… "Салошкой" или "Солёным вертепом" москвичи называли "Салон де варьете", находящийся на Большой Дмитровке, недалеко от Камергерского переулка. Заведение это представляло собой нечто среднее между театром и трактиром. Здесь можно было посмотреть французскую оперетку и канкан. Послушать венгерский хор, пострелять в тире, выпить и закусить. Притом не только в буфете, но и в зрительном зале, где вместо кресел стояли столики и стулья. Любители "клубнички" имели возможность свести знакомство с женщинами не очень строгого поведения - их хватало как среди хористок и танцовщиц, так и среди публики. Одним словом, отдых на любой невзыскательный вкус, были бы только деньги. А для тех, кто привык их не считать, имелись отдельные кабинеты, в которых хоть ванны из шампанского для приглянувшихся дам устраивай.
Николай Иванович Пастухов не ладил с хозяином "Салона де варьете" Егором Кузнецовым и частенько пробирал его в газете. Но в субботу он неожиданно отверг очередную статью, принесённую музыкальным критиком Яковым Г урвичем.
- Ну, что ты написал?! - шумел он. - Режиссура банальная… Декорации и костюмы не соответствуют показываемой исторической эпохе… Исполнительница главной роли не берёт верхнее "до"… Да кто такую галиматью читать станет?! Ты напиши, что у них кирпичи с потолка валятся, а в буфете кормят всякой дрянью! Вот тогда и прочитают, и в "Салошку" не пойдут. А то, экая невидаль, певица не берёт "до"…
Лавровского, присутствовавшего при этом разговоре, как и всегда, подвёл язык:
- А берёт она после? - самым невинным тоном поинтересовался он.
- Опять ёрничаешь? - сердито оборвал его редактор. - Больно умным, как погляжу, стал… Вот и отутюжь мне "Салошку". А то, как барин, какой, всё время на бегах и скачках.
- Почему всё? - попробовал возразить Алексей. - Я на всех пожарах бываю, на убийствах…
Но редактор его и слушать не стал:
- Экая невидаль! О пожарах и убийствах любой писать горазд. А ты попробуй про театр хорошо сочинить.
- Да ведь я не критик.
- Не критик. Ты репортёр! Вот поэтому тебе и поручаю… И чтобы в понедельник вечером был фельетон строк на сто…
Алексей взглянул на часы - четверть десятого. Самое время идти в "Салон де варьете".
Глава 9. СКАНДАЛ В "САЛОШКЕ"
Заплатив за вход рубль двадцать, Лавровский поднялся на второй этаж. Пока шел, придумал первые строчки будущего фельетона:
"Один мой давний знакомый рассказывал, что в "Солоне де варьете" на головы зрителей иногда кирпичи с потолка валятся. Не знаю, как насчет кирпичей, но крикни кто-нибудь: "Пожар!" и непременно быть беде. Поломают люди ноги, подавят друг друга на узкой крутой лестнице".
Веселье было уже в полном разгаре - залы и комнаты переполнены публикой. Мужская её часть, одетая в визитки и поддёвки, сюртуки и чуйки, принадлежала к самым различным слоям общества. А женская, судя по ярким кричащим нарядам, в лучшем случае к полусвету. Алексея сразу обдало запахом разгоряченных тел, пудры, дешёвых духов и ещё более дешёвого вина. Ну и амбре, подумал он, как в предбаннике или полтинничном борделе. Тут же нестерпимо захотелось на свежий воздух. Впрочем, нет худа без добра. Последние строчки фельетона, похоже, готовы:
"Деньги с публики надо брать не за вход в "Салон де варьете", а за выход"
Теперь дело оставалось за малым - найти, за что именно отчихвостить "Салошку".
В зале, где шла какая-то оперетка Оффенбаха ничего интересного не нашлось. Правда, декорации были ниже всякой критики. Море похоже на развешенное одеяло, а рыцарский замок - на питейный дом. Главные герои пели по-французски, а хор, непонятно с какой стати, по-русски. Но, по мнению редактора, такие "мелочи" читателям газеты ни к чему.
В тире три симпатичные девицы, одетые в костюмы тирольских крестьянок, щедро открывавших грудь и спину, без устали заряжали для всех желающих ружья "Монтекристо". Алексей никогда не мог понять, почему это мелкокалиберное ружье, изобретённое французским оружейником Флобером в России стали называть по имени героя популярного романа Дюма-отца.
Честно говоря, для стрельбы в закрытых помещениях "Монтекристо" были малопригодны. Пороховая смесь, использующаяся в капсюле, при сгорании давала едкий неприятный запах. Да и звук выстрела получался чересчур громкий. Поэтому многие тиры уже перешли на американские пневматические ружья "Куакенбуш". Вначале Алексей решил, написать об этом. Но, тут же, передумал. Оправдывайся потом перед Пастуховым, что не взял тайком денег с представителей Куакенбуша в Москве.
Внимание Лавровского привлёк молодой стройный блондин: отлично сшитый сюртук, в галстуке булавка с крупным бриллиантом. Расплачиваясь с "тиролькой" молодой человек достал из набитого бумажника сторублёвку.
- У меня со ста рублёв и сдачи нет, - растерянно хлопая глазами, сказала девица, выдавая голосом своё скорее рязанское, чем тирольское происхождение. - Подождите сударь, я сейчас сбегаю разменять.
Получив сдачу, блондин склонился к её уху и что-то зашептал. До Алексея донеслись обрывки фраз - кабриолет, "Яр", шампанское… Всё ясно - загулявшего купеческого "облома" на "клубничку" потянуло.
- Ой, ну что вы такое говорите, - явно притворно, засмущалась "тиролька". - Нам на службе нельзя… Вот, разве, когда тир закроется.
В это время какой-то рыжебородый здоровяк, в короткой поддёвке, толкнул Алексея в плечо.
- Извиняйте, сударь. Мы без умысла, - пробасил он, пробираясь к выходу из тира.
Где-то я этого рыжего видел, подумал Лавровский, да и блондина тоже.
В буфете, как говорится, дым стоял коромыслом. Буфетчик едва успевал наливать рюмки, лафитники и стаканы, а его помощница накладывать на тарелки закуски. Алексей отметил про себя, не прав был Пастухов говоря, что в "Салошке" посетителей кормят всякой дрянью. Закуски как закуски - не хуже, чем в трактирах средней руки или в вокзальных буфетах. Жаль! Ведь Алексею так хотелось попотчевать читателей "Московского листка" красочными описаниями осетрины не первой свежести и возможными последствиями её употребления. Но врать он не привык. Значит надо искать, что-то другое.
К стойке подошёл пожилой солидный купец с окладистой бородой:
- Налей-ка мне рюмку вот этой - распорядился он, указав пальцем на бутылку "Смирновской".
Выпил, брезгливо поморщился и велел:
- А теперь "вдовьих слёзок" плесни.
Буфетчик налил из бутылки, этикетка на которой сообщала, что эта водка произведена на заводе, принадлежащем вдове генерала Попова.
Купец выпил и снова поморщился:
- Шустовской налей.
Третью рюмку он и пить не стал, только слегка пригубил.
- Может на закусочку-с, ваше степенство, чего подать? - угодливо спросил буфетчик, почувствовав, что гость, чем-то недоволен.
- Подать! - грохнул купец кулаком по стойке. - Егорку!
- Икорку? - переспросил буфетчик, решив, что не расслышал. - Зернистой прикажите-с? Или паюсной? Есть ачуевская, сальян…
- Егорку, глухая тетеря! Хозяина своего Егора Кузнецова зови сюда. Я ему, стервецу, покажу, как вместо чистейшей шустовской водки сивуху подавать. До "смирновки" и "поповки" мне и дела нет, а за шустовскую по судам затаскаю… Я Шустов!
Словно из-под земли возник хозяин "Салона де варьете" Егор Кузнецов.
- Николай Леонтьевич, это недоразумение, - залебезил он перед водочным заводчиком, известным крутым нравом и трепетным отношением к своей продукции. - Я сейчас разберусь, а буфетчика накажу…
- Никаких! - не унимался Шустов. - Зови полицию! Пусть протокол составляют!
На шум, прибежал, дежуривший у подъезда городовой.
- Прекратите безобразить! - решительно потребовал он.
- А ты кто такой?
- Городовой 3-го участка Тверской части…
Шустов его и слушать не захотел:
- Не по чину мне с тобой лясы точить. Зови околоточного, а лучше самого пристава. Требую составления протокола!
Достойный материал для фельетона нашёлся. Больше в "Салошке" Лавровскому делать было нечего.
Оказавшись, наконец, на улице, Алексей с наслаждением вдохнул прохладный ночной воздух. Конечно, следовало торопиться в редакцию, но он всё-таки решил дождаться приезда полицейского начальства. А вдруг решат замять скандал?
У входа было многолюдно. Подгулявшая компания бурно обсуждала, где лучше продолжить веселье - в "Яре", "Стрельне" или "Золотом якоре".
Потом из "Салошки" вышел рыжебородый здоровяк и чуть ли не бегом помчался к стоянке извозчиков. Глядя ему вслед, репортёр пытался вспомнить, где он мог его видеть раньше. И вспомнил! Сенька Картузин! Но ведь этого известного домушника в прошлом году, не без его участия, отправили в Сибирь.
Мимо Алексея прошёл давешний молодой блондин с очень юной спутницей под ручку.
- У меня т-такой рысак, - пьяно хвастался он, слегка запинаясь. - Моему Варвару равных в Москве нет. Он нас в п-пять минут домчит до "Яра".
- Не хочу в "Яр", - голосом капризного ребёнка отвечала девица. - Поехали лучше ко мне домой.
Услышав про Варвара, Лавровский сразу признал блондина. Это же Женька Борисовский, беспутный сын одного из братьев Борисовских - известных фабрикантов и коннозаводчиков. Недавно папенька подарил ему для городского выезда жеребца изумительной красоты - серого Эммина-Варвара, которому прочили блестящую беговую карьеру.
А вот ещё один знакомый - Лансиньяк. Приподняв цилиндр, француз на ходу приветствовал Алексея:
- Добгый вечег, месье… Но извините ради бога, стгашно тогоплюсь.
И как метеор устремился к стоянке, откуда, спустя мгновение, донёсся его голос:
- Извозчик! Гони на Цветной!
Наконец появился пристав 3-го участка Тверской части Игнатий Францевич Замайский.
- О, господи, - вздохнул он, увидев Лавровского. - Где скандал, там и вы.
- Служба у меня такая, - улыбнулся Алексей. - Скажите честно, будите составлять протокол или попытаетесь решить дело миром?
- Господь с вами! Стану я из-за Егора Кузнецова с Шустовым связываться. Так, что пишите смело: "Незамедлительно прибывший на место происшествия участковый пристав Замайский составил протокол и опечатал буфет".
- Именно это я и хотел узнать. Да, кстати, сейчас, я видел человека, очень похожего на Сеньку Картузника.
- Обознались. Мой приятель - он по тюремному ведомству служит - рассказывал, что Картузник и его подельник Лёвка Солдат пытались бежать с этапа, убили конвойного офицера. Ну, их и пристрелили при задержании. Впрочем, у Семёна младший брат имеется - Самсон. Он в каком-то борделе на Грачёвке вышибалой служит. Говорят, виртуозно владеет "Каролиной Ивановной"…
Пастухов остался фельетоном очень доволен.
- Вот как надо писать, - поучал он сотрудников, оказавшихся в этот поздний час в редакции. - А то экая невидаль, певичка "до" не берёт.
Глава 10. НА ПРИЗОВОЙ КОНЮШНЕ
Аристарх Матвеевич Карасёв и в эту ночь не ложился спать, дожидаясь возвращения Лавровского.
- С тобой, Лёша, только свяжись - сразу полуночником станешь. А я человек уже не молодой, мне покой нужен, - ворчал он. Но азартно поблескивающие глаза старого полицейского лучше любых слов говорили, что недовольство это показное.
- Узнали, что-то важное? - догадался Лавровский.
- Узнал. Нашёл я иуду, который с мошенниками связался. Только он не участковый пристав, а…
- Младший помощник пристава, - сказал репортёр, которому очень хотелось показать, что и он день не зря провёл. - А зовут Павел.
Карасёв нахмурился:
- Похоже, мы с тобой совсем о разных людях толкуем. Ты о ком?
- О младшем помощнике пристава 2-го участка Пресненской части Павле Филипповиче Баяновском.
Внимательно выслушав собеседника, Аристарх Матвеевич помрачнел:
- Поль, говоришь… Верно, он любит, когда его так называют. И опись меншиковского завода при обыске исчезла. И за два месяца ни одного протокола о недозволенной игре не составил, хотя в "Мире" и других трактирах у Брестского вокзала букмекеры в открытую промышляют… Похоже, всё сходится.
- Только вы, почему-то, этому не рады? - спросил Алексей.
- А чему тут радоваться? Я Пашку Баяновского с пелёнок знаю. Мы с его покойным отцом дружили - он, как и мы с тобой, из орловских… Эх, Пашка… Не ожидал от него такого… Сам, ведь, ходил к обер-полицмейстеру, хлопотал, чтобы помощником пристава назначили.
Алексею даже жалко стало старика.
- А может быть и не он? Бывают же совпадения… Вы-то, сами, кого подозреваете?
Карасёв рассказал, что его внимание привлёк околоточный надзиратель Робашевский.
Раньше он служил в петербургской полиции. За серьёзные упущения по службе его хотели уволить. Однако благодаря связям (поговаривали, что ему покровительствует то ли товарищ министра внутренних дел Оржевский, то ли директор департамента полиции Плеве) перевели в Москву, правда с понижением в должности. Назначили в Петровско-Разумовский участок. Дали околоток, как говорится из "богатых" - на его территории находятся десятки пивных и трактиров, в том числе "Перепутье", скаковая слобода, беговой и скаковой ипподромы. Жил в Москве Робашевский как барин. Казённая трёхкомнатная квартира показалась ему чересчур тесной - снял шестикомнатную. По вечерам его частенько можно было видеть в "Эрмитаже", "Яре" или "Стрельне". На собственные средства нанял писаря, на которого переложил часть своих служебных обязанностей - переписку, составление протоколов.
- А это уже преступление, - сказал Карасёв и, по памяти, процитировал "Инструкцию околоточным надзирателям". - "Предоставление постороннему лицу, каких бы то ни было, вместо себя, служебных действий, составляет уже преступление со стороны околоточных надзирателей, подлежащее законному преследованию".
- Ну и тип! - не удержался от восклицания Алексей.
- Не удивлюсь, если он с мошенниками якшается.
- Вот и я о том толкую. А зовут его, будет тебе известно, Ипполитом. Давай так договоримся. О Пашке ты, пока, забудь. Я сам попрошу кое-кого понаблюдать за ним внимательно. А ты, займись-ка этим, питерским хлыщём - беговых порасспроси, "агентов" своих в "Перепутье". А Семёна Гирина, прямо с утречка, пошли на Лубянку, с тамошними извозчиками потолковать. Не на собственном же экипаже этот "Щебнев" по Москве раскатывал. Купчишку и судейского, понятное дело, никто не запомнит, а вот ахтырский гусар фигура приметная.
- Местные извозчики чужому на своей "бирже" стать не дадут.
- Само собой. Пусть он к городовому подойдёт и шепнёт на ушко, что от Аристарха Матвеевича - тот всё уладит…
Лавровский прекрасно знал, что если придёшь на беговую конюшню с утра пораньше, то рады тебе не будут. Не до гостей - дел много. Надо убрать навоз из денников, сгрести сухую солому, почистить лошадей и дать им по несколько глотков воды и немного сена. Потом сборка рысаков на ежедневную работу. А после проездки по аллеям Петровского парка или беговым дорожкам ипподрома снова чистка, уборка, кормёжка… Затишье наступает только часам к десяти. К этому времени Алексей и заглянул на конюшню симбирского коннозаводчика Дурасова, где служил наездником его давний приятель Егор Московкин.
Егор - плотный шатен лет тридцати с большими пышными усами и короткой, всегда аккуратно подстриженной бородой - сидел в наездницкой и пил чай.
- Быть тебе, Алексей, богатым, - сказал он, крепко пожимая руку Лавровского. - Только, что вспоминал тебя.
- Не добрым словом, поди? Наверное, отчёт мой о воскресных бегах не понравился?
- Нет, отчёт хороший. Не то, что у некоторых, что бега со скачками путают.
Алексей рассмеялся, вспомнив, как прошлым летом репортёра Серёжку Емельянцева редакция газеты "Русские ведомости" направила на бега, где разыгрывался Большой Московский приз. Серёжка лошадьми отродясь не интересовался, вместо того, чтобы посоветоваться с людьми знающими, весело провёл время в буфете. И написал такое! По стечению обстоятельств, его отчёт без правки попал в номер: заведующий московским отделом был болен, а редактор занимался делом ответственным - правил передовую, посвящённую важным политическим вопросам. На следующий день вся Москва веселилась читая, что: "Приз выиграл выдающийся скакун Полкан. Его жокей Е. Московкин со старта запустил жеребца таким резвым галопом…" И всё в таком духе, вплоть до совета владельцу Полкана Дурасову, послать жеребца на ипподромы Англии, где он, непременно, все скачки выиграет. Прочитав Московкин вначале пришёл в ярость, хотел найти писаку и начистить ему морду, но потом успокоился - он был человек отходчивый, не злопамятный.
- Отчёт мне понравился, - продолжал Егор. - Только зря ты написал, что у Полкана есть все шансы на рекорд. Боюсь, как бы, не сглазить.
Рекорд заветная мечта любого настоящего наездника. Но у Московкина стремиться к нему была и собственная причина - обида.
… В 1867 году жеребец Потешный в беге на три версты показал резвость 5 минут 9 секунд "побив" рекорд Дружка, установленный лет двадцать тому назад на Царскосельском ипподроме. Публика была в восторге, все поздравляли наездника Ивана Алексеевича Шуваева, а тот сокрушался:
- Эх, сплоховал я… Была одна задумка, да побоялся… Ладно, в будущем сезоне попробую.
Попробовал. Велел запрячь Потешного не в дрожки, а в "американку" - более лёгкий двухколёсный экипаж. Они совсем недавно появились на московских бегах. Результат превзошёл все ожидания - Потешный, улучшив свой собственный рекорд на 9 секунд, прошёл три версты ровно за 5 минут.
- Это предел резвости, - говорили многие спортсмены. Время, казалось, подтверждает их правоту. Двенадцать лет держался рекорд Потешного. И только в прошлом году был улучшен на четыре десятых секунды. Новым рекордсменом стал серый Размах из конюшни князя Еникеева - постоянный главный соперник Полкана во всех призах.
Один маститый коннозаводчик, мнением которого Московкин очень дорожил, после какого-то не очень удачного бега Полкана во всеуслышание заявил:
- Не в отца Егор пошёл - руки не те. Ему такую классную лошадь как Размах никогда не обойти…
Алексею захотелось подбодрить приятеля:
- Как я могу сглазить? Голубыми то глазами? Да и к тому же у тебя и соперников достойных нет.
- Ну, это ты, брат, зря. Размах силён, - возразил наездник.
- Видел я Размаха на бегу неделю назад. Вытянул Егоров из жеребца все силы, замучил частой ездой на призы. Похоже у жеребца всё в прошлом.
- А Наветчик? Он сейчас в кондиции.
- Знаешь, как о таких говорят? Готов телом, да не готов делом. Дай бог, месяца через два, к Большому Московскому призу, Петька Фролов его в порядок приведёт.
- Может ты и прав, - согласился Московкин.
- К тому же Егоров и Фролов поедут, как всегда в дрожках, а ты на своей новой лёгонькой "американке". Между прочим, по условиям "Приза Его Императорского Величества" тебе за это даже дополнительный пуд веса не полагается.
- Я тоже в дрожках поеду.
- Да, почему?
- Хозяин так захотел.
… Хозяин Полкана Пётр Федорович Дурасов, как и многие другие русские коннозаводчики и беговые спортсмены, упрямо не желал признавать какие-либо новшества, в том числе и "американку". Михаил Иванович Бутович, первым освоивший новый двухколёсных экипаж, тщетно убеждал их, что дрожки мешают улучшению резвости.
- Зато они способствуют развитию силы, - возражали ему.