Юноша попытался вскочить, но вновь оказался на спине. А лесной будто и не шевельнулся.
Тут только, глядя на спорящих, Санира осознал, что Варами и мужчина схожи. Нет, не тем сходством, которое объединяет людей одного селения. Одни и те же черты, выражения лиц, жесты, будто отражающиеся друг в друге. Они были похожи, как…
Стало понятно, почему Варами ведёт себя с этим лесным столь уверенно. Конечно! Это её брат!
Взгляд Саниры упал на жердь, оставшуюся после того, как отец унёс тюк с мясом. Вывернувшись ужом, юноша схватил её и попытался нанести удар сбоку, по ногам мужчины.
Непонятно как, но жердь оказалась у лесного. Он перехватил её двумя руками и навис над Санирой, будто собирался проткнуть его насквозь, как рыбёшку. Замер, злобно сверкая глазами.
Варами испуганно закричала и повисла на его плечах. Тот даже не покачнулся. А жердь всё так же целилась юноше в живот.
Девушка продолжала кричать, однако теперь испуг в её голосе исчез. Кричала она сердито, яростно. Казалось, ещё немного, и она начнёт колотить лесного своими кулачками.
Санира же будто примёрз к земле. Его взгляд завороженно следил за жердью. Юноша вдруг ярко представил себе, как конец этой длинной палки входит в его живот, протыкает кожу, пробивает мышцы, погружается во внутренности и выходит сзади, весь мокрый от крови…
Дикарь отбросил жердь. Указывая пальцем на Варами и глядя Санире прямо в глаза, что-то рыкнул. Громко, резко, страшно. Покачал в отрицательном жесте рукой. Потом схватил в охапку девушку, подобрал её копьё и решительно зашагал прочь.
У самого края поляны, перед тем как скрыться в чаще, лесной забрал и своё прислонённое к дереву копьё. Это дало Варами одно мгновение, чтобы оглянуться на Саниру. В глазах её не было испуга, только решимость и злость.
Юноша, всё ещё лежащий на земле, бессильно уронил голову на оставшуюся с осени траву.
Страх и страсть, нацеленная в живот жердь и сладостный поцелуй, грозный рык прямо в лицо и трепещущее тонкое девичье тело в руках – противоречивые мысли, путаясь, метались в голове Саниры. Сердце стучало, частое дыхание мешало думать, пальцы мелко дрожали. В глаз, по которому пришёлся удар лесного, будто сыпанули пригоршню песка…
4
Дом Падании
Странник Десуна был вызывающе молод и, наверное, именно в силу свой молодости – груб. Закатное солнце освещало его лицо алым светом, и в глазах сверкали непреклонность и раздражение.
– Меня этот мусор не интересует! – сказал он, едва взглянув на принесённые Ленари чаши, кремнёвые заготовки и медный самородок.
Санира тревожно глянул на бабушку.
– Дело не в цене, – продолжал Десуна тем же непререкаемым тоном, – бесполезно торговаться. Просто мне всё это не нужно.
И отвернулся.
Мадара пожал плечами и показал глазами: пошли от сюда!
– Но странник! – вскрикнула Ленари.
Разочарование отразилось на её лице, как небо отражается в спокойной воде. Увидев, что во дворе Падани никого нет, Ленари решила было, что ей повезло и она успела к Десуне первой, но теперь… На её лице одно за другим сменялись выражения гнева, обиды, растерянности и бессилия.
Купец нетерпеливо дёрнул головой. Взгляд у него был раздражённый. Так смотрит человек, которого из-за каких-то глупостей оторвали от важного дела.
Падани, приютившая торговца в своём доме, смущённо улыбалась. Ей было неудобно. К Десуне шли горожане, а он гнал их прочь. Было это как-то не по-людски.
Рядом сидел её сын Шурима, скручивавший для изготовления верёвок надёрганные женщинами волокна растений. Работа требовала силы и сосредоточенности, чтобы не допустить разрывов, и молодой мужчина изо всех сил старался не отвлекаться, но даже он со смущением поглядывал на торговца.
Ленари, всё ещё готовая к спору, мотнула головой.
– Идём ко всем? – спросила она резко.
Мадара и Санира переглянулись, потоптались, надеясь, что всё это было лишь представлением, чтобы сбить цену, что вот сейчас наконец разбойник начнёт торговаться, но Десуна смотрел в другую сторону. Губы его были плотно сжаты.
Ленари и её спутники вышли на улицу и медленно, очень медленно двинулись в сторону городских ворот. Они всё ждали оклика, но его так и не последовало. Собственно, Десуна сразу же куда-то исчез, Падани принялась перебирать горох, а Шурима вернулся к своей работе.
Конечно, к возлюбленному Такипи нужно было идти с Такипи. Не станет же Десуна грубить девушке, с которой гуляет! И сходу отвергать предлагаемый ею мен не станет. Вот только сестра, узнав, с кем предстоит торговаться, наотрез отказалась сопровождать бабушку. Мадара начал было настаивать, Такипи разрыдалась, и Ленари махнула рукой. У Саниры такая покладистость вызывала только злость. Речь ведь идёт о выживании дома! Вот-вот начнётся голод, и нужно использовать любые способы, даже не совсем красивые, чтобы обменять имеющиеся товары на хлеб!
И всё же, сестры с ними не было…
– Надо сходить за Такипи! – буркнул Санира, не скрывая злости. – Нечего изображать из себя нежную деву из песни!
– Прекрати! – отрезал Мадара, почему-то вставший на сторону дочери сразу же, едва та заплакала.
– Хватит, Санира! – раздражённо отозвалась Ленари.
Юноша зашипел, не в силах простить домашним такую глупость. Ленари зло посмотрела на него, отвела было взгляд, но тут же снова повернула голову. В её глазах что-то мелькнуло.
Санира сжался. А вдруг бабушка уже знает о Варами? Всякий раз, когда Ленари смотрела на Саниру, его сердце обрывалось от испуга.
Багровый синяк вокруг глаза юноша объяснил веткой в Лесу, но бабушка вряд ли ему поверила. Собственно, и сам Санира не поверил бы. Он ни разу не видел, чтобы ветка на самом деле оставила на лице человека синяк. Царапины, ссадины, даже разрывы кожи – возможно, но кровоподтёк, да ещё именно вокруг глаза, да ещё такой округлой формы!
Было стыдно…
Ах, как не вовремя появился этот синяк! Не будь его, Санира не спустил бы Такипи её капризы!
У городских ворот творилось нечто невиданное. Горожане выстроились вдоль рва и разложили у ног вещи, принесённые на обмен – одно и то же с небольшими вариациями в качестве, размерах и цвете. Вдоль этой живой линии ходили купцы Текуры, приценивались, торговались, ругались, размахивали руками, плевались. Время от времени совершались сделки, и тогда странники выволакивали откуда-то мешок с пшеницей. Стоял неимоверный шум. Все говорили одновременно. Толпа волновалась. Царила неразбериха.
Ленари уже приходила сюда чуть раньше, днём, уже пыталась обменять посуду и полотно на хлеб, уже поняла, что единственное, что ещё можно сбыть купцам, – это медь. Самородок, однако, унесли с собой Мадара и Санира, и пришлось ждать, пока они вернутся.
К старухе сразу же подскочил один из купцов и вежливо, но напористо пристроил её с краю линии торговавших горожан.
– Ну и ну! – с раздражением скрипела Ленари. – Что же это такое! Где это видано, чтобы человек и купец разговаривали не на равных, а… – Она закашлялась.
Будто этого мало, откуда-то из толпы вынырнул стражник и прямиком направился к Ленари. Он сказал ей что-то; старуха с изумлением его переспросила.
Воин повторил:
– Завтра один мужчина дома – на восстановление городских ворот, а потом – на каменоломню, забрать кремень.
– Это неслыханно! – вскрикнула бабушка.
Мадара и Санира переглянулись. Как это понимать? Что это вообще значит?
Стражник не уходил. Наверное, ожидал согласия.
– Никого не получишь! – закричала Ленари. – Иди отсюда! – И добавила себе под нос: – Даже Наистарейшая не может мне приказать, а уж какой-то мужчина тем более!
– Не какой-то, – тут же отозвался воин. – Это решение Га-ролы.
Старуха побагровела от негодования.
– Гарола? А мне что до него? Хотите людей для общественных работ – идите к Субеди, пусть созывает совет!
Стражник сопел и смотрел в сторону. Для него подобные приказы тоже были в новинку. Как себя вести, как настаивать, что делать, когда их вот так вот, сходу, отказываются исполнять, он не знал. Да и никто не знал.
Ленари повернулась к воину спиной, пригнулась к земле и принялась перебирать свой товар.
– Ты что, не понимаешь? – стражник заговорил сухим тоном. – Гарола получил полномочия войны!
– Вот пусть войной и командует! – отозвалась старуха.
Ей хотелось дать этому наглому мужчине настоящий отпор, выместить на нём всю обиду от неудачи с Десуной, скандалить, кричать, рвать на себе волосы, швырять в нахала мусором, призывать кару богинь, но она как могла сдерживалась.
– Не только твой дом должен выделить мужчин для работ, – нервно оглядываясь, бормотал стражник. – Все должны. К чему разговоры!
Что-то необычное, смутное расправляло в этот момент свои непомерно длинные крылья. Осторожное, оно до поры только пробовало когти, острый клюв, всеохватывающий взгляд. Со стороны казалось, что ничего не происходит, всего лишь ругаются стражник и старуха, но шаги этого нечто, грузные, тяжёлые, сотрясали землю, пугая небеса и заставляя замирать весь мир.
– И многих ты уже обошёл? – ехидно спросила Ленари и снова сильно закашлялась.
– Какая разница! – пробурчал стражник, понимая, что старуха его не слышит.
Из-за его спины вынырнула женщина Текуры – воинственная, решительная, суровая, как бог-Змей. Совершенно не церемонясь, не пытаясь объясниться, она оттёрла стражника в сторону. Будто просто переставила его, как ненужный кувшин.
Мужчина не возмутился. Наверное, был слишком смущён отказом Ленари, чтобы обратить внимание на грубость какой-то торговки.
– Та-а-ак, – протянула женщина Текуры. – Что у тебя?
Теперь пришел черёд растеряться бабушке. Неуверенным жестом она указала на разложенные на земле товары.
– Очень хорошо, – сухо ответила купчиха. – Кремни и посуда. Хорошее качество, красивая выделка, всё новое. Вижу, и не надо мне это рассказывать. Взять, однако, не могу.
– Может, Текура?.. – оторопев, спросила Ленари.
– Текура занят. Но и его упрашивать бесполезно. У нас нет места ни для камней, ни для глиняных изделий. – Торговка подобрала с земли самородок и быстро повертела его в руках. – За это могу предложить хлеба. Отличная полба. Выращена на всходе. Медь, конечно, никудышная, однако я дам, не волнуйся, я дам тебе за неё мешок пшеницы!
Мадара и Санира переглянулись. Ленари едва не задохнулась от возмущения.
– Ты хотела сказать, три раза по тринадцать мешков пшеницы! – прошипела она.
Стражник, всё ещё стоявший рядом, тихо рассмеялся и, качая головой, пошёл прочь.
5
Городской ров
Раздался звук, далёкий, отрывистый, непонятный. Мало кто в галдящей толпе обратил на него внимание.
Ленари, Мадара и Санира тоже его не услышали. Они как раз разговаривали с кем-то из ещё одной, третьей, группы купцов. Бабушке уже сказали, что Гарола хочет выторговать у той шайки всю их пшеницу для Города, и странники перестали давать на обмен хлеб.
Ни одного из предводителей разбойников нигде видно не было. Наверное, поняли, что ничего ценного им уже не предложат, и ушли. Их подручные суетились, оттаскивая добро в лагерь. Каждый из них был готов поговорить, но никто не был готов проводить обмен. Во всяком случае, не был готов проводить обмен по цене, которую Ленари считала хоть сколько-нибудь приемлемой.
Звук повторился, а затем снова, а потом стал раздаваться раз за разом в медленном тревожном ритме, и многие головы наконец поднялись, чтобы посмотреть, что же происходит.
Вокруг уже царили сумерки – то время, когда ещё довольно светло, но вечер безошибочно угадывается. Небо потеряло свою яркость, склоны холмов посерели, поля и Лес погрузились в тень. И лишь у дальнего края земли ещё багровело солнце.
Далёкий звук раздавался всё так же пугающе мерно. Теперь многие его услышали и безуспешно обшаривали взглядом окрестности, пытаясь понять, откуда он доносится. Говор торгующей толпы постепенно затихал.
Что-то блеснуло на центральной площади. Она располагалась выше по холму, и в обычное время её со стороны рва было бы невозможно разглядеть, но сейчас все постройки сгорели, и обзор ничто не загораживало.
Одна за другой стали подниматься руки, чтобы указать на белую фигуру у края площади. Судя по наряду, это была женщина, неподвижная, высокая, худая. Под порывами ветра её одежды трепетали. Будто в угрозе всему миру, фигура стояла с широко разведёнными руками и, казалось, пристально смотрела на толпу…
Звук резко ускорился, застучав быстро, как сердце, и стало понятно, что это удары бубна, беспокойные, зловещие.
Вдруг от ног женщины, обвивая её наискосок всё новыми и новыми витками, устремилась вверх яркая лента пламени. Казалось, сияющий змей в молниеносном броске впился ей в горло.
Тут же наступила тишина. И в этой тишине огонь охватил всю фигуру. От неё повалил густой чёрный дым.
Люди, онемев от ужаса, замерли на месте. Удары множества сердец бешено отсчитывали время, но никто не находил в себе сил ни отвести глаз от страшного зрелища, ни даже пошевелиться.
6
Городской ров
Из толпы раздался пронзительный вопль, ни на что не похожий, ужасающий, леденящий кровь. И тут же кто-то всхлипнул, кто-то истошно завизжал.
Санира, не думая ни о чём, повинуясь порыву, бросился через ров, пролетел мимо остатков ворот и понёсся по Городу. Он был единственной движущейся на улицах фигурой. Он мчался мимо остолбеневших горожан, поскальзывался в лужах, наталкивался на груды мусора, перескакивал, срезая дорогу, через брёвна. Его босые ноги, совсем заледеневшие, ничего не чувствующие, отбрасывали в стороны мелкие камешки и брызги грязи. Длинные волосы развевались, ветер бил прямо в лицо.
Лишь возле цитадели впереди и позади показались бегущие в том же направлении одиночки, как правило, такие же, как Санира, юнцы, движимые болезненной смесью любопытства и ужаса.
Приблизившись к центральной площади, юноша невольно замедлил бег. Женщина, охваченная пламенем, была теперь совсем близко, и неодолимый страх толкал Саниру обратно, прочь от жуткого зрелища. Он вновь и вновь касался ладонями макушки, бормотал слова песен, но легче не становилось. Наоборот, всё сильнее хотелось развернуться и броситься назад.
Пылающая фигура застыла на краю оврага, неподвижная, безмолвная, сияющая на фоне столба чёрного дыма, поднимавшегося от неё. Рядом уже вертел головой один из стражников – похоже, тот, что охранял сложенное на санях имущество. Несколько горожан, живших по соседству, тоже были там. К ним бежали Гарола и Нотаба.
Вчера на Саниру напали именно здесь, около оврага. Что это за место такое?! Почему оно вдруг начало притягивать к себе столько зла?! Ведь не может же быть простой случайностью, когда два совершенно необъяснимых события происходят одно за другим у одной и той же лощины!
А ещё юноша думал о том, что слишком уж неподвижно стояла охваченная огнём женщина…
Санира продолжал бежать, пусть теперь и не так быстро. Его обогнало несколько человек, мчавшихся позади…
Это была не женщина.
На краю оврага кто-то воткнул в землю длинный шест. Ничего особенного, обычный шест. Такие есть в каждом доме. К его верхушке привязали полотняную шапку с двумя большими дырами, которые издалека казались глазами. Чуть ниже на крепком верёвочном узле держалась поперечная палка с развешанными на ней церемониальными одеждами Субеди. Теми самыми, в которых брёл по улицам охваченного огнём Города неизвестный человек. Теми, в которых убегал от Саниры грабитель. На белом полотне отчётливо краснела крупная волнистая линия, нарисованная смесью глины и охры, – змея. Змеёй же, обвивая наряд несколькими витками, взбиралась вверх пропитанная дёгтем верёвка. Её верхний конец был закреплён на шапке, нижний терялся в брошенной у шеста небольшой куче хвороста.
Всё это было охвачено огнём. Языки пламени на ветру трепетали, и даже вблизи казалось, что это корчится от боли настоящая женщина. Белая ткань на глазах чернела, прогорая, но рисунок змеи оставался виден. Ввысь устремлялись клубы плотного дыма.
Санира замер в нескольких шагах от пылающей фигуры. Огонь, казалось, тянулся прямо к нему.
Возле юноши остановилось ещё несколько запыхавшихся человек. Почти сразу за ними появилась Цукеги. Она тяжело дышала и вытирала пот со лба, но взгляд её был, как всегда, цепким.
– Ну и что это такое? – тихо спросил Гарола, заметив жрицу. – Церемониальный наряд Субеди?
– Да, – откликнулась женщина. – Тот, что пропал из общественного дома.
Старший стражник покачал головой, поджимая губы.
– А символы бога-Змея зачем? – спросил он ещё тише.
Цукеги дёрнула плечом.
– А что за шапка?
– Моя, – ответила женщина. – Лежала там же, в общественном доме. Вместе с остальными церемониальными вещами.
Гарола повернул голову, сверля взглядом жрицу бога-Змея.
Цукеги спокойно кивнула:
– Да, моя.
– Дожили… – прошипел стражник. – Теперь нам и общественный дом нужно охранять?
– Украсть оттуда – значит украсть у богинь… – развела руками жрица.
Гарола неразборчиво выругался и присел на корточки. Не торопясь, принялся разглядывать землю вокруг костра. Потом подхватил какую-то палку и приподнял ею край горящего наряда Наистарейшей. Стало видно, что ткань изнутри измазана дёгтем.
– Одежды влажные, ещё не просохли как следует после ливня, – буркнул он, разглядывая изнанку наряда. – Потому и дыма столько. Ткань выжимали от воды, дёготь пошёл полосами.
Вождь Города встал и задумчиво обвёл собравшихся взглядом. Потом повернулся к Нотабе:
– Расспроси соседей, не видели ли они, кто принёс на площадь хворост.
Тот кивнул и опрометью бросился к ближайшим домам.
– Ну, хорошо, – старший стражник проводил его взглядом, замер на мгновение, размышляя, а потом резко повернулся к Цукеги. – Зачем всё это? Что это значит?
Жрица снова покачала головой.
Гарола, низко пригибаясь, обошёл вокруг пылающей фигуры по кругу. Потом ещё раз, взяв на несколько шагов дальше. Спрыгнул в овраг, и его голова замелькала над поверхностью земли, то прячась, то вновь выныривая.
В немногочисленной толпе, собравшейся вокруг, стали переглядываться. Никто, однако, не нарушил тревожного молчания. Слышался лишь треск огня.
Вдруг нижняя часть наряда, прогоревшая в нескольких местах, с шумом рухнула в костёр. Взметнулись слепящие искры. Верёвка провисла и закачалась. Охваченная огнём шапка перекосилась, и на мгновение показалось, что горящая фигура наклонила голову.
Люди в ужасе шарахнулись в стороны.
– Что такое? – недовольно пробурчал Гарола, выглянув из оврага.
Посмотрел на разгоревшийся костёр, вздохнул и выбрался на поверхность. Он был весь в грязи.