– С чего вы это взяли? – осведомился я.
– Он странно ведет себя, – ответил Иван Парфенович, комкая в руке край камчатой скатерти.
– Что вы имеете в виду? – поинтересовался я.
– Я видел, как поляк подглядывал в замочную скважину, – нерешительно ответил Колганов, – и, кажется, подслушивал у дверей, – развел он руками, – перед тем, как от вас вышел японец…
– Но это еще не говорит о том, что он убил князя Титова, – заметил я.
– Да… – замялся Колганов, – но в нем есть что-то такое, что при встрече с ним делается жутко! Господин Гродецкий чувствует, что вы, Яков Андреевич, его подозреваете, – добавил он.
– С чего вы взяли, что я его подозреваю? – осведомился я.
– Не знаю, – пожал плечами Иван Парфенович, – что то подсказывает мне, что вы выслеживаете Гродецкого…
– Неужели это настолько заметно? – расстроился я.
– По крайней мере, для меня, – ответил Колганов. – С паном Станиславом у меня личные счеты, – добавил он. – К тому же он как-то странно себя ведет. Мне кажется, что поляк что-то скрывает…
– Вы очень наблюдательны, – заметил я.
Когда Колганов ушел, я уселся за стол и задумался. Мне совсем не понравилось, что Иван Парфенович обо всем догадался. У меня не оставалось сомнений, что и сам Гродецкий прекрасно понимает, что я подозреваю его. А это делало наше совместное пребывание с ним в усадьбе опасным.
Особенно я переживал за Миру, которая в последнее время вела себя совершенно безрассудно.
Я достал свою бархатную тетрадь и обмакнул в чернила перо.
Мысли и чувства переполняли меня. Мне хотелось, наконец-то, излить свою душу, и я доверил роль исповедника бристольской бумаге, уповая на то, что никто никогда не обнаружит мою тетрадь…
VIII
C Мирой мы встретились в мраморной зале за ужином. Индианка сияла от счастья, по ее лицу было видно, что она за нас с Кинрю сильно переволновалась. Я мысленно укорил себя за то, что так и не нашел времени до сих пор навестить ее.
Мы сидели с ней совсем рядом, и я не смог удержаться, что бы не сжать ее руку в своих ладонях.
В этот момент Никита Дмитриевич Сысоев поднялся из-за стола и постучал краем вилки по своему бокалу.
– Господа, – проговорил он торжественно, – у меня есть для вас одно радостное сообщение, – глаза его ликующе поблескивали в теплющемся свете свечей.
– Что за сообщение? – оживился Иван Парфенович.
Мадхава с Агастьей переглянулись, Станислав Гродецкий перевел свой взгляд из блюда с салатом на управляющего, который, едва не начал заикаться под ним.
– Господа! – снова обратился Никита Дмитриевич ко всем присутствующим. – Дороги к завтрашнему утру, кажется, будут расчищены!
Его последние слова утонули в гуле аплодисментов.
– В самом деле?! – воскликнула Мира, не поверив своим ушам. Она страстно мечтала вернуться в наш особняк на Офицерской улице.
– Ну, наконец-то! – удовлетворенно произнес Гродецкий, оправляя манжеты, выглядывающие у него из-под фрачных рукавов. – Я завтра же уезжаю отсюда! – заявил он чеканным голосом.
Я подумал о том, что мне надо было пошевеливаться, чтобы на чем-нибудь поймать его с поличным. Однако я должен был отдать должное Гродецкому – он был как никто осторожен.
– А где дети? – поинтересовался я у Миры, которая зачарованными глазами смотрела в окно. В этих черных, огромных озерах отражались мерцающие снежинки.
– Что? – индианка будто очнулась от долгого волшебного сна.
– Где дети? – спросил я снова.
– С Грушенькой, – ответила Мира. – Они прекрасно поладили, – сказала она, – не хуже, чем с англичанокой!
Колганов, услышав о чем она говорит, перекрестился.
– Да упокоится с миром ее душа, – промолвил он.
– Я, пожалуй, пойду, – сказал Кинрю, вставая из-за стола.
– Куда ты? – удивленно спросил я своего ангела-хранителя.
– Я обещал Саше кое-что рассказать, – ответил японец с таинственным видом.
Я прекрасно представлял себе, о чем они будут разговаривать.
Мне ли было не знать, о чем может поведать мальчишке мой самурай?! Я должен был признать, что японскому дворянину было чем вскружить голову ребенку. Чего только стоила его служба в императорском дворце?!
Я вернулся к себе вместе с Мирой, атласные, тяжелые юбки которой шуршали у меня за спиной. От нее удивительно пахло восточными духами, запах которых сводил меня с ума.
– Вам удалось что-нибудь узнать? – осведомилась Мира, как только я повернул ключ в замке. Она забралась с ногами на оттоманку и принялась водить рукой по ткани, которой были обтянуты стены в комнате.
– Почти ничего, – ответил я, – кроме того, что Гродецкий действительно раньше уже бывал в имении князя, и при этом, инкогнито. Судя по всему, именно по его приказу пара мужиков создали в местной деревне видимость индийского ритуала…
– Вы имеете в виду заклание скота? – догадалась Мира.
– Вот именно, – согласился я. – Однако я так до сих пор и не выяснил, кто из них принимал участие в убийстве князя Титова. Мне кажется, что Гродецкий вряд ли сумел бы справиться с этим самостоятельно!
– Мне тоже так кажется! – кивнула Мира. – Но ему помогала еще и англичанка…
– Да, – кивнул я, – в этом тоже не остается сомнений!
– Но, Яков Андреевич, – заволновалась Мира. – Вы сможете что-нибудь доказать?! – с тревогой в голосе спросила она.
– Постараюсь, – ответил я. Однако я сам не имел на этот счет абсолютно никакой уверенности.
– Гродецкий пытался выпытать у меня, – сказала Мира, – зачем вы поехали в деревню?!
– И что ты ему ответила? – осведомился я.
– Ничего, – передернула она плечами. – Сказала, что вы отправились на прогулку!
– Ну и славно, – похвалил я ее. Она словно котенок прильнула ко мне и прошептала на ухо:
– Яков, будь осторожен!
Я был изумлен: Мира впервые за все время нашего знакомства отважилась на такую фамильярность.
– Буду, милая, буду! – успокоил я ее, погладив по тяжелым густым волосам.
Мира забралась ко мне на колени и страстно проговорила:
– Я не переживу, если с тобою что-то случится!
– Успокойся, – я убрал у нее с лица прядь непослушных, черных волос, – твоими молитвами со мной никогда ничего не случится!
– Вашими бы устами, – заулыбалась Мира, она любила повторять за мной мои поговорки. Я и не заметил, что моя индианка снова перешла со мною на "вы".
Я вытащил из-за ворота пантакль, который всегда носил у себя на груди.
– Он хранит меня, – ответил я ей.
– А я и не знала, Яков Андреевич, что вы – язычник! – лукаво заулыбалась индианка.
– О! – усмехнулся я. – Ты научила меня многим премудростям!
Мира слезла с моих колен, вытащила из-под шифоньера свой магический ящик и склонилась над ним.
– Что ты ищешь? – осведомился я.
– Траву для Ольги Павловны, – ответила индианка, перебирая свои бархатные мешочки.
– Ой! – ужаснулся я. – Я совсем позабыл справиться у тебя о здоровье вдовой княгини! Как она? Ей лучше? – осведомился я.
– Да, – кивнула моя индианка. – Ольге Павловне с каждым часом все лучше, – сказала она. – Княгиня выздоравливает прямо на глазах!
– Ты считаешь, что это действие ведического ритуала? – спросил я с сомнением в голосе. Говоря откровенно, я никогда особенно-то не верил во все эти магические обряды, не смотря на то, что принадлежал к ордену вольных каменщиков.
– Не знаю, – пожала плечами Мира, – а вы-то, Яков Андреевич, оказывается, Фома неверующий, – со смехом заключила она, отыскав наконец мешочек с травой хариды. – Ну, – пожала индианка плечами, – возможно, это всего лишь действие лекарственных трав, – улыбнувшись допустила она.
Мира высыпала засушенную траву на ладонь.
– И что бы я делала сейчас, – усмехнулась она, – если бы не привезла ее с собой из Калькутты?!
– Не знаю, – пожал я плечами, – возможно, сидела бы взаперти!
– Да уж, – кивнула моя индианка, – с княгини станется!
– Она не обижала тебя? – спросил я уже серьезно.
– Нет, – Мира покачала своей головой, – нам удалось-таки найти со вдовою общий язык!
Мира взяла свой мешочек, спрятала на место обклеенный цветной бумагой ящик с магическими принадлежностями, захватила серебряную кружку, из которой обычно отпаивала больную княгиню, коснулась на прощание своими устами моей щеки, словно взмахнула крыльями бабочки, и отправилась врачевать занемогшую Ольгу Павловну.
Я же решил перечитать дневник погибшего князя. Едва за Мирой захлопнулась дверь, как я полез за ним в ящик стола. На лбу у меня выступили капли холодного пота – я шарил ладонью в столе и ничего не находил. Наконец, я нащупал бархатную обложку своей лиловой тетради. Мне удалось вынуть ее из ящика письменного стола. Лежала она явно не на своем месте.
Я открыл ее и перелистал. На одном из листков оказался загнутый уголок. Мой дневник явно кто-то прочел.
– Гродецкий! – ужаснулся я вслух и снова сунулся в стол.
Дневник Николая Николаевича Титова исчез.
– Этого только мне не хватало, – пробормотал я, утирая ладонью пот со лба. Сережка англичанки также отсутствовала.
Мне оставалось только заключить, что в мое отсутствие мои апартаменты кто-то обыскивал. Только сейчас я понял, какую совершил глупость, взяв с собой в деревню своего Золотого дракона. Насколько больше пользы он смог бы принести мне именно здесь!
Кинрю оказался легок на помине.
Раздался тихонький стук в дверь.
– Кто там? – спросил я встревоженно.
– Ваш ангел-хранитель, Яков Андреевич, – ответил японец.
– Входи! – велел я ему, не убирая свой дневник со стола.
От моего Золотого дракона у меня практически не было секретов, тем более, в такой критической ситуации, которая вот-вот грозила выйти из-под контроля.
– Вы только посмотрите, Яков Андреевич, что я принес?! – сверкнул белозубой улыбкой японец.
– Очень интересно, – проговорил я заинтриговано, на минуту позабыв обо всех своих напастях, обрушившихся на меня, как снег на голову.
Кинрю держал в своих ладонях маленький серебряный сундучок довольно тонкой работы, с такой же узорной серебряной крышечкой.
– Что это? – осведомился я.
Золотой дракон молча приподнял ее, и я не поверил своим глазам. В серебряном сундучке лежала жемчужина…
– Эта та самая? – тихо спросил я пересохшими от волнения губами.
– Та самая, – ответил Кинрю, – настоящая! Та, что исчезла из спальни княгини!
– Где ты ее нашел? – поинтересовался я, выкладывая жемчужину себе на ладонь.
– Сейчас я все расскажу, – ответил Юкио, усаживаясь в кресло.
– Не тяни! – попросил я Кинрю. Мне не терпелось узнать, что же все-таки приключилось с жемчужиной. – Выкладывай все как есть! – торопил я его.
Жемчужина переливалась перламутром в свете чадящей свечи, закапавшей воском подсвечник. Она сияла девственной чистотой.
– То-то княгиня обрадуется! – протянул я с восторгом в голосе.
– Мне ее Саша показал, – начал японец. – Он ее под рождественским деревом нашел, – продолжил он, – в тот день, когда Мери-Энн с Гродецким поссорилась и Никита Дмитриевич Сысоев случайно подслушал их разговор.
– Вот как? – вслух удивился я.
Мой Золотой дракон кивнул мне в ответ.
– По-видимому, мисс Браун, – имя англичанки по-прежнему давалось японцу с трудом. Когда Кинрю произносил его, он старался спрятать глаза, – сама намеренно оставила ее в зале, где стояла рождественская елка, чтобы не отдавать Гродецкому. Возможно, поэтому, он ее и убил, – высказал вслух японец свое предположение.
– Не думаю, – тихо ответил я. – Ему была нужна жемчужина, а не мертвая англичанка. Своей смертью Мери-Энн только смешала ему все карты!
– Не знаю, – пожал плечами Кинрю. – Но, так или иначе, Саша советовался со мной, стоит или нет дарить ее Настеньке на рождение… Оно, у нее, кажется, в январе, – добавил японец.
– Так, значит, мальчик присвоил себе бабушкину жемчужину?!
– удивился я.
– Вовсе нет, – возразил японец, вступившись за Сашу. – Он и не знал, что она принадлежит княгине. Саша считал, что это жемчужина его гувернантки. Он собирался отдать ей ее на следующий же день, но неожиданно узнал, что Мери-Энн умерла.
– Вследствие чего он посчитал себя единственным обладателем редкого клада?! – усмехнулся я.
– В общем-то да, – согласился японец. – Но он сразу согласился отдать жемчужину мне, как только узнал, что она принадлежит его бабушке. Мальчик даже надеется, что это вернет ей здоровье! – добавил он.
– Добрая душа, – заметил я искренне. – Кстати, мне стало известно, что эту жемчужину Николай Николаевич Титов приобрел в Индии в тоже самое время, когда Гродецкий купил у того же ювелира другую жемчужину, схожею с этой, как две капли воды!
– Вот оно что?! – покачал головой японец. – Тогда все становится на свои места, – заметил он. – Но откуда вы это узнали? – удивленно поинтересовался Кинрю.
– Я обнаружил в архиве князя его дневник, – ответил я.
– Что же вы раньше молчали, Яков Андреевич?! – вспыхнул мой Золотой дракон. – Где он? Я хочу его прочитать! – заволновался он.
– Дневник исчез, – развел я руками.
– Яков Андреевич! – сокрушенно покачал головой японец. – Какая жалость!
– Совершенно с тобой согласен, – ответил я. – Подозреваю, что это дело рук господина Гродецкого!
– Но он же завтра покинет имение! – ужаснулся мой Золотой дракон. – И ищи тогда ветра в поле! – присвистнул он.
– Совершенно верно, – согласился я. – Мы должны его обязательно задержать!
– Но каким же образом? – заволновался Кинрю, его впалые щеки раскраснелись так, будто он побывал на морозе.
– Думаю, нам все-таки стоит обратиться к Медведеву, – ответил я.
– Так, значит, время пришло! – воскликнул Кинрю, потирая руки.
– Похоже, что да! – ответил я. – Я думаю, он не откажется поприсутствовать при нашем разговоре с Гродецким…
– Но вы же обидели его, – осторожно заметил Кинрю.
– Он – старая ищейка, – усмехнулся я, – мне кажется, что Лаврентий Филиппович настолько великодушен, что простит меня! Тем более, когда мы покажем ему жемчужину…
– Пожалуй, вы правы, – согласился японец.
– Завтра же утром я поставлю Лаврентия Филипповича в известность обо всем, что нам удалось узнать! – объявил я Кинрю свое окончательное решение.
Не успел я переодеться ко сну, как в дверь моей комнаты вновь кто-то постучался.
– Кто там? – осведомился я уже в полудреме. За последние дни мне ни разу так и не удалось толком выспаться, и я чувствовал себя, будто разбитая телега.
– Яков Андреевич! – донеслось из-за двери.
– Кто там? – откликнулся я, не узнав обладателя голоса.
– Это – Мадхава! – ответил ночной посетитель.
– Мадхава? – переспросил я удивленно. – И чего вам только не спится в такое время? – я направился к двери, которую на всякий случай запер на ключ.
– Яков Андреевич, – ввалился индиец в комнату, – как хорошо, что я вас застал!
– Что еще случилось? – заволновался я.
– В комнате пана Гродецкого свет горит, – отдышавшись, проговорил Мадхава.
– Ну и что? – спросил я устало. – Может быть, он вздумал почитать перед сном?!
– Яков Андреевич, что с вами? – Мадхава встряхнул меня за плечи. – Очнитесь! По-моему, он собирается сбежать из имения. Я видел, как кучер Гродецкого носил его вещи в карету!
– В самом деле? – слова Мадхавы подействовали на меня, будто холодный душ. Весь сон с меня словно рукой сняло. Я бросился одеваться.
Минут через пять в дверь постучала Мира.
– Яков Андреевич, вы уже знаете? – спросила она через порог.
– Что именно? – осведомился я.
– Что Гродецкий задумал что-то неладное…
– Он собирается сбежать? – поинтересовался я, натягивая рубашку.
– По-моему, он собрался поджечь усадьбу, – встревоженно проговорила Мира.
– Что? – воскликнули мы в один голос с Мадхавой. – С чего это ты взяла?!
– Грушенька сказала мне, – ответила моя индианка, – что Гродецкий в манерке из людской керосин унес!
– В какой еще манерке? – удивился Мадхава.
– Это такая металлическая фляжка, походная, – объяснил я ему, на ходу обуваясь в сапоги, – с закручивающейся крышкой… – Я подумал о том, что Гродецкий вполне мог быть в прошлом военным, и, так же, как и я, уйти в отставку. С тех самых времен у него как раз и могла остаться походная фляжка.
– Агастья нас у его комнаты дожидается, – сказал Мадхава, – я ему велел, если что подозрительное заметит, орать во все горло! Пожар – страшное дело! – протянул индиец многозначительно.
– Какой ужас! – всплеснула руками Мира. – Я не хочу!..
– воскликнула она. Я видел, что мою индианку охватывает паника. Я мог представить себе, что она чувствовала. Ведь однажды моя Мира уже сумела избежать мучительной смерти в объятиях пламени.
– Все будет хорошо, – я сделал слабую попытку ее успокоить.
– Торопитесь! – простонала Мира. – В доме же дети!
Все втроем мы выбежали на лестницу, где столкнулись с Кинрю, который тоже заметил, что творится что-то неладное. Особенно ему не понравилось, что кучер Гродецкого тайком перетаскивал его вещи в карету.
У дверей Гродецкого Агастьи не оказалось.
– Я не понимаю, что происходит! – взволнованно воскликнул Мадхава, озираясь по сторонам. – Мне кажется, что с Агастьей что-то случилось, – прошептал он испуганно, заметив, что я делаю ему знак молчать.
Я постучался в дверь, которая, разумеется, оказалась запертой.
– Кто там? – откуда-то издалека услышал я голос пана Станислава.
– Кольцов, – ответил я. – Мне надо обсудить с вами один спорный вопрос.
За дверью на несколько секунд повисла пауза. Гродецкий раздумывал, стоит или нет пускать меня в его комнату. Я вообще подозревал, что весь этот пожар он задумал только из-за меня, потому как был уверен, что я уже докопался до истины. В связи с этим ему необходимо было отделаться от меня. Поэтому я полагал, что он воспользуется моментом и попробует убрать меня без свидетелей и без лишнего шума, раз уж предоставилась такая возможность. К несчастью для себя, Гродецкий не знал, что я пришел к нему не один.
После недолгих колебаний пан Станислав все-таки загремел ключем в замочной скважине.
– Входите! – велел он мне, выглянув за дверь.
Мой Золотой дракон, Мадхава и Мира спрятались за одной из многочисленных колонн, имевшихся в холле.
Но только я переступил через порог, как они последовали за мною.
В комнате я заметил связанного Агастью, который валялся на полу с кляпом во рту.
– Яков Андреевич, вы проиграли, – сказал Гродецкий, как раз в тот момент, когда за моей спиной, грозной тенью, появился Кинрю. В руках пан Гродецкий сжимал "кухенрейтор".
– Что здесь происходит? – осведомился он, прицелившись в японца.
Только сейчас я разглядел, что на полу валялась фляжка с пролившимся керосином. Вещи Гродецкого были сгружены в углу.
– Нет, это вы проиграли! – проговорил Мадхава, выступая из-за спины Кинрю. В руках он тоже держал дуэльный пистолет, который нацелил в сторону пана Станислава.
Воспользовавшись сложившейся ситуацией, японец молниеносным движением выбил из рук Гродецкого пистолет и повалил поляка на спину.