– Обнаженное тело-загадка должно было быть в Лувре! Такова наша традиция, как и у всех тайных обществ – у тамплиеров и прочих! Вы нарушили традицию! Более того, из-за вас и ваших фокусов наши лица видели посторонние, и теперь нам грозит опасность, если эту троицу тут же не прикончить! Господин барон, я обвиняю вас в измене! – бородатый господин вскочил и обличающе направил острый колышек своей бородки в сторону барона.
Гул негодования донесся со всех сторон. Настрой присутствующих был явно не в пользу барона – видимо и впрямь он нарушил какие-то важные для братства традиции. Некоторые протягивали к нему руки, кое-кто схватился и за шпаги.
– Вы обвиняете меня? Меня? Вы, жалкие овцы! Я никогда всерьез не участвовал в этом вашем балагане, называемом масонством, вы всегда были для меня лишь орудием! Вы говорите, что кое-кого тут надо прикончить… И вы правы! Сейчас вы поймете, насколько!
Барон потянул за второй подсвечник рядом с собой, быстро прикрыв низ лица черным шелковым платком, пропитанным каким-то раствором. В это время из темных отдушин под потолком поползли клубы маслянистого дыма. Люди заметались по залу, задыхаясь и не зная куда спрятаться. Граф Г., заметивший, что черный барон забежал за колонну и исчез в потайном ходе, предварительно завладев сокровенной тетрадью, немедля схватил Морозявкина и Лизу, и увлек их за собой, по следам барона. К сожалению, его не удалось догнать и в этот раз, лишь черный плащ, несущийся на крыльях ночи, мелькнул впереди и исчез.
Тем же кто не проявил такой прыти, повезло гораздо менее – на следующий день парижские газеты вышли с ужасающими заголовками, в которых подробно описывалось, как в одном из залов Лувра полиция обнаружила несколько десятков трупов. Все мертвецы, очевидно, были задушены неизвестным ученым газом, об этом свидетельствовали страшные гримасы на их лицах. От него они чудовищно побледнели, постарели и поседели, впрочем некоторые и без того были немолоды.
Опознать несчастных можно было лишь по личным вещам, ибо даже одежда превратилась в рухлядь. Журналисты терялись в догадках, кем могли быть присутствовавшие – заговорщиками или же членами пока неизвестного ордена, а также о причинах их безвременной гибели. Некоторые даже упоминали явность вмешательства дьявольских и потусторонних сил. Однако все сходились в том, что виновного в таком чудовищном преступлении следует без промедления гильотинировать.
Тем временем наши герои пытались оправиться от очередного удара судьбы. Они заседали в гостинице, приведя себя и свое платье в относительный порядок, впрочем Лиза не испытывала особых трудностей, просто заменив наряд на новый, недавно приобретенный по случаю в Париже на блошином рынке, в приступе экономии. Вся компания пыталась усиленным вкушением мясных и рыбных блюд и питием разнообразных французских вин привести в гармонию не только пищеварение, но и свои чувства. Это оказалось посложнее чистки нарядов.
– Кто вам посоветовал, мадемуазель, снять в качестве наблюдательного пункта именно эту квартиру? – с негодованием вопрошал граф Г., допивая уже второй подряд бокал старого Шабли. – Кому пришла в голову эта светлая мысль?
– Мне самой – это были единственные апартаменты, в которых камин выходил в зал заседания, согласно планам! И хозяин оказался так любезен, и совсем незадорого… – Лесистратова покраснела.
– Не слишком ли любезен, мадемуазель? Вольдемару послали вещий сон, вам – услужливого парижанина-квартировладельца… Тысяча чертей, это снова была ловушка! – промолвил граф Г. с запоздалой догадливостью.
– Это точно… – мрачно протянул Морозявкин, допивавший к тому времени пятый стакан вина кряду. – Еще одно такое приключение – и мы вернемся домой в деревянных коробках.
– Это в том случае, если наши тела найдут и опознают, в чем лично я сомневаюсь. – мрачно закончил мысль недовольный граф, которого в довершение всего неожиданно разбила подагра.
– Так вы что же, хотите вернуться восвояси? А что скажет на это ваш патрон, князь Куракин? – вопросила Лизонька, порозовевшая после вина и приключений. Это было сродни наречению графа трусом, и не будь Лесистратова дамой, а у графа подагры, всхлопотать бы ей по славному личику.
– Пусть этот старый… пусть его сиятельство говорит что хочет! Мне дорога моя графская шкура, – промолвил граф Михайло в отчаяньи и швырнул заблаговременно опорожненный бокал в угол комнаты.
– А как же ваша графская честь? Неужели сам граф Г, храбрейший из храбрых, сдается? – Лесистратова иронически прищурилась, вполне осознав свою неприкосновенность.
– Мадемуазель, чья бы корова мычала, а ваша могла бы и помолчать! – граф в подобных стрессовых ситуациях совершенно терял свой аристократизм и обходительность.
– Фи, граф Михайло, какой вы грубый! Если вы струсили, господа, то я продолжу преследование барона одна… И пусть слабая женщина сделает то, что оказалось не под силу крепким мужчинам!
Это было уже слишком и немного подобревший от вина граф решил резко сменить тактику, ибо продолжение дискуссии в том же духе наглядно вело в философский тупик.
– Ну хорошо, – примирительно пробормотал граф Г., допивая бутылку Шабли до дна и отирая потное чело батистовым платочком. – Давайте отдохнем тут пару дней, а там посмотрим, куда поворачивать оглобли… то есть наших боевых коней!
На том и порешили. Дальнейшее пребывание в Париже считалось днями отдыха и развлечений, тем более что их недруг, черный барон, наверняка успел зарыться в какую-нибудь глубокую нору, опасаясь полиции и мести братьев-масонов. Теперь же каждый мог любоваться городом в свое удовольствие и поправлять расстроенные нервы как хотел.
Лесистратова наконец-то в полной мере обратила свое внимание на истинно парижскую моду. Она совершила набег на квартал кружевниц, и запаслась роскошными кружевами и атласными лентами, которые производились для безвременно канувшего в Лету королевского двора. Кроме того, Лиза накупила множество платьев ставшего модным после Революции стиля ампир, с его открытыми наполовину прозрачными одеяниями. Украшений к ним полагалось немного, но Лиза рассчитывала компенсировать это с помощью флаконов, наполненных фиалковой или же розовой водой, так как духи по ее мнению всегда привлекали внимание кавалеров. Ей было невдомек, что ампирическая прозрачность ее одеяний сыграет в дальнейшем значительно большую роль в привлечении мужских взоров, чем какая-то там пахучая водичка.
Морозявкин же решил твердо изгнать из своего воспаленного последними событиями сознания всяческую мистику, и с этой целью перепробовал все вина в ближайших трактирах. Надобно отметить, что дабы сдержать вместе с винным потоком наплыв в Россию вольнодумства, Екатерина Великая запретила ввоз французских вин после французской же революции, и сей запрет был отменен лишь Павлом I. Так что питерские пропойцы весьма соскучились по роскошному напитку.
Морозявкин пробовал бургонское красное и бургонское белое, отдал должное пенистому шампанскому, распробовал и шампанское красное, капо белое и красное, фронтаньяк и изысканное старое белое французское вино также не остались без его внимания. Человек низкого происхождения, масье Вольдемар в тонкости вкуса не уступал многим русским вельможам, которые в то время уже не мыслили свою жизнь без сих вин, лучших и вовсе недешевых.
Что касается графа Г., то он направился на променад в Булонский лес. Прекрасный классический французский парк не обманул его ожиданий. Еще в начале XVIII века парижские вельможи стали тут прогуливаться, а король Людовик XVI превратил лес в публичный парк, открытый для широкой публики. Полюбовавшись аккуратно подстриженными деревьями, кустами и водопадами, граф Г. даже несколько растрогался. Поэтому он не стал убивать пару воришек, которые по неопытности попытались отнять у него кошелек, а отпустил их с миром, легонько вспоров одному живот, и отрезав другому ухо, даже не все ухо, а лишь три четверти. Пристыженные и посрамленные, истекая кровью и волоча за собой выпущенные кишки, они уползли в те же кусты из которых и появились. Надо отметить, что лес стал прибежищем разбойников и проституток еще во времена Столетней войны. Причем сначала гуляющих по старому договору брали в оборот проститутки, стараясь облегчить кошелек доверчивых и падких на развлечения прохожих, а довершали дело уже разбойники, легко справляясь с расслабленными от недавнего беспутного удовольствия жертвами. Правда потом разбойники облегчали и кошельки проституток, но это было уже их внутреннее булонское дело.
Так вот, наш великолепный граф, будучи человеком весьма брезгливым, наотрез отказался от услуг первой части местной мафии, а потому ко второй части подошел абсолютно неподготовленным, а именно вовсе не расслабленным и совсем даже начеку, взбудораженным и разозленным притязаниями алчных, грязных и вдобавок малопривлекательных женщин.
Пока наши герои гуляли по различным мировым столицам, пытаясь объять необъятное, в Санкт-Петербурге происходили всякие рутинные и неординарные события. Весна добралась и туда, но его императорское величество отнюдь не подобрел. Напротив, он весьма часто вспоминал об утраченной тетради с предсказаниями вещего монаха, и вызывая к себе князя Куракина, спрашивал его резким тоном:
– Ну что, нет ли новых сведений о нашей пропаже? Отвечайте, Александр Борисович, прошу вас, не медлите.
– Ваше величество, к моему огромному сожалению новостей нет, – ответствовал князь Куракин почтительно. – Ищут, следуют буквально по пятам, но пока – увы…
– Ищите! Ищите зорче! Я подозреваю что граф Г. и его люди не вылезают из парижских кабаков, вместо того чтобы заниматься делом! В этом манускрипте заключено все будущее российской монархи – понимаете ли вы это?
– Понимаю, государь наш Павел Петрович… Будем искать… – эта беседа повторялась практически еженедельно. Разве что перламутровые пуговицы не упоминались, ибо история на тот момент до них еще не дотекла.
Монах Авель, он же Василий Васильев, спокойно жил в своем монастыре и о новых откровениях, посылаемых ему свыше, пока что помалкивал. Баронесса Ольга развлекалась, наслаждаясь жизнью во всех отношениях и как говорили про нее злые языки стараясь faire l\'amoure со своими фаворитами, конюхами, слугами, служанками, кобелями, и даже с мужем. Впрочем, возможно все это были не более чем злые сплетни, особенно про мужа. И чего только не наговорят сплетники про привлекательную молодую женщину в самом расцвете лет, не обделенную ни умом, ни талантом, ни удачей!
Дворня князя Куракина отметила уже и масленицу, люди радовались наступившей весне, дни бежали за днями, как весенние ручьи по мостовой. Даже и птички запели, казалось все радовались новому возрождению жизни. Лишь старые знакомые и приятели, а также родственники удивлялись столь длительному отсутствию героев. Но по правде сказать герои хоть и были заняты, но уже часто вспоминали родной дом…
Глава 14. Лизавета и Король
Путеводная звезда наших странников снова воссияла на небосклоне. Правда у стороннего наблюдателя могло сложиться впечатление, что звезда эта прыгает по небу то туда то сюда, настолько часто и на первый взгляд беспорядочно менялось направление их движения. Вчера еще они были во Франции, и даже в Париже, и даже в Лувре, сохранявшем местами королевский шик и блеск, а завтра судьба уже влечет их по мокрым от растаявшего снега и ручьев дорогам, по французским землям, по озерам и морям, через Орлеан, Лион, Турин, Милан, в знаменитый город Венецию. О каждом из тех населенных пунктов, через который им довелось проследовать, можно было бы написать роман или повесть, более того, о некоторых они, и вы это знаете, были написаны.
Однако как известно опытным путешественникам, чем больше ты странствуешь по свету, тем сильнее сливаются и сцепляются между собой достопримечательности и впечатления, образуя единое целое, так что уже невозможно разобрать, где кончается хвост одной исторической загогулины и начинается нос следующей. Да кроме того парижские приключения прошли на таком подъеме чувств, что воспоминания о них еще долго не давали спокойно спать графу Г. со товарищи. Посему неудивительно, что ни знаменитая орлеанская площадь Сент-Круа, где возвышался одноименный собор Сент-Круа, ни огромная площадь Белькур в Лионе, переименованная революцией в площадь Равенства, не произвели на них большого впечатления, хотя в другое время несомненно потрясли бы до глубины души.
Тем не менее с пересечением границы итальянской стороны путники почувствовали, что родина прекрасных художников, известных повсеместно, знаменитых писателей, философов и просто красивая страна магическим образом вытесняет из их сознания прошедшие невзгоды, и кровь начинает быстрее бежать по жилам. Именно в Италию стремились на учебу российские живописцы, именно здесь развлекалась знать, отсюда приходили оперы выдающихся композиторов, ставившиеся в крепостных театрах русских помещиков, словом уже тогда она считалась родиной всего изящного, почти как Франция, и даже занятнее.
Так что Турин, названный так по символу города – быку, с его Пьяцца Кастелло и Палаццо Мадама, отделанным архитектором Филиппо Юварра в стиле пьемонтского барокко, а также и Милан с его готическим собором Дуомо, украшенным роскошными витражами, уже не остались незамеченными.
Мамзель Лесистратова, сверившись с донесениями и депешами, а также пресловутой голубиной почтой и тем распятым ребусом, который навсегда остался запечатлен в ее сознании, почему-то решила что начать поиски следует в Венеции, а закончить в Риме. Впрочем, граф Г. подозревал, что итальянскую часть кампании Лизонька планировала исходя из собственных художественных пристрастий, так как была неравнодушна к венецианскому кружеву и римскому Колизею. А Морозявкин заподозрил даже, что ей хотелось увидать бои настоящих гладиаторов и кровожадно поворачивать палец книзу, требуя чтобы они непременно добивали поверженного противника. Однако граф Г. считал, что его приятель излишне мнителен.
Как бы то ни было, Венеция с ее роскошными дворцами и поэтическими каналами заставила компанию забыть о служебном долге и цели похода почти сразу же. Великолепная голубая лагуна зачаровывала, а правление венецианских дожей позволило городу превратиться в оплот торговли с далекими восточными землями, производящий величественное впечатление. Правда Венеция теперь была не слишком далеко от революционной и постреволюционной Франции, но сразу это ее не испортило.
– Ах, граф! – вскричала Лиза, в изумлении глядя на лагуну. – Какая красота! Вы не находите?
Граф посмотрел на лагуну и немедленно восхитился.
– Вы правы, мадемуазель! Она прекрасна и тиха. Недаром одно из прозвищ этого города – "La Serenissima", что значит по-итальянски "безмятежнейшая"!
– Откуда столь глубокие познания, граф? Вы меня просто поражаете! – Лесистратова очаровательно улыбнулась.
– Да, безмятежная – это сразу видно! Местное кисленькое винцо, знаете ли, способствует безмятежности и спокойствию души! – Морозявкин как всегда глядел в самую суть вопроса.
– А вам бы только пить! – Лиза была разочарована столь прозаическим подходом к жизни.
Однако Морозявкин вовсе не собирался сдавать позиции.
– Ну что ж, куда пойдем в этом очаровательном городе в первую очередь? Я присмотрел отличный винный погребок, там есть и кьянти, и..
– В этом очаровательном городе, сударь, как и во всех прочих, нам надлежит в первую очередь помнить о своем долге! Ву комперене? – агентесса не желала допустить падения дисциплины, по крайней мере так быстро.
– О, дисциплина – это свято! Я почтительно умолкаю… – Морозявкин переключил свое внимание над чаек, парящих над лагуной и пытающихся поймать там рыбку. Прищурив один глаз, он ловко швырнул камень – и попал. Чайка с криком волоча подбитое крыло уковыляла по песку прочь.
– Ну вот, не дали ей съесть добычу… Кстати о дарах моря – тут, господа, знаете ли, отменный рыбный базар… Не сходить ли нам? – поинтересовалась Лесистратова как бы вскользь.
– Разумеется, мадемуазель! Каждому ведь хочется и рыбку съесть, и винца… и повеселиться! – докончил Вольдемар, вовремя заметив недоброе выражение лица Лизы.
Рыбный базар в Венеции уже в те годы привлекал всеобщее внимание. Там было на что посмотреть, например на морских окуней, чьи головы были выставлены напоказ, они лежали беззвучно шевеля оранжевыми губами, вызывая любопытство прохожих, имелся и жуткий морской черт, который казалось и на прилавке продолжал гнаться за мелкими рыбешками, своей обычной добычей. Удивительные марлины задирали вверх похожие на мечи пасти.
Камбалу укладывали веером, крупную рыбу – на льду, отдельно, морские угри метали свои кольца на лотках торговцев. Роскошные, темно-красные на срезах туши тунцов, лениво развалившиеся осьминоги, все манило покупателя, стреловидные каракатицы были переложены ракушками и листьями салата для вящего возбуждения аппетита. Крабы, омары, лангусты, разноцветные овощи – от всего этого у путников буквально рябило в глазах.
– Ах, какую бы нам поймать тут рыбку? – пропела Лиза плотоядно. – Ловись большая и маленькая…
– Да зачем ловить, и покупать не надо – зайдем в любую харчевню, и устроим себе рыбный обед! – Морозявкин не любил хлопотать с припасами, предпочитая потреблять уже готовую провизию.
– А можем купить толику рыбешки, и нам приготовят ее тут же в таверне около базара! – Граф же предпочитал есть пищу пока горячо. – Так поступают во всех приморских городах…
В это время их внимание привлек ловкий торговец, который мигом выложил перед ними огромную рыбину, похожую на лосося, ярко переливавшуюся серебристой чешуей.
– Сеньора, прекрасная сеньора, бонджорно, купите ее – она специально вас ждала! Один момент – и вам ее приготовят, вот в той таверне, прямо на очаге! Не проходите мимо!
Рыба и впрямь была настолько хороша, что не приобрести ее было невозможно. Несколько томительных мгновений – и вот уже она была освобождена от чешуи, разделана, выпотрошена и изжарена на углях. Аромат разносился по всей улице, граф и Лизонька, а также конечно и примкнувший к ним Морозявкин уже успели вкусить по хрустящему куску, запивая тягучим кьянти, как вдруг повар поставил перед ними еще одну тарелку.
– Сеньоры, это так удивительно – мой поваренок, роясь в кишках этой рыбешки, обнаружил там записку! Как она не переварилась, это просто чудо! О мадонна! И поскольку рыба ваша, то и записку, мы решили, надлежит вручить вам. – Наши путники настолько уже привыкли к чудесам, которые как правило не давали им всецело насладиться вкуснейшим обедом или романтическим ужином, что даже особо и не удивились странной находке поваренка.
– Я полагаю, что как раз мадонна здесь не при чем, – задумчиво сказал граф Г., глядя на окровавленный кусок бумаги с письменами на нем. – Скорее это опять…
– Да, печать на ней черная! Постойте, тут какой-то план… Или чертеж… надо рассмотреть получше… – спешно выхватила записку Лиза, другой рукой стараясь срочно обтереть рыбий жир, стекавший с губ.
Они принялись вертеть бумагу и так и этак, и по всему выходило, что спокойная жизнь кончилась – вновь надо было куда-то плыть, что-то искать и вообще действовать. К счастью на этот раз путь был хоть и не слишком велик, но весьма запутан – следовало долго вертеться среди венецианских каналов, дабы найти истину. Кроме того немедленно и в полный рост стал привычный уже вопрос – а не ловушка ли это?