- Нет. Это держится в строгом секрете… - Тоня прикинула в уме. - Я могу указать только общее направление. Он находится примерно метрах в четырехстах от входа, которым я вышла.
Дауме покачал головой:
- Четыреста метров!.. Впрочем, можно попробовать… Вы едва сидите, фрейлейн?!
- Я столько пережила за эти дни.
- Однако вы очень решительны.
Тоня взглянула в глаза Дауме и выдержала его чуть насмешливый взгляд.
- Да, решительна, - сухо ответила она, - и Штуммеру это было известно!
- У вас как будто остался должок, фрейлейн!
- Да, - твердо сказала она, - теперь, после всего, что произошло, когда один из моих друзей погиб, а другой схвачен и страдает, я принимаю предложение и буду выполнять свой долг так же, как и до сих пор.
- Да, да, - Дауме внимательно вслушивался в каждое произнесенное ею слово, - Штуммер был доволен вами. К сожалению, Коротков убит. Он хотел вас обоих объединить. Кстати, фрейлейн, вам что-нибудь известно об обстоятельствах гибели Короткова?
Вопрос был задан как бы вскользь, но Тоня сразу же ощутила, что ей подсунули мину с часовым взрывателем и если сразу же не нарушить контакты, то через несколько секунд адская машина взорвется.
- Коротков сам посылал меня по одному адресу.
- По какому?
- На Малую Арнаутскую… Во фруктовую лавочку…
- Дальше!.. Дальше!.. - Во взгляде Дауме светился откровенный интерес. - И к кому же вы там обращались?
- Я должна была передать хозяину лавочки, что Коротков его будет ждать на другой день в шесть часов вечера.
- Где?
- В сквере на Соборной площади.
- И они встречались?
- Не знаю!
- Когда это было?
- С неделю назад.
- А точнее?
- В позапрошлый вторник.
- Сегодня четверг, - прикинул Дауме, - значит, десять дней назад. А убит Коротков в воскресенье… Спасибо! Многое проясняется… Вам есть куда пойти, фрейлейн?
- Да. Я мечтаю добраться до моего милого жесткого дивана. - С усталой улыбкой Тоня поднялась.
Они помолчали.
Дауме отпустил ее домой, не назначая точного срока свидания. Очевидно, у него были свои заботы, и пока для Тони в его планах не было места.
Глава шестая
С высоты Приморского бульвара Тоня долго вглядывалась в порт, черневший у ее ног. Вот у дальних причалов стоят большие корабли, по трапам снуют какие-то люди. Два крана загружают трюмы ящиками. Но какие названия у этих транспортов, что в ящиках, отсюда не разглядишь и не догадаешься. Нет, надо поскорее поступить на работу, буквально не теряя ни одного дня.
Газеты молчат о событиях на фронте, но сколько тыловых частей и штабов отступило в город!.. Как жаль, что нет Леона… Что случилось, когда он остался один? Может быть, он в тюрьме?.. Дауме, конечно, знает их историю, и интерес к судьбе румынского офицера с ее стороны не мог ему показаться неестественным. И все же лучше обойтись без информации из этого отравленного источника.
Она уже два дня жила у себя дома. Как все-таки приятно чувствовать себя окруженной привычными с детства вещами! Неужели же наступит день, когда снова соберется вместе семья? Отец!.. Жив ли он? А Катя? Кто знает, как сложилась ее судьба. Вот будет освобождена Одесса, но вернется ли она домой?..
Какой теплый этот мартовский день! И какой-то добрый. Нет, сегодня ей обязательно повезет. Должно. Сейчас она сбежит вниз по ступенькам Потемкинской лестницы и там, внизу, свернет направо… Паспорт при ней, в кармане пальто.
Смелее, Тоня!..
Когда она шла длинным сумрачным коридором к дальней двери с окошечком, куда направил ее дежурный, снова возникло теперь уже ставшее привычным напряженное ожидание того, что может произойти.
Это тревожное чувство, размытое, до конца не осознанное, его нельзя выразить словами, но в то же время оно липкое, какое-то низменное, оскорбительное. Иди, Тоня, иди. Не бойся. Это же всего-навсего отдел кадров порта!
Вот окошечко, оно прикрыто грязноватой дощечкой из фанеры, исчерченной разноцветными карандашами.
Тоня осторожно постучала согнутым пальцем. Дощечку отодвинули не сразу. Сидевший в комнате по ту сторону двери о чем-то весело говорил по телефону, но о чем, понять было трудно, да Тоня и не прислушивалась.
Наконец голос замолк, и дощечка медленно отползла в сторону. Теперь Тоня увидела человека, который мог решить ее судьбу. Он уже немолод, ему далеко за пятьдесят, но темно-синий морской китель его молодит, лицо его гладко выбрито, и он казался бы совсем симпатичным, если бы не выпуклые блестящие глаза, в которых застыло выражение неприятной цепкости.
- Тебе чего? - спросил человек, не отпуская края дощечки; очевидно, он сразу понял, что разговор будет коротким.
- Мне нужна работа, - проговорила Тоня.
- Грузчиком пойдешь? - спросил тот с издевкой.
- А что, разве нет другой?
- Нет! А девушек вообще не принимаем! - И дощечка наглухо захлопнулась, отрезав Тоню от огромного дымного порта.
Какая же она дура! Дура!.. Дура!.. Геня говорил ей, что следует обратиться за помощью к Бирюкову… Что же теперь делать? Сама все испортила. Идти к Дауме? Он, конечно, поможет, но, наверно, сразу же накинет петлю потуже той, от которой едва избавилась.
Что же теперь сообщать Савицкому? Сунулась в порт - и не пустили!.. Нет, второй такой самоуверенной дуры на свете нет. Надо искать выход! Самой, ни к кому не обращаясь.
Она стояла у входа в отдел кадров, на верхней ступеньке каменной лестницы. День уже не казался ослепительно счастливым. Люди и машины, как тени, скользили мимо, и она их не видела. Сосредоточенная на одной мысли, она не двигалась с места. Она должна! Ее не могут не принять на работу!..
По ступенькам лестницы медленно поднимался суховатый человек в морском кителе. У него было недоброе морщинистое лицо, и поджатые губы словно застыли в высокомерной усмешке. Если бы Тоня знала, кто этот человек, то, завидев его издали, постаралась бы не попадаться ему на глаза. Во всяком случае, не обратилась бы к нему за помощью.
Но она увидела его впервые и сразу определила, что он наверняка обладает в порту административной властью. Новый, тщательно отутюженный китель, хорошо начищенные ботинки, уверенная поступь человека, сознающего свое высокое общественное положение.
- Господин! - робко проговорила Тоня, когда моряк уже потянул на себя входную дверь.
Морщинистое лицо обернулось. Тоне показалось, что сероватые глаза словно чуть улыбнулись. Он задержал в руке дверную скобу.
- Что тебе, девушка?
- Вы, наверное, здесь начальник? - проговорила Тоня.
Неподдельное отчаяние, прозвучавшее в ее голосе, могло растопить и глыбу льда.
- В некоторой степени. А что случилось?
- У меня все погибли, господин начальник! И отец и мать… Я хочу работать. Мне надо работать!.. Помогите мне, господин начальник!
- Но почему именно в порту? Разве нет других мест? Иди на Дерибасовскую. Поступишь в какой-нибудь магазин продавщицей. Хорошенькие девушки везде нужны.
- Нет!.. Нет!.. Мой отец был моряком. Где и когда он погиб, я даже не знаю!.. Он был моряком на сухогрузе, господин начальник.
- Сколько же тебе лет?
- Двадцать один!
- Ты умеешь печатать на машинке?
- К сожалению, нет…
- Может быть, ты знаешь бухгалтерию?.. Ну, простым счетоводом ты можешь быть?
- Я этого никогда не изучала, - тихо проговорила Тоня, чувствуя, как рушатся последние надежды.
Моряк пожал плечами:
- Ну ладно, иди за мной. - И он быстро направился в противоположный конец коридора, к уже знакомой неприветливой двери.
Подойдя, он не стал стучать в окошко, а просто сильным ударом ладони откинул фанерную заслонку внутрь комнаты.
- Сколько раз я тебе говорил, Серегин, что надо сделать настоящую дверцу!
- Простите, Петр Петрович, - послышался знакомый голос. - Никак не соберусь.
- Вот что, Серегин, эту вот девушку, что стоит в коридоре, оформи уборщицей или посыльной.
- В управление?
- Куда хочешь. С завтрашнего дня. - Он повернулся к Тоне: - А про меня все тут говорят - изверг! - И, не простившись, направился к лестнице, которую Тоня заметила в начале коридора.
Через полчаса у нее в кармане уже лежал заветный документ - пропуск в порт. Посыльная. Самая лучшая должность! Весь порт - поле ее деятельности. Всюду ее появление вполне естественно. "Иван Иванович, вас требует к себе начальник!", "Сергей Сергеевич, вам пакет!"
Перед комендантским часом она оставила в "почтовом ящике", которым служило дупло дерева невдалеке от Ланжерона, сообщение для радистки, назначив ей свидание на Приморском бульваре у Пушки через пять дней в шесть часов вечера.
Она договорилась с Егоровым, что как только он наберется сил, то присоединится к ней, поступив в порт. Для этого ему придется постричься наголо, сбрить свои усики, которые, кстати, ему совсем не идут, и заменить документы.
Первые дни она просто ходила по порту, по причалам, вживаясь в новую обстановку. И действительно, стоя у парапета Приморского бульвара, с птичьего полета нельзя представить себе и десятой доли того, что можно рассмотреть вблизи. Сразу начинаешь понимать, в какую сторону дуют ветры войны.
Удивительно было то, что в порту почти не осталось румын. Как рассказала секретарша Петра Петровича Корабельникова, в помощь которой Серегин и определил протеже своего весьма строгого начальника, немцы в течение нескольких дней убрали из управления всех румынских специалистов и заменили их своими. А что касается Корабельникова, то в отношении него действовали совершенно иные нормы. Он остался в Одессе, прятался где-то, пока советские войска еще находились в городе, а как только власть взяли гитлеровцы, сразу же предложил свои услуги. В далеком прошлом, говорят, он был врангелевским офицером, но не отправился в эмиграцию, а остался, явился с повинной и был амнистирован, так как больших провинностей за ним не числилось. И вот этот затаенный враг дождался своего часа.
Сменялись начальники порта, а он оказывался незаменимым и при румынах, и при немцах.
Сначала грузчики еще терпели его жестокость, но когда он избил одного из них на причале за то, что тот уронил в воду мешок с мукой, ненависть к нему стала стойкой. Но тогда, как рассказывала секретарша, он был еще начальником хлебных складов. Вскоре после этого кто-то покушался на его жизнь. В виде поощрения его возвели в ранг заместителя начальника порта.
- Чудеса! - сказала Мария Семеновна, когда выслушала Тонину историю.
Это была пожилая женщина, уже бабушка. Дочь с детьми эвакуировалась, а Мария Семеновна как раз в эти дни тяжело заболела, и пришлось остаться.
Появление Тони ее насторожило - уж не готовит ли начальник замену? Но бесхитростный, открытый характер девушки ее подкупил, и постепенно они подружились.
О Петре Петровиче у нее было собственное мнение, отличное от установившегося.
- Он не добрый, - говорила она, - но и не сделает подлости. Нет, нет, на это он не способен. Где-то в глубине души он совсем другой. Поверьте, уж я-то в людях разбираюсь. Но он словно все время чего-то ждет.
- Как - ждет?.. Волнуется?
- Нет, все гораздо сложнее, Тонечка! Сколько раз я замечала, что, как только появляется незнакомый человек, Петр Петрович пристально следит за ним, изучает.
- Значит, любит новых людей.
- Нет, этого тоже сказать нельзя… Он быстро теряет к ним интерес… Что за натура такая, не пойму!..
Работы у Тони оказалось много. Корабельников управлял всем складским хозяйством, писал много распоряжений. К вечеру первого дня у Тони, как говорится, "гудели ноги". Она побывала на четырех самых отдаленных причалах, разыскивая всяких мелких начальников, которым и вручала под расписку запечатанные пакеты, и во многих других местах.
Да, первое же ее сообщение через линию фронта порадует Савицкого. В порту разгрузилась немецкая пехотная дивизия, прибывшая из Франции; двадцать одна самоходка и шестьдесят четыре орудия. Штаб дивизии на машинах отбыл на вокзал. Ночью в Варну выйдет корабль "Христина", груженный пшеницей и машинами; на верхней палубе - около трехсот раненых. В порту большое скопление самых разных грузов, в том числе подбитые танки, - их Тоня насчитала семьдесят шесть, искалеченные орудия, требующие капитального ремонта. Жаль, не сумела сосчитать солдат прибывшей дивизии. Разгрузка шла третий день, и многие части уже покинули порт. Впрочем, счет, конечно, мог быть только примерным. И все же он необходим.
Работа есть работа, и Тоня постоянно находила свои маршруты, стараясь сохранять силы и в то же время держать под наблюдением территорию порта.
Несколько раз лицом к лицу сталкивалась с Бирюковым. Он отводил глаза и торопливо проходил мимо. Что ж, конспирация прежде всего!
Когда на второй день вечером, измотанная непрерывной беготней, вернулась домой, на диване в столовой ее дожидался нежданный гость.
- Леон! - воскликнула Тоня. - Ты?!
Он встал и протянул к ней руки:
- Здравствуй, дорогая домнишуара!
Глава седьмая
Она сразу же заметила, что он прихрамывает, но пытается это скрыть. С его лица еще не сошла больничная бледность. Да, ночь на берегу всем обошлась дорого.
А все же, как здорово, что он жив! Пришел и сидит на своем любимом месте, на краю дивана, облокотившись о валик.
- Это чудо! - сказал Леон, рассматривая Тоню. - Ты цела и невредима!
- Цела и невредима, - улыбнулась она. - А ты, кажется, переусердствовал?
- Нет. Это шальная пуля… Правда, она мне помогла.
- Но зачем ты вышел из госпиталя? Тебе еще надо лечиться…
- Вышел? - Леон вздохнул. - Не вышел, а сбежал!..
- Сбежал? Тебя преследуют?
- Все обошлось. Фон Зонтаг далек от мысли, что я причастен к исчезновению Фолькенеца… Кстати, и твоего тоже… Объясни, почему ты дома?
- А почему ты сюда пришел, если считается, что я исчезла?
- Это мне сказал оберштурмфюрер Дауме, которого назначили вместо Штуммера. Он приходил ко мне в госпиталь.
- Значит, он тебя давно не навещал?
- Как тебе известно, он один из самых моих близких друзей. Я обожаю его так же, как Штуммера.
- Твоя ирония неуместна. Уже три дня, как я знакома с Дауме.
С лица Петреску сползла улыбка.
- Ты, конечно, пришла к нему не с пустыми руками?
- Ты угадал. Я оказала гестапо еще одну важную услугу.
- Какую?..
- Я сообщила, где находится полковник Фолькенец.
- Ты с ума сошла!
- Возможно. Но к тому, что Фолькенец находится в катакомбах, Дауме отнесся со всей серьезностью.
- Но ведь он наверняка сможет это проверить.
- Не думаю. Во всяком случае, если проверка начнется, я об этом узнаю. Следы Фолькенеца так заметены, что тот, кто начнет их разыскивать, неизбежно попадет в поле зрения моих друзей. - Она расставила на столе чашки и пошла на кухню, чтобы разжечь в плите огонь. - Леон, принеси кофе! Коробка в буфете.
Несколько минут покоя, пусть обманчивого. Какое это счастье, когда на плите закипает чайник, а в воздухе пряный аромат крепкого кофе! И никуда не надо спешить. Блаженное состояние!..
- Почему же ты все-таки сбежал? - спросила Тоня, когда они пили кофе. - Ты в отпуске?
Он некоторое время задумчиво помешивал ложкой кофе.
- Удивительно! - сказал он, тряхнув головой. - Прошло всего несколько месяцев, как за этим же столом я умолял тебя уехать… Мне казалось, что в этом твое единственное спасение.
- Что-то случилось, Леон?
- Да, случилось!.. Советские войска вышли на берег Южного Буга. Это значит, что они на пороге Николаева. А за ним очередь и нашего прекрасного города.
- А ты не спросил, где я сейчас работаю.
- Где?
- В порту, дорогой Леон!.. Может быть, тебя посадить на корабль?
Он усмехнулся:
- Нет, нет уж! За это время я стал другим. - Он встал, обошел вокруг стола и положил руки ей на плечи. - Поклянись, - сказал он с неожиданной суровостью, - что ты сообщишь о том, что я тебе сейчас доверю, через линию фронта.
- Леон!..
- Это крайне важно!.. Речь идет о судьбе Одессы… Город в опасности. Его хотят разрушить!
- Разрушить? Каким способом?
- Не знаю. Очевидно, будут взрывать. Дауме намекнул на это. Но он еще более скользкий, чем Штуммер. Ничего конкретного я так и не смог у него выудить.
Она поднялась.
- Так что же, это слухи или реальная угроза? Что я должна сообщить?
- Ты все сводишь к элементарной арифметике… Я не могу тебе положить сейчас на стол планы Дауме. Если хочешь, нам еще надо потрудиться… Но я убежден, что порт - один из тех важных объектов, который не может быть ими не внесен в список…
- Ты прав, Леон, - сказала Тоня. - Я буду следить за всем, что делается в порту.
- Где твой друг, который тебя увел с берега?
- В катакомбах.
- Надеюсь, он здоров?
- Его тоже немного царапнуло.
Леон выпил остывший кофе.
- Ну, мне надо спешить.
- Когда ты появишься?
- Нашей армии приказано защищать Бессарабию. Штаб выехал из Одессы. Но здесь склады, а в Бухаресте крайне заинтересованы, чтобы они не достались немцам. Сегодня я выеду в штаб, чтобы получить благословение Манулеску. А дня через три вернусь с командой солдат… Склады большие, а кораблей мало, так что времени у меня будет предостаточно…
Он ушел, и Тоня увидела в окно, как он, уверенно шагая, переходил улицу. "Неужели же его решение твердо? - думала она, провожая его взглядом. - Тогда он еще поможет".
Она решила при первой же возможности осмотреть самые дальние участки порта - нет ли где-нибудь склада со взрывчаткой. Где он находится, можно понять по усиленной охране.
Но на другой день у нее не было ни секунды свободной. В порт непрерывно въезжали вереницы машин. Грузчики уже не успевали, им на помощь посылали солдат. Удивительно, как буквально в одну ночь все изменилось! Если еще вчера жизнь порта подчинялась определенному регламенту, то сегодня на огромной территории - вокруг причалов и складов, у железнодорожных путей, куда прибывали эшелоны без всякого расписания, - закручивался со все большей силой человеческий круговорот.
Солдаты тащили орудия, которые увязали колесами в железном хламе, разбросанном на дорогах, санитарные машины, пытаясь пробиться к транспортам, гудели надрываясь, но никто не уступал им дороги. Немецкие офицеры ссорились, доказывая свое право приказывать. На рейде появилось много новых кораблей. Они ждали своей очереди.
Это были первые отливные волны еще не объявленного отступления. В городских газетах истинное положение на фронте тщательно маскировалось искусно составленными военными реляциями, полными оптимизма. Жизнь на Дерибасовской, казалось, течет спокойно, и нет никаких признаков нарастающей тревоги немцев.