Доктор Гревиль сам явился в палату буквально через две минуты. Он достал стетоскоп из нагрудного кармана и склонился над Лермитом.
- Коллега, ответьте на вопрос этой настырной дамы, - обратился к нему Бланш. - Иначе она вцепится в вас как бульдог и не отпустит, пока не вытрясет все, что ей надо. А мне пора, прощайте!
- Слушаю вас. - Гревиль вопросительно посмотрел на меня.
- Доктор, у больного есть каверны?
- Где? - Доктор воззрился на меня с немалым удивлением. - В легких или в почках? Он что, жаловался на боли или затрудненное дыхание?
- Нет, он сказал, что там жил.
- Простите, не понял. Где жил?
- В кавернах.
- Знаете что, мадам, - рассердился доктор Гревиль, - уходите отсюда. Ступайте домой и займитесь каким-нибудь делом. Мало того, что вы доводите больных до эпилептического припадка, так и врачей мучаете глупыми вопросами. Раз больной жил в пещере, это еще не значит, что у него каверны в легких. Ступайте, дайте мсье Лермиту отдохнуть и прийти в себя.
Я свернула холсты, но не стала прятать их в зонтик, надела шляпку и, не сказав больше ни слова, вышла из палаты.
***
Стояла влажная жара. Даже сюда, на монмартрский холм, долетали удушливые испарения с Сены. Я сняла корсет и облачилась в тонкий полупрозрачный пеньюар. Потом достала из комода папку Андрея и принялась перебирать рисунки. Это единственное, что осталось мне от него, если не считать двух картин, одну из которых погубил сумасшедший пациент доктора Бланша. Обедать вместе с постояльцами мне не хотелось, и я попросила мадам де Жаликур принести мне еду в комнату.
Когда я нехотя ковыряла пулярку под эстрагоновым соусом, размышляя, как можно испортить такое простое блюдо, в дверь постучали. Накинув на плечи легкую кашемировую шаль, я приоткрыла дверь. На пороге стоял Улисс.
- Прости, что без предупреждения. Можно войти? - Вид у него был взволнованный.
- Я не одета, - проговорила я, отступая и кутаясь в шаль. - И чувствую себя не в своей тарелке.
- Это неважно, - отмахнулся он и вошел в комнату. - Мне надо с тобой срочно поговорить. У тебя выпить есть?
Я предложила ему сесть и задернула атласные занавеси алькова, где стояла кровать. Потом открыла саквояж и достала бутылку хорошей водки, которую привезла в подарок Андрею из самого N-ска.
Улисс налил себе рюмку водки, выпил и закусил пуляркой из моей тарелки. Потом с интересом посмотрел на меня.
- Полин, скажи, кому из сильных мира сего ты перешла дорогу?
- Прежде чем я соберусь с мыслями, объясни, что произошло.
- Из-за этой истории я уже две ночи отсидел в Консьержери, и мне не хочется снова туда попасть. Только что в пивной "Ла Сури" ко мне подошел один тип. Никогда прежде я его не видел. Тип странный, похож на клошара, небритый и трясущийся, только одет приличнее. Он заявил, что если ты не скажешь, где спрятала картины из мастерской Андре, то сильно об этом пожалеешь.
- Картины Андре? Но я же ничего не знаю!
- Вот и я не знаю. Этот человек сказал: "картины из мастерской Андре", а не "его картины". Значит, там было еще что-то, более ценное, чем поделки русского художника. Прости, Полин, я говорю то, что думаю. Никакой ценности картины Андре не представляют.
- Это неправда! - запротестовала я. - Андрей - прекрасный рисовальщик.
- Как будто я не видел его работ, - хмыкнул швед.
- Можешь полюбоваться. - Я протянула ему свернутые в трубку три холста. - Тут две его работы.
- Что это? - спросил Улисс. Два холста он, бегло просмотрев, отложил в сторону, а на третьем задержал внимание. - Чудесный Энгр! Сколько ты отдала Кервадеку?
- Пять тысяч франков, - ответила я. - Откуда ты знаешь, что я купила их у Кервадека?
- Видел у него коллекцию, которую он собрал после революции, - огромных денег стоит. И тебе он еще по-божески уступил, мог и семь тысяч содрать. Или даже десять.
- Он и содрал, - кивнула я. - За Энгра и два полотна Андре я заплатила семь тысяч франков.
- За это? - Улисс ткнул пальцем в холст, исчерканный Лермитом. - Да, Полин, тебе, наверное, деньги девать некуда! Неужели ты так любила этого русского?
- Сейчас уже не знаю, - вздохнула я. - Может, и любила.
- Ну, полно, полно. - Он снисходительно улыбнулся. - Ты все же сделала удачное приобретение. И сможешь рассказывать своим гостям, чем эскиз Энгра отличается от большой картины, - вот тут парча другой расцветки, и у одалиски нос поменьше.
- Один здешний постоялец сказал, что я на нее похожа.
Улисс окинул меня оценивающим взглядом художника и даже, взяв за подбородок, легонько повернул мою голову.
- Разве что совсем немного. А вот эти холсты выброси или повесь в кладовке, где никто не видит, если тебе так дорога память об Андре. Это не живопись, а стыд и срам!
- Посмотри вот это, Улисс. - Я протянула ему папку с рисунками. - И после этого ты скажешь, что Андре не мог рисовать?
Художник взял у меня папку и принялся рассматривать наброски. Он хмурился, поднимал брови, а, взглянув на рисунок с цыганкой и офицером, даже негромко присвистнул.
- Хорошо, хорошо, а вот это просто замечательно! Но почему Андре не работал в реалистичной манере? Зачем ему это? Рисовал бы портреты богатых буржуа, зарабатывал бы тысячи, а потом, в свободное время, писал бы свои кружки и квадратики. Я не понимаю…
- Улисс, скажи, может быть, именно эти рисунки требовал от тебя тот незнакомец? Если надо, я с ним встречусь. Клянусь тебе, кроме этой папки, все остальные картины из мансарды сгорели. Я сама видела.
- Нет, - ответил он. - За эти бесспорно замечательные рисунки никто не даст и ломаного гроша. У твоего Андре нет звучного имени. Так что не обольщайся. Не всем везет так, как Делакруа.
Мне стало обидно за Андрея. Я взяла холст, испорченный Жан-Люком Лермитом, и принялась его разглаживать, потом стала собирать рисунки. Один набросок выпал у меня из рук и плавно спланировал на разглаженный холст.
- Улисс, смотри, как интересно! - воскликнула я. - Три прямоугольных пятна расположены в большом треугольнике. На одном написано "Порт-Сен-Мартен", на других "Ренессанс" и "Ла Гурдан". То же самое нарисовано в углу холста, купленного у Кервадека. И именно это место на холсте исчертил углем безумец Лермит.
- Действительно, - кивнул он, - совпадение.
- Думаю, это больше, чем совпадение.
- И что же?
- Пока не знаю, но очень хочется эту загадку решить. Тебе известно какое-нибудь заведение или место под названием "Ла Гурдан"?
- Это знаменитый публичный дом. Славится тем, что там начала свою карьеру мадам Дюбарри, любовница Людовика XV.
- Как интересно! Расскажи, пожалуйста. Улисс смутился, поэтому для успокоения нервов налил себе еще водки.
- Я не большой знаток французской истории, - начал он, - но в том публичном доме бывал и поэтому слышал о судьбе мадам Дюбарри. Каждая шлюшка мечтает вырваться оттуда, как это когда-то удалось Жанне Бекю, будущей графине Дюбарри, только никто не хочет закончить свою жизнь на гильотине. Кто только не навещает это заведение! Маркизы, банкиры, епископы толпами наведываются, а художники - Тулуз-Лотрек, Дени, Валлоттон - специально приходят, чтобы рисовать ночи напролет, ведь там можно встретить такие типажи, таких красоток!..
- Андре бывал там?
- Да, с Тулуз-Лотреком. Носил иногда за ним мольберт и краски. Анри всегда просит ему помочь, и никто не отказывает, понимают, что ему трудно самому.
- Улисс, я вот чего не понимаю. Насколько мне известно, "Ла Гурдан" - не единственный бордель в Париже. Почему же туда ходит столько народу? Да еще отборная публика…
- Потому что его владелица мадам Лефлок делает все, чтобы привлечь клиентов. У нее все по высшему разряду: блондинки, брюнетки, рыженькие. Недавно завезла китаянок и мавританок. Устраивает костюмированные балы, маскарады.
- Таких девушек в любом портовом кабаке полно. Они же с кораблей бегут!
- Мадам прекрасно осведомлена о нравах, царящих в подобных местах, - усмехнулся Улисс.
К моим щекам прилила кровь. Мне стало неловко оттого, что я веду такие фривольные разговоры. Что художник подумает обо мне? Я нахмурилась и перевела разговор на другое:
- А что такое "Порт-Сен-Мартен" и "Ренессанс"? Вот тут написано. Ты знаешь?
- Знаю, - кивнул он. - Это театры на Больших бульварах.
- Далеко отсюда?
- Нет, не очень. Там, на бульварах, много театров: "Жимназ", "Варьете", "Водевиль", роскошная Парижская опера.
- Как я люблю театр! Не пропускала ни одного спектакля, когда к нам в город приезжали артисты на гастроли!
- А я, Полин, не большой поклонник театров. Мне просто не хватает на них времени да и желания, хотя можно найти себе развлечение на любой вкус: опера, буффонада, комедия, трагедия, оперетта - залы всегда переполнены. Я понимаю, что тебе сейчас не до театров, но все же посети какой-нибудь из них, развейся.
- Интересно, ходил ли Андре в театр? - Я не обратила внимания на его совет. - Может, там мы сможем найти разгадку его смерти?
- Знаешь, а это мысль. Однажды я видел его в театре "Ренессанс" - он пришел туда по просьбе Альфонса Мухи, моравского художника, чтобы помочь расписать стены. Владелица "Ренессанса" Сара Бернар заказала тому отделку стен и лож - шикарный заказ, очень выгодный. А еще Муха рисовал для нее афиши. Не видела? Потрясающий декор!
Как? Та самая Сара Бернар, перед которой склонился наш император? Она произвела фурор в Санкт-Петербурге лет двенадцать назад. Мой отец, завзятый театрал, присутствовал на ее спектакле и был в восторге.
- Разумеется, это она. Ты бы видела, что творилось в театре, когда Бернар выходила на сцену! Ей рукоплескали от ложи до райка! Она превосходно играет роль великой актрисы - самой себя, и в этом ей нет равных. Бернар - некрасивая женщина, это я тебе говорю как художник, но у нее необыкновенно живое, одухотворенное лицо, и знаешь, многие великие мира сего не устояли перед ее обаянием.
- И кто же, если не секрет?
- Например, Виктор Гюго, потом один гениальный изобретатель, я забыл его фамилию. Ее мужьями были принц из старинной династии и первый красавец Греции. А когда она сыграла Маргариту Готье, в тот год я получил десяток заказов на портреты дам с камелиями . Боже, какие это были легкие деньги!
- Улисс, все это, конечно, интересно, но я хочу знать, что обозначают одинаковые пятна на рисунке и картине Андре. Вполне вероятно, что здесь зашифрован какой-то план.
- Интересная мысль, хотя, по-моему, это просто вытирание кисти о холст.
- А надписи? Посмотри же на них!
- Что надписи? Может, он всю ночь гулял, а утром решил запечатлеть свой маршрут - из бардака в театр.
- Не думаю, это не похоже на Андре. Да и сумасшедшему алхимику из клиники доктора Бланша знаком этот путь. Они что, вместе по девочкам ходили? Не верю!
- Что ж, в твоих словах есть резон, - согласился художник.
- Наконец-то… Улисс, милый, ты можешь мне помочь?
- А что надо делать?
- Прошу тебя, срисуй вот эту часть картины и сходи на Большие бульвары. У тебя глаз художника, авось отыщешь что-нибудь в том театре: потайной шкаф с картинами, или, на худой конец, сейф с бриллиантами. Не зря к тебе в пивной пристал тот человек. Наверняка он знает то, что нам пока неизвестно.
- Не нам, - отстранился Улисс. - Тебе. Я не хочу в этом участвовать. Извини, Полин, но ты должна меня понять. Андре был для меня всего лишь случайным знакомым, да и ты, в общем-то, тоже.
- Тогда зачем ты пришел ко мне?
- Мне неприятно, что я оказался втянутым в эту историю. Что я сидел два дня в тюрьме, что ко мне обращаются подозрительные личности. - Улисс встал и нервно заходил по комнате. - Почему я должен это терпеть? Только потому, что случайно оказался на берегу Сены, когда тело Андре выловили из воды?
Я решила немного подбодрить его - подошла и погладила по руке.
- Успокойся, Улисс, и постарайся понять: чем быстрее мы найдем преступника, тем лучше. Не думаю, что нам поможет французская полиция. Поэтому мы должны действовать сами, если ты не хочешь, чтобы к тебе обращались всякие подозрительные личности. Прошу тебя: сходи с этим эскизом в "Ренессанс" и попробуй отыскать то, что здесь нарисовано. В этой точке сходятся все линии - и из публичного дома, и из "Порт-Сен-Мартена". А я буду тебя ждать до поздней ночи.
Улисс сделал копию рисунков за две минуты. Потом попрощался и быстро сбежал вниз по лестнице. А я легла в постель и раскрыла томик Мопассана, купленный в магазинчике на Монмартре.
За обедом мадам де Жаликур смотрела на меня с нескрываемым любопытством. Потом не утерпела и спросила:
- Какой приятный молодой человек сегодня навестил вас. Я не успела предупредить, что к вам гость, - спешила к зеленщику. Вы на меня не в обиде?
Для хозяйки с тремя подбородками любой мужчина моложе пятидесяти считался "приятным молодым человеком". Решив ее немного позлить, я сказала чистую правду:
- Еще в какой обиде, мадам! Вы хоть проверяйте, кого впускаете! Это один из подозреваемых в убийстве моего друга. Он отсидел в Консьержери и пришел навестить меня, так как очень разозлился, что его посадили.
- Надеюсь, он не обвиняет вас, что вы умышленно засадили его в тюрьму? - спросил Засекин-Батайский, отвлекшись от чтения газеты. - Он вам не угрожал?
- Нет, просто пришел сообщить, что вышел на свободу, - ответила я.
- Если ваши гости будут вам досаждать, дорогая, вы уж не церемоньтесь с ними, - сказала Матильда Ларок. - Сразу посылайте слугу за полицией.
В ее фразе мне почудилось не "вам досаждать", а "нам".
- Вот, пожалуйста, посмотрите, что пишут, - воскликнул князь, ткнув пальцем в газету. - "В районе бульвара Монпарнас, к югу от Латинского квартала, из открытого колодезного люка, ведущего в катакомбы, выскочили две крысы ростом с новорожденного теленка и, схватив фокстерьера, принадлежавшего мсье Анри Жордану, лавочнику с перекрестка Вавен, утащили его с собой. Куда смотрит префект? Когда же местные градостроительные власти займутся наконец этими подземными туннелями?"
- Кого утащили? Лавочника? - охнула хозяйка.
- Нет, фокстерьера, - ответил Засекин-Батайский. - Тут же написано.
- А что за катакомбы такие? - спросила я.
- Это страшное место, Полин, - покачала головой Матильда, намазывая паштет на кусочек багета. - Сначала оттуда добывали камни для строительства домов, а потом, после эпидемии чумы, мэрия решила перенести под землю останки умерших. И там, где раньше были камни, сейчас черепа да берцовые кости. Немудрено, что утащили фокстерьера. И теленка смогли бы.
- Боже мой! - всплеснула руками мадам де Жаликур. - Разве можно вести за столом такие разговоры! Я вас прошу, медам и мсье…
- Говорят, что находились смельчаки, которые спускались в катакомбы. Но никто из них не вернулся оттуда, - добавил князь и тут же осекся, взглянув на хозяйку. - Ах, простите, мадам, вам неприятно. Я больше не буду.
В этот момент раздался странный звук за окном - словно утку засунули в паровозный гудок и она там крякает, умоляя выпустить ее на волю. Мадам де Жаликур встала из-за стола и отправилась посмотреть, что происходит во дворе. Вернувшись, она проговорила заплетающимся языком:
- Полин, там вас… - и рухнула в кресло.
За столом никого не осталось. А во дворе обитателей отеля "Сабин" ожидало потрясающее зрелище. На дорожке, ведущей к дому, стоял четырехколесный безлошадный экипаж, на котором гордо восседал Доминик Плювинье в кожаной куртке, крагах и кепке с клапанами. На его лице были огромные очки, а на ногах - клетчатые гетры и крепкие тупоносые башмаки. Картинка из "Вестника Всемирной выставки", да и только!
- Боже! Доминик, что это?! - воскликнула я. - Откуда такая красота?
- "Панар-Левассор"! Четырехколесный автомобиль с бензиновым мотором в четыре лошадиные силы! - гордо ответил он. - Я приехал за тобой, Полин. Предлагаю совершить со мной прогулку. Поедешь?
- Это самоубийство! - покачал головой Засекин-Батайский. - Не соглашайтесь, мадам Авилова, на это безумие.
- Езжайте, Полин, не слушайте князя, - подтолкнула меня Матильда Ларок. - Потом расскажете нам о своих ощущениях. Я слышала, это нечто необыкновенное! Ах, сама бы села, да никто не приглашает.
- Но она не одета, как подобает одеваться шоферам! - воскликнула мадам де Жаликур. - Как можно сесть в этот экипаж без кожаной тужурки и очков?! Это непрактично и так не ездят!
- Ерунда! - махнула рукой Матильда Ларок. - Много вы знаете, как ездят, мадам. Если женщина носит свободную одежду, она должна остерегаться механизмов, а если облегающую - то механиков. Нынешняя мода не предназначена для автомобилей, поэтому пусть едет в чем есть. Полин, не расстраивайтесь, вперед!
Надев шляпку и накидку, я вернулась к автомобилю. Доминик по-хозяйски обошел его кругом, якобы проверяя, все ли в исправности.
- Красавец! - улыбнулся он, постучав носком ботинка по ободу. - Смотри, Полин, у него передвижная ременная передача, четыре скорости, резиновые обручи на колесах. Это же гениальное творение современной инженерной мысли!
- Какова максимальная скорость передвижения? - спросил князь, протирая монокль.
- Пять с половиной лье в час !
Но это же невозможно! - воскликнул Кирилл Игоревич. - Профессор медицины Альфред Дюпен утверждал, что человек не способен выдерживать скорость более семи-восьми лье в час в открытом безлошадном экипаже!
- Почему? - удивился Плювинье.
- Он не сможет вдохнуть воздух! Встречное давление будет столь велико, что дыхание остановится!
- Спасибо, мсье, - рассмеялся репортер, - я учту ваше предостережение. Искусство управления автомобилем требует жертв…
- Откуда у тебя самодвижущийся экипаж, Доминик? - спросила я, когда он подал мне руку и помог взобраться на кожаное сиденье. Ощущала я себя вполне удобно, словно сидела в открытом ландо, только было непривычно видеть перед собой не лошадиный хвост и не спину кучера, а открытое пространство.
- Это автомобиль! Так и только так надо называть это гениальное изобретение. Наша газета "Ле Пти Журналь" организует первые в мире гонки для экипажей с бензиновым, паровым или газовым мотором, а я - специальный репортер. Из всех журналистов мсье Жиффар выбрал меня одного.
- Он изобретатель этого автомобиля?
- Нет, он наш главный редактор. Ему принадлежит идея устроить гонки от Парижа до Руана. И приз вполне приличный - пять тысяч франков. Деньги пожертвовал граф де Дион. Каково? Все на высшем уровне! А экипаж мне дал Эмиль Левассор, чтобы я немного покатался. Вот я и решил заехать за тобой. Поехали?
- Мы будем участвовать в гонках? - испугалась я.
- Нет, только проверим ходовые качества аппарата перед соревнованиями.