А порт, как зеркало, отображал все, что происходило на фронте. Да, Петреску был прав. Очевидно, удар на Южном Буге нанесен с такой силой, что у гитлеровского командования нет надежды удержать Одессу. А значит, опасность для нее действительно реальна и приближается с каждым днем.
Надо действовать! Но как?.. Конечно, через радистку, она сможет вызвать Егорова. Но он еще слишком слаб, для того чтобы таскать вверх по сходням мешки с зерном и накрепко забитые ящики с адресами, написанными густой черной краской. Федор Михайлович сейчас может помогать только советами. Дьяченко?! Где его разыщешь? Возможно, его уже и нет в городе. Леон?.. Конечно, он может сделать многое, но ей нужен человек, который будет в порту если не рядом, то, во всяком случае, невдалеке от нее, обладающий влиянием и связями среди грузчиков.
Как же это она забыла, что такой человек существует! Его и искать не надо - Бирюков! Он, наверно, сам ждет не дождется, когда обратятся к нему за помощью.
В этот день все пакеты Корабельникова доставлялись молниеносно. Когда он был ей не нужен, Бирюков встречался часто, а теперь, как назло, пути его были неисповедимы!
Наконец Тоня заметила его плотную спину в синей робе; он с группой грузчиков помогал немецким солдатам вытаскивать из кювета грузовик.
Проходя по обочине, Тоня незаметно ткнула его пальцем в бок. Он что-то кричал в это время, подбадривая грузчиков.
Пришлось подождать минут десять, когда наконец обоюдными усилиями машину вытащили на дорогу и, набирая скорость, она помчалась к одному из дальних причалов.
Бирюков неторопливо закурил и, пройдя мимо Тони, стал по другую сторону разрушенной стены.
- Здорово!
- Здорово! - отозвалась Тоня. - Бирюков, я тебя целый день ищу. Немцы хотят перед уходом взорвать Одессу.
- Знаю. Уже готовятся.
- А ты откуда знаешь?
Он показал в сторону железнодорожных путей, исчезающих за поворотом берега.
- Там бараки. Их отсюда не видно. В этих бараках уже неделю живут русские пленные.
- Зачем их пригнали?
- Рыть шурфы. Видела, наверно, на семнадцатом и двадцать втором причалах вчера работали?
- Разве не по ремонту?
- Какой ремонт! Роют ямы глубиной в два с половиной метра, шириной сантиметров семьдесят. Как раз туда поместится килограммов двести взрывчатки.
- А ты уверен?
- У нас есть такие спецы, их не проведешь.
Он закурил, подержал в коротких сильных пальцах коробок спичек, потом засунул его в карман.
- Слушай-ка, Тоня, нужны ночные пропуска. Штуки три. Режим с каждым днем все строже. У некоторых моих ребят пропуска отобрали, а у нас дело горит.
- Постараюсь. Но это трудно.
- Сам знаю - трудно. Но это приказ руководства. А легких дел сейчас, сама знаешь, не бывает.
- Постараюсь, - сказала Тоня.
- Когда встретимся?
- Завтра в десять, на этом же месте.
- Давно мне девушки свидания не назначают, - улыбнулся Бирюков.
В той спокойной уверенности, с которой он держался, Тоня, казалось, черпала силу. Только недавно она считала себя почти одинокой в этом огромном море человеческих страстей, а оказывается, рядом с ней действуют товарищи по борьбе.
Тоня вернулась в управление порта и до конца дня помогала секретарше: то варила шефу кофе, то регистрировала документы.
Корабельников только к вечеру вышел из кабинета и направился к начальнику порта Петри, кабинет которого был этажом выше.
Секретарша, сидя за машинкой, перепечатывала какой-то длинный список, а Тоня продолжала сортировать бумаги - это были накладные, циркуляры, распоряжения… Некоторые она проглядывала - ничего значительного: только расширялось число городов, из которых зондеркоманды направляли сюда демонтированное оборудование заводов и украденные музейные экспонаты.
Тишина. Дверь в кабинет приоткрыта, и если секретарша отлучится, то дело одной минуты войти в кабинет, быстро открыть средний ящик письменного стола и из голубой папки вынуть несколько пропусков. Это только бланки, печати на них ставятся в канцелярии Петри, но умелая рука Тюллера наверняка поспорит с подлинным оттиском. О том, что Корабельников держит в своем столе аусвайсы для тех случаев, когда необходимо срочно предоставить право движения по ночному порту кому-нибудь из служащих, она узнала случайно. В одном из складов лопнула водопроводная труба, нужно было немедленно вызвать слесаря, и секретарша при Тоне оформила ему пропуск. Тогда-то она и увидела голубую папку и заметила, куда ее прячут.
А может быть, взять пачку документов и войти в кабинет для того, чтобы положить их на стол? Это вполне естественно. Уже несколько раз она так поступала.
Нет! Из-за нескольких пропусков она не имеет права рисковать. Сегодня утром первая сводка о положении в порту - уже в штабе армии. Савицкий наверняка помянет ее добрым словом.
Бирюков поймет, что ее осторожность не сродни трусости. Есть дела, в которых она не только не должна, но и не имеет права принимать участие. А где взять пропуска, она скажет.
Глава восьмая
На другое утро она убедилась, что Бирюков сказал правду. Небольшие группы военнопленных под присмотром конвоиров копали шурфы во многих местах порта.
На первый взгляд ямы возникали в самом хаотическом беспорядке, образуя нечто вроде созвездий, в одном месте пять, в другом - семь, на самом же деле военнопленными руководили специалисты-подрывники. Лейтенанта Крайнца, который ими командовал, Тоня уже знала, по какому-то делу он приходил к Корабельникову.
Ровно в десять она подошла к развалинам склада, сгоревшего еще в начале войны. Через минуту появился Бирюков. Он был чем-то подавлен и угрюмо прислонился к стене так, чтобы его не было видно со стороны дороги.
- Плохие вести, Тоня: умер Федор Михайлович!
Она стояла молча, не в силах двинуться с места, забыв обо всем, что ее сюда привело. Неужели же она никогда больше не услышит чуть хрипловатого, но такого задушевного голоса!
- Это точно? - спросила она, понимая, что вопрос ее нелеп.
- Да, из катакомб ко мне приходил связной. Теперь я буду во главе группы.
- Бирюков! - сказала она. - Я убила того, кто его ранил…
Он с сомнением оглядел ее с ног до головы, как бы примеривая, способна ли она на это. Очевидно, решил, что не способна, ничего не сказал.
- Ну как? Удалось что нибудь сделать? - проговорил он.
- Аусвайсы у Корабельникова есть. Несколько штук лежит в его столе в голубой папке…
- Достать можешь?
- Опасно.
- Ну, а когда уходит секретарша?
- Часов в семь.
- Ты же можешь остаться после нее?
- Могу.
- Ну так вот! Выжди, когда этого типа куда-нибудь вызовут или он сам уйдет…
- Все равно опасно. Мне не разрешено входить в его кабинет без вызова.
- Так дело не пойдет, - рассердился Бирюков. - Тебе что, нужно персональное приглашение, напечатанное в типографии с золотым обрезом?
- Не могу. Не могу рисковать! Ты пойми, у меня свое задание. Помогать буду, не отказываюсь!
Девчонка, которая многим ему обязана, выступает как равная партнерша! Но она смотрела на него с такой непонятно откуда взявшейся силой внутреннего упорства, что он невольно опустил глаза.
- Ладно, - проговорил он, - достанем сами… Так, значит, секретарша в семь уже смывается?
- Иногда задерживается минут на десять.
- На сколько примерно времени Корабельников покидает свой кабинет?
- По-разному. Иногда минут на десять, а иногда на час, если, например, идет на причалы.
- Где он хранит папку?
- В среднем ящике стола… Но на бланках нет печати, - добавила она.
- А где их ставят?
- В приемной Петри, адъютант.
- Черт побери, как все запутывается! - На его широких скулах напряглись желваки.
- Может быть, поможет Тюллер, - подсказала Тоня.
- Возможно!.. Так вот, где окно приемной Корабельникова, я знаю. Давай договоримся о сигналах. Когда уйдет секретарша, ты откроешь форточку. Когда выйдет Корабельников, ты ее закроешь - и сразу же убирайся!
- Но он часто приказывает его дожидаться…
- Тогда уж тебе придется разыграть пострадавшую. Другого выхода нет.
- Ну, а если он быстро вернется?
- Уж не знаю. Все зависит от того, как он себя поведет.
- Он может закричать, и тогда услышат в коридоре.
- Все не так-то просто! Сначала он выйдет в приемную, а там будет его дожидаться посетитель с важным делом… Поговорив с ним, он войдет в кабинет. Посетитель - за ним и тут же ткнет ему в бок револьвер. Тут уже не до криков!
- Но ведь в любом случае кабинет будет заперт. Уходя вечером даже на несколько минут, он никогда не оставляет его открытым.
- Какой замок?
- Французский.
- Ну, так оттянуть одну половинку двери, поддеть язычок ломиком - секундное дело.
- А если он не уйдет и будет сидеть и час, и два? До позднего вечера?
- Тогда все переносится на завтра. Считай, обо всем договорились - выполнять все, как надо!
Тоня отошла на несколько шагов, потом обернулась;
- Только помни: для твоих ребят - мы с тобой не знакомы.
- Это ясно, - сумрачно улыбнулся Бирюков.
Тоня привыкла не задавать лишних вопросов, но из самой заинтересованности Бирюкова, готового пойти на крайний шаг, больше, чем из слов, поняла, что пропуска нужны для какой-то важной операции.
Возможно, Бирюков и посвятил бы ее в свои планы, но она сама опустила заслонку между ними.
У нее ведь много своих забот. Днем на рейде появился военный корабль, к нему на катере направился сам начальник порта, прихватив с собой офицеров. Наверняка в Одессу прибыл какой-то важный инспектор.
Вот бы его и поприветствовать бомбежкой!
В первые дни она требовала в своих донесениях усилить налеты авиации. Позавчера, на рассвете, три самолета бомбили порт. Когда Тоня проснулась от тяжких разрывов, ею овладело чувство радости - наконец-то! Призывы услышаны - значит, ее усилия не пропадают даром.
А утром в порту при виде глубоких воронок у причалов и разрушенных кирпичных складов возникло иное, сложное и противоречивое чувство. Враг все же уходит - нужны ли такие разрушения? Однако именно сегодня налет на рейд был бы весьма кстати. Но сводка для Савицкого будет положена в "почтовый ящик" для радистки только на следующее утро. А корабль не задержится и к рассвету уже исчезнет за горизонтом.
За один сегодняшний день у Тони накопилось столько наблюдений, что, пожалуй, радистке придется выходить на связь два раза в сутки.
Во-первых, срочное донесение о том, что гитлеровцы готовят взрыв в порту; во-вторых, в порт начинают прибывать с фронта потрепанные части эсэсовской дивизии; в-третьих, в семнадцать часов в открытое море вышел транспорт с солдатами, трюм его наполнен зерном.
К шести часам вечера она уже разнесла все пакеты и заняла свое привычное место за маленьким столиком в углу приемной - сюда она переложила документы, чтобы зарегистрировать в большой амбарной книге.
Корабельников и не требовал такого тщательного делопроизводства, но, заметив услужливую педантичность девушки, счел нужным отметить это поощрительной улыбкой.
В семь тридцать, когда за окном начало смеркаться, Корабельников вызвал к себе Марию-Семеновну. Разговор, очевидно, был очень важным, потому что оба говорили, понизив голос до шепота, так что, если бы Тоня не прислушивалась, можно было бы подумать, что за дверью полная тишина.
Через две минуты Мария Семеновна вышла и, сдерживая волнение, начала собирать вещи.
Нагнувшись над своей амбарной книгой, Тоня терпеливо вписывала в графу краткое содержание очередной бумаги. Полная сосредоточенность, ни одного взгляда ни на дверь, ни в сторону Марии Семеновны.
Наконец Мария Семеновна поднялась и направилась к двери. И в это мгновение Тоня подняла глаза, а Мария Семеновна обернулась.
Дуэль взглядов! "Что произошло?" - настойчиво спрашивали глаза Тони. "Могу ли я доверить тебе эту тайну?" - мучительное колебание выражали глаза Марии Семеновны.
Наконец одна из них победила. Тоня!..
Мария Семеновна быстро подошла к ее столу и нагнулась.
- Оставлен Николаев, - прошептала она. - Но это тайна! Смотри никому! Расстреляют!
- Что же делать? - также шепотом спросила Тоня.
- Пришла пора каждому подумать о себе!.. - Мария Семеновна постояла еще несколько мгновений, пальцы теребили сумку, выдавая охватившее ее смятение.
- Вам чем-нибудь помочь? - тихо спросила Тоня.
Мария Семеновна улыбнулась, пожала плечами и вышла. Тоня подошла к окну - Мария Семеновна быстро направлялась к выходу из порта. "Странно, - подумала Тоня, - она так тщательно собиралась, словно решила никогда не возвращаться". Потом поднялась на цыпочки и распахнула настежь форточку.
В комнату ворвался свежий ветер. За окном темнели груды проржавевшего металла. Обрушившиеся стропила сгоревших еще в начале войны складов, брошенные орудийные стволы, броня подбитых танков, сваленные в кучу шестерни и коленчатые валы, похожие на изломанные руки, - все это казалось огромным мрачным кладбищем. У причалов замерли корабли. Там мелькали огни и двигались тени. "Что же будет?.. Что происходит? - тревожно думала Тоня. - О чем они говорили? Что он ей сказал? И почему так тихо в его кабинете?"
Едва только она присела за свой стол, как в приемную вышел Корабельников. В нем словно что-то сломилось, плечи были опущены, руки как-то безвольно висели вдоль тела. Увидев Тоню, он удивленно приостановился на пороге:
- Ты еще здесь? Что делаешь?
- Много работы, Петр Петрович, - привстала Тоня.
Он мельком взглянул на записи в амбарной книге.
- Пустым занимаешься делом!.. - Постоял в трудном раздумье, тяжко вздохнул. - Посиди. Схожу к начальству.
И все же не забыл выпустить язычок замка и прихлопнуть дверь.
"А что, если я уйду?" - подумала Тоня, понимая, что, как только она сейчас закроет форточку, возникнет цепь событий, которые она уже не сможет контролировать.
Нет, если она уйдет, это будет равносильно провалу. Корабельников наверняка обвинит ее в сговоре. "Терпи, Тонька", - сказала она себе и захлопнула форточку.
Она приготовилась ждать, но не прошло и двух минут, как послышались в коридоре быстрые шаги нескольких человек, кто-то, очевидно, остался для наблюдения, а в приемную вошли трое: Бирюков и двое незнакомых парней.
- Быстро! Быстро!.. - скомандовал Бирюков.
Один из парней выхватил из-за пазухи ломик и вогнал его между дверьми. Раздался треск, и дверь отскочила.
- Действуй! - строго крикнул Бирюков второму парню, с черными усиками.
Тот быстро связал Тоню и воткнул ей в рот кляп. Она не знала, сколько прошло времени. От волнения все, что происходило вокруг, теряло очертания, как бы растворялось в тумане.
Очнулась оттого, что ее кто-то сильно тряс за плечи, потом выплыло чье-то лицо. Сначала она не могла понять, чье оно, и вдруг разом, словно ее ударило током, сознание включилось, и она поняла, что лежит на полу, а над ней испуганное лицо Корабельникова.
- Жива?
- Жива, - прошептала Тоня.
- Подняться можешь?
Он помог Тоне подняться, ввел ее в кабинет, положил на диван, а сам присел рядом.
Полуприкрыв глаза, Тоня наблюдала за ним, стараясь понять, удалось ли Бирюкову, завладеть аусвайсами.
- Ты их знаешь? - вдруг спросил Корабельников.
Тоня молчала.
Он поднялся, подошел к занавешенному окну, постоял и вернулся назад.
- Какие дураки! - сказал он досадливо. - Столько дел натворили, а с завтрашнего дня форма пропусков меняется… - Он вынул платок и приложил его ко лбу Тони. - Компресс поможет…
Тоня тихо застонала, выигрывая время и стараясь понять, что он предпримет.
Он смочил платок холодной водой из графина и снова приложил ей ко лбу.
- Слушай, Тоня, - он впервые назвал ее по имени, - ты сейчас пойдешь домой, но ни одному человеку не проговоришься о том, что здесь произошло… Открой глаза!
Она открыла.
- Сядь.
Сделав усилие, она присела и, пораженная, на несколько мгновений забыла о том, что и ее голову не пощадили. Только сейчас она рассмотрела, что у Корабельникова окровавлены скулы, почти начисто оторван ворот рубашки, а пиджак лопнул на спине. Видимо, ему досталось крепко.
- Петр Петрович! - сказала она. - Надо заявить!..
Он поднял кулак и потряс им перед ее лицом:
- Я тебе заявлю!.. Молчи!.. И никому ни слова… Даже Марии Семеновне! Понятно?..
- Понятно.
- А если проговоришься, знай - это будет твоим концом… Иди!.. Ну, иди, говорю!.. Завтра на работу не опаздывай.
Тоня шла темной дорогой к выходу из порта, потрясенная неожиданным открытием: Корабельников не хочет предавать напавших на него. Почему?.. Кто он?.. На что он намекал? Неужели он подозревает, что она связана с подпольем?
Сейчас так был бы необходим Федор Михайлович с его добрым и острым умом…
Глава девятая
Молчание Дауме не означало, что он бездействует. Трижды он посылал своих агентов в катакомбы. Двое исчезли, а третий, особенно хорошо подготовленный, сумел выдать себя за парашютиста, направляющегося для связи штаба Третьего Украинского фронта с катакомбами.
Он разговаривал с командиром партизанского соединения и даже сумел добыть документ, в котором указан состав отряда и количество оружия. Однако при внимательном изучении в гестапо пришли к заключению, что к парашютисту отнеслись с недоверием и сводка составлена с целью дезинформации. Так или иначе, но агент подтвердил, что из случайных, подслушанных разговоров можно сделать вывод, что Фолькенец все же находится в катакомбах. Но как его оттуда вызволить? Он пытался связаться с теми, кто был переодет в красноармейскую форму и находился в катакомбах, но это не удалось.
К Тоне Дауме потерял всякий интерес: как агент она кончилась в момент бегства из катакомб. Конечно, она принесла важные сведения, но зато себя саморазоблачила. О том, что она поступила в порт и бегает с причала на причал, разнося пакеты, он знал и удивлялся тому, что ее так долго не ликвидируют люди из катакомб. А ведь у них связь с портом налажена.
С каждым днем напряжение в Одессе нарастает. Слухи просачиваются сквозь, казалось бы, самые надежные заслоны. На Дерибасовской закрываются рестораны и магазины. Поездами, через Кишинев на Бухарест и дальше, спешат уехать те, кто только недавно, казалось, уже надежно держал в своих руках бразды правления. А в то же время тысячи горожан целыми семьями уходят в катакомбы, присоединяясь к партизанам.
На совещании у начальника гестапо Гесслера Дауме получил серьезный выговор за бездействие. Необходимо срочно блокировать катакомбы, завалить шахты, через которые поступает воздух, взорвать выходы! Пусть все, кто там находится, погибнут.
А как же быть с Фолькенецем? На этот вопрос Дауме получил недвусмысленный ответ. Гесслер пробурчал, что, конечно, его волнует судьба полковника, но обстоятельства требуют принятия чрезвычайных мер.
Так в одну минуту была решена "проблема" Фолькенеца. Дауме со спокойной совестью принялся за подготовку операции.