Пожалуй тут Морозявкин несколько перебрал – хотя он был вполне способен на мелкую кражу или небольшое мошенничество, до убийства ему еще не приходилось подниматься. Повлиял ли на него воздух кладбища или только что виденная ужасная сцена, неизвестно. Однако неожиданно хозяин дома выпрямился и произнес нечто совсем странное.
– Старик? О, тут вы ошибаетесь, месье Вольдемар! Это не я старик, это вы!
В эту секунду барон выхватил откуда-то зеркало и тут же ткнул его в лицо опешившему Морозявкину. В черненой раме отразилась его физиономия с совершенно седыми кудрями и глубокими морщинами. Морозявкин отшатнулся, и в ужасе ощупал свое лицо. Пока что новой седины не наблюдалось, но между тем старик продолжал свою речь.
– Ты думаешь, несчастный, что попал в этот дом случайно? Отнюдь – в мире никогда не бывает просто случайностей! Та женщина умерла лишь для того, чтобы как стрелка компаса направить тебя сюда!
– А те люди… Те игроки на кладбище? – переспросил Морозявкин дрожащим голосом.
– Да разве ты не знаешь, что в такую погоду на кладбище играют в карты только черти? Этих людей никогда и не было, все они плод воображения одного писаки, который и сам был дружен с чертом. Впрочем он еще не родился, а герои уже умерли. Небольшая инсталляция в лицах, театр, только и всего.
– Но ведь, о почтенный барон, писатели пишут о живых людях? – как не был Вольдемар напуган, он посмел возразить, почитая себя большим знатоком и поклонником изящной литературы.
– В сущности одни призраки пишут о других! – объяснил ему барон, не вдаваясь в дальнейшие подробности. – Но к делу – либо ты исполняешь мою волю, либо превращаешься в старца и умираешь в одно мгновение!
– Вы хотите забрать мою душу, господин Черный барон? – поинтересовался Морозявкин, наконец-то сообразивший кто стоит перед ним и преисполнившийся бунтарской смелости, обнаружив, что самому Черному барону от него что-то потребовалось
– На что мне такая жалкая душонка? – возразил барон презрительно. – Впрочем у тебя она по крайней мере еще есть, а у многих людей и вовсе отсутствует. И не смей называть меня по имени… Никто не имеет на это права, только я сам! Если хочешь уйти отсюда живым, выполнишь одну мою просьбу. Как видишь, я дьявольски щедр.
– Я… я… я готов, – медленно произнес Морозявкин, даже не задумавшись, на что его просят подписаться.
– Передашь своим приятелям, чтобы они пришли завтра в полночь в Лувр, скажи что там их ждет та тетрадка, которую они так ищут. Если спросят, откуда ты это узнал – объясни, что видел вещий сон! – старец захохотал и к величайшему изумлению Вольдемара растворился в воздухе.
Морозявкин решил не медлить с выполнением поручения, а ночь почему-то перестала его пугать. Под зловещее карканье кладбищенских ворон Вольдемар выбрался на улицу и побрел под жирными хлопьями снега к центральным городским кварталам. Ему посчастливилось выйти на берег Сены, там мосты были подсвечены масляными факелами, их темные громады висели в ночном воздухе. По земле стелился холодный белый туман. Все это напоминало одну огромную и нескончаемую театральную декорацию. Отойдя далеко от мест своих приключений, он уже и сам стал сомневаться – не сон ли все это.
Поутру граф и Лиза, остановившиеся на постой в гостинице, решили наконец прогуляться по набережной и навести справки о своем загулявшем не в меру товарище. О гостинице следует сказать лишь то, что вкусы графа были просты и непритязательны – он привык довольствоваться самым лучшим. Остановившись у Ragueneau, на улице Saint-Honore, он обрек себя на самые лучшие мясные блюда в мире. Когда-то даже кардинал Ришелье посылал к нему за провиантом, сам отец-основатель постоялого двора, которого звали Сиприен, обожал богему, у него гостили поэты, актеры и прочие любители вкусно поесть и хорошо выпить. А его супруга дабы популяризировать вирши мужа упаковывала в них еду, но все равно кухня оставалась популярнее поэзии.
Вкусив с вечера блюд мясных разнообразных, утром граф и Лиза изволили откушать кофею и превосходной выпечки, причем Лесистратова разумеется не удержалась дабы не попробовать шоколадное печенье с орехами, трубочки с ванильным кремом и прочие мелочи, которые так украшают походную жизнь. Графа она угостила яблочной карамелью, а после предложила заняться уже привычным делом и восстановить их троицу, которую должен был любить бог.
На этот раз им повезло на удивление быстро. Уже на второй час гуляния по набережной взад-вперед мимо острова Сите они узрели Морозявкина. Подойдя к приятелю с радостными возгласами, Лиза и граф Г. обнаружили, что тот весьма мрачен, оборван и опять имеет вид как бы не от мира сего.
– Боже мой, Вольдемар, что с вами случилось? – вопросила Лесистратова с испугом. – На вас нет лица!
– Он всегда немного не в себе, не обращайте внимания, сударыня, – отвечал граф за Морозявкина. – Признавайся, сколько ты выпил вчера? Наверняка не менее бочонка?
– Пустяки, почти ничего… Пару пинт, не более. Мне приснился страшный сон, – отвечал Морозявкин несколько механически.
– Сон? А почему у тебя рукав в крови? И порван плащ? И где ты потерял шляпу?
– И что за сон, сударь? – добавила Лизонька.
– Вещий сон… мне приснился Он… Ну, вы знаете… И велел передать, что в полночь нам всем надлежит быть в Лувре. Не знаю зачем.
Лесистратова охнула от неожиданности, граф Г. потемнел лицом. Они начали сосредоточенно размышлять, что сие может означать.
– Ловушка, ловушка! Что нужно в этом заброшенном дворце сему негодяю? Там лишь музейные полотна, короли уже давно забросили этот вертеп… И что мы будем там делать? – вопросил граф Г как бы в пространство.
– Говорят однако же, что некие темные силы проводят там свои заседания… У нас есть такие сведения.
– Что за силы? Якобинцы? Вольтерьянцы? Нынешняя Директория? – вопросил граф, перечислив в одном вопросе почти все, что он слышал о тайных и явных организациях революционной Франции.
– Ах, граф, вы ужасно отстали от жизни! Нет, там нечто другое. Ну что ж… Мы нанесем этому негодяю сюрприз и явимся туда вовсе не в полночь, а гораздо ранее! Правда тогда придется гулять по Парижу только до обеда, а я так на это рассчитывала! – промолвила Лесистратова огорченно.
– О, мадемуазель, обещаю вам, что это мы наверстаем потом! – сообщил ей граф непринужденно с налетом кокетства.
Время до обеда протекало в трудах и заботах – граф почистил шпагу, предчувствуя что она ему понадобится, Лесистратова составила несколько важных, абсолютно зашифрованных личным шифром донесений, и отправила их обычной почтой, рассчитывая что так они дойдут скорее, чем с помощью дипломатических кляч. Затем вся компания дружной кавалькадой проследовала в направлении бывшей королевской обители.
Собственно из Лувра революционеры соорудили "Центральный Музей Искусств", открытый для широкой публики, хотя собирать всевозможные изящные изделия тут начали еще с эпохи Франциска I. В середине XVIII века сотня работ, выставленная в крыльях дворцовых сооружений, уже играла роль художественного музея. Картины объявили собственностью всей нации, присоединили к королевскому собранию и церковную коллекцию, словом потрудились на славу.
Так что подкатившим туда путникам было на что посмотреть. Обозрев сокровища Большой Галереи и Салона Каре в Центральном Музее Искусств, превосходные итальянские полотна, граф Г., Лиза и даже Морозявкин получили огромное эстетическое наслаждение, которое однако не заставило их забыть о предстоящем в полночь приключении, если можно так выразиться. Правда Морозявкин полчаса простоял около Джоконды, подаренной Франции великим Леонардо в благодарность за гостеприимство, пытаясь понять, кому она улыбается, а графу Г. весьма приглянулась "Прекрасная садовница" работы Рафаэля, приобретенная королем Франциском I у Филиппе Сергарди из Сиены.
А мамзель Лесистратовой было не до изящных искусств – она в это время как раз размышляла, где бы им лучше спрятаться, дабы их не обнаружили первыми, а с другой стороны как бы лучше устроить, чтобы самим обнаружить то гнездо Черного барона в которое их очевидно заманивали, да еще с таким усердием. Она ни секунды не сомневалась, что сон Морозявкина был вещим – уж больно тот был напуган. Следовало искать и проявить выдумку.
К счастью в революционное время в Лувре помимо прочего располагалась и типография, и даже частные квартиры. Несмотря на то что революционеры пытались привить гражданам Республики идеалы бескорыстия, любовь к деньгам у французов сохранилась в целости и неприкосновенности, и никакие якобинские клубы тут ничего поделать не смогли.
Поэтому уже через весьма непродолжительное время Лизе посчастливилось отыскать очень симпатичную квартирку, хозяин которой любезно согласился уступить ее на ночь за кучу новеньких серебряных франков, начеканеных за несколько лет до описываемых событий. В квартире было довольно мило, но не мебель и высокое окно привлекли симпатии Лесистратовой. Больше всего ей приглянулась каминная труба и сам камин, с его теплом, дровами и прекрасной акустикой.
Вот как получилось, что граф Г. и Морозявкин вместо ужина в приличествующем заведении довольствовались скромными припасами в маленькой кухне. Затем Лесистратова приказала им по возможности не шевелиться и не шуметь.
– Но почему? – вопросил граф Г. сдавленным шепотом. – Тут же нет никого кроме нас, не так ли?
– Даже у стен есть уши! – прошептала в ответ Лизонька. – Да, да! – добавила она в ответ на нервное хихиканье Морозявкина.
– И где же эти уши, откуда они торчат, сударыня? – полюбопытствовал граф.
– Вот они! – Лесистратова подвела приятелей у камину и ткнула в него пальцем.
Граф с Морозявкиным стали сосредоточенно разглядывать это отопительное сооружение, причем Вольдемар даже обнюхал длинным носом пепел и переворошил угли.
– Наша квартирка находится как раз над преогромным залом, господа! Я и ранее слышала, что именно тут проводят свои заседания заговорщики…
– Но позвольте, сударыня, разве эти самые заговорщики не стали хозяевами страны с тех пор как законный король был посажен в тюрьму, а затем и казнен? Я что-то запутался во всех этих революционных перипетиях! – сообщил граф Г. задумчиво.
– Во время революции заговоры перманентны – ведь есть и контрреволюция, и всевозможные восстания честолюбивых генералов, и буржуа, и внешние враги, и… – принялась объяснять Лесистратова, но граф не дослушал и замахал руками.
– Хватит! Ближе к телу и теплу! Что в камине?
– Дрова! А еще печная труба, которая как раз и ведет в этот зал – я потрудилась изучить план здания перед визитом сюда, сударь! – объяснила Лесистратова.
– Преклоняюсь перед вашим умом и сообразительностью, мадемуазель! – поклонился граф. – И что же нам остается делать?
– Слушать… сюда! – Лиза приникла к трубе. То же самое вслед за ней проделали граф Г. и Морозявкин. И не прошло и получаса, как они были вознаграждены за усердие.
В то время в длинной зале под ними разворачивались прелюбопытнейшие события. За длинным столом тут заседали члены малоизвестной масонской ложи "Друзей любви и братства", которая была так строго засекречена, что о ней почти ничего не знали члены немногих оставшихся к тому времени других лож, вроде "Святого Людовика Мартиники". Люди в широкополых шляпах и черных плащах в миру были вполне буржуазны, или же принадлежали к либеральному дворянству, поддержавшему революцию. Те, кто не присоединился к революционному течению, уже окончил свою жизнь на гильотине.
– Месье! Сегодня прекрасный день для подлинного творчества, и для веры! – так начал свою речь невысокий толстяк, похожий скорее на купца или монаха, для чего ему пришлось встать с деревянной скамьи. – Мы собрались здесь, как вам всем известно, дабы обсудить наши планы и вспомнить о прошлом, но лишь затем, чтобы яснее видеть будущее. Несмотря на наше могущество, благодаря которому мы столь легко сумели организовать в этой стране революцию, без жертв обойтись не удалось. Как вам всем известно, многих наших братьев уже нет с нами. Эшафот унес от нас бывшего гроссмейстера, Филиппа Орлеанского, ложа "Великий Восток" разгромлена, немногие поддерживают свою деятельность.
– Но, любезный брат Монтегю, все это нам известно, и вы забываете о том, что к счастью террор уже идет на спад, а брат Реттье де Монтало уже оживляет новый "Великий Восток"! – возразил ему из-за стола некий господин с бородкой и бакенбардами, глядевший на всех надменно и презрительно, и все время теребивший свои белоснежные перчатки.
– Вот поэтому-то мы и собрались здесь, братья! – толстяк привстал от возбуждения на цыпочки, чтобы казаться хоть немного выше. Если ранее нам приходилось идти за истиной к гадалкам и прибегать к прочим низменным и недостойным приемам, то теперь в наши руки попал один прелюбопытнейший манускрипт. Он привезен к нам братьями из одной северной страны, и несмотря на то что написан диким и варварским языком, содержит прелюбопытные сведения. Нам удалось перевести его, разбирая каждую букву, хоть это было невероятно тяжело. Вот он!
Произнеся этот спич, брат Монтегю достал из-за пазухи тот самый свиток сочинений монаха Васильева, за которым гонялись по всей Европе наши славные герои. Разумеется они не могли лицезреть сию волнующую сцену, но полностью обратились в слух. Шелестя страницами, толстяк развернул манускрипт и тут же извлек подстрочный перевод оного на французский язык.
– И что же в нем сказано такого, что может нам предсказать наше будущее? – осведомился господин с бородкой. – Учтите, Монтегю, нас не интересуют сказки о мировой истории – только о том, что случится с нашей старой доброй Францией, которая правда изрядно потрепана всеми этими революционными ветрами.
– А вот что, месье – впереди у нас не более не менее как государственный переворот! Один наш генерал весьма скоро проявит невиданную прыть и устроит переворот восемнадцатого брюмера!
– Брюмера какого года? И что за генерал? – взволнованные голоса присутствующих ясно говорили, что их вполне устраивает нынешнее положение вещей.
– О, он еще совсем молод, но вы несомненно слыхал о нем – это генерал Бонапарт, уже увитый славой всех видов. Он станет первым консулом, а впоследствии императором!
– Этот молодой выскочка? Право, Тайлеран дал ему слишком восторженную оценку, – как видно господин с бородкой не любил парвеню, то есть выскочек.
– Вы слишком строги… Как бы то ни было, господа, он завоюет полмира, и принесет Франции не только горечь побед, но и позор поражений. Бонапарт сожжет столицу варваров – Московию, однако же в ответ на это русский царь завоюет Париж. Такова сэ ля ви.
– А что, имя вероятного заговорщика Бонапарта прямо приведено в вашем…эээ… манускрипте? Первый консул – это, пожалуй, нечто древнеримское. Это реставрация монархии… о каком равенстве членов общества тогда придется говорить?
– Не совсем, он тут упомянут скорее иносказательно, некий низкорослый но активный солдафон… однако у меня нет сомнений – это он! – толстяк упорно стоял на своем.
– Но кто же подтвердит нам верность ваших слов, как впрочем и подлинность этого документа? – господин с бородкой, подобно Фоме Неверующему, не унимался.
– Могу вам заметить, месье, что среди нас находится один весьма достойный наш брат… друг нашего братства, который и ознакомил нас всех с сим манускриптом. Вот он!
При этих словах человек, которого Морозявкин недавно видел в своем "сне", предстал перед публикой. Присутствующим показалось, что он поднялся со скамейки, хотя за секунду до этого они могли бы поклясться, что его не было среди гостей. Черный барон, а это без сомнения был он, этот седоватый и мрачный господин, улыбнулся, приветствуя собрание.
– Ну что ж, теперь, господа, вы знаете все! – сказал он, ни минут не сомневаясь в их внимании. – И можете подумать на досуге о том, кого следует поддержать – Генерала или Директорию. Впрочем советую вам уяснить, что будущее неизбежно наступит!
– Месье барон де… впрочем имена тут излишни – весьма известен в нашем кругу. Однако я позволю себе потребовать доказательств и от него! – бородатый месье закусил удила, а толстяк в ужасе отшатнулся.
– Вы смеете требовать доказательств от нашего брата, нашего друга, нашего покровителя в том, потустороннем, "тонком" мире? Вы сошли с ума, почтенный брат? – бросился на защиту барона толстяк Монтегю. Однако Черный барон остановил его мановением руки.
– Почтеннейшая публика кажется не верит моим словам и требует доказательств? Что ж, вы их сейчас получите. Прислушайтесь хорошенько, господа, напрягите свой слух!
Все присутствующие напрягли слух. Тайная экспедиция наверху сделала то же самое, граф Г. замер, затихла Лиза, Морозявкин в нетерпении втянул носом воздух – и вдруг чихнул, колючий пепел камина попал ему в ноздри. Этот чих, пройдя через акустическую систему каминных труб, разнесся в зале подобно грому. Раздались крики "Нас подслушивают!", "Тревога!", "К оружию!" Барон оскалился зловещей улыбкой и моментально потянул за подсвечник у стены, оказавшийся потайным рычагом.
В ту же секунду земля, то есть пол разверзся под ногами нашей троицы, паркетные плитки и каменные блоки разошлись, и граф Г. вместе с Вольдемаром и Лизонькой кубарем понеслись по каменному желобу куда-то вниз. Миг – и они оказались в том самом зале, где проходило заседание, и в самом неприглядном виде – в пыли и золе, вверх тормашками, на куче заботливо подложенных мешков с соломой.
– Вот они – мои доказательства! – Барон картинно ткнул пальцем во вновь прибывших. – Эта троица по приказу русского царя преследует меня от самого промозглого Санкт-Петербурга, мешая мне познакомить наших братьев с содержанием волшебной тетради, составленной замшелым бородатым пророком!
– Кто вы такие! Отвечайте, не утаивая ничего! Верно ли, что вы хотите похитить нашу новую святыню? – вопросил их брат Монтегю, подозрительно наморщив толстый лоб.
Граф Г., с трудом поднявшийся с пола, потирая многочисленные ушибы и синяки и отряхивая пыль, все же нашел в себе силы гордо ответить:
– Мы собираемся не похитить, а вернуть похищенное у нас – с вашего позволения, месье! Я граф Г., широко известный в светских кругах Российской Империи и всей Европы, а это мои уважаемые спутники – мадемуазель Лесистратова и месье Морозявкин.
При этих словах Морозявкин изобразил поклон, а Лесистратова, смущенно придерживая разорванное платье, присела в книксене. Но присутствующих это почему-то не растрогало, хотя должно было хотя бы рассмешить. Наоборот они стали еще серьезнее.
– Мы не позволим, ни на секунду не сомневайтесь в этом! – господин с бородкой как видно пришел в бешенство. – Но даже если допустить, что документ подлинный, я хочу спросить почтеннейшего барона – как случилось, что на наше собрание допущены посторонние?
– Это очень просто, я подбросил этим несчастным недоразумениям небольшой указатель, по которому они и пришли сюда.
– Указатель? О, месье, я знаю что это, я слышал вы подбросили им тело злосчастного аббата, и произошло это в германских землях!
– А хоть бы и так? – вопросил барон надменно. – Что с того? Это был остроумный ход, верно? – продолжил он свой допрос в расчете на быструю победу.