычитывал полосу. В кабинете было нестерпимо жарко.
– Ну давай, Олег, давай, вся редакция гудит.
Главный взял текст, вслух прочитал заголовок: "Бриллианты для княжны". Любопытно.
Он начал читать. Читал он профессионально быстро.
Положил материал на стол.
– Здесь все верно?
– Да, – Леонидов закурил.
– Поздравляю. Это бомба.
Редактор взял лист бумаги, написал, протянул Леонидову:
– Получи повышенный гонорар, в бухгалтерии деньги есть, а моя премия иная.
Редактор встал, подошел к сейфу:
– Ордера получили. Что возьмешь?
– А чем порадуете?
– Ордер на галоши, на отрез шинельного сукна и на сапоги.
– Давайте сапоги, они лишними не бывают.
Редактор протянул Леонидову синюю бумажку.
– Владей. Я дам команду, чтобы пересняли из альбома фото княжны и дадим полосу. Дерзай.
Леонидов вышел.
Редактор полистал страницы. Закурил. Поднял трубку телефона.
– Девушка, коммутатор МЧК… МЧК? Соедините меня с товарищем Манцевым… Редактор "Рабочей газеты".
Кафе "Домино"
В кафе "Домино" было непривычно пусто.
Олег оглядел зал, увидел знакомых.
Подошел.
– А где все? Сергей, Таня…
– А ты не знаешь?
– Нет.
– Они куда-то укатили в спецвагоне с железнодорожным начальником любителем поэзии.
– Это здорово. Гриша Орловский не появлялся?
– Да вон он в углу за сценой сидит.
Художник-ювелир Гриша Орловский сидел один и грустно выпивал.
– Здравствуй, Олежек. Садись, у меня есть виски…
– Что?
– Виски. Одни клиент натурой рассчитался. Десять бутылок не пожалел.
Орловский достал из сумки, стоящей у стула, большую плоскую бутылку, налил Олегу.
– Бутылку прячу от стрелков, а то налетят, ничего своим не достанется.
Они выпили.
– Гриша, у меня к тебе дело.
– На сорок тысяч, – улыбнулся Гриша.
– Вроде того, мне нужна серебряная роза.
– Серебряная роза. Но у меня ее нет.
– А сделать можешь?
– Естественно, но нет серебра.
Олег достал из кармана портсигар, положил на стол.
– Ничего себе, – Гриша взвесил портсигар на ладони. – Вещь то какая красивая. Не жалко?
– Нет.
– Сделаю. Когда надо?
– Через четыре дня у Лены премьера.
– Здорово придумал. Сделаю. Послезавтра приезжай ком не, часика в три. Помнишь еще, где моя мастерская?
– Помню. Сколько я тебе буду должен?
– Ты что, Олег, это я тебе всю жизнь должен буду. Ты же меня в Кронштадте от расстрела спас. От Саблина и его ребят. Я как его здесь вижу, так ночь не сплю.
– Так не пойдет, Гриша. Труд должен быть оплачен.
– Ладно, если так, достань мне какие-нибудь ботинки. Видишь, у меня подошва проволокой перекручена.
– Нет ничего проще, – Леонидов достал из кармана синюю бумажку, – получи ордер на сапоги.
Квартира Леонидова.
За окном ночь крутила вокруг фонаря снежную крупу.
– Метель за окном, Нюша, – сказал Леонидов, – через десять дней Новый год.
В квартире уютно светила лампа под зеленым абажуром на столе, буржуйка раскалилась докрасна. Олег подошел к письменному столу, посмотрел на портрет Лены.
– Нюша, давай ее снимем, мы с тобой ей в друзья не годимся.
Леонидов потянулся к портрету.
В дверь громко постучали.
Олег взглянул на часы.
Десять минут двенадцатого.
Он открыл ящик письменного стола.
Вынул браунинг.
Передернул затвор, поставил на предохранитель.
Подошел к двери.
– Кто?
– Откройте, ЧК.
Леонидов открыл замок.
Сделал два шага назад.
Выдернул из кармана браунинг.
На пороге стоял Мартынов.
– Василий Николаевич, мы к нему в гости, а он нас со стволом встречает.
В квартиру вошел Манцев.
– За поздний визит простите. Пустите.
– Прошу.
– Мы не с пустыми руками, – Мартынов поставил на стол бутылку коньяка, положил сверток. – Здесь натуральный лимон и ветчина.
– Да, закуска знатная, – засмеялся Леонидов, – вы с работы. Значит голодные.
– Есть малость, – сознался Мартынов.
Леонидов достал из-за окна сковородку со свининой и солдатский котелок с жареной картошкой, поставил на буржуйку и начал сервировать стол.
Манцев сел рядом с Нюшей и почесал ее за ухом. Кошка доверчиво потерлась о его руку.
– Есть такая примета, – сказал Леонидов, – если коша доверяет человеку, значит он добрый.
– К сожалению, обо мне это знает только Ваша кошка, – печально ответил Манцев.
Он встал, прошелся по комнате.
Долго смотрел на потрет Иратовой.
Задержался у фото Леонидова в форме Союза Городов, с Георгиевским крестом на груди.
– Солдатский Георгий. Большая награда. Не боитесь держать это фото на всеобщем обозрении?
– Не боюсь, Василий Николаевич. Мне стыдиться нечего. Я журналист, жизнь свою прожил честно.
– Это мы знаем, Олег Алексеевич, – ответил Манцев.
– Прошу, – Леонидов рукой показал на накрытый стол.
Сели.
Выпили по первой.
– Олег Алексеевич, – Манцев из кармана кителя вынул статью Леонидова, – мы ее прочли. Спасибо Вам. Мы многое поняли об этой группе.
– Банде, – поправил Леонидов.
– Нет, дорогой друг, группе, я бы назвал ее контрреволюционной. Мы просим Вас воздержаться от публикации.
– Олег, – вмешался Мартынов, – мы вышли на них. Твоя статья может испортить все дело. Ты написал классно. И ты напечатаешь ее недели через две, мы посоветовались с руководством, тебе разрешили принять участие в разработке этой группы.
– Не может быть, – ахнул Леонидов.
– Может, – засмеялся Манцев, – нам нужна Ваша статья. Завтра приезжайте к нам, получите мандат и познакомитесь с интереснейшими документами. За это и выпьем.
Они чокнулись.
Премьера.
Сцена была залита светом.
Занавес поднимали.
Актеры выходили на поклон.
– Иратова! Браво! Бис!
Неслось из зала.
Лена одна вышла на поклон.
Двое командиров, затянутых ремнями, принесли и поставили у ее ног две корзины цветов.
Зал неистовствовал.
Леонидов вышел из зала и пошел к выходу за кулисы.
Постоял, переминаясь.
Поднялся по ступенькам.
Навстречу ему по узкому коридору шли Лена с цветами, звенящий шпорами Саблин и Блюмкин в новой форме ОГПУ.
– Я поздравляю тебя, Лена. Ты играла великолепно.
– Спасибо, Олег. Большое спасибо. Я рада, что тебе понравилось. Извини, мы спешим.
Саблин и Лена прошли.
Блюмкин задержался.
– Хорошая пара? – спросил он.
Леонидов молчал.
– А что же без цветов?
Леонидов вынул из кармана серебряную розу.
– Вот это да, – ахнул Блюмкин. – Ты, Олег, не сердись на меня. Ты знаешь, мне известно многое. Она не стоит тебя. Это говорит твой друг Яша Блюмкин. Поверь мне.
Леонидов молчал.
Блюмкин хлопнул его по плечу и пошел догонять красивую пару.
Серебряная роза лежала на ладони Олега, в тусклом свете настенных бра она лучилась голубоватым таинственным цветом.