42
И тут же почуял, что на него кто-то смотрит - очень внимательно. Маркел начал осматриваться по сторонам. Вокруг, в разных местах, стояли стрельцы - и сразу возле въездных ворот, и дальше возле служб в трех или четырех местах, и возле колодца, и возле конюшни, и возле открытого амбара, через открытые ворота которого была видна гора мешков, возле которых тоже стояли стрельцы, и на крыльце тоже стрельцы. А сразу за ними, на самом верху, стоял боярин. Ну, или почти боярин, подумал про него Маркел, потому что только у боярина может быть такая высоченная черная шапка и такой посох, весь в каменьях, и такой острый, как два ножа, взгляд. Вот его-то Маркел и учуял, и теперь он, глядя на боярина, спрятал овчинку. Никифор глянул на Маркела, после повернулся в ту же сторону…
Тот человек на крыльце усмехнулся и поманил их пальцем.
- Щелкалов! - только и сказал Никифор и сразу пошел к крыльцу.
Маркел пошел за ним. Щелкалов смотрел на них сверху вниз и продолжал усмехаться. Маркел и Никифор подошли к крыльцу и остановились. Щелкалов мельком глянул на Никифора, а после стал рассматривать Маркела. Маркел снял шапку. Щелкалов опять посмотрел на Никифора и строго спросил у него:
- Ты кого это сюда привел?
Никифор открыл рот и молчал. Маркел не удержался и сказал:
- Никто меня не приводил. Я сам пришел. Дело у меня. И непростое, - и сделал вид, что лезет за овчинкой.
- Вот даже как! - насмешливо сказал Щелкалов. - Ладно. Тогда заходи.
Маркел стал подниматься по ступенькам. Его тут же догнали четверо стрельцов и пошли рядом с ним - двое слева, двое справа. Так он вместе с ними поднялся на второй этаж, там его повернули направо, а дальше через сени ввели в большую горницу. Пол там был каменный, выложенный в светлые и темные клеточки - точно как в шахматах. А сама горница была просторная, окна в ней были большие, прозрачные, а прямо напротив Маркела стоял здоровенный и толстенный стол, а при нем узкая скамья со спинкой, так называемое кресло. А уже над креслом на стене висела парсуна - чертеж. Маркел присмотрелся к чертежу и подумал, что это, наверное, чертеж всего Московского царства, а то даже и Сибири, и Татарии. Про Сибирь Маркел недавно слышал.
Но дальше думать было некогда, потому что в горницу уже вошел Щелкалов, сел в кресло, снял шапку, положил ее перед собой и, приглаживая свою гладко остриженную голову, спросил:
- Знаешь, кто я такой?
- Знаю, боярин Щелкалов, - ответил Маркел.
- Га! - сказал Щелкалов, не в силах признаться в том, что он не совсем боярин, а только заседает в боярской думе. - Да, я Андрей Щелкалов, держу Посольский приказ. И Разрядный. Пока я руки не приложу, оттуда ни одна бумажка силы не имеет. Вот кто я такой! А ты кто?
- Маркел Косой, губной целовальник из Рославля. По государеву делу.
- А какого государя? - сразу же спросил Щелкалов. - Прежний-то преставился, а нового еще не крикнули.
- Прежнего, - сказал Маркел. - Но так же и нового.
- О! - сказал Щелкалов. - Кудряво говоришь. А по-простому как?
- А по-простому, боярин, - продолжил Маркел, - нужен мне точильщик Жонкинсон, он здесь, на английском подворье, жительствует.
- А какое он имеет до тебя касательство? - спросил Щелкалов с улыбкой.
- Самое обыкновенное, боярин, - так же с улыбкой ответил Маркел. - Когда лопаря убили, мы с дядей Трофимом выпивали, как вдруг прибежал Степан и говорит: кто Уйму зарезал, не вы ли?
- Тпррр! - сказал Щелкалов. Маркел замолчал. - А теперь, - велел Щелкалов, - начинай с начала и изъясняй ясно, кратко.
Маркел подумал и начал:
- Я, боярин, третьего дня тому приехал из Рославля в Разбойный приказ по делу, привез грамоты. А тут как раз все это началось. Но никто за это браться не хотел. Тогда велели браться нам: Трофиму Пыжову и мне, мы оба князя Семена Лобанова люди.
- Так, - строго сказал Щелкалов. - Кто вы такие, это ясно. А что за дело?
- Дело о смерти государевой, - сказал Маркел вполголоса.
- Гм! - также вполголоса сказал Щелкалов. Потом спросил: - А что, такое дело уже разве есть?
- Прямо такого нет, - сказал Маркел. - Но есть другие дела, и вот если их сшить вместе, то и получится то самое дело, о котором я тебе и говорю, - о государевой смерти. А так его как будто нет.
- Га! - громко сказал Щелкалов, и глаза у него засверкали. - Ловко затеяно. И ты одно из этих дел ведешь. И как оно называется?
- Про лопаря Уйме Пойме. О том, кто и как его зарезал и за что.
- Ну и за что?
- За то, что хотел государя спасти.
- Как это спасти? На государя разве кто что замышлял?
- Если преставился, то, значит, замышляли.
- Все мы когда-нибудь преставимся, - сказал, улыбаясь, Щелкалов. - Так разве это каждый раз будет чей-то злой замысел, а не перст небес?
- Ну, не каждый, конечно, - ответил Маркел. - Да и я разве говорю, что мы нашли злодея? Нет, мы никого не нашли. И отнесли лопаря в ледник, и он там теперь будет лежать до тех пор, пока не скажут, что с ним делать дальше. И все.
Маркел и в самом деле замолчал. Молчал и Щелкалов. Потом вдруг сказал:
- Ладно. Не нашли, так не нашли. Но мысли ты какие-то имеешь же!
- Откуда у меня, боярин, мысли? Да еще свои, - сказал, разводя руки, Маркел. - Я человек маленький…
- Ладно, - опять сказал Щелкалов. - Тогда так: зачем ты сюда пришел?
- Сдуру.
- И так тоже бывает, да! - сказал Щелкалов. - Знаю. Вот тут у меня еще один сидит, такой же. Тоже говорит, что сдуру к нам приехал. Ерема Баус, английский посол. Я говорю ему: Ерема, не с тем ты так шутишь! Будешь молчать, будешь здесь сидеть да хоть до Страшного суда. И он молчит и сидит. И также и ты будешь сидеть. Но ты, я же вижу, спешишь. Тебе нужно скоро обтяпать! А скоро не будет. Или будет?
Маркел помолчал немного, а после вздохнул и сказал:
- Будет, боярин, куда же тут деться. - После еще немного помолчал и начал говорить уже такое: - Как я тут уже рассказывал, дело наше никуда не вышло. И положили мы лопаря в ледник. И тут там же, в государевом дворце, подвернулись мне одни людишки, и они вдруг говорят: Маркелка, ты везде бываешь, так сходи ты на английское подворье, спроси там мастера Жонкинсона и попроси его сделать для нас еще одну вещицу.
Маркел опять замолчал. Щелкалов, подождав, спросил:
- Что за вещица?
Маркел засмущался и сказал:
- Сущая безделица, боярин. И когда я ее назову, ты будешь смеяться, а им это может жизни стоить.
- Что за вещица?! - чуть не прокричал Щелкалов.
- Шахмата это, боярин, - скороговоркой ответил Маркел. - Вот такая кукла деревянная. Белый цесарь называется. Царь же, когда помирал, как упал, так шахматы и раскатились кто куда, и их все нашли, а одна потерялась, это белый цесарь, и сейчас, когда начнут казну передавать от прежней дворни к новой, станут проверять по описи, и вдруг глядь: а цесарь где? А почему его нет? Нет ли какого в этом умысла? И человека на дыбу! А так он говорит: вот тебе, Маркелка, семь рублей, а больше у меня нет, и ты сходи на английское подворье к мастеру Жонкинсону, он эти шахматы точил, скажи, чтоб выточил еще одну, и семь рублей сразу твои, и еще буду век за тебя свечки ставить! И я на эти семь рублей повелся.
Щелкалов помолчал, после сказал:
- Складно глаголишь. А теперь что?
- Дозволь мне, боярин, найти здесь этого Жонкинсона и попросить его за три рубля выточить нам еще одного цесаря.
- Позволяю! - ответил Щелкалов. - И даже больше того: я велю его прямо сейчас к нам привести, и мы с тобой вместе с него допрос снимем. Тебе же скрывать нечего, не так ли?
Маркел подумал и сказал:
- Конечно.
- Вот и славно, - продолжал Щелкалов, после хлопнул ладонью по столу и громко окликнул: - Мишка!
Вошел стрелец. Щелкалов объяснил ему, в чем дело и кого позвать. Стрелец кивнул и вышел. Щелкалов, опять усмехаясь, сказал:
- Чую, ты чего-то недоговариваешь, но пока не понимаю, чего именно.
- Чего тут понимать, - сказал Маркел. - Дело очень простое: колдуна зарезали. Кто захочет за такое браться? Вот нас с дядей Трофимом на это и сунули. Сказали: это дело не земское, и не дворцовое, лопарь же вон откуда, так что вы, разбойные, его и забирайте, тем более что вы его сюда и привезли. И мы пошли разбираться. А самих тоже робость берет! Уйме же был очень сильный колдун, он нарисует на снегу человечка, ножом ткнет - и тот готов. И снег красный-красный.
- Да-а, - нараспев сказал Щелкалов. - Вот это ножик так ножик, на него, я думаю, охотников немало бы нашлось. А где сейчас тот ножик?
- Пропал куда-то. Или кто украл, - сказал Маркел. - Уж мы искали там, искали! Но государя не ножиком ткнули.
Щелкалов помолчал, даже посмотрел на дверь и только после сказал:
- Так ты думаешь, его убили?
- Думаю, - сказал Маркел опять только вполголоса. И также вполголоса продолжил: - А лопарь на государя ничего дурного не замышлял, а даже наоборот: он предупреждал его, говорил, что ему скорая смерть назначена, и даже называл, когда - в Кириллов день. А государь вместо того, чтобы стеречься, на лопаря разгневался. А злые люди это сразу подхватили и будто бы по государеву хотению лопаря зарезали!
- Кто зарезал? - сразу же спросил Щелкалов.
Маркел не ответил.
- А! - хищно воскликнул Щелкалов. - Значит, знаешь…
- Знаю, да доказать не могу, - сказал Маркел спокойным голосом.
- Надо сперва Жонкинсона допросить?
- Лопарь и Жонкинсон - из разных дел.
- А если их сшить вместе?
- Где же такие нитки взять?
Щелкалов помолчал, даже прищурился, после сказал:
- А ты хитер, целовальник. Я бы, может, даже взял тебя к себе. Но слишком ты скользкий… - И вдруг спросил: - На кого служишь?
- Меня прислал князь Семен… - начал было говорить Маркел, но Щелкалов перебил его:
- Я знаю, у кого ты служишь. А вот скажи, на кого?
А, подумал Маркел, вот оно что, ты заробел, боярин! Ну, я тогда…
И тут в дверь постучали. Щелкалов позволил входить. Вошел тот самый стрелец Мишка, а с ним невысокий человек, одетый в иноземное.
- Жонкинсон? - строго спросил Щелкалов.
Иноземец утвердительно кивнул. Щелкалов махнул рукой, и Мишка вышел.
- Ну, что, Жонкинсон, - веселым голосом спросил Щелкалов, - нравится тебе у нас, в Московии?
Жонкинсон вздохнул и тихо ответил:
- Нравится.
Говорил он почти без акцента.
- И сейчас тоже нравится? - продолжал допытывать Щелкалов.
- Сейчас не очень, - сказал Жонкинсон.
- А ведь ты сам в этом виноват, гентельман Жонкинсон! - уже строго сказал Щелкалов. - Зачем у вас такая королева? Так и норовит нас, бедных, обобрать. Гнилые товары нам подсовывает, требует за них втридорога, и еще чтобы без пошлин… У нашего царя сердце мягкое, и он ей то в одном уступит, то в другом. А ей все мало! И государево сердце не выдержало, преставился великий государь, а вы что? Я к вам тогда приезжаю, а вы водку жрете. Нашу водку! И нашим мясом закусываете! В среду, в постный день! И еще ваш Баус говорит: "Чего, Андрюшка, очи выставил?" Я ему уже Андрюшка, вот как! А кандалов понюхать не хотел? А в подвале посидеть?
И тут Щелкалов даже встал. Жонкинсон быстро сморгнул. Но Щелкалов уже сел обратно и совсем другим, домашним голосом продолжил:
- Но тебе, Жонкинсон, свезло. Заинтересовались тобой мои люди. Говори, Маркелка.
Маркел облизал губы и начал:
- Знаю я, ты мастер очень сильный. Государю шахматы точил. Было такое?
- Было, - сказал Жонкинсон.
- Очень хорошие шахматы, - сказал Маркел. - Государь их жаловал. Но вот беда! Куда-то затерялась одна шахмата, надо ей замену выточить, и спешно.
- Спешно не получится, - ответил Жонкинсон. - Потому что точило сломали.
- Кто это посмел сломать? - грозно спросил Щелкалов.
- Один ваш человек, - ответил Жонкинсон. - Это когда нас вязали. Этот человек ударил по точилу сапогом, и точило развалилось.
- Гм! - громко сказал Щелкалов. - Ты, наверное, дерзил ему. Но ладно! Найдем мы его. И накажем. А точило еще можно починить?
- Можно, - ответил Жонкинсон. - Но для этого нужно…
- Все будет! - перебил его Щелкалов и, повернувшись к Маркелу, спросил: - Что еще?
- А еще, - сказал Маркел, - это не просто шахмата, а белый цесарь. Он там самый главный, и на него все смотрят. Поэтому его нужно сделать точно таким же, чтобы никто не заметил, что это подмена. Чтобы цесарь был, как все!
- Как все, его делать нельзя, - вдруг сказал Жонкинсон.
- Почему это еще?! - спросил Маркел.
- Потому что мне так было велено. Я его уже однажды таким сделал, и мне приказали его переделать. И я переделал.
- Кто приказал? - спросил Щелкалов.
- Я его не знаю, - сказал Жонкинсон. - Был человек от государя. Пришел, пересмотрел шахматы и сказал, что он ими всеми доволен, а вот белый цесарь не годится. У них в Кремле, он сказал, белыми всегда играет только государь, и поэтому белого цесаря надо переделать так, чтобы он был выше всех других фигур. Хорошо, сказал я, переделаю. Э, нет, сказал тот человек, зачем столько работы, белый цесарь всем хорош, ты только приделай ему что-нибудь на шапку, какое-нибудь украшение. Тогда я просверлил ему в шапке дырку и вставил туда золотое перо, вот такое коротенькое. И тот человек забрал те шахматы. Я и сейчас все также сделаю. Но, чтобы не ошибиться, ведь это было еще осенью, я мог же что-нибудь забыть, мне для примера нужен второй цесарь, черный. А сама работа займет не больше часа. Ну, и ремонт точила еще час.
- Что ты на это скажешь? - спросил Щелкалов у Маркела.
- Он дело говорит, - сказал Маркел. - Но мне тогда нужно сходить за черным цесарем.
- Это обязательно, - сказал Щелкалов. И позвал: - Мишка!
Пришел все тот же стрелец. Щелкалов велел ему увести Жонкинсона.
Когда Мишка и Жонкинсон вышли, Щелкалов негромко сказал:
- Ох, и нечистое же это дело… И еще вот что: чую я, что ты, Маркел, знаешь, кто это к Жонкинсону приходил. Ведь знаешь же?
- Откуда мне такое знать, - сказал Маркел. - Да я про эти шахматы вчера в первый раз услышал.
Щелкалов усмехнулся и сказал:
- Если будешь и дальше кривить, то будешь вместе с гентельманом Баусом сидеть здесь до Страшного суда!
- Так долго не получится, - сказал Маркел и тоже усмехнулся. - Те, которые меня сюда послали, обеспокоятся, что меня так долго нет, и придут глянуть, что же такое тут творится.
Щелкалова всего перекосило, и он очень сердито сказал:
- Смеешь грозить мне, пес?
- Ни в коем разе, боярин, - ответил Маркел. - Просто хочу за твое добро своим добром ответить. Ты мне позволил с Жонкинсоном переговорить, а я тебе хочу за это дать совет: отпусти меня Христа ради, век буду тебе благодарен. И те добрые люди, которые меня сюда послали, тоже будут тебе благодарны.
- Знаю я этих добрых людей!.. - сердито воскликнул Щелкалов. - За рубль задавятся, за пять рублей Москву сожгут, а за сто - весь белый свет. Отравили государя, ироды! Может, даже этим цесарем… И государь это чуял. А я, дурень, еще думал, голову ломал, чего это он вдруг за духовную взялся? И как ее всю искромсал! Я же когда ее тогда увидел, это когда он нас в среду к себе призвал, так не поверил даже: вся почеркана! А государь мне тихим голосом: "Ты это пока не читай. Пока что читай только старое". Ну, я так тогда и читал только старое.
- А что там было новое? - спросил Маркел.
- А тебе какое дело? - строго спросил Щелкалов. - Я этого даже боярам не сказывал, а тут тебе скажи! Придет время, всем скажу. Всем прочитаю! Я же знаю, где его духовная схоронена, в каком надо алтаре и за какой надо иконой. Да и кто это чужой в алтарь полезет? Это же какое святотатство! Это пять царей зарезать надо, чтобы… Тьфу! До чего договорился… Иди ты, Маркел, вон! Вместе с твоей шахматой, которую ты где-то спрятал или другие спрятали, а ты знаешь, где она лежит, может, даже у тебя за пазухой. Ну, перекрестись, если не так!
Маркел замялся. Щелкалов с улыбкой сказал:
- Вот то-то же. Но ладно, Бог с тобой, иди. И скажи тому, кто тебя сюда посылал, что я тебя по свой воле выпустил и шахмату при тебе оставил. А мог и шахмату отнять, и тебя здесь вместе с Баусом сгноить. Иди!
Маркел повернулся и вышел. А там сошел по лестнице и вышел на крыльцо.
43
С крыльца сразу было видно, что случилось что-то очень важное. Никого во дворе видно не было! Всех стрельцов как ветром сдуло, и все ворота, все двери стояли закрытые. Маркел подошел к въездным воротам. Из привратной будки выглянул стрелец и строгим голосом спросил:
- Куда лезешь? Не видишь, что заперто?
- Мне обратно надо, в Кремль, - сказал Маркел. - Сам Щелкалов велел. Дело государево! - и показал овчинку.
Тогда из будки выглянул еще один стрелец, быстро осмотрел Маркела, после вышел к нему и сказал:
- Шалят по городу. Нельзя на улицу ходить.
- А кто шалит? - спросил Маркел.
- Зарецкие, - сказал второй стрелец. - На Живом мосту недосмотрели, пропустили их на эту сторону. Два полка: Земцова и Поповича. Не все они прошли, конечно. А все равно не шути!
- Но мне очень срочно нужно! - продолжал Маркел. - Я из Разбойного приказа, мне наш боярин князь Семен голову снесет, если я припоздаю.
- А если ты сейчас выйдешь, так, может, совсем никуда не дойдешь. Зарецкие шли злые. Кричали: всех на бердыши поднимем!
- Бердыши так бердыши, - сказал Маркел, - а у меня служба.
Стрельцы, переглянувшись, стали открывать калитку. Маркел сразу проскользнул в нее и осмотрелся. На улице и в самом деле было пусто. Маркел вышел на середину мостовой, еще раз осмотрелся и опять никого не увидел. Тогда он прислушался. С одной, дальней стороны как будто били в походный набат. Но это могло и почудиться. Маркел поправил шапку, повернулся и пошел в сторону Кремля. Вокруг по-прежнему никого видно не было, все ворота стояли запертые. Даже собак слышно не было! Зашевелились замоскворецкие стрельцы, подумал Маркел, а их там девять полков, и все они за Годунова, а за Бельского только один Стремянный, вот Щелкалов и почуял слабину - и отпустил! А так бы держал в железах, как и Бауса. А что ему! Он и с боярами не шибко церемонится, а тут какой-то иноземец. Зато девять полков замоскворецких - это сила! Но их пока что не видно. Размышляя таким образом, Маркел прошел по Варварке и вышел к рядам, на площадь. Ряды стояли пустые, закрытые, проходы между ними были загорожены рогатками. Маркел прошел мимо рядов и возле Покровского собора (а там тоже было пусто) повернул вдоль рва…
И вдруг обернулся. И не зря - внизу, возле реки, рядом с Живым мостом, возле Спасских Водяных ворот стояли стрельцы в зеленых и синих шубных кафтанах. Стрельцов было немного, сотни две, но все они были с пищалями, а некоторые из них уже держали наготове бердыши. Но это что! А дальше, на той стороне реки, на Балчуге, были видны еще одни стрельцы, с полсотни, которые катили к мосту пушки. Пушек было три, и катились они быстро.
- Эй! Эй! - стали кричать Маркелу те стрельцы, которые стояли при Водяных воротах. - Стой! Ты куда?!
Маркел прибавил шагу. Снизу, от ворот, бабахнула пищаль. Маркел мельком оглянулся, увидел в одном месте густой дым - и сразу с шага перешел на рысь.
- Эй! - крикнули еще.