Кабинет следователя представлял собой довольно тесное помещение, где едва помещались два, светлого окраса, стола из деревоплиты, угрюмый, облезлый сейф и несколько стульев. Николая несколько удивили цветы в глиняных горшках на подоконнике зарешеченного окна, казавшиеся неестественными там, где работают суровые мужчины из органов.
Мальцев сидел в центре комнаты, перед горой папок и прочих бумаг, в форменной одежде - чинный и строгий. За соседним, стоящим впритык столом, молодой, чернявый парень в штатском, с тяжелым, неподвижным лицом, вел не то допрос, не то беседу с сидящим напротив гражданином в мятом костюме, небритыми щеками и огромным фингалом под глазом. На все вопросы гражданин отвечал как-то безлико и обреченно.
Мальцев встретил Николая приветливо, поднявшись со стула и протянув ему через стол руку для пожатия. Он выразительно посмотрел на своего сотрудника и показал ему глазами на дверь. Тот безоговорочно поднялся и вышел, уведя с собой небритого гражданина. Потом Мальцев жестом пригласил Николая присесть.
- Что у вас нового? Дала о себе как-то знать ваша супруга? - спросил следователь с мятной улыбкой, но при этом колюче сощурив свои серые глаза.
- Я думал у вас узнать что-то новенькое, - ответил Николай, решив пока промолчать о собственном расследовании, тем более что оно прошло не без некоторого нарушения закона.
- Мы работаем, что называется, не покладая рук. Но конкретно новых сведений о вашей супруге пока не поступило. Зато пришла интересная информация об убитом, возможно, она и прольет свет на эту запутанную ситуацию с преступлением. Оказывается, он тоже из Ленинграда, как и ваша Ксения, и приехал к нам в город без каких-либо видимых причин - здесь у него нет ни родственников, ни друзей. И потому их встреча с вашей супругой теперь нам видится совершенно в ином свете - наверняка они были знакомы. Вопрос в другом: в чем не совпадали их интересы, в чем заключался их конфликт? Если мы найдем на это ответы, значит, мы найдем и вашу жену.
- Так-так, - проговорил Николай и достал сигарету, - я внимательно слежу за ходом ваших рассуждений, догадываюсь, к чему вы опять клоните.
Николай теперь вспомнил ту мысль, которую оборвал телефонный звонок: конфеты "Азалия" были Ленинградскими, значит, Федотов привез их оттуда, и, выходит, Мальцев нащупал верное направление.
Следователь придвинул к нему алюминиевую пепельницу, выполненную в виде перевернутой милицейской фуражки, и щелкнул зажигалкой, имитирующей настоящий браунинг.
- Я вам, Николай, сейчас расскажу кое-что о Федотове, может эти сведения воскресят что-нибудь в вашей памяти - вдруг ваша жена о том же мимолетно обмолвилась, а вы просто запамятовали.
Следователь раскрыл какую-то папку и, листая страницы, продолжил:
- Ну вот, Федотов Харитон Иринеевич, 1912 года рождения… Черт возьми! Ему больше семидесяти, а на вид не дашь и пятьдесят! И в волосах ни единой сединки. Разве не так? - благодушно глянул на Николая Мальцев.
- Откуда? Я в Ленинграде не был и Федотова не знаю.
- Ах, да запамятовал. Жаль, что я не возил вас в морг для опознания, может быть, вы бы и узнали его. Но тут нам прислали пару его фотографий из Северной Пальмиры - ничего, что я так образно выражаюсь? - прервал сам себя смехом Мальцев. - Да, не думайте, Николай, и в милиции работают поэты, поэты души, так сказать… Да, так о чем я? А вот - посмотрите фотки, может, вспомните.
Николай внимательно рассмотрел обе фотографии, снятые в анфас и профиль. Действительно, для семидесяти лет, изображенный на снимке человек, выглядел невероятно молодо - лицо почти без морщин, темные волосы гладко зачесаны назад, без единой сединки, и трудно было поверить, что они некрашеные. Взгляд раскосых, черных глаз колюч и пронзителен, будто читает вашу душу. Единственно деталью, которая добавляла лицу немного возраста, была ветхая и сухая, как прошлогодний мох бороденка, с тонкой веточкой проседи по самому центру.
- Еще раз заявляю - не знаком, - вернул снимки капитану Николай.
- Что ж, теперь я расскажу вам его биографию, может, ваша память освежится. Очень она необычная. Очень. Так вот Федотов этот - вовсе никакой не Федотов. Как говориться - Федот, да не тот. Настоящее имя его Соднам Джамцхо. В 1933 году он был прислан из Тибета в Ленинградский дацан в помощь Верховному ламе России Авгану Доржиеву, в качестве нансо, то есть - как лама-астролог. В местной буддистской общине, несмотря на молодость, он занял довольно высокое положение, так как, кроме глубоких познаний, которыми он обладал, верующие считали его реинкарнацией высокого ламы Такцер Ринпочхэ - сподвижника самого Его Святейшества Далай-ламы XIII-го Тубдан Чжамцо, - ломая язык на именах и сверяясь с записями в папке, рассказывал Мальцев. - Однако в 1937 году власти закрыли дацан, впрочем, как незадолго до этого и все остальные буддистские храмы в Советском Союзе. Доржиев бежал в Улан-Удэ, где был арестован и вскоре умер в местной тюрьме, а Соднама Джамцхо посадили в Лефортово. Правда, вскоре, по непонятным до сих пор причинам, Соднама выпустили на свободу. Говорят, будто у него нашелся некий высокий покровитель в НКВД, но достоверных сведений об этом нет.
- Извините, Анатолий, - перебил следователя Николай, у которого давно крутилось в голове одно предположение, - а не были ли как-то ранее связаны Федотов и Дагбаев, ведь они одной веры?
- Прямой связи, вроде бы, нет, по крайней мере, по нашим сведениям таковая не прослеживается, да и Дагбаев это отрицает. Но вот какая интересная деталь: Степан был сыном Юмжапа Дагбаева - настоятеля Амгалантуйского дацана, самого древнего в Бурятии, - при этих словах Мальцева, Николай сделал нарочито удивленное лицо, будто сие ему не было известно. - И в Улан-Удэ этот ширетуй сидел вместе с основателем Санкт-Петербургского дацана - Авганом Доржиевым и даже принял его последний вздох в 1938 году, когда ухаживал за ним в тюремной больнице.
- И что с того?
- А вот что. После отсидки Соднам Джамцхо взял себе русское имя Харитон Иринеевич Федотов, соответственно, каким-то образом поменял документы и, по нашим сведениям, остался при Дацане, как говорится по фене, - смотрящим. И сделано это было, как теперь подозревают, по уговору с Доржиевым, скорее всего, для присмотра за какими-то замурованными в Дацане тайниками. Говорят, там такие имеются, и сокровища, которые они таят, могли пригодиться для нового открытия Дацана в будущем. Слухи о них ходили еще в тридцатые годы, но найти что-то ценное никому не удалось, хотя для этого была создана даже специальная комиссия. К тому времени, как такового, Дацана уже не было. Поначалу в нем организовали мастерские по производству скобяных изделий, а во время войны в мастерских делали гранаты, после же ее окончания там находилась радиостанция. И, наконец, с 1960-х годов - зоологическая лаборатория Академии наук. И все это время, кроме нескольких военных лет, Федотов присутствовал в дацане, то на правах завхоза, то снабженца.
- Выходит Федотова и Дагбаева могла соединять какая-то тайна, возможно, связанная со спрятанными в тайниках дацана сокровищами?
- Вполне возможно. Мы сейчас роем в этом направлении. Может, выделим это в особое дело и тогда поработаем с Дагбаевым и по этому вопросу.
- А почему бы и нет? О кладе мог узнать отец Степана Дагбаева, которому мог что-то сказать перед смертью Доржиев. Так?
- Может и так - черт его знает! Хотя Доржиева на этот предмет пытали в тюрьме органы, но он рыбой молчал, ни в чем не сознался.
- А не мог ли сам Степан Дагбаев прикончить Федотова из-за этих самых сокровищ? - с некоторой надеждой в голосе спросил Николай.
- Откуда тогда в его квартире оказался ваш пистолет? Почему он слышал имя именно вашей жены, а не какое либо еще?
- Да, нестыковочка получается.
- Вот я и думаю, не в курсе ли этой тайны была и Ксения? Вы ничего такого от нее не слышали?
- Не слышал ничего подобного, да и, вообще, все это полная ерунда! На кой черт ей лезть в эти тайны, охотиться за сокровищами, когда она зарабатывает больше иного академика, да еще и в валюте в придачу. Да и все эти сокровища, это только предположения чистой воды!
Капитан в задумчивости стал барабанить пальцами по столу.
- В биографии Федотова есть одно темное пятно, знай о нем подробнее, мы, может, и вышли бы на какой-то определенный след, - после непродолжительного молчания проговорил он.
- И какое же?
- Во время наступления немцев на Ленинград, Федотов попал к ним в плен, а сведений, что он там делал - нет.
- Так он же не был военным.
- Так-то оно так, немцы угнали его на работы в Германию во время этого наступления в сорок первом. Тогда Федотов по делам снабжения находился в Кингисеппе. Наши освободили Федотова уже в Пруссии из шталага-316 в сорок пятом. После проверки в НКВД за ним ничего такого не нашли и отпустили, а не отправили в лагеря, как поступали со всеми военнопленными, коль уж он не был военным. А из его личного дела, найденного в архивах шталага, следовало, что до сорок пятого года он работал на ферме у одного баварского крестьянина, затем тот заподозрил Федотова, якобы, в шашнях со своей женой и сдал полиции, и оттуда его в феврале и направили прямиком в лагерь. Крестьянин этот, если и жив, то живет в Западной Германии, и до него, с нашими скромными возможностями, мы дотянуться не можем - не министр же убит, в конце-то концов. Знать бы нам точно ту часть жизни Федотова на неметчине, многое бы могло проясниться, да у него уже ничего не спросишь. А вас эти сведения о Федотове ни на что не наводят?
Николай мысленно вспомнил известную ему часть биографии Ксении и, несмотря на то, что оба - и убитый, и она были ленинградцами, не мог уследить между ними никакой связи, а, тем более, считать ее убийцей. Возможно, какая-то часть жизни Ксении и была скрыта от него, но ее характер, ее статус и жизненная позиция подсказывали ему, что, даже будучи знакома с Федотовым, она не могла подозреваться в таком тяжком преступлении.
- Тут я вам ничем помочь не могу, - покачав головой, сказал он.
Капитан встал со стула, прошелся по комнате вокруг стола и вдруг спросил Николая из-за спины:
- Вы в субботу к своему ребенку один ездили или с кем-то еще?
- Один.
- А почему в тот же день не вернулись?
- Остался до утра порыбачить. Там в заливе рано утром поклевка просто великолепная. Я об этом с детства знал, потому с собой даже удочки взял. Ну, а днем опять с сынишкой отдыхал. В лес ходили, на речку. Ближе к шести вечера поехал в город.
- А ночевали где?
- В машине.
- Много наловили?
- Ну, наверное, больше чем полведра.
- Какая рыба на крючок шла?
- В основном, сорожка и окуньки, да несколько подлещиков попалось.
- Не одарите меня парой рыбок для моего кота? Он речную рыбку страсть как любит, а в магазинах один минтай да селедка…
- Увы, весь улов я поварам на даче отдал - детишек ухой побаловать.
- Ну-ну… А там были свидетели, которые бы могли подтвердить ваше пребывание в лагере? - Мальцев стал мерить кабинет шагами.
Николай поморщился, словно, прохаживаясь, следователь невзначай наступил ему на ногу. До него дошло, к чему Мальцев завел весь этот разговор по поводу рыбы.
- Вы и меня подозреваете? - вскипел он.
Следователь дружески похлопал его по плечу и вернулся на свое место.
- Ну, что вы! Вы на преступника совершенно не похожи, - улыбаясь одними губами, сказал он. - Просто мы должны отработать все версии. И некоторые в нашем отделе - заметьте не я лично! - полагают, что вы могли куда-нибудь спрятать свою жену…
- Да вы с ума сошли! Там же было полно родителей! А несколько машин и палаток рядом с моим "ЗиМом" на ночевке стояли. Вы этих людей, при желании, всех найдете, они подтвердят мои слова - у меня машина приметная, одна такая там была.
- Да-да, конечно проверим. Вы меня извините, Николай, но, как говорится, дружба дружбой, а истина дороже, тем более в таком деле.
Николай сшибся со следователем холодным, жестким взглядом и вскочил со своего места.
- Я свободен? - с вызовом спросил он.
- Разумеется! Но мы еще будем нужны друг другу. Ведь так?
Мальцев подписал Николаю пропуск, и тот, уже на выходе, из дверей бросил тихо, чуть ли не с мольбой:
- Ищите, Анатолий, Ксению, она в опасности…
Его слова упали в пустоту.
ГЛАВА 7
РАЗГОВОР С НИНЕЛЬ
Домой Николай возвращался в самом мрачном расположении духа. Звонок от следователя вселил в него некоторые надежды, но полученные в милиции сведения, особенно о неких замурованных сокровищах, как правило, припахивавших кровью и смертью, поменяли его настроение на противоположное, окрасив его в тона мрачного пессимизма. Впервые он подумал, что, возможно, Ксении уже нет в живых.
Дверь в квартиру оказалась заперта изнутри, и у Николая радостно подпрыгнуло в груди сердце: "Ксения наконец-то вернулось!" - подумал он, с силой вдавливая в стену кнопку звонка. Но дверь ему открыла Нинель, загнав Николая в исходную депрессию.
- Что там с Ксенией? Есть известия? - дыхнула свежим винным запахом Нинель, не смотря ему в глаза, и, как показалось Николаю, безо всякого интереса к ожидаемому ответу.
- Ничего нового, я уже не знаю, что и думать.
- Выкрутится! - хладнокровно отозвалась Нинель и ушла в гостиную, томно покачивая бедрами.
Николай прошел вслед за ней. Нинель сидела за столом с длинной и тонкой сигаретой в руке, перед ней стояла наполовину выпитая бутылка "Варны" и валялись фантики от съеденных конфет "Азалия", принесенных утром Николаем.
- По какому поводу праздник? - вяло поинтересовался Николай. - Замуж за Ромку выходишь?
Нинель выдохнула дымом:
- Пока нет - папаша его, Федор Андреевич, против. Вчера Рома завел разговор о свадьбе, тот и слышать ничего не хочет. Козел старый!
- Почему? Роман самостоятельный парень, может содержать семью без помощи родителей.
- Да считает меня ему не парой. Даже пригрозил мне, чтобы я оставила Рому в покое. А я что, некрасивая что ли или в фигуре изъян какой имею? Да и Роман сам ко мне прилип - не оторвать. Все равно он будет моим, я его не упущу. Смотри, что он мне подарил!
Нинель показала свое запястье, на нем, на титановом браслете, красовались "Ролекс". Николай мог по пальцам перечесть людей в городе, которых он знал и которые могли позволить себе носить столь дорогущие швейцарские часы, стоящих как новая "Волга" или приличная квартира. В Советском Союзе это было неслыханной роскошью.
- Как тебе часики?
- Классные. Рома, действительно любит тебя, если не скупится на такие подарки. Значит, у него серьезные намерения.
- А вот ты бы женился на мне? - игриво вскинула Нинель брови.
- Не болтай чепухи, у меня уже Ксения есть.
- Ну, а не было бы?
Нинель встала в позу, казавшуюся ей привлекательной, выставив вперед хорошенькую ножку и приоткрыв, как бы нечаянно, вырез шелкового платья на груди. Николай отвел глаза: "До чего же хороша стерва! Только беспутная какая-то", - подумал он, и устало опустился на диван.
- Почему Ксения раньше встретила тебя, а не я? - проговорила Нинель, голосом приторным и липким, извернув голову в сторону, глядя на Николая как-то боком и скосив глаза. - Я же не хуже Ксении да и моложе на три года.
- Знаешь что, тебе надо сначала окончить институт, который ты бросила, и найти хорошую работу, а не по вечеринкам шляться. Тогда Федор Андреевич возражать со свадьбой не будет.
- Я же уехала из Ленинграда, как я его закончу?
- Заочно, как еще!
- Разонравилась мне эта учеба, вся эта кутерьма, все эти кисти-краски. И, вообще, творчество - это не для меня. Замуж за крепкого мужика хочу, детей воспитывать, дом содержать…
- Здорово ты свою квартиру содержишь!
- Фи, был бы муж хороший, так содержала бы как надо! А для себя одной…
- Ладно, хватит о всякой ерунде. Мне сейчас не до этого.
- Все равно я добьюсь своего - женюсь на Ромке, он от меня без ума.
- Дай-то бог! Мне никто не звонил?
Нинель фыркнула обиженно и ответила недовольно:
- Да кому ты нужен! Эгоист гребаный.
Она пристально уставилась на Николая, погруженного в свои мысли и, вроде бы, забывшего об ее присутствии. Потом направилась в ванную. Когда она вышла через пять или десять минут, то застала Николая все в той же задумчивости и даже все в той же позе, в какой он находился до этого. Нинель принесла из кухни второй бокал, наполнила оба вином и подошла с ними в руках к Николаю.
- Давай выпьем, Коля, - томно проговорила она, подавая вино Николаю, - у нас обоих с тобой горе - у тебя Ксения пропала, а у меня - проблема с замужеством.
Николай встрепенулся и окинул взглядом Нинель. Она была облачена в синий, в черную полоску, махровый халат Ксении. Поясок на нем был едва завязан и бесстыдно открывал большую часть ее великолепных грудей и полоску атласного живота вместе с рыжеватым лобком - Нинель была без трусиков. Бокал в протянутой Николаю руке подрагивал.
- Ты ведь ничего не имеешь против, дорогой? - ломким и неуверенным голосом сказала она, часто и угнетенно дыша.
Николай почувствовал в этих словах какую-то неоднозначность и посмотрел Нинель в глаза. В них был призыв, и от нее сильно запахло женщиной. Он взял протянутый ему бокал, но только пригубил, подумав, что, возможно, сегодня ему еще придется воспользоваться машиной, и сказал жестко:
- Халат, мукла, застегни.
- Черт, черт! - Нинель судорожно свела на груди обе полы халата свободной рукой, прикрыв блистательную свою наготу. Вино во второй ее руке при этом едва не расплескалось, и она выпила его одним залпом. Поставив свой бокал на стол, она замолотила по нему кулачками и продолжала нервозно кричать одно и то же: - Черт, черт, черт! - Из ее глаз потекли слезы.
Николай пожалел Нинель, он встал и отечески положил ей руку на плечо:
- Ладно, тебе, успокойся! Что у тебя такого уж проблемного имеется в жизни, кроме твоих нереализованных прихотей? Я тоже думаю, женится твой Ромка на тебе, никуда не денется! Сейчас разве об этом надо думать? С твоей сестрой беда, ее надо спасать, вот о чем голова должна болеть!
- Да выкрутится твоя Ксения! - сердито бросила Нинель и сразу же успокоилась.
Она отерла рукавом халата слезы, плеснула себе еще вина и выпила.
- Чтобы так утверждать, надо об этом что-то знать, - Николай снял руку с ее плеч и сел за стол напротив Нинель. - Может, ты что-то действительно знаешь, но скрываешь от меня?
Он закурил сигарету и сквозь дым пристально стал рассматривать ее тягучим взглядом. Он никогда толком ее не понимал - не понимал, где кончалась ее игра, а где начиналась правда жизни. Та отвернулась и бросила раздраженно:
- Ничего я не знаю. Я знаю, что Ксения всегда все решала сама, и за меня и за себя, и у нее никогда не было осечек. Да и что с ней может такого особенного случиться?
- Как ты говоришь о родной сестре? Тебе, действительно ее ни капельки не жалко?