Она стояла в лакированных, изящных туфельках из крокодиловой кожи, слегка отставив одну ногу и положив руку на талию, голову она несколько запрокинула и держала ее как бы с некоторым вызовом. На ней было платье от Пьера Кардена - одно из двух, что привезла когда-то с собой Ксения из Парижа. Другое подобное, только иного цвета и без блесток, было оставлено на базе "Работник социалистической культуры".
В этот момент Нинель очень походила на свою сестру - у нее был такой же слегка вздернутый носик, маленькие пухлые губки и ямочки на щеках, похожая прическа чуть более темных, но тоже льняных волос, и даже косметику она накладывала как Ксения - неброско и умеренно. Вот только глаза у них были разные. Нет, не по цвету, а по выражению. У Нинель - шаловливые, с налетом ветрености, а у Ксении - задумчивые умные, "как у собаки" - так, смеясь, отзывалась о них сама Ксения.
Николай застонал и откинулся на спинку дивана - ему на мгновение показалось, будто он видит перед собой Ксению.
Нинель истолковала его поведение по своему, она подошла к Николаю, положила ему руки на плечи и, зажмурив глаза, медленно стала приближаться своими губами к его лицу. Дыхание ее стало частым и прерывистым.
- Что ты делала в Кудряшах на базе отдыха с Федотовым три года назад? - вдруг спросил ее Николай.
Нинель отпрянула от него и широко распахнула глаза, которые заметались, словно две попавшие в сачок бабочки.
- Кто тебе сказал эту чушь? - отстраненно спросила она, быстро овладев собой.
- Ты убила его?! - вскочив и схватив Нинель за руку, вскричал Николай.
- Ты с ума сошел! Отпусти меня, мне больно! - запричитала Нинель, скорчив плаксивую гримасу.
- Это ты убила его, ты! Отвечай, стерва! - зверея, заорал Николай.
Он дернул Нинель на себя, и она упала на диван. Потом быстро поползла по нему на четвереньках, затравленно оглядываясь и путаясь в длинном платье, неуклюже перевалилась через подлокотник и все так же на четвереньках, только теперь гораздо проворнее, словно за ней гналась свора разъяренных псов, проползла к стене комнаты и забилась там в самый дальний угол. Она поджала под себя ноги, положила руки на колени и уткнулась в них подбородком, вжав голову в плечи.
- Не я! Не я! - причитала она из угла.
- Я тебе не верю, дрянь ты этакая!
Николай приблизился к ней и замахнулся, однако вовсе без намерения ударить, а скорее от негодования. Нинель закрыла лицо крест-накрест тыльными сторонами рук, отвернула голову и захныкала совсем по-детски.
- Где Ксения? - стараясь себя сдерживать, прорычал Николай, нависнув над девушкой.
- Я не знаю - правда! - из-под растопыренных пальцев, обезумевшими глазами посмотрела на Николая Нинель, непроизвольно тряся головой.
- Вставай! Сейчас мы поедем к следователю, и ты ему все расскажешь! Он тебя выведет на чистую воду. Пошевеливайся! Время не ждет - Ксения в опасности.
Нинель встала, отряхнула платье и, шмыгая носом, убежала прямиком на кухню. Там она увидела ром и залпом выпила весь бокал. По ее лицу разлился румянец, и само оно приняло свой прежний, независимый вид.
- Что ты делаешь? - возмутился Николай.
- Нервы успокаиваю. Не думай, я ни в чем не виновата!
- Поехали, дорогой поговорим.
Николай схватил Нинель за запястье, потащил ее за собой и не отпускал до тех пор, пока они не спустились вниз и не сели в машину. Когда автомобиль тронулся, он сказал:
- А теперь рассказывай все по порядку. Только не вздумай мне врать!
- Дай сигаретку, - попросила Нинель.
Несмотря на обретенное внешнее спокойствие, голос ее подрагивал.
- Ты же не куришь.
- Я тебя прошу. Тебе что - жалко?
- Возьми в бардачке, там и зажигалка, - процедил сквозь зубы Николай.
Нинель закурила, потом, кашлянув несколько раз и рубя рукой перед собой дым, начала рассказывать:
- На самом деле, с Федотовым мы знакомы давно. Когда-то он помог родителям с квартирой и отцу с работой. Папа его боготворил, хотя я не замечала, чтобы они были друзьями. Так, приходил иногда в гости, но к себе, почему-то, никогда не приглашал.
- А ты знала, что твой отец и Федотов были у немцев в плену и сидели в одном лагере.
- Да ты что? Нет, честное слово - нет! - закачала головой Нинель. - Я вообще не знала, что папа был в плену. Ни мама, ни он не говорили об этом ни слова. Может, это Ксения знала, но я - нет.
- Ладно, давай дальше.
- Ну, дальше - родители погибли, когда мне было всего шестнадцать, а Ксении только девятнадцать. Я училась в школе, а она на втором курс Академии. Все наши доходы тогда состояли из стипендии сестры. А двум молодым девушкам ведь надо не только поесть, хотелось и нарядов и развлечений. Ну, у нас осталась от папы старая "Победа", ее пришлось продать, деньги растянули на год. А дальше… дальше мы не знали что делать. Я тоже только поступила в РХА на первый курс, и теперь мы с ней думали, кому из нас придется бросить учебу и идти работать, чтобы хоть кто-то один смог закончить академию. Я понимала, что это должна быть я, но Ксения так не думала, она говорила, мол, кинем жребий.
Голос Нинель то ли от курева, то ли от дальних воспоминаний совсем угас, и Николаю хотелось схватить лежащую под сиденьем обувную щетку, которой он иногда пользовался, выходя из машины, и прочистить ей горло.
- Ты что, засыпаешь что ли? Говори громче, - сказал он.
Нинель встрепенулась:
- Короче, в этот момент вдруг объявился Федотов. Мы и сами хотели разыскать его, попросить помощи. В долг, конечно, родни-то у нас не было, но не знали ни его телефона, ни адреса. Может, они и были в папиной записной книжке, которую он всегда носил с собой, но их с мамой привезли в запаянных гробах… - Нинель всхлипнула, выбросила в окно сигарету и достала из сумочки носовой платок.
Николай был так зол на девушку, что даже не удосужился сказать ей пару слов утешения. А Нинель, видимо, ждавшая этого, еще больше захлюпала носом в платок, и не могла сразу успокоиться. Наконец, Николай, неловко тронул ее за колено и сказал:
- Ну, ладно, ладно, продолжай, не хватало тебе еще и сестру потерять.
- А ты что думаешь, Ксения сама выбилась в знаменитости? Как бы не так! - придушенным голосом, зло отозвалась Нинель, слезы на лице которой вмиг высохли. - Да, она талантлива, этого у нее не отнимешь. Но таких, как Ксения - пруд пруди, только все они, почему-то, прозябают в неизвестности да нищете. Это Харитон Иринеевич ее в люди вывел. Это все он! Не знаю, какие он там связи задействовал, какие деньги, только вдруг у Ксении стали устраиваться персональные выставки в лучших залах обеих столиц - и в Питере, и в Москве. И туда из-за бугра приезжали всякие известные художники, журналисты, знаменитости разные, да еще какие! Однажды в Москве на выставке даже сам король Швеции Густав VI был.
Ну, и тут про нее стали писать - в основном, в заграничных газетах и журналах, ей их присылали из-за бугра. Но и наши тоже не обходили своим вниманием. Ну, там, слава пошла и зарубежные выставки пошли. Это, как у Пикассо - сумасбродный идиот с идиотскими картинами, так бы и умер в подворотне, да его раскрутила его жена, русская балерина Ольга Хохлова.
- Вот видишь! Какой смысл Ксении был убивать такого хорошего человека? Ведь он так ей помог! Я и так знал, что она не убийца.
Нинель прикусила губу и как-то косо и исподлобья глянула на Николая.
- Ты думаешь - я убийца? Но ведь ты еще не дослушал меня.
- Мне очень жаль, Нинель! Ничего, держись, малыш. Я найду тебе лучшего адвоката в городе, - вздохнул Николай, и теперь ему стало даже жаль свою родственницу - тюрьма не лучшее место для исправления.
Машина проезжала мимо сада Кирова с его летним деревянным кинотеатром еще довоенной постройки. Когда его возводили, то проектировщики думали только о том, что кино, как говорил один лысый и весьма шизонутый вождь мирового пролетариата, важнейшее из искусств, и считали, что этого достаточно, чтобы задурить этому пролетарию головы и завлечь его сюда, как муху на мед. И они совершенно не озаботились о каких-либо удобствах для посетителей, о каких-то их естественных потребностях и потому не удосужились не только с размещением в кинотеатре какого-либо буфета, но и даже простого отхожего места. Ни внутри строения, ни вне его. И поэтому, разнородные представители самого передового класса в мире, выходя из недр сего храма важнейшего искусства после просмотра фильма, поодиночке и группами, наперегонки устремлялись в ближайшие кусты парка, дабы справить там свою нужду.
Но в темное вечернее время суток в кусты было мотаться не резон, дабы там ненароком не наступить в испражнения или оказаться внезапно изнасилованным, и кинозрители мочились прямо на деревянные колонны портика кинотеатра. В итоге, со временем, основания колонн подгнили, разрушились, и теперь не поддерживали крышу портика, а висели на ней, как огромные деревянные сталактиты, ждущие своего рокового часа, чтобы рухнуть вместе с крышей и придавить немного пролетариев.
Через два квартала отсюда находилось здание милиции. Красный свет светофора остановил машину. Нинель зажгла вторую сигарету. Она продолжала бросать короткие взгляды на Николая в некоторой нерешительности.
- Федотов страшный человек! - наконец выпалила она с пылом. - Я тебе все расскажу, только не хочу, чтобы об этом знал Рома и, тем более, его родители. Они и так не желают допускать меня в свою семью, особенно Ромкина мать - Инесса Васильевна. Обещай мне! - Нинель взяла Николая за руку, лежащую на руле. - Об этом я не хочу говорить даже следователю - только тебе.
- Хорошо, не скажу, но только если это не относится к делу.
Зажегся зеленый свет, Николай отстранил руку девушки, мешавшую управлять машиной, и теперь Нинель, поняв это по-своему, выглядела снова подавленной. Она набрала в рот воздуха, словно перед опасным прыжком с высокой вышки в воду, и продолжила:
- Когда я оканчивала первый курс, то на какой-то тусовке, где собиралась молодежь от искусства - ну, там всякие художники, поэты, артисты, студенты таких же профильных ВУЗов - познакомилась с одним парнем. Он был классный скульптор, перспективный. Стасом звали. Правда, так ничего потом и не добился, я даже слышала, будто он умер в прошлом году. Но не в этом дело. Я влюбилась в него, а он пристрастил меня к наркотикам. Мне с ним все было в кайф - и любовь и герыч. Но постепенно дозы становились все больше, и ширялась я все чаще. Учеба тоже пошла наперекосяк, первый курс я еще кое-как осилила, а на втором пришлось взять академический отпуск. Один раз чуть в ящик от передоза не сыграла. Два раза меня Ксения в больницу укладывала на излечение, но толку было немного. Отлечусь, а через неделю или две, опять за старое бралась, особенно если со Стасом сойдемся. Ну, Ксения, и обратилась к Федотову, мол, может какое-то хорошее заграничное лекарство есть, чтобы меня спасти. А Федотов сказал ей, что у него дома есть все нужные лекарства, но только надо меня ему забрать к себе на недельку, и чтобы Ксения их в это время не тревожила.
- Слушай, да он для Вас каким-то ангелом-хранителем был! Вот и для тебя тоже. Я о нем стал менять свое мнение. Так зачем ты-то его убить собиралась?
- Опять ты за свое! Да не убивала я его, пойми ты!
Нинель застонала, опустила голову, выдохнула и бессильно опустила руки на колени, невидящими глазами рассматривая что-то у себя под ногами.
- Не веришь ты мне, - секунду помолчав, нараспев проговорила она. - Но все равно - слушай дальше. Короче, привез Харитон Иринеевич меня к себе, я думала, в царские хоромы попаду, а у него всего лишь обыкновенная скромненькая такая двухкомнатная квартирка оказалась, правда в хорошем месте - в доме утюгом на Малой Подьяческой.
- Это где Раскольников убил старуху-процентщицу что ли?
- Во-во! И там у Федотова полно восточной атрибутики разной было - вазочки, болванчики китайские, какие-то погремушки непонятные - но не для детей, свечи всякие, лампадки, манускрипты старинные на разных языках. Да суть не в том. Он наказал мне помыться и ложиться голой на стол. Он его расчистил от всякого хлама и постелил сверху какой-то мягкий ковер. У меня тогда ломка была страшная, я ему сказала, чтобы сначала на дозу дал, а потом пусть делает со мной все что хочет. Федотов еще как-то странно спросил меня, мол, точно, все, что захочет? Я на это не обратила особого внимания, говорю, мол, да, давайте же скорее. Он сказал, де, хорошо, иди, мойся, у него все есть тут дома. Ну, я помылась, он мне дал какой-то дури - шарик пожевать вонючий какой-то, размером с горошину. И так мне прикольно стало! Будто хорошо ширанулась. Потом я забылась.
А потом все как в тумане было. Я лежала в полузабытьи на столе голая, он меня чем-то окуривал, какой-то погремушкой, похожей на консервную банку на спице, трещал-вертел. Меня то в жар, то в холод бросало, какие-то видения кошмарные были. Иногда, когда я выходила из забытья, он кормил меня какой-то дрянью из ложечки, похожей по вкусу на прокисшую овсяную кашу, поил чем-то терпким, вроде пунша. Я потеряла счет времени. А потом, в один момент, как-то очнулась - совершенно здоровой, бодрой и сильной, казалось, могла горы свернуть, только вонючей сильно, будто из выгребной ямы вылезла.
Оказывается, неделя прошла. И Федотов сказал мне, что больше я к наркотикам никогда не притронусь, меня воротить только от одного вида их будет. И это, впоследствии, оказалось правдой. Я ему говорю, мол, спасибо, спасибо, я так вам обязана, не знаю, как благодарить, как рассчитаться. А он усмехнулся как-то криво и сказал, что за все уплачено и еще сказал, чтобы шла мыться в ванну. И там я вдруг поняла, что он не только лечил меня, но и пользовался как женщиной. И тут мне стала понятна его усмешка, вспомнила я и его слова в самом начале перед лечением. Козел похотливый!
Но, по правде говоря, я не знала, как мне теперь с ним себя вести - то ли благодарить, то ли в милицию заявить, то ли тут же чем-нибудь по башке отоварить. Вышла из ванны, смотрю, он стол накрыл по-королевски - в ресторане такой закуски не увидишь, шампанского целую батарею выставил. Мне есть сильно хотелось, набросилась я на еду, ем себе, да шампанским заливаю. Захмелела, хорошо стало, думаю, ладно, хрен с ним с этим стариком гребаным, он меня вылечил, Ксению в свет вытащил, что мне, дырки за это жалко что ли? В общем, напилась, а потом он меня домогаться опять стал, деньги стал совать. Ну, тут уж я плохо соображала и, можно сказать, добровольно ему отдалась. А после, когда мне деньги были нужны, я ходила к нему, он давал, не так чтобы много, но прилично, а я с ним телом расплачивалась. Ясное дело, Ксения об этом не знала…
- Приехали, - перебил ее Николай, шокированный ее признанием. - Дальше у следователя говорить будешь.
Машина въехала в засаженный старыми, корявыми тополями двор угрюмого кирпичного здания, с зарешеченными стеклами. На его крыльцо, около которого стоял черный "воронок" и синий "УАЗик", поднимались и сходили вниз люди с насупленным, серьезными лицами, большинство из которых носили милицейскую форму. На крыше крыльца сидела длинноногая ворона и надрывно каркала, словно зачитывала приговор всем впервые сюда входящим.
- Подожди, - сдавленным голосом сказала Нинель, - я тебе еще не сказала самого главного.
- Давай побыстрее уж, - нехотя согласился Николай, не потому что ему так уж хотелось засадить за решетку Нинель, а потому, что ему не терпелось доказать невиновность Ксении.
- Ну, вот, когда Ксения закончила академию, это Федотов настоял на ее переводе в Новосибирск. Сказал, что так надо, это должно было быть, как благодарность за его помощь. Еще он сказал, что лет через пять мы сможем вернуться в Питер или, если захотим, то в Москву. Зачем это следовало делать, он объяснять не стал, просто сказал, что так будет лучше, мол, так звезды указали. И я Ксению тоже об этом просила, мне хотелось отвязаться от старика. С некоторых пор он стал внушать мне какой-то безотчетный, неконтролируемый страх. Я как увижу его, так у меня даже ноги мерзли. Конечно, мне нравилось иметь деньги, но под сердцем было холодно.
Ну, а Ксения сама особо не возражала против переезда - со своей стороны она думала, что я со Стасом, наконец, расстанусь, поскольку не догадывалась, что к этому времени я к нему охладела. Ее пугали мои частые отлучки, в том числе и по ночам, она все списывала на Стаса, боялась, что он меня опять к наркоте подтолкнет. А у меня просто были деньги, и я потихоньку привыкла хорошо гульнуть с друзьями, пошиковать. Наркотики меня уже не привлекали, но я могла иногда выпить хорошо, бывало, до беспамятства. В итоге - переехали, а Федотов даже помог нам сделать хороший квартирный обмен. Он же договорился о скором открытии в Новосибирске персональной студии для Ксении.
- А откуда вы знали, что Федотов астролог?
- Да еще папа это говорил, да и нам Федотов несколько предсказаний персональных сделал - все сошлось.
- Например?
- Ну, например, он сказал отцу с матерью не лететь тем рейсом, когда они разбились…
- Ну, а что здесь главного-то?
- А вот что. Года три назад Федотов приезжал в Новосибирск по каким-то там своим делам. Ксения об этом не знала. Он вызвонил меня и сказал, что хочет встретиться и дать мне денег. Деньги мне теперь всегда Ксения давала, сколько надо, но в разумных пределах, а мне хотелось много. Я Федотову сказала, что если тыщу даст, тогда приеду. Я думала, он взад пятки пойдет, но нет - он даже ухом не повел, согласился, но сказал, что за это со мной погуляет пару-тройку дней. Я согласилась, оделась получше, платье заграничное Ксюхино взяла, и он увез меня на такси в какой-то пансионат культуры. Еды он с собой целую сумку взял и ящик шампанского. Там мы три дня подряд гужевали, пили шампанское, особенно я, мне так легче было переносить старого хрыча.
Ну, а как-то мы жарили шашлыки у домика, где жили, и я Ксюшино платье прожгла. А потом Ксении сказала, что перекисью для осветления волос попортила и выбросила. Но сестра, она же у меня не дура, приказала сказать всю правду - она, оказывается, с милицией все это время меня искала, истерзалась вся, да и такое дорогущее платье просто так не выбрасывают, просила показать место, где это было. В общем, я расплакалась, и все ей рассказала, и про наши отношения с Федотовым тоже. Ксения хотела разобраться с ним тогда же, но он уже уехал, и все так и спустилось на тормозах.
- Ясно, я понял, остальное все следователю расскажешь, итак заболтались. Пошли! - Николай взялся за ручку дверцы.
Нинель достала из сумочки косметичку и поправила на лице макияж, особенно постаравшись над глазами.
- Ну что ты там копаешься? - не утерпел Николай.
- Подожди! - Нинель судорожно вцепилась в его плечо. - Коля я не хочу, чтобы кто-то знал о моих интимных отношениях с Федотовым. Особенно Рома и особенно его родители. Иначе нам свадьбы не видать. Так вот, я все следователю расскажу, но ставку сделаю на том, что Федотов попросту просил меня вернуть старые долги. Ладно?
- Ты еще думаешь о свадьбе? - удивленно повернулся Николай к родственнице.
Нинель посмотрела на него в упор, словно гипнотизируя, только раз моргнув. Ее глаза, сильно обведенные черным, имели затравленный вид и таращились, словно пойманные петлей лассо.
- Я не убивала Федотова, я просто хотела его напугать, - тихо вымолвила она, потупив глаза.