"Фонарём" называли особую, восьмиугольную, со стеклянными стенами, комнату в беговой беседке Семёновского ипподрома в Петербурге. Это была святая святых Санкт-Петербургского бегового общества, куда простым смертным входа не было. Собирались там только представители высшей знати, самые маститые коннозаводчики, и спортсмены - граф Воронцов-Дашков, князь Вяземский, Шереметевы, Нарышкины… Люди светские, воспитанные, они не стали, в открытую, потешаться над молодым великим князем. Поздравили с покупкой, но сообщили, что по имеющимся у них сведениям, Непобедимый-Молодец 2-ой пал ещё тринадцать лет назад. О том, что говорили за спиной у Дмитрия Константиновича можно только догадываться.
- А что я? - оправдывался, изрядно захмелевший Ростовцев. - Я, чего уж там, не знаток. Но ведь даже настоящие лошадники повелись, во всю за этим жеребцом охотились.
- Вот как? - сразу насторожился Лавровский. - Это действительно любопытно. А поподробнее можно?
- С удовольствием. Накануне, были мы в "Молдавии", - стал рассказывать Гоша, имея в виду трактир "Молдавия" в Грузинах, куда под утро, после закрытия "Яра" и "Стрельны" цыганские хоры ехали пить чай. А вместе с ними и самые стойкие из их поклонников. - Сидим мы с Михаем-цыганом… Ах, как он душевно пел, пока голос не потерял:
Поговори хоть ты со мной,
Подруга семиструнная,
Душа полна такой тоской…
- Гоша, - страдальчески поморщившись, остановил его Измайлов, - Ты о жеребце обещал.
- Эх, лошадники! Прозаические вы люди. Ничего-то кроме своих жеребцов и меринов знать не желаете… Ладно, слушайте.
Оказалось, что в "Молдавии" подошёл к ним, знакомый Михая, полицейский офицер и рассказал, как часа два назад остановил за недопустимо быструю езду извозчика. Тот оправдывался - жеребец, мол, благородных кровей, родной брат отца сахновского Кряжа, и тише идти его не заставишь. У Михая азартно заблестели глаза. Он, узнав у офицера номер и фамилию извозчика, пообещал:
- С меня магарыч! Я завтра этого жеребца за пять тысяч куплю, а послезавтра за семь продам.
Гоша грустно посмотрел на опустевшие бутылки:
- Вот видите, какая история. Барышник, не задумываясь, за пять тысяч хотел взять, а мне всего за три с половиной предложили.
- Как офицера звали? Пристав или помощник? Как он выглядел? - настойчиво стал расспрашивать Лавровский.
- Михай его Полем называл. Как выглядит, спрашиваешь? А чёрт его знает! Они все на одну рожу - с бакенбардами и усищами аршинными. Но ничего, скоро на новую моду перейдут - станут бороды, как у государя императора отращивать.
- Кто тебе жеребца продал? - допытывался Лавровский.
- Купчина какой-то. Не то Каменев, не то Кирпичёв - точно не помню.
- Может быть, Щебнев? - подсказал Алексей.
- Верно! Щебнев Иван Васильевич. Или Василий Иванович…
- Где он живет?
- Понятия не имею. Мы с ним в трактире Егорова встретились. Терпеть не могу это заведение. Курить, видите ли, у них нельзя! Экие чувствительные… Но, надо признать, блины там отменные. Таких в Москве больше нигде не пекут…
- Гоша! - в один голос воскликнули Измайлов и Лавровский.
- Всё, господа, всё - больше не отвлекаюсь. Так вот, сидит за столом купчина этот - роста среднего, плотный, борода окладистая с проседью. Я, говорит, хотел жеребца в свой завод поставить, уже и вагон на железной дороге заказал - везти в Самару, но великому князю Дмитрию Константиновичу уступить рад.
- А как выглядел барышник, который тебя со Щебневым свел, не запомнил, поди?
- Почему? Этого мерзавца запомнил. Неказистый такой - щуплый, лысоватый. Зовут Игнатом. Он, видите ли, пива не пьёт, чай ему подавай. А вот мы с тобой, Лёша, сейчас ещё по стаканчику… Как кончилось? Пойду, распоряжусь, пусть коридорный ещё дюжину принесёт.
Лавровский был в превосходном настроении. Выяснить, для начала, удалось много. Во-первых, имя офицера полиции связанного с мошенниками. Поль, разумеется имя. Любят у нас, на французский манер, называть так всех Павлов, Ипполитов, Аполлинариев и Поликарпов. Имеется, правда, и человек с такой фамилией. Но подозревать ветерана Московской городской полиции полковника Ивана Петровича Поля, известного своей неподкупностью, это уж чересчур. Во-вторых, барышник, приходивший к Гоше это, несомненно, арестованный Евсеев - сходится и имя и внешность. По такому случаю можно и расслабиться немного.
- Давай, - махнул Алексей рукой. - Только вели портер подать. Под него раки лучше идут. А под светлое пецольдовское хороша вобла астраханская…
Глава 7. НЕ УБИВАЛ Я!
Смотритель Пресненского полицейского дома Василий Петрович Крутов, прочитав открытый лист, с уважением и некоторой опаской посмотрел на Лавровского. Неделю назад, он довольно бесцеремонно выпроводил этого репортёра, пытавшегося выведать - пьян ли был один из гласных Московской городской думы, подобранный в бессознательном состоянии на улице и доставленный в приёмный покой. Теперь же оказывается, что это вовсе, и не репортёр, а доверенное лицо самого генерал-губернатора. Такого и расположить к себе не лишне. Поэтому, распорядившись привести из арестантской Евсеева, Василий Петрович предложил:
- Давайте я вам пособлю малость. Приготовлю, так сказать, мазурика к допросу. Я ведь почитай тридцать лет по полицейской части состою, изучил эту публику, знаю с кем надо лаской, а кому и в рыло.
Не без удовольствия входя в роль важного начальника, Алексей благосклонно кивнул:
- Сделайте одолжение.
Когда ввели Игната Евсеева, смотритель, вздохнув, сказал:
- Ну, что допрыгался, голубчик? Самого Алексея
Васильевича, по твою душу прислали. Это тебе не судебный следователь господин Победимов, который всякую шпанку на "вы" величает, да спрашивает - нет ли каких претензий к полиции… Ладно, пойду я по хозяйству. Надо распорядиться, чтобы навоз с пожарного двора вывезли, потом в арестантскую заглянуть, в приёмный покой… Вы уж, Алексей Васильевич, когда его сиятельству докладывать станете, засвидетельствуйте - весь день Крутов в делах, оттого-то у него и порядок… Всё, не буду вам больше мешать, опрашивайте преступника. И, не извольте беспокоиться - в коридоре ничего слышно не будет.
Евсееву сразу вспомнились и оплеуха, полученная от Лавровского на бегах, и смутные слухи о том, что когда-то Алексей пользовался благосклонностью Раисы Ниловой. Пропал, подумал он тоскливо, теперь пропал. Перекрестился, дрожащими пальцами:
- Ей богу, не убивал я!
Алексей и сам так полагал. Но улики, о которых рассказывал вчера Змеев, были веские. Трое свидетелей, слышавшие как Игнат грозился убить Митьку… Серебряный портсигар Кумакина, который нашли при обыске комнаты Евсеева… Явные следы драки с погибшим, оставшиеся на лице и одежде.
- Грозился, при людях, убить Митьку?
- Грозился, в сердцах. Ведь, он подлец, меня так подвёл.
Оказалось, что по поручению Кумакина, Евсеев получил по пятьдесят рублей с Курносого, Быка, Мишки Кацмана и ещё нескольких мелких букмекеров за "надёжные" сведения - Полкан на второй версте сделает проскачку.
- А когда Полкан первым пришёл, поймали они меня возле бегов и взяли в оборот, - он указал на багровый синяк под глазом, ссадину на подбородке, полу оторванный рукав чуйки. - Ты, кричат, нам все убытки возместишь, а не то на куски порвём. Едва вырвался от них… Побежал Митьку искать… Тут меня и заарестовали…
- А портсигар его как к тебе попал?
Лавровский знал, что покойный очень дорожил серебряным портсигаром и перстнем, украшенным вырезанной из яшмы головой лошади. С помощью этих, купленных по случаю, вещей дурил людей. Говорил им, что портсигар и перстень получил от знаменитого наездника Ивана Алексеевича Шуваева, как самый любимый и талантливый его ученик.
- П-портсигар? А он мне его на день ангела подарил.
- Врёшь, мерзавец! - стукнул кулаком по столу Лавровский. - Украл, поди?
- Украл, когда Митька пьяный был…
- И перстень взял?
- Нет… Я его у него с пальца снять не смог.
- Да, с такими замашками лихо тебе на каторге придётся! Знаешь, что там с теми, кто крысятничает, у своих крадет, делают? А сидеть-то долго. Лет двадцать за убийство дадут.
- Не убивал, я! - всхлипнул Игнат.
- Знаю. Как сказал один мой знакомый - жидковат ты для таких дел.
- Жидковат, - размазывая слёзы по грязным, небритым щекам согласился Евсеев. - Спасите, сударь! Замолвите за меня словечко. Вы ведь самим генерал-губернатором присланы… Век за вас бога молить буду!
- Замолвить можно. Где книга?
- К-какая книга?
- В зелёном переплёте, с золотом. Опись меншиковского завода. Тебе её в субботу Гехт передал.
- Какой такой Г-гехт?
- Ну, вот, опять, - вздохнул Алексей. - Дурак. Вместо каторги мог бы получить за мошенничество года три ссылки. Ладно, вольному - воля. Где тут у них звонок, конвой вызывать…
- Подождите, подождите… Всё, как на духу выложу.
Правда, как выяснилось, знал он мало. Из всей шайки знаком был только с Кумакиным, Гехтом и Михаем. О каком-то приставе слышал, но, ни разу его не видел. Митьку, судя по всему, убили свои.
- Он, подлец, у Карла Карловича взял семьсот рублей. Это, мол, Егору Московкину за то, что первым не придёт. Видать, хотел сбежать с деньгами.
Что ж, от Кумакина чего-нибудь подобного следовало ожидать. Обманул всех - взял деньги у своих, у чужих букмекеров, собрал ставки с играющих… Но кто-то и его перехитрил - гирькой по затылку.
- А книга у меня в комнате лежала, под подушкой, - заверял Евсеев. - Наверное, полиция при обыске забрала. Мне не верите, так спросите у господина Баяновского, который обыск делал… Как этой книгой Карл Карлович дорожил! Покажет покупателю и тот тут же лошадь берёт, иной даже и торговаться не станет. Хорошо жили! А теперь, я в кутузке, Карлу Карловичу и Михаю, небось, от игроков прятаться приходится…
- Приходится. Где, случайно, не знаешь?
- За цыгана не скажу. А Гехт, скорее всего, как барин, на даче проживает.
- Далеко дача-то?
- По Курской дороге где-то. Не то в Царицыно, не то в Люблино.
- Ладно, проверим и на счёт книги и про дачу. Смотри, если соврал. А что за покупателя ты сегодня к себе ждал?
- Какого такого покупателя?
- Опять хитришь?! - прикрикнул Алексей. - Того самого про которого в "Перепутье" Гехту говорил.
- Барынька одна просила мужу в подарок рысачка хорошего и недорогого найти.
- Кто такая?
- Бердяева её фамилия. Она каждое воскресенье с мужем на бегах бывает.
Лавровский понял, что речь идёт о жене помощника начальника Московского охранного отделения ротмистра Бердяева.
- И кто же тебе такую покупательницу приискал?
- Никто. Сам нашёл.
- Да, ты, хоть знаешь кто такой Бердяев?
- Кажись, на железной дороге служит. А что?
- Да, ничего, - у Алексея совсем не было желания просвещать "жучка" на тему, кто есть кто в Москве из сильных мира сего. - Ладно, последний вопрос. Кто выдавал себя за купца Щебнева?
- Почему выдавал? Щебнев он и есть 2-й гильдии купец Иван Васильевич Щебнев.
- Московский?
- Не. Из Самары приехал.
- Где остановился?
- В Мясницких номерах. Второй месяц уже там живет.
- Хорошо… Замолвить за тебя словечко, говоришь? Это можно. Если напишешь всё, что сейчас мне рассказал.
- Напишу, всё как есть напишу.
- Садись за стол. Пиши, - начал диктовать Лавровский. - Прокурору Московского окружного суда действительному статскому советнику П.Н.Обнинскому. Написал? Тогда дальше. Чистосердечное признание…
Вернулся смотритель полицейского дома:
- Ну что, потолковали? Можно уводить?
- Можно, - разрешил Алексей.
На пороге Евсеев остановился:
- Явите такую божескую милость, уважаемый Алексей Васильевич - зайдите в Тверской полицейский дом к акушерке Раисе Ниловой. Пусть она мне поесть чего принесёт, да денег, хотя бы, рублей пять. Больно уж здесь голодно.
Каков наглец, подумал Алексей, совсем совесть потерял. И не без ехидства, ответил:
- Ничего. Воздержание и пост тебе полезны - они душу просветляют. Считай, что мы с господином Крутовым на тебя епитимью наложили. Правда, Василий Петрович?
- Само собой, - согласился смотритель. - Тем более, в соответствии с инструкцией, передачи подследственным не полагаются. Бывают, конечно, исключения - передадут им папирос или деньжат, чтобы чайком могли побаловаться. Но раз Алексей Васильевич приказал, то никаких поблажек.
Когда Евсеева увели, Алексей поинтересовался у смотрителя полицейского дома:
- Василий Петрович, а как по имени отчеству зовут нового младшего помощника пристава 2-го участка Баяновского?
- Павел Филиппович.
Вот и Поль нашёлся, подумал Лавровский.
Глава 8. МНИМЫЙ СЫЩИК
"Мясницкие меблированные комнаты" находились в доме Фёдора Ивановича Малюшина на углу Лубянской площади и Мясницкой улицы. Публика в них квартировала солидная - в основном, провинциальные купцы и комиссионеры, приехавшие в Москву с образцами своих товаров.
… В прошлом году Лавровский от одного из московских старожилов услышал, что под этим домом находятся бесхозные глубокие подвалы. В них, судя по всему, в XVIII веке была секретная тюрьма Тайной экспедиции, в которой содержались самые отпетые злодеи, в том числе Емельян Пугачёв. Подумав, что материал может получиться весьма интересным, Алексей хотел было осмотреть эти подвалы. Обратился за содействием к хозяину дома. Тот пришёл в ужас:
- Да от нас, после вашей статьи, все жильцы разбегутся! Провинциалы - народ пугливый. А тут такие страсти-мордасти - катакомбы, подземные ходы незнамо куда ведущие… Ради бога, не пишите ничего. А за мной не пропадёт.
Пришлось его уважить.
Хозяйство у Малюшина было большое. Кроме меблированных комнат ему принадлежала чаеторговое заведение в Черкасском переулке и трёхэтажный доходный дом на Цветном бульваре. Но Алексею повезло - он застал Фёдора Ивановича в номерах.
- Должок за вами, - поздоровавшись, сказал Лавровский.
- Помню, помню… Чем могу служить?
- Один постоялец ваш меня интересует. Щебнев его фамилия.
- Был такой. Самарский 2-й гильдии купец Иван Васильевич Щебнев. Да только вчера вечером съехал он.
- Замечалось за ним, что-нибудь подозрительное, странное?
- Прислуга ничего такого не докладывала. Но, на всякий случай, сейчас расспросим.
Коридорный и горничная мялись. Они явно, что-то знали, но сказать не решались. А швейцар, по виду из отставных унтеров николаевского времени - с роскошными седыми усами, выправкой и громогласным басом, зычно рявкнул:
- Так точно, замечали! Только говорить не велено!
- Кем это не велено? - в изумлении поднял густые брови Малюшин. - Ты, Ерофеич, ври, да не завирайся. Я здесь хозяин!
- Так точно, ваше степенство! Только Иван Васильевич всё равно не велели, поскольку это дело государственной важности.
- Ты пьян, что ли? - возмутился Малюшин. - Какие у купца могут быть дела государственные?
- Никак нет! Тверёзый с самого утра. Только не велено сказывать.
- Иван Васильевич и не купец вовсе, - вступила в разговор горничная. - Они сыщик. Из самого Петербурга приехали. Ловить нигу… ниху…
- Нигилистов-с, - подсказал коридорный.
Алексей начал догадываться, в чём тут дело:
- Ну, если так, то, какие у вас от меня могут быть секреты! Ведь я и сам такой же сыщик. Из вас, кто грамоте обучен?
- Так точно! - сказал швейцар.
- Тогда читай, - Алексей протянул ему "открытый лист", полученный в канцелярии генерал-губернатора.
Перебивая друг друга, прислуга поведала много любопытного. Выяснилось, что борода у Щебнева подвесная, усы наклеенные, а на самом деле лицо у него бритое, как у актёра. Из номеров он уходил то в долгополом сюртуке и сапогах бутылками, то в модной визитке и цилиндре, то в вицмундире судебного ведомства. А один раз даже в форме ахтырского гусара. Весь этот маскарад Щебнев объяснял тем, что следит за опасным государственным преступником. Чтобы не привлекать внимание соседей зачастую пользовался чёрным ходом - швейцар даже отдал ему запасные ключи.
- А в полицейский мундир случалось ему рядиться? - поинтересовался Алексей.
- Чего не видел, того не видел, - ответил коридорный.
- В гости к нему полицейские приходили?
- Никак нет! Купцы приходили, господа разные. Студент один на своём рысаке приезжал. Женщины бывали, - обстоятельно доложил швейцар и прикрикнул на прыснувшую в кулак горничную. - Чего ржешь как кобыла? Они к Ивану Васильевичу по делу приходили.
- Полковница к мужчинам в номера за одним делом ходит, - притворно стыдливо потупила глаза горничная. - За энтим самым.
Алексей слушал их и, время от времени, делал в записной книжке пометки о тех, с кем встречался Щебнев.
"Зинка - полковница, лет 30. Высокая, дородная. Замарьяживала пьяных на Цветном бульваре. Сейчас содержит пивную в Малом Колосовом переулке… Студент технического училища, лет 20. Стройный красавчик. Слегка заикается. Приезжал на своём рысаке… Судейский, лет 30–35. В золотом пенсне. Высокий лоб с большими залысинами. Нервный тип - дергается левая щека…."
О Карлушке Гехте, Михае - цыгане и "жучке" Евсееве писать ничего не стал. Этих он и так знал.
- Так вы думаете, он не сыщик? - встревожено поинтересовался Малюшин, провожая Лавровского к выходу.
- Даже не сомневаюсь.
- А кто?
- Аферист. И, скажу вам по секрету, сам, - Алексей многозначительно указал пальцем куда-то вверх, - очень заинтересован в его поимке.
- Ох, страсти-мордасти, какие! А паспорт у него настоящий - я смотрел перед тем, как в участок на прописку отправить… Вы уж, Алексей Васильевич в газете ничего не печатайте… А то все жильцы от нас разбегутся.
Лавровский пообещал, взяв взамен с хозяина меблированных комнат слово - не мешкая сообщить ему, если вдруг что-нибудь новое о Щебневе узнает. От приглашения поужинать отказался:
- К сожалению, дел на вечер ещё много.
И он не лукавил. Розыск розыском, но по-прежнему каждый день надо было собирать сведения обо всех московских происшествиях. Ведь репортёра, как и волка, ноги кормят. А кроме того имелось у него особое задание, полученное от самого редактора Пастухова - в ближайшем номере "Московского листка" отчихвостить "Салошку".