- А Роне? Помню, как они с Жаком что–то обсуждали, - добавляю я. - Не знаю, что именно, но Роне уж очень его побаивался. А сумасшедший художник и его подружка? Тут уже всем известно.
- А вы как думаете, кто убил вашего мужа? - спрашивает она.
- Леруа! - твёрдо говорю я. - А потом прикончил дочь Бриона, она видела, как лошадь понесла Жака. Уверена, она ещё что–то видела, но не сказала!
- Почему? - глупо произносит Лемус.
- Любила его, - я пожимаю плечами.
- А он? Ведь Патрик Леруа тоже любил её! - рассуждает девушка.
- Не думаю, - твёрдо говорю я, - он любит только деньги! Из–за денег он и хотел жениться, но папаша не позволил.
- Простите, а как вы относились к брату вашего… мужа и его дочери? - спрашивает она.
- Безразлично, - отвечаю я, - а вот на меня они всегда смотрели свысока. Да я с ними особо не общалась.
Лемус явно хочет ещё что–то спросить, но колеблется.
- Вас интересует, почему Жак Брион занимался противозаконными делами? - догадываюсь я. - Ради меня. Жак был без ума от меня. Он хотел, чтобы я получила всё и быстро! Тогда мне это нравилось, я даже стала помогать ему в этих делах. Скорее, ради забавы, чем денег… Я была глупой девчонкой. Но я любила Жака! Он любил меня! Наша жизнь была точно роман!
На мои глаза навёртываются слёзы.
Девушка смущённо опускает глаза. Мне самой стыдно за эмоции.
- Но почему вы не поженились? - удивленно спрашивает она.
- Поначалу я не хотела терять свободу, - говорю я. - А потом мы привыкли к нашей жизни.
Вроде бы беседа завершена. Девушка покупает три ленты. Наверно, из вежливости.
Я, Жорж Дантон, прибыл на площадь, где уже соорудили сцену с трибуной. Народу собралось великое множество. Тут весь блеск третьего сословия, от буржуа до ремесленников. А вот и крошка Луиза Робер. Похоже, она опять взяла организацию в свои руки. Луиза мечется туда–сюда, раздавая указания.
- Тебе надо будет встать сюда, - объясняет она моим приятелям из клуба Кордельеров, - а ты будешь подавать листки для подписей.
Мужчины послушно кивают.
- Вы встанете по бокам трибуны, будете наблюдать, - объясняет она ещё двоим. - Только стойте прямо, как гвардейцы.
Тут взгляд Луизы падает на меня.
- Жорж, тебя избрали прочесть петицию? - спрашивает она меня.
Я киваю. Если она начнёт указывать мне, как и куда встать, я выругаюсь.
- Тебе надо будет подняться на трибуну, - говорит она.
А то я бы не догадался.
- Понятно, - отмахиваюсь я, - начинаем!
- Нет, ещё пять минут! - твердо говорит она.
Я пожимаю плечами. Хоть десять. Мне хочется поднять трибуну и придавить ей эту несносную дамочку.
А где её муженек? Перебирает какие–то бумажки. Я оглядываюсь вокруг, все мои друзья при деле. Крошка Луиза всем нашла работу. Эбер, Шомет, Лежандр - суетятся, как пчёлы.
- Быстрее, быстрее, - торопит Луиза девушку, развешивающую трехцветные ленты на трибуне.
М-да… по–моему, украшения сейчас нужны, как слепому картина.
- Всё, - оборачивается Луиза ко мне. - Можешь начинать.
- Благодарю, - отвечаю я с поклоном.
Я поднимаюсь на трибуну. Народ на площади затихает. Все взоры прикованы ко мне. Я начинаю читать петицию. Мой громкий голос разносится по площади. Меня волнует только оговорка о конституционных мерах. В толпе немало юристов, они могут разгадать подвох. Наконец я дохожу до этой чёртовой оговорки. Мой голос не дрогнул, я дочитал петицию до конца.
Вот и всё, я спускаюсь с трибуны. Что скажут люди? Они переговариваются между собой. Слышны недовольные возгласы. Кажется, это провал. Они поняли, что конституционные средства означают сохранение монархии, а их это не устраивает.
Луиза Робер мечется. Нервно переговаривается с друзьями. Пожалуй, они вычеркнут эту оговорку. Тогда петиция для меня теряет смысл. Я ухожу. Пусть делают, что хотят.
Я, Катрин Мариэль, пью кофе в доме Марселя Бриона. После исчезновения его дочери мы начали постепенно сближаться. Сейчас мы почти друзья.
Интересно, тронула ли его гибель брата? Думаю, что да. Хотя отношения между ними были какими–то безразличными. Встречи по праздникам, редкие письма.
- Сейчас, Катрин, я по–другому смотрю на былые вещи, - говорит Марсель. - Особенно совестно за юность. Я злился на брата, что он смог быстрее разбогатеть, чем я. Жак хотел мне помочь, но я гордо отказывался. Только поправив свои дела, я стал спокойнее. Простите, что я вам всё это рассказываю… Но как сейчас жаль, что мы ни разу не поговорили по душам. Мы были просто хорошими знакомыми, а не братьями.
Марсель явно расстроен. Так всегда бывает, мы слишком поздно сожалеем о несделанном. Бедный человек, я тебе сочувствую.
- Не стоит зря корить себя, - говорю я. - Жак ни разу не жаловался на вас, всегда был доволен вами. А уж я могла понять его чувства.
Он кивает. Верит мне.
- Жак любил вас, - говорит Марсель. - Безумно любил. Даже перед той роковой охотой, в день своей смерти, он восхищался вами! Подумать только - столько лет прошло!
- Да, нам завидовали, - киваю я.
Мне становится ещё более грустно.
- Катрин, - тон Марселя вдруг становится твёрдым и озабоченным. - Мне кажется странным, что Жак не составил завещания.
К чему это он? Я удивленно смотрю на него.
- Есть версия, что смерть Жака и исчезновение моей дочери - связаны! - встревожено говорит он. - Кто–то нацелился на состояние Брионов.
Моё сердце начинает бешено колотиться.
- Кто это может быть? - задаю я вопрос.
Марсель пожимает плечами.
- Не надо об этом, - твёрдо говорю я, - если так, то ваша дочь мертва! Кто знает! Может, на ней женился Леруа! Или художник при помощи Ванель! Они способны на хладнокровное убийство!
Брион берёт мена за руку. В его глазах спокойствие.
- Стефани жива! - уверенно говорит он. - Я это чувствую.
Я киваю. Бедный отец.
Мне надо идти. Брион в очередной раз предлагает мне содержание. Я отказываюсь. После смерти Жака богатство мне ни к чему. Ни балы, ни наряды меня не порадуют.
Выходя из дому, я сталкиваюсь с Роне. Как я о нём не подумала. Он хотел жениться на Стефани ради денег… Роне тоже под подозрением!
Я, Клод Роне, у входа в дом к Бриону столкнулся с Мариэль. Похоже, она подружилась с братцем покойного дружка.
Хм… она довольно приятная дамочка. Несколько мелких морщинок уже появились на её лице, но какая элегантность. Даже в этой ситуации.
- Как результаты поиска? - интересуюсь я у Бриона.
Из вежливости, конечно, сам знаю, что результаты на нуле.
- Меня беспокоит призрак, - вдруг говорит старик.
Призрак? Неужели у бедняги от горя начались видения?
Он видит моё недоумение и спешит объяснить.
- У меня есть внебрачный сын, - говорит он. - Ещё до женитьбы… до рождения Стефани…
Ему тяжело об этом говорить.
- Вы мой друг, я хочу доверить вам эту тайну, - произносит Брион. - Я думал рассказать Мариэль… но нельзя рассказывать женщинам о своих грехах…
М-да, старый забытый этикет. Сейчас женщины сами расспрашивают о ваших прегрешениях. Причём с нескрываемым любопытством, дабы рассказать подружкам. Ладно, Мариэль особа утончённая. Просто удивительно. Хотя… именно такие и ввязываются в авантюры. Тут нужен ум, а ум часто сочетается с утончённостью. Да, она не станет слушать рассказики о былых грешках.
- Вы хотите его признать? - спрашиваю я. - Так в чём же дело?!
- Всё не так просто, - говорит Брион. - Я не знаю, где он… Понимаете, мне кажется, это он убил моего брата!
Я смотрю на Бриона. Весьма любопытная версия.
- Вы говорили об этом Робеспьеру? - спрашиваю я.
- Нет, - отвечает Брион. - Не знаю, следует ли об этом говорить… Лучше не стоит…
- Почему? - удивляюсь я.
- Если его найдут, то повесят за убийство моего брата, а вдруг он невиновен, - рассуждает Брион. - Думаю, Стефани он не тронет. Если бы ему надо было её убить, он бы давно убил… Если ему и нужна смерть, то только моя. Поделом, я её заслужил. Я виновен перед ним.
- Гоните эти мысли! - советую я.
Хотя в этих словах что–то есть.
Я, Антуан Барнав, доволен результатом.
Протест против петиции - отличный предлог для ухода и открытия своего клуба.
С нами покинуло Клуб 303 человека! Мы обосновались в монастыре фельянов.
Место выбрано не случайно. Любой изучавший историю Франции поймёт аллегорию: в XVII веке монахи–фельяны стали единственным монашеским орденом, сохранившим верность слабовольному королю Генриху III, тогда как другие (якобинцы) стали подстрекателями, соучастниками цареубийцы Жака Клемана.
Мы теперь "Общество друзей Конституции, заседающее у фельянов" или просто фельяны!
Я и Дюпор пришли к Ламету, дабы составить послание нашим "друзьям" якобинцам. В этом письме мы излагаем причины нашего ухода. Это очень важный документ, его текст прочтёт вся Франция!
- "Декларация, адресованная якобинцам, оставшимся в старом Клубе"! - произношу я название.
Мои коллеги кивают.
Я начинаю читать черновые наброски:
- Основная причина образования Клуба фельянов - это неподчинение части членов Якобинского общества законной власти, допуск на заседания посторонних лиц, высказывавших самые крайние суждения, не способствовавшие миру, единению и подчинению закону, - я имею в виду Дантона, Бриссо, Демулена и прочих взбесившихся оборванцев. - Поэтому якобинцы не могут больше именовать себя друзьями Конституции".
- Неплохо, - кивает Ламет, - но нужен конкретный пример их непослушания закону!
Он прав.
- Пример рядом, - отвечаю я. - Позиция, которую Робеспьер и его друзья заняли в деле о личности короля. Они поддержали петицию, когда был провозглашён декрет о неприкосновенности королевской особы.
- Да, - согласен Дюпор. - Вина якобинцев состоит в том, что они продолжили обсуждение этого вопроса, когда решение по нему уже было принято Собранием. Вот так лучше сформулировать.
Я согласен, вписываю эту фразу.
- Более того, их выводы не совпали с выводами законной власти, решившей, что король виновен лишь в глазах общественного мнения, перед законом же должны нести ответственность его советники, - добавляет Ламет.
Тоже подойдёт.
- Переходим к обвинительной части, - говорю я. - Якобинцы виновны в том, что они опротестовали решение законной власти, в силу чего фактически встали на сторону открытых врагов революции.
- В точку! - одобряет Дюпор. - "Враги революции" - это на кого угодно подействует.
Остаётся заключение. Нужно сказать о своей верности закону и революции!
- Вышедшие из Якобинского клуба его члены вновь дают клятву верности закону и нетерпимости к "мятежникам"! - предлагаю я.
- Надо бы сделать шаг к примирению! - советует Ламет. - Может, другие якобинцы последуют нашему примеру! Напишите, что мы знаем, что среди вас ещё остаются наши братья, мы не теряем надежду на наше всеобщее единство.
Хм… тоже верно! Чем больше людей примкнёт к нам, тем лучше.
Мой взгляд падает на картину в гостиной. Я отвожу глаза. Очередное новомодное безвкусное страшилище. "Радость утра" называется. М-да… Я бы прибил табличку "Радость дальтоника".
- Кто художник? - спрашиваю я Ламета.
- Августин Лесот, - отвечает он так, точно его поймали за воровством.
- Модный, наверно, - предполагаю я.
- Да, - кивает Дюпор. - Очень. Надо бы и мне прикупить его картину.
Я просматриваю записи. Теперь нужно переписать в единый текст, отредактировать и в печать!
Берегись, Робеспьер! Что ты ответишь на этот документ!
Я, Макс Робеспьер, взволнован. Собрание издало закон, снимающий вину с короля. Теперь Луи Тупой неприкосновенная особа. Этого следовало ожидать. Для виду законодатели обвинили во всём "похитителей" короля - генерала Буйе и его сообщников, которые уже давно за пределами Франции.
Ко мне подходят Роберы.
- Что вы решили? - спрашивает меня Луиза.
- Забрать петицию из типографии, - говорю я.
- Правильно, - кивает она. - Оговорка о конституционных мерах всё портит! Народ понял, что при таком раскладе монархия сохранится!
Я с изумлением смотрю на неё.
- Вы самоубийцы! - прямо говорю я. - Собрание оправдало короля, издало закон! Петиция без оговорки - смертный приговор тому, кто её подпишет! Всякий подписавший будет мятежником, законопреступником!
Луиза погружается в раздумье.
- Мы ещё не решили, - коротко бросает она.
- Луиза, надеюсь, вы не примете участия в самом подписании петиции, - начинаю я. - Вы ведь не пойдете на площадь в тот день…
Луиза усмехается и быстро уходит. Её муж послушно следует за ней.
М-да… ситуация щекотливая.
Я, Светлана Лемус, пришла к окончанию заседания, чтобы повидать Макса. А вот и он, что–то обсуждает с депутатом Петионом, одним из влиятельных якобинцев. Какие они оба мрачные! Наверно, из–за закона о короле, мне уже рассказали.
- Привет. Что–то случилось? - задаю я глупый вопрос.
- Да, Светик, - отвечает Макс. - Ты слышала про новый закон правительства?
Я киваю.
- Пользуясь этим законом, правительство может в любой момент объявить петицию мятежным актом, а всех, кто имел к ней отношение - заговорщиками. Ведь оспаривание законов считается антиправительственным заговором, виновных они имеют право покарать. Я говорю это как законовед, - поясняет мне Макс.
- Да, - киваю я. - В юриспруденции тебе равных нет.
- Мы обсуждаем, как поступить дальше, - говорит Петион. - Макс предложил приостановить выпуск петиции.
- Правильно! - одобряю я. - Это и есть нужное решение.
Макс всегда прав!
- Всё не так просто, друзья, - говорит Макс. - Я опасаюсь, что уже слишком поздно помешать выходу этого акта. К тому же не мы его создавали, значит, не нам его отменять. Единственное, что мы можем сделать, это просто выйти из игры.
- М-да, лучше не рисковать, - киваю я. - А завтра на Марсовом поле намечен праздник! На этом празднике представят петицию на подпись народу. Будут танцы, концерт, фейерверк, я обязательно пойду.
- А вот этого делать не надо! - твёрдо возражает Макс. - Одному Богу известно, какой шаг предпримут господа законодатели.
- Ох, ну не перестреляют же они нас, - мрачно шучу я. - В худшем случае придет парочка пьяных полицейских и разгонит публику. Не такие уж свиньи эти правители.
- А мне кажется, что именно такие, - вздыхает Макс. - В любом случае, не ходи на этот праздник!
- Ладно, раз ты так хочешь, - соглашаюсь я, скрестив пальца за спиной. - Кстати, ты поссорился с Мадлен из–за петиции? Не отпирайся, это так. Теперь ты можешь пойти к ней и сказать, что передумал, она сразу же простит тебя. Всё равно ты отказался от поддержки этого документа. Наговори Мадлен, что сделал это ради неё, ей приятно будет.
Петион еле сдерживает улыбку. Макс удивленно смотрит на меня. Его всегда поражал ход моих мыслей.
Я, Максимильен Робеспьер, наконец, дома. Светлана - мой верный друг - побеседовала с подозреваемыми. Получилось довольно интересно. Любопытная картина. Подозреваемая публика весьма разнообразна.
- У нас есть два пути, два следа, - говорю я, - первый - исчезновение Стефани Брион связано с гибелью Жака Бриона, второе - не связано.
- Давай начнём с того, что не связано, - просит Светик, - он легче.
- Хорошо, - соглашаюсь я. - Итак, Мсье Леруа любит всё продумать и действовать наверняка, вряд ли он мог решиться на похищение. Но, возможно, он составил четкий план, чтобы выкрасть любимую из отчего дома и тайно обвенчаться с ней. Тогда нам остается только ждать, когда Леруа и мадемуазель Брион предстанут перед отцом с повинной. Дай бог, чтобы это было так. В этом случае жизни девушки ничего не угрожает. Куда сложнее обстоит дело, если тут замешан мсье Лесот. Человек, считающий себя непризнанным гением и обиженный на весь мир, очень опасен. Эти люди любят, когда о них заботятся, когда их опекают и восхищаются их талантом, который чаще всего отсутствует. Они очень жестоки и хотят получить всё. Обычно у них неустойчивая психика. Лесот - типичный пример такого человека.
- А мадемуазель Ванель? - спрашивает Светик.
- Эта дама любит покровительствовать и охранять, - рассуждаю я. - Женщины ее типа выбирают обиженных жизнью людей, которых считают гениями, и всеми силами стараются помочь им. Обычно они руководствуются жалостью, но эта жалость часто переходит в любовь. Ванель могла совершить похищение по двум причинам. Первая - из желания устроить личное счастье своего подопечного. Вторая - устранить соперницу. Результат тут может быть весьма печальный.
- Я тоже так думаю, - кивает Светлана.
- А что представляет собой мадемуазель Брион? - спрашиваю я.
- Отец расхваливал ее, - отвечает она.
- Это понятно, - замечаю я, - родители в роковые моменты помнят только хорошее в своих детях.
- Он говорил, что Стефани очень хорошая девочка, - листает Светик свой блокнот. - Она никогда не хотела его огорчать, всегда и во всем была послушна. Ох, опять я говорю "была"…
- Хм… странно, чтобы такая девушка решилась на побег, - говорю я удивленно. - Я больше склоняюсь к версии, что ее похитили насильно. А ты виделась с мсье Роне?
- Да, виделась, очень занятой человек, - говорит Светик, - у него горничная пропала, это тоже не придало ему настроения… Ладно, это не важно. Он хотел жениться на Стефани ради денег, но принуждать не хотел. Накануне своего исчезновения Стефани говорила с ним… Они всё решили… Но девушка пропала…
Светик разводит руками. Да, странно всё это.
- А второй путь? - спрашивает она. - Что там?
- Оставь свои записи, - прошу я её, - мне надо подумать. Завтра я тебе всё объясню.
Светлана согласна. Она понимает, что мне ещё надо поработать.
Я, Патрик Леруа, пришёл на светский приём. Хотел увидится с одним человеком. Увы, он изменил планы. Теперь я вынужден скучать. Я веду беседу с гостями. Вернее наблюдаю за беседой. Душой компании меня назвать никак нельзя. Изредка я вставляю слова "да", "нет", "неужели".
Не люблю я тупой светской болтовни, пустая трата времени!
К нам подходят Лесот и Ванель. Кто пустил сюда ненормального художника? А-а! Ему же помогает Ванель. Всё с её подачи.
- Мсье Лесот, - из вежливости обращаются к нему. - Вы работаете над новым шедевром?
- О, да, - с улыбкой кивает он. - Создавать шедевры - моё призвание!
Лично я не собираюсь с ним любезничать.
- Августин гениален! Не так ли, мсье Леруа? - обращается ко мне Ванель.
Зачем она так? Прекрасно же знает моё отношение к Лесоту! Неужели ей хочется скандала? Или она искренне верит в таланты этого убожества?
С большим трудом я киваю головой.
- У меня создаётся впечатление, что мсье Леруа испытывает ко мне неприязнь, - произносит Лесот несколько обиженно.
- У меня нет к вам никаких чувств, - твёрдо отвечаю я.
- Судя по вашей манере вести разговор, у вас вообще нет чувств, - усмехается художник.
- Как вам политическая обстановка? - переводит разговор на другую тему наш собеседник. - Довольно сложная ситуация…
- Да, - поддерживают его.