Между тем Шарлотта Генриховна откликнулась на призыв баронессы и взяла рюмку. Все смотрели на них, а они - друг на друга. Две женщины в черном, их взгляды скрестились над яблочным пирогом, которого Иван Дмитриевич так и не попробовал, и он явственно ощутил, как в воздухе запахло горелым. Безмолвная дуэль продолжалась несколько секунд. У обеих вздрагивали руки. Вынутая из подпола ледяная наливка чуть заметно колебалась в помутневшем стекле. Наконец обе разом припали губами к хрусталю. Слышно было, как у кого-то из них лязгнули зубы.
- Фу-у, - облегченно выдохнул Нейгардт.
Остальные притихли. Зайцева даже слегка окривела от страстного ожидания, что одна из этих двоих вот-вот забьется в предсмертных судорогах. Но ничего не произошло, и тогда вдруг все увидели, что Нина Александровна до сих пор не притронулась к своему бокалу. Наливка переливалась в нем, как лунный свет, - мертвенная, ядовито-желтая, и казалась даже иного цвета, чем в других рюмках.
- Ниночка! - прошептал Куколев, - Ты… Ты не пьешь?
Она молчала.
- Я так и думал, что у вас не достанет мужества покончить с собой, - усмехнулся Иван Дмитриевич.
Он взял ее рюмку и поглядел на просвет. По цвету наливочка была очень хороша. Интересно, какова на вкус?
Прежде чем кто-то успел сообразить, что происходит, Иван Дмитриевич поднес рюмку ко рту. Жена завизжала, но поздно. Поздно! Янтарная влага уже растеклась по нёбу, затем горячей нежной струей вошла в горло и по пищеводу двинулась дальше вниз.
- Ваня-а! - взвыла жена.
Он аппетитно причмокнул, промокнул салфеткой губы и поставил пустую рюмку обратно на стол. Нина Александровна подняла на него свои козьи глаза. Только что в них стоял ужас, а теперь он уступал место блудливой надежде.
- Ваше самоубийство, мадам, даже если бы вы на него решились, никак не входило в мои планы, - сказал Иван Дмитриевич. - Бокалов я не переставлял. Отравленный по-прежнему стоит перед тем человеком, кому вы его предназначали.
Может быть, он еще сумел бы помешать тому, что произошло в следующее мгновение, но отвлекла жена. Она и всхлипывала у него на груди, и одновременно молотила по ней кулачками. Пока он и отбивался, и винился, и утешал ее, Зеленский вдруг схватил стоявшую перед ним рюмку и опрокинул ее в рот.
33
- И он умер? - спросил Сафонов.
- Точно сказать не могу, - подумав, ответил Иван Дмитриевич.
- Как так не можете?
- Его увезли в больницу, и одни потом говорили, что он умер, другие - что поправился. Во всяком случае, я никогда больше его не видел. В наш дом он уже не вернулся.
Другой человек удивился бы, что Иван Дмитриевич не удосужился навести справки о судьбе Зеленского, но за две недели, прожитые с ним бок о бок, Сафонов многому перестал удивляться. Он, в частности, знал, что Иван Дмитриевич в ущерб истине часто воскрешает героев своих историй - тех, разумеется, которые ему симпатичны.
- Тем не менее, - продолжал Иван Дмитриевич, - Гнеточкин тревожился не зря. Привезли гроб не по мерке, и пожалуйста, все так и случилось, как он предсказал.
- Когда вы забрались к нему в квартиру, где нашли этот оттиск, я, честно говоря, подумал, что он и есть убийца, - сказал Сафонов.
- Ну что вы! Он просто сделал для Якова Семеновича эскиз чеканки, как раньше рисовал для него мамзелек. Поэтому Шарлотта Генриховна считала его своим врагом.
- А почему он не признался, что жетончик ему знаком? Он что, знал его смысл?
- Не думаю. Но подозревал, видимо, что это связано с мамзельками, и решил промолчать, чтобы не портить отношения с вдовой. Та-то его простила, на поминки позвала. Вот он и решил, что лучше бы ему остаться в стороне.
- Но зачем вы полезли к нему в мастерскую?
- Я должен был убедиться, что жетончик сделан по заказу Якова Семеновича.
- А Зеленский успел объяснить вам значение надписи на нем?
- Да.
- Что же вы тогда скрываете от меня?
- Давайте вернемся к этому чуть позже, - сказал Иван Дмитриевич. - У вас ведь, наверное, есть еще вопросы. Ну, например, вы поняли, почему отравилась Лиза?
- Я полагаю, что Нейгардт здесь ни при чем и Нина Александровна хотела отравить собственного мужа.
- Нет-нет, - довольно засмеялся Иван Дмитриевич. - То есть, отчасти вы правы, но это был не яд, а всего лишь снотворное. Куколев-то выпивал по маленькой рюмочке, а Лиза хлопнула целый бокал, и неудивительно, что ей стало дурно.
- A-а, - сообразил Сафонов, - я, кажется, понимаю. Все это произошло в субботу, когда их прислуга не бывает дома. Лиза с Катей тоже должны были куда-то уехать, и Нина Александровна решила усыпить мужа, чтобы не помешал ей принять любовника. А этим ее любовником был Яков Семенович… Правильно?
- Вы делаете успехи, - сказал Иван Дмитриевич. - Кстати, той ночью в "Аркадии" она дала снотворное и Зеленскому, но тот все-таки проснулся. На нервных людей такие снадобья действуют слабее.
- Одного не пойму, - признался Сафонов. - Кто же подбросил Куколеву-старшему этот жетончик?
- Да никто не подбрасывал. Яков Семенович подарил его Нине Александровне, как дарил всем своим любовницам. Жетончик лежал у нее в такой же коробочке, что и запонки, и прислуга их перепутала. Вот и весь секрет.
- А Петрова она отравила? Нина Александровна?
- Да. Он случайно увидел ее в "Аркадии", а раньше встречал с Яковом Семеновичем. Не будь дурак, сопоставил ее появление с его смертью и хотел взять отступного за молчание. Она обещала принести ему деньги, но в конце сочла за лучшее от него избавиться. Петров сам позднее мне рассказал.
- Как? - поразился Сафонов. - Разве он не умер?
- Нет, поправился. Все думали, что умер, а он поправился. Крепкий мужик, да еще насквозь проспиртованный. Таких никакой яд не берет.
- А Яков Семенович, он, случаем, не поправился? - ехидно спросил Сафонов.
Иван Дмитриевич развел руками:
- Увы, тут я вам ничем не могу помочь. Он умер.
- Жаль.
- Конечно, если хотите, можно написать, что он инсценировал свою смерть и другой гроб тоже оказался пуст. Но тогда придется вычеркнуть всю вторую половину рассказа. Хотите, так и сделаем, пусть он тоже останется жив. Я к нему больших симпатий не питаю, но все-таки жаль человека. Он вовсе не был тем чудовищем, каким его изобразил Зеленский. Да, сладострастник с больным воображением, неверный муж, тщеславный любовник, но ведь что-то в нем было, за что его любили женщины, хроменького-то. Знаете, не будь этой хромоты, я бы относился к нему гораздо хуже. А так… Давайте, что ли, в самом деле, не станем его хоронить. Хотите?
- Нет уж! - отказался Сафонов. - Объясните лучше, как вы догадались, что Нина Александровна и есть убийца?
- Во-первых, жетончик. После разговора с баронессой я понял, что Яков Семенович дарил такие штучки своим любовницам. Баронесса хотя и сочинила про Екатерину Великую, но не на пустом месте. Во-вторых… Помните, когда я рано утром гостил у Зеленского и мы пили позолоченный чай, появилась Нина Александровна. Она сказала, что Шарлотта Генриховна зовет меня, а Зеленский ей подыграл - дескать, вдова услыхала мой голос и поняла, где я нахожусь. Но затем мы встретили Евлампия, и тот сообщил, что Шарлотта Генриховна поехала к сестре. Она и не думала меня звать. Это все выдумала Нина Александровна с целью оправдать свое появление у Зеленского. Оба они хотели скрыть от меня существовавшие между ними отношения. Кстати, - отвлекся Иван Дмитриевич, - вы заметили, что у нее козьи глаза?
- Я же ее никогда в жизни не видел.
- Ах да, я и забыл. Но зенки чисто козьи, вы это запишите, если мы не будем оживлять Якова Семеновича. Вот уж кого мне совершенно не жаль, так это ее. Гнусная баба! Надо было мне и впрямь поменять местами рюмки. Убедилась бы, что я все про нее знаю, глядишь, и выпила бы. Отравить мужчину, который тебя любит больше жизни! Ну не сука ли?
- Так что? - спросил Сафонов. - Покончим с ней? Пожалуйста, я могу написать, что вы поменяли рюмки, и она выпила. Труд невелик.
- Все же не надо, - поколебавшись, решил Иван Дмитриевич. - Я об нее рук марать не хочу.
- Тогда продолжайте.
- На чем я остановился?
- Вы встретили Евлампия…
- Ага, он еще посетовал, что рано светает. У них в квартире на часах было пять, а на моих карманных - семь. Помните? Но мои часы шли верно, хотя Ванечка и катал их в кукольной тележке. Дело в том, что Нина Александровна сразу после убийства Петрова, то есть не убийства… Словом, из гавани она поехала прямо к снохе и у нее дома перевела настенные часы на два часа назад.
- Зачем?
- Чтобы если вдруг спросят у Шарлотты Генриховны, та могла бы подтвердить: приехала тогда-то. А именно тогда, когда Петров еще был цел и невредим. Вдове было не до точного счета времени, так что, незаметно переведя стрелки, Нина Александровна ничем не рисковала. Но вот этого-то ей совершенно не нужно было делать. Кто бы стал спрашивать? Это, пожалуй, единственный раз, что у нее сдали нервы. Да и к Шарлотте Генриховне приезжать не стоило. Она хотела засвидетельствовать передо мной свое добросердечие и теплые чувства к покойному, но, напротив, пробудила мои подозрения. Ее муж повел себя куда естественнее. Он-то и не подумал приехать!
- Значит, Куколев-старший ни о чем не знал?
- Ни сном ни духом… Представляете, что ему пришлось пережить?
- Но для чего она убила Якова Семеновича? Бывший любовник, брат мужа… Не из ревности же, что он завел роман с баронессой?
- Само собой, нет. Причина, как говорил Зеленский, банальнейшая: деньги. Оказывается, Лиза все-таки рассказала матери о своем сговоре с Марфой Никитичной, и та решила этим воспользоваться. Нина Александровна справедливо полагала, что свекровь сочтут пропавшей без вести, и в случае смерти Якова Семеновича все наследство достанется старшему брату, а не Оленьке. Закон действительно был бы на его стороне. Что касается Лизы, мать, видимо, уговорила ее и дальше никому не рассказывать о побеге бабушки. Сама Лиза мне в этом не призналась, но я уверен, что так оно и было.
- Как-то грустно, - заметил Сафонов, - оттого, что убийцей оказалась женщина.
- А кто говорил: венец творения, венец творения!
- Но мне кажется, у вашей истории есть один существенный недостаток. Бледен вышел характер Нины Александровны. Вы не находите?
- Нет, не нахожу.
- По-моему, чего-то в ней недостает, читатели могут не поверить. Обычная женщина, мать, жена, пусть неверная, как она решилась на такое? С точки зрения психологии, все не вполне убедительно.
- Я же вам русским языком сказал, у нее были козьи глаза.
- Боюсь, для читателей этого будет мало.
- Ну, не знаю, не знаю, чего вам еще не хватает, - обиделся Иван Дмитриевич.
- Нужно объяснить, откуда в ней такая холодная, расчетливая жестокость. Кто виноват в том, что она стала убийцей? Время? Наше общество? Или всему виной дурные наклонности, развившиеся под воздействием внешней среды?
- Да вы когда-нибудь видали козу?
- Редко, но бывало, - честно отвечал Сафонов, который был городским жителем в третьем поколении.
- Вот завтра утречком сходите в деревню, - сказал Иван Дмитриевич, - да поглядите. А после поговорим: хватает ли, нет ли.
Как обычно, к концу рассказа Иван Дмитриевич заплел в косицы обе свои бакенбарды. Некому было сказать ему: "Чучело ты мое! Посмотрись в зеркало!" Жена всю жизнь пыталась отучить его от этой привычки, но жизни ей не хватило. Она умерла год назад и лежала неподалеку отсюда, на деревенском кладбище. На ее надгробном камне Иван Дмитриевич выбил стихи собственного сочинения:
Земное странствие сверша,
Освободясь от тела,
Чиста, как свет, твоя душа
В мир лучший улетела.
Было уже за полночь, когда Сафонов закрыл тетрадь и они поднялись из-за стола.
- Прогуляемся немного, - предложил Иван Дмитриевич. ׳
Вышли в сад. У земли ветер почти не ощущался, но на вершинах деревьев тревожно шелестела листва, уже подсохшая, легкая, по-осеннему чуткая к малейшему движению воздуха. Было то время года, когда березы и липы трепещут под ветром, совсем как осина - иудино дерево.
По траве стелился туман, семь звезд Большой Медведицы стояли на склоне роскошного сентябрьского неба.
- Помните, вы рассказывали про игру, в которую играли с Ванечкой, - сказал Сафонов. - Там в конце пути победителя ждал ангел с коробкой, но что в ней лежало, в этой коробке, Ванечка не знал. Вы нарочно ему не говорили, потому что при раскрытии тайны разочарование неизбежно?
- Верно, - улыбнулся Иван Дмитриевич. - Когда что-то очень хочешь узнать и наконец узнаешь, то в любом случае всегда чувствуешь себя обманутым.
- Сейчас я нахожусь в положении вашего Ванечки. История кончена, убийца найден, однако я так до сих пор и не знаю, каков смысл надписи на жетоне. Вы боитесь, что я буду разочарован?
- В любом случае сказать я обязан. Можете написать об этом, хотя, сдается мне, цензура не пропустит.
- Здесь что-то политическое?
- Отнюдь. Просто у бедного Якова Семеновича где-то на детородном органе имелись маленькие родимые пятнышки. Семь родинок, и расположены в точности, как звезды Большой Медведицы. Ну, а врата… Чего тут долго объяснять! Мы с вами не дети.
Некоторое время Сафонов обалдело молчал, затем расхохотался.
- И всем своим любовницам, - закончил Иван Дмитриевич, - он преподносил на память такие штучки.
- Зачем? - давясь от хохота, спросил Сафонов.
- А черт его знает! Дарил, да и все. Какая здесь может быть особая причина? Так, покуражиться.
Сафонов припал к дереву и продолжал смеяться.
- Вот вы смеетесь, а мне почему-то грустно, - сказал Иван Дмитриевич.
Сафонов замолчал. Он почувствовал, что есть в мире нечто, не доступное его перу. Они стояли рядом в мокрой траве. Иван Дмитриевич последний раз посмотрел на небо, повернулся и пошел к дому. Верная Каллисто никогда не гасила огонь в своей спаленке, а его собственная спальня была пуста, ни одно окошко не светилось ему навстречу.
Тот жетончик, который Нина Александровна оставила в "Аркадии", чтобы сбить с толку полицию, Иван Дмитриевич на следующий день после поминок зашвырнул в Неву. Теперь оставалось ждать, когда Ванечке прискучит второй, найденный в лесу. Тогда можно будет потихоньку избавиться и от него.
Но однажды, вернувшись домой и зайдя в детскую, он заметил, что возле коробки из-под халвы сегодня почему-то не выставлены часовые. Егеря, неусыпно стоявшие здесь день и ночь, валялись в груде кубиков.
- Что, - спросил Иван Дмитриевич, - караул устал?
Он заглянул в коробку и невольно вздрогнул. Жетончик превратился в большого черного жука с торчащими из спины подкрыльями.
- Вот-те раз! Где же твоя штучка?
Ванечка объяснил, что поменялся на улице с соседским мальчиком. Во взгляде сына читался немой вопрос: не продешевил ли?
- Жук лучше, - осторожно сказал Ванечка.
- Гораздо лучше, - согласился Иван Дмитриевич.
- Он ведь живой.
- Конечно.
Подошла жена. Все втроем присели над коробкой и смотрели. Жук был квелый, Ванечка уже успел потерзать его своей любовью. Он лениво шуршал по дну мохнатыми лапками, а за окном шелестел дождик. Бабье лето кончилось, наступала осень.
РАЗМЫШЛЕНИЯ АВТОРА О СВОЕМ ГЕРОЕ
1
"В детективах, - писал большой любитель и знаток этого жанра Уильям Соммерсет Моэм, - нам приходится многое принимать на веру. Мы верим, что убийца норовит оставить на месте преступления окурок сигареты необычной марки, перепачкать ботинки какой-то редкостной глиной или, забравшись в будуар великосветской дамы, щедро украсить отпечатками своих пальцев самые неожиданные места. В конце концов, все мы можем оказаться в горящем доме, погибнуть под колесами автомобиля, которым управляет наш недруг; нас могут даже столкнуть в пропасть, но мы ни за что не поверим, что кого-то из персонажей способен растерзать крокодил, хитроумно припрятанный в гостиной уютного особняка где-нибудь в Дорчестере, или что в результате козней некоего злодея на героя романа при посещении им Лувра упадет и расплющит его в лепешку статуя Венеры Милосской".
Моэм полагал, что классические способы заполучить труп, столь необходимый писателю для детективного сюжета, по-прежнему остаются непревзойденными - в пистолет и яд готов поверить любой. Но отечественных авторов, работавших в жанре детектива, до недавнего времени преследовал встававший еще перед Юрием Олешей роковой вопрос: где рядовой советский убийца возьмет револьвер? Бдительные редакторы настаивали даже на том, что поразить свою жертву из двустволки имеет право лишь человек, регулярно платящий членские взносы в охотобщество. Круг потенциальных отравителей тоже был страшно узок. Тут необходимо было иметь диплом кандидата химических наук или, по крайней мере, фармацевта. Другое, не менее жесткое, цензурное правило состояло в следующем: убийцей непременно должен быть уголовник, которого ищет и находит милиция. Чудаки-пенсионеры и проницательные любители кактусов не подпускались к расследованию на пушечный выстрел.
Зато теперь времена изменились. Теперь, в полном соответствии с правдой жизни, автор волен предоставить в распоряжение отрицательного персонажа целый арсенал - от банального пистолета Макарова до арбалета с прицелом ночного видения, какие использовали английские десантники при высадке на Фолклендских островах, от гранатомета до ракетных установок и взрывных устройств всех систем. Цензура канула в прошлое вместе с колбасой по 2.90, но радости это уже не вызывает.