- Я пятьдесят рублей как обещал? Тому, кто злодея добудет, а не тому, кто его такого привезет - уже неживого. Что мне теперь с ним делать? Что он мне теперь ответит, как я с него допрос сниму?
И он посмотрел на Шкандыбина. Шкандыбин растерялся и молчал.
- Поэтому какие пятьдесят рублей? - сказал дальше князь. - Двадцать пять, вот красная цена. - И, повернувшись к дворскому, велел: - Мартын! Дай им двадцать пять.
- Помилуй, княже! - ответил Мартын. - Где при мне прямо сейчас такие деньги? Это пускай они уже приходят завтра.
- Нет! - тут же сказал Шкандыбин. - Зачем завтра? Я же привез сегодня.
- Ладно! - сказал князь сердито. - На, держи! - И, распахнув шубу, сорвал с кафтана здоровенную, в золотой оправе зеленую (изумрудную) пуговицу и сунул ее Шкандыбину.
Шкандыбин схватил пуговицу, повернул ее и так и сяк и, выпятив губу, сказал:
- Да в ней и десяти рублей не будет…
- Га! - гневно вскричал князь. - Да если ты кому скажешь, что это моя пуговица, так тебе и все тридцать дадут!
Шкандыбин еще постоял, покривился, а после сунул пуговицу в пояс и, повернувшись к Власу, велел выгружать.
- Э, нет, нет! - быстро сказал князь. - Мне здесь этого добра не надо. Это с собой забирайте. За те двадцать пять рублей, которые я вам недодал. Забирайте, я кому сказал! Пока вас взашей не выгнали! И пока вас не стали спрашивать, где вы его подобрали и кто его жизни лишил. А я это еще спрошу!
Шкандыбин гневно пожевал губами, но смолчал и только махнул Власу рукой. Влас взял лошадь за гуж, развернул сани, и они медленно пошли со двора.
Когда они дошли уже почти до самых ворот, князь тихо, но очень сердито сказал, обращаясь к Маркелу:
- А теперь пойдем ко мне, и я с тобой поговорю, скотина. Меня без двадцати пяти рублей оставил!
37
Князь, а за ним Маркел вошли вначале в сени, а дальше мимо сторожей с серебряными бердышами в ту же самую горницу, в которой Маркел уже был и которая, как он вскоре узнал, называлась Ответная. Там князь сел на ту же, покрытую тем же ковром лавку, снял выходную шапку и вместо нее надел домашнюю, легкую.
- Упарился с тобой! - сказал он при этом. - Такие деньги псу под хвост!
Маркел молчал. Князь посмотрел на стол, наверное, искал орехи, но стол был пуст, и князь, пожевав губами, опять заговорил, обращаясь к Маркелу:
- Разгневал ты меня сегодня. Нехорошо было так делать. Надо же предупреждать! А то я сплю, вдруг меня будят и говорят: злодея привезли, убитого, пятьдесят рублей за него просят. Знаешь, что я тогда подумал?
Маркел стал смотреть в пол.
- Вот, правильно! Теперь молчи! - сердито сказал князь. - Раньше надо было говорить! - Но, так как Маркел опять не отозвался, князь уже простым, без всякой злости голосом спросил: - Где ты со Шкандыбиным стакнулся?
- Да вот, - ответил, тяжело вздохнув, Маркел, - от тебя, князь, вчера вышел, дай, думаю, схожу под Бельских, гляну к ним через забор, может, чего и высмотрю. Глянул, а там этот убивец. Со Шкандыбиным. Стоят и лясы точат.
- И ты сразу за нож? - сказал князь. - И через тын! - Маркел согласно кивнул. - А там они тебе по голове. И в клеть. И пытать. И ты понес чего ни попадя. Так?
- Так, - сказал Маркел.
- И ничего умнее не придумал, как пообещать от меня денег.
Маркел тяжко вздохнул и сказал:
- Да кто же мог подумать, что они своего же зарежут?
- А чего было не резать? - сказал князь. - Зарезал - концы в воду. А к нам привез, так еще и продал, на двадцать пять рублей разбогател. А как мне теперь ходить? - И князь указал на то место, где у него раньше была пуговица.
- Это еще можно вернуть, - сказал Маркел.
- Как? - недовольно спросил князь.
- А пойти к ним и сказать, что мы заводим на них дело. Что они человека зарезали и похвалялись этим, возили в санях и вымогали за него.
- А я почему им деньги дал? - спросил князь.
- Ну… - только и сказал Маркел.
- Потому что я с ними в стачке? - продолжал уже опять сердито князь. - А если я скажу, что это Шкандыбин убил, знаешь, что они мне на это ответят? Что никто его не убивал, а они его под забором нашли и сразу его узнали, потому что ты им еще раньше про него рассказывал и сулил большие деньги. Вот они на них и покусились и повезли его к тебе, а ты стал отпираться, зубы скалить. Значит, скажут, это ты его убил! И дальше скажут: надо заводить на тебя дело. И что я им в ответ скажу? А ничего! Потому что… А! - только и сказал князь и махнул рукой. После снял шапочку, повертел ею перед собой, после опять надел. Маркел молчал. - Вот так-то, сокол мой, - сердито сказал князь. - Москва, это тебе не Рославль, тут люди зубастые. Так что и ты зубы расти, пока не поздно. А какие зубы уже выросли, те береги, смотри, чтобы не выбили.
Маркел тяжко и уже в который раз вздохнул. Князь усмехнулся, сказал:
- Ладно, чего это я… Я в твои годы тоже был простым, как пень, только потом пошел в рост. Но про это в другой раз. А теперь вот что. День и ночь тебя здесь не было. Что ты за это время сделал? Узнал, куда Трофим ходил?
- Узнал.
- Ого! - обрадовался князь. - Ну, и куда?
- К ведьме одной. В Белый город.
- И ты был там? Или ты про это только слышал?
- Был.
- И что видел?
- Что зарезали ту ведьму. Лежала она вся в крови, и возле нее нож валялся.
- И больше никого там не было?
- Была одна карлица. Пьяная.
- И что та карлица?
- Убить меня хотела.
- Но, вижу, не убила. А что еще? Говорила она что-нибудь?
- Говорила. Что дядя Трофим к ним приходил, и эта ведьма ему нагадала, что тот человек, который вдруг помер и про которого мы знать хотим, помер от деревянной шапки.
- Как это деревянной?
- Шахматной.
- Шахматной? - еще сильнее удивился князь. - Кто тебе это сказал?
- Родька Биркин.
- Родька-игруля, знаю… Царев шут! И что, он, что ли, и убил?
- Нет. А он только сказал, что, как только царь взялся за шахмату, за белого цесаря, так сразу и помер. И что этот цесарь, может, заколдованный, и от него и смерть.
- А кто его заколдовал?
- Пока не знаю.
- А где сам цесарь?
- А он, когда царь упал, под лавку закатился.
- А из-под лавки?
- Его Савва вымел.
- Савва, что ли, Хренов?
- Может, и Хренов, я не знаю. Но вымел он. А Бельский, как только это увидел, сразу стал орать: "Сожги его, сожги, может, на нем порча!" И Савва бросил цесаря в огонь, в печь в царской комнате. И закрыл заслонку.
- Да-а-а! - сказал князь, глядя вверх по сторонам. - Грехи наши тяж…
И замолчал и посмотрел на Маркела. После усмехнулся и прибавил:
- Но, чую, что это еще не все. А что было дальше?
- А как только Бельский вышел, Савва тогда сразу в печь и достал оттуда цесаря. Вот он!
И Маркел подал князю цесаря. Князь взял его, долго рассматривал, вертел и так и сяк, а после спросил:
- А где же его шапка?
- Отгорела, - ответил Маркел. - Но есть мастер Жонкин. Это он цесаря точил. Токарь с английского подворья. Надо к нему сходить и выведать, может, даже очень строго, не вделывал ли он ему в шапку какого секрета.
- Это да! - сказал, подумав, князь. - Это ты верно придумал… А Бельский как забегал, пес! Ага, ага! - И князь хищно заулыбался. Потом, все продолжая улыбаться, прибавил: - Ну, так и сходил бы к тому Жонкину.
- Кто же меня туда впустит? Подворье же!
- И это тоже верно, - сказал князь. - Но ладно! Это тебе Ададуров подскажет. Он там много раз бывал, он там всех знает.
- Станет мне Ададуров подсказывать…
- Станет, если я ему велю.
- А, ну тогда другое дело.
- Вот так, - сказал князь, улыбаясь. Потом вдруг спросил: - А ты хоть ел сегодня? А ночью хоть спал?
Маркел молчал.
- Тогда сходи пока домой, перекуси, приляг, - сказал князь мягким, добрым голосом, - а мы Ададурова к тебе пришлем. - Тут он вернул шахмату Маркелу и прибавил: - Ступай! Бог в помощь.
Маркел поклонился и вышел. И уже в сенях подумал: а могли бы и здесь покормить, вон какой дух стоит, да от вас разве дождешься?
38
Сойдя с крыльца, Маркел повернул налево, обогнул хоромы и вышел на задний князя Семена двор. Там он еще раз повернул, подошел к поварне и велел позвать Герасима. Вышел Герасим, княжий повар, и Маркел сказал, чтобы к нему, то есть к дяде Трофиму, принесли чего-нибудь поесть.
- Сегодня постный день, - сказал Герасим.
- Неси постного, - сказал Маркел. Спохватился и прибавил: - И сластей.
- Сластей - это к Демьянихе, - сказал Герасим.
- Вот у нее и возьмешь, - сказал Маркел. - Некогда мне к ней ходить! Меня боярин ждет.
- Ладно, - сказал Герасим, усмехаясь. - А каких сластей?
- Каких, каких! - рассердился Маркел. - Ну, калачей слащеных. Ну, кваса медового.
И еще сильнее покраснел, подумав, что ему только к Демьянихе и не хватало. Особенно сейчас, ага! А Герасим, еще пуще усмехаясь, сказал, что все будет исполнено, пускай Маркел не сомневается. Маркел развернулся и пошел к себе. Там он поднялся на помост и, проходя мимо Параскиной двери, остановился и прислушался, но ничего не услышал. Тогда он прошел дальше.
У него, то есть, конечно, у дяди Трофима было пусто и не топлено. Маркел походил туда-сюда, сел возле печи и сердито подумал: вот же привяжется, царя убили, чего только вокруг не случилось, а ему все Параска да Параска. Правильно мать говорила: не езди, сынок, в Москву, окрутят тебя там…
И это тоже ни на миг покоя не дает! Маркел встал, взял кресало, высек огонь, зажег плошку. Стало светлей и веселей.
Раскрылась дверь, и баба принесла еды. Сразу за ней вошла вторая баба и принесла сластей - слащеных калачей, как и велел Маркел, и медового квасу. Маркел подождал, пока они это разложат и расставят, а после еще подождал, пока они уйдут, и только уже тогда подошел к столу, выбрал самый румяный калач, спрятал его за спину, вышел на помост и свободной рукой постучался к Параске.
Почти сразу же открылась дверь и вышла Нюська.
- А мамка где? - спросил Маркел.
- Зачем она тебе? - ответила Нюська.
- Так просто, - сказал Маркел. И поспешно прибавил: - А это тебе!
И подал ей калач.
- Мне от чужих ничего брать не велено, - строго сказала Нюська.
- Какой я чужой? - сказал Маркел. - Я свой! На одном крыльце живем.
Нюська нехотя взяла калач. Сказала:
- Ладно. Скажу, что ты мне грозил.
Сказав это, Нюська надкусила калач.
- Ну, как? - спросил Маркел.
- Так себе, - ответила Нюська. Ела она без особой охоты. Потом еще прибавила: - Меня утром царица угощала. Вот то были калачи так калачи.
- А ты что, царицу видела? - спросил Маркел.
- А что здесь такого? - ответила Нюська. - Я ее почитай каждый день вижу. Мамка же там служит при боярыне, при этой змее Телятевской, а Телятевская у государыни в ближних. Там, считай что, и живет.
- А у меня квас есть, - сказал Маркел. - Медовый. Пойдем, квасу налью. Или ты меня боишься?
- Может, и боюсь, - сказала Нюська. - А квасу выпью.
Они вошли к Маркелу. Нюська сама села, где ей нравилось. Маркел налил ей квасу и подал миску с калачами. А после сел сам, пододвинул к себе пустых щей, взял хлеба и начал есть. Сперва они оба ели молча, а после Маркел спросил:
- Так мамка еще в тереме?
- Ага, - ответила Нюська. - У царицы. И придет нескоро. - Помолчала и прибавила: - Много у них там суеты сегодня. День же какой! Царя хотели хоронить, да не заладилось. Еще не решили, кого после него царем кричать: нашего или того, не нашего.
- Не нашего - это Феодора? - спросил Маркел.
- Феодора, - кивнула Нюська. - А наш - это Димитрий. Совсем еще младенчик. А какой он веселый! Ласковый. Ты бы только его видел. Ангелочек! А их Феодор - фу! Волосатый, вот тут бородавка, глазки красные. Ох, как царица убивалась! Только Богдан Яковлевич ее и успокоил.
- Какой еще Богдан Яковлевич?
- Как какой? Бельский, конечно. Государев оружничий, боярин. Пришел к царице и сказал: "Не плачь, голубушка, мы этих стервецов проучим, они еще будут у нас в ногах ползать! А Федьку пострижем и в монастырь. Дай только время!"
- А чего он так за вашего Димитрия держится? - спросил Маркел.
- Так он же его крестный. Перед Богом за него в ответе. Да и царевич же какой! У него уже два зубика вот тут. Волосики - как пух. А этот Феодор…
И Нюська скривилась. Маркел, зачерпывая щей, спросил:
- И твоя мамка тоже за Димитрия?
- А как же! Она же у царицы служит.
- А если бы служила у царевны, у Федоровой жены, тогда бы она как?
- Ну, тогда бы, - сказала задумчиво Нюська, - не знаю.
Нюська насупилась и замолчала. Маркел еще похлебал щей, после спросил:
- Ну и дальше что? Так мамка и будет там сидеть?
- Может, и будет, - ответила Нюська. - Ох, они ее там извели! Царица же выла всю ночь, говорила, что ее задушат. Или отравят, как царя.
- А что, - спросил Маркел, - она говорит, что царя отравили?
- Да это все так говорят, - сказала Нюська. - И царица тоже. Он же, она говорит, какой здоровый был! Это же еще на Рождество она ему только сказала слово поперек, так он ее вместе с лавкой схватил, поднял над головой, а после как кинет в угол! Чуть жива осталась. Вот сколько в государе было силы. А потом вдруг начал отекать, сердитый стал, сонливый. Запретил ей на глаза ему казаться. И наших лекарей к себе не допускал. Посылал на аглицкое подворье. Но они так напугались, что своего лекаря не дали. А то, говорили, казнит, как Бромлеуса.
- Бромлеус - это кто? - спросил Маркел.
- А был тут раньше такой лекарь, тоже из аглицких немцев. Казнили его. Теперь у них новый лекарь, Иван Эйлов прозывается, но нянька его очень не любит, говорит, что это не лекарь, а царская смерть.
- Нянька Аграфена, да?
- Аграфена, Аграфена! Царская кормилица, ей сто пять лет. Но она и по сей час всем теремом заправляет. Ее и царица боится. Царице сколько? Только-только двадцать стукнуло. Седьмая жена. А эта - первая нянька. Сразу всем понятно, кто главней. И вот как нянька сказала, так теперь все за ней и повторяют: государя злые люди извели. И еще нянька кричит, что давно они его хотели извести, ее поймали, титьку ей ядом намазали, и с той поры нет в этой титьке молока, а то отпоила бы она Ванюшу - и спасла!
Тут вдруг Нюська замолчала, нахмурилась, а после очень негромким голосом спросила:
- А тот человек, которого сегодня в санях привозили, он что, и в самом деле зарезал дядю Трофима?
- Он, - твердо сказал Маркел. И тут же в сердцах прибавил: - Эх! - Отложил ложку и уже спокойней продолжил: - Надо дядю Трофима проведать. А то скоро его…
И замолчал. А Нюська сказала:
- Унесли его уже. Нет его в часовне. Его еще вчера, так князь Семен велел, похоронили на Даниловом кладбище. Это за двором князя Мстиславского.
- Проводи меня туда, - сказал Маркел.
- Туда сейчас так просто не пройти. Теперь же везде стрельцы стоят.
- А ты меня непросто проведи.
Нюська помолчала и сказала:
- Ладно.
39
Нюська собиралась быстро - заскочила к себе, накинула на плечи шубейку, повязала голову платком - и сразу выскочила обратно на помост, где ее ждал Маркел. И они пошли.
Во дворе никто их ни о чем не спрашивал. На воротах им сразу открыли, тоже ничего не говоря. Выйдя за ворота, Нюська осмотрелась и сказала, что, наверное, что-то случилось, потому что нигде никого не видно. И в самом деле, подумал Маркел, утром везде было полно стрельцов, а тут они вдруг все пропали. И ладно! Они пошли по улице, сперва мимо двора Бельского, а после, как сказала Нюська, мимо двора Годунова. Годуновский двор был побогаче, как сразу отметил Маркел, да и тын там был повыше, и охраны в воротах побольше. Правда, прямо напротив годуновской охраны на площади, рядом с тем местом, где сейчас стоит колокольня Ивана Великого, стояли стрельцы. Их было не меньше полусотни, они держались вольно, кучками, а их начальный голова стоял немного в стороне. Начальный голова был с посохом, и он этим посохом постукивал себя по голенищу сапога. Увидев Маркела, начальный голова строго насупился, но тут же забыл про Маркела и стал смотреть в сторону - уже безо всякой угрозы, а наоборот, с почтением. Почти сразу и с того же боку послышался топот. Маркел посмотрел туда. Оттуда ехал верховой. Конь под ним был просто загляденье, да и сам верховой был, сразу понятно, не из простых - в серебряном шлеме, в красной, как огонь, епанче с богатой меховой опушкой, а в руке он держал саблю. Маркел посторонился. Верховой проехал мимо. Проезжая, он поворотился к Нюське и кивнул ей. И даже как будто улыбнулся. Но тут же опять стал грозным, подъехал к стрельцам и стал на них кричать, обзывать их дубьем и требовать, чтобы они быстрей построились.
- Кто это? - спросил вполголоса Маркел.
- Фома Сазонов, - ответила Нюська. - Начальный голова Стремянного полка. Это они сейчас одни в Кремле стоят, а остальных стрельцов всех выперли.
Они пошли дальше, через площадь. Маркел, уже не оборачиваясь, спросил:
- А он что, тебя знает?
- Он с моим батюшкой вместе служил, - ответила Нюська. - Когда они были молодыми. Но я этого не помню ничего. Да меня тогда еще на свете не было.
- А что это они тут делают?
- Годунова сторожат. Годунов же хочет посадить Феодора на царство. Вот они его и сторожат, чтобы вдруг не посадил.
- А где все остальные стрельцы?
- В Стрелецкой слободе, в Заречье. И как им теперь сюда прийти? Наши же мост разобрали! Богдан Яковлевич сразу, еще в первый день, это велел. Чтобы, говорил, не шастали. А Годунову, говорил, мы еще бороду выдерем.
Маркел оглянулся. Стрельцы, теперь уже строем, стояли посреди площади и прилаживали пищали для стрельбы.
- Вчера целый день так пугали, - сказала Нюська.
Они сошли с площади, пошли между дворами.
- Уже совсем недалеко, - сказала Нюська. - Сейчас Мстиславского пройдем, и там сразу будет кладбище, а за ним Данилов монастырь. Поэтому и кладбище Данилово.
Они прошли еще немного, завернули за угол, и Маркел увидел небольшое кладбище. Бояр здесь не хоронят, сразу подумал он. Да и стряпчих, похоже, нечасто.
Они вошли в калитку. Снег на кладбище был чистый, не топтаный. Маркел увидел только одну тропку и пошел по ней. Так он дошел до того места, где снег был перемешан с землей, а посреди на холмике стоял свежий столбик под двускатной крышей - голубец. Маркел снял шапку, подошел поближе. Под крышей стояла иконка святого апостола Трофима, а под ней погасшая лампадка.
Нюська стала разжигать лампадку. Маркел смотрел на голубец. На душе было пусто, а больше ничего Маркел не чувствовал. Тогда он стал читать молитву. Нюська разожгла лампадку, поставила ее на место и сказала с сожалением:
- Опять задует! - Немного помолчала и продолжила: - А мой батюшка в Ливонии. Его, говорят, там убили. Мамка врет, что он живой. И дядька Сазонов врет. И Лука Иванович.
- Да что ты говоришь такое? - строго перебил ее Маркел. - Грех это!
Нюська молчала. Тогда Маркел спросил: