Видя всю безвыходность положения, в которое они попали, Морозявкину и графу с Лизой ничего не осталось, как только выполнить приказание жестокосердных монахинь. Понукаемые розгами и подбадриваемые криками послушниц, Вольдемар и Михайло поочередно покрывали жаркими поцелуями и ласками тело мамзель Лесистратовой, и сливались с ней в любовном экстазе. Настоятельница приказывала им принимать самые развращенные позы, какие только можно было выдумать, овладевать Лизой одновременно, используя все отверстия ее прекрасного тела, так что граф Г. уже начал думать, что не сможет откупиться от этого греха, даже если пожертвует личному духовнику половину своего не раз заложенного имения.
Морозявкин же в другой раз мог бы весьма сильно обрадоваться возможностью насладиться прелестной наготой недоступной прежде агентессы, а заодно отомстить в ее лице всем шпионам Тайной экспедиции, однако его по-своему гордой натуре претило то, что совокупление происходило насильно, то есть напоминало изнасилование, причем насиловали его самого. Кроме того он боялся, что возбуждение покинет его раньше чем графа, и тогда его и впрямь сгноят в карцере, которые ему зело надоел, а посему он сам нарочно подставлялся под удары плетей, дабы продержаться подольше.
Лиза же пребывала просто в шоке и глубочайшем разочаровании от крушения ее романтических мечтаний на предмет графа и от необходимости терпеть премного неприятного ей Вольдемара. Впрочем, ее состояние никого из окружающих решительно не интересовало.
– Да это просто какие-то жеребцы! – сказала настоятельница с невольным уважением. – Прошел битый час, а их фаллосы все еще крепки! Но и мы не простушки. Сестры, раздевайтесь, рано или поздно они сдадутся. Есть доброволицы?
Желающих попробовать "на вкус" сексуальные достоинства путешественников оказалось так много, что настоятельница даже растерялась. Юные послушницы весело скидывали рясы и лезли на графа Г., Морозявкина и даже Лизу в таких количествах, что путникам грозила опасность неминуемо задохнуться и запутаться в чудовищном количестве женских ног, рук, грудей и прочих частей тел монашенок. Они облизывали их тела и ласкали "инструменты" ртами и прочими нежными деталями так рьяно, что любой другой, кроме русских странников, давно бы уже умер под этим натиском.
– Как? Что я вижу? – возопила настоятельница в изумлении. – Две дюжины лучших наших дев не могут заставить их устать… Во всяком случае этого не видно на глаз, да и на ощупь незаметно. Вот что значит флагелляция, мы слишком сильно их нахлестали! Ну ничего… есть еще одно средство.
С этими словами местная учительница Эроса отпихнула в сторону Лизу и сорвав с себя платье, как будто бы оно загорелось, обнажила свое роскошное смуглое тело. Монахини прикрыли рукой глаза, как бы от солнца, и даже граф Г. залюбовался.
– Иди ко мне и возьми меня! – приказала настоятельница графу. – А ты, ты возьмешь его! – велела она Морозявкину в тот момент когда граф с удовольствием принялся выполнять ее поручение.
– О нет! Нет! Так нельзя! Я не хочу! Он не в моем вкусе, сеньорины! Уйди, противный! – в миг граф Г., не успев насладиться настоятельницей как следует и сделав лишь несколько движений, потерял все свое мужество, и попытался увернуться от рук и фаллоса месье Вольдемара, но наставница крепко вцепилась в его бедра, а монахини – в длани, лишая свободы передвижения.
– Бери его, овладей его темной пещерой, воткни в нее свой меч, иначе засеку и залюблю насмерть! – услышав эти слова, заколебавшийся было Морозявкин осознал их страшный смысл, так как уже поднаторел в итальянском.
Он, закрыв глаза, дабы не видеть собственного предательства, двинулся к аппетитной части тела графа на ощупь. И неизвестно чем бы все это кончилось, если бы за стенами монастыря не послышалась внезапно ружейная пальба и пушечная канонада.
Дело в том, что уже наступил прекрасный месяц май. И как раз с его наступлением Наполеон Бонапарт не нашел ничего лучше, как объявить Венеции войну. Последний дож тут же созвал Большой совет, который принял мужественное решение – сдаться на милость победителя немедля. Так пала великая республика Сан-Марко, и дож Людовико Манин отрекся, и даже, как свидетельствует госпожа История, наконец-то выкинул чепец, который всегда одевал под корону, сообщив слуге, что он ему не потребен более.
Войско Наполеона триумфально заняло Венецию. Ей предстояло разграбление, также как и здешним церквям с монастырями, а львам площади Сан-Марко – гибель, равно как и мастерским муранских стеклодувов, и "Золотой книге", которой было уготовано публичное сожжение. Далматинские солдаты прошивали воздух выстрелами, оставляя городские стены – именно эти выстрелы спасли невинность графа Г., если можно так выразиться, и позволили ему остаться друзьями с Морозявкиным. Монахини в ужасе разбежались от пальбы, что помогло путешественникам наконец одеться, тайком выбраться из опустевшего монастыря и продолжить свой путь, причем Лиза, граф Г. и Вольдемар поклялись друг другу никогда не вспоминать об этой ужасной истории, столь тяжко отразившейся на их нравственности.
Глава 16. Под безоблачным небом Испании
Неудивительно, что охота далее оставаться на земле Италии, которая кстати говоря тогда еще и не собиралась становиться единой, пропала у путешественников напрочь, и вместо запланированного Рима мамзель Лесистратова наряду с прочими членами, то есть участниками кампании, изъявила желание поскорее оказаться на испанской территории. Спешно сев в порту Голубой лагуны на подходящий корабль, путешественники оставили далеко позади захваченную французскими войсками Венецию и взяли курс на Барселону.
Надо отметить, что Мадрид воспринял известие о французской революции без всякого энтузиазма, и ветрам, подувшим оттуда, постарались поставить прочный заслон. Тем не менее Испания хоть и сочувствовала свергнутым Бурбонам, но заключила с наполеоновской Францией договор, по которому должна была отчаянно сражаться с англичанами.
Тем временем парусник, на который посчастливилось попасть нашим морским и сухопутным волкам, сделанный по мотивам традиционного венецианского нефа, весело обогнул пиренейский полуостров и плыл мимо Сицилии, Сардинии и Корсики прямо к Барселоне. Ветер раздувал белоснежные паруса, Морозявкин философствовал, развалившись на палубе под бизань-мачтой, и куря трубку с крепким голландским корабельным табачком.
– Ну вот, прощай, Венеция, здравствуй, Пиренейское море! Я нахожу, дамы и господа, что нам очень повезло, мы выбрались из передряги с минимальными потерями. Это все же гораздо приятнее, чем нюхать отравленный дым или месить сапогами грязь. По крайней мере будет о чем вспомнить, рассказать внукам… – обращался он к своей немногочисленной аудитории.
– Мы же договорились – не вспоминать! – резко оборвал его граф Г., удержавшись от того, чтобы не запустить в приятеля ботфортом, стоявшим рядом на просушке.
– Вы, Морозявкин, форменная свинья. Еще раз вы позволите себе гнусное упоминание о произошедшем конфузе, то я вынуждена буду отказаться далее следовать с вами на одном торговом судне. И поверьте, я найду способ, как вас с него удалить, – выпалив эту тираду Лиза покраснела и потупившись глянула на графа.
Она весьма сожалела о том, что ей не удалось преподнести себя графу Г. как великий дар с последующими удовольствиями и выгодами. А еще ей было по-женски стыдно за все, что довелось увидеть и узнать ее спутникам.
Целомудренный граф удивленно посмотрел на Лизу, затем перевел посуровевший взгляд на заболтавшегося Вольдемара, однако для безопасности дальнейшего путешествия решил переменить тему беседы.
– Надеюсь, господа, что нам вскоре предстоит понюхать иной дым – например пороховой, для разнообразия, и он смоет все следы недавнего позора! Военная баталия – вот чего нам так не хватает!
Морозявкин, до этого насмешливо улыбавшийся краем рта, вдруг навострил ухо, отставил трубку, стряхнул с лица широкополую шляпу и вскочив на ноги стал напряженно всматриваться в горизонт.
– И это произойдет скорее чем ты думаешь! Пираты!
– О боже мой милостивый, какие же пираты в конце XVIII столетия от рождества Христова? Ври да не завирайся! – произнес граф Г. наставительно, а Лиза, подобно женской фигуре на бушприте, поднявшись на цыпочки тоже стала сверлить глазами морскую гладь.
– А известно ли вам, судари мои, что здесь шалят алжирские морские разбойники, да так что дань им платят и португальцы, и датчане, и шведы, и Сицилия с Сардинией? И даже российскому флоту приходилось с ними сражаться? – вопросил Морозявкин мрачно. – Я все это вычитал в старых монастырских газетках. Видишь ту черную галеру? Ручаюсь, нас возьмут на абордаж скорее чем я успею трубку докурить.
Правоту друга Вольдемара подтвердила начавшаяся на корабле внезапная суматоха. Впередсмотрящий орал что-то сверху итальянским матом, матросы спешно вооружались. Обычно на такого рода кораблях оружия держали столько, что хватало на всех. Как правило торговые суда совершая плаванье в здешних водах старались держаться вместе, дабы оказать достойный отпор нападавшим, но сейчас помочь одинокому купцу было решительно некому.
Крики "карамба!", а также "свистать все наверх!" переполошили всех еще больше. Капитан бегал по палубе, размахивая обнаженной саблей и подгоняя матросов, судно спешно разворачивало дополнительные прямые паруса и отчаянно маневрировало, пытаясь поймать ими слабенький ветерок. Но все усилия были тщетны, корсары резво рвались на абордаж, и вялое тявканье корабельных пушечек не могло их сдержать. Пираты десятками скатывались с выпуклых бортов в море, но тем не менее как горох сыпались на узкую палубу, абордажные крючья прошивали обшивку насквозь, паруса были разорваны ядрами в клочья. Пороховой дым застилал воздух, и в полчаса дело было кончено.
– Пираты на моем корабле! – капитан-венецианец, выглядевший весьма почтенно для итальянца, никак не мог угомониться. – Я отказываюсь верить, Мамма миа! Что вам здесь нужно, негодяи?
Эта фраза к несчастью стала для него последней в моряцкой жизни. Чернобородый пиратский вожак, которому надоело слушать его сбивчивую речь, успокоил капитана выстрелом в голову из огромного двуствольного пистолета. Все вскрикнули от ужаса, разумеется не считая корсаров, которые дружно захохотали.
– А теперь послушайте меня! – заорал пиратский вожак на чистом итальянском, почти без акцента. – Меня зовут Саид-паша, и я брат Саида-Али, и потомок самого великого Ульджа Али, последний бейлербея Алжира! Все вы – мои рабы и пленники. Если будете вести себя тихо и смирно, останетесь живы… может быть! Все непокорные будут повешены на реях. Вопросы есть?
– Есть? Что с нами будет дальше? – на свою беду спросил седой матрос, прижимая левой рукой к телу окровавленную культю правой конечности, обрубленной пиратским ятаганом.
Саид-паша приятно улыбнулся, показав белоснежные зубы, мотнул острой бородкой и навскидку выстрелили в не в меру любопытного моряка из второго ствола, убив его наповал, так же как перед этим пристрелил и его начальника-капитана.
– Слишком много вопросов! Я застрелили его, чтоб он не мучился, успокойтесь! – пояснил он, выхватив сразу два ятагана, висевшие по его бокам, и останавливая вопли несчастных пленников. – Я очень гуманен… и сейчас докажу это! Мы заберем с собой имущество, а также сильных, выносливых мужчин и красивых женщин, если таковые найдутся. А остальных оставим тут, плывите себе дальше!
Пираты рассыпались по всему кораблю, роясь на баке и корме, в трюме, на палубах и в каютах, обшаривая лестницы и волоча к себе на галеру все ценное, что смогли найти – всевозможные товары, холсты, шелк, стекло, украшения, провиант, они не брезговали ничем, бросаясь на блестящие предметы как сороки. Очень скоро Лесистратова, Морозявкин и граф Г. поняли, что им не удастся отсидеться в трюме, под грудой мешков, как они надеялись, их нашли, схватили и весьма нелюбезно препроводили к выходу.
– А, вздумали скрываться, подлецы! – так встретил их Саид-паша, который теперь обретался на капитанском мостике. – Посмотрим, кто это у нас… Красивая девчонка – ее мы продадим в гарем к султану, клянусь, она этого заслуживает! Какие формы!
При этих словах он бесцеремонно ухватил Лизу за подбородок, повернув ее лицо к свету, а затем ятаганом распорол ей платье на груди. Граф Г. метнулся было к ней на выручку, но крепкие лапы пиратов заставили его замереть, и он мог только тихо ругаться вслух. Однако услышав слова на незнакомом, как думалось, языке, Саид-паша неожиданно побледнел от злости, что при его смуглом цвете кожи выглядело ужасающе.
– Так вот теперь я я вижу, что за птица залетела к нам в сети! Мало нам испанцев и венецианцев, собачьих детей римского Папы, так еще нам гадят и слуги Ушак-Паши! От него еле спасся мой мужественный брат Саид-Али вместе с турецким флотом! Шайтан, всюду они!
– Что за Ушак-паша? – поинтересовался граф Г. у Морозявкина тихим шепотом.
– Адмирал Ушаков. Он здорово их потрепал у мыса Калиакрия и они это не забыли. Теперь концы в воду и пузырья вверх…
Я придумал им страшное наказание! Женщину мы будем любить всей командой, на палубе, а эта парочка прогуляется по доске… прямо сейчас! – при этих словах пиратский люд одобрительно захохотал.
– А разве мужчин не любят? – поинтересовался Морозявкин быстро. – Я слышал, что у вас, как и у турок это широко распространено… Я не хочу гулять по доске!
– Не рассуждать! Волоките ее! – обратился атаман к своим матросам.
Лесистратова подумала о том, что ей ужасно надоели все эти грубые мужланы, интересующиеся ей только с плотской точки зрения, и что если удастся выбраться из этой авантюры живой (невинной она уже не надеялась), то она более никогда не пустится ни в какие приключения. А вслух она сказала:
– Вот еще, что за вздор! Я без них никуда не пойду!
– Пойдешь, да еще как! Ну-ка помогите ей, Ахмед и Махмуд! – с этими словами Саид-паша махнул рукой, и началась погрузка на пиратскую галеру всех, кто был признан достойными служить рабами у алжирских беев.
Однако Лиза устроила такой крик и стала так сучить ножками, что поморщившись, пиратский главарь отогнув два пальца на руке и велел доставить на галеру графа с Морозявкиным, хотя они не вызывали у него ни малейшего сочувствия.
– Мы накажем этих собачьих детей позже и более изощренно, смерть в морской пучине для них чересчур легка! – пояснил он своей команде.
Между тем все здоровые и уцелевшие в кровавой рубке были уже доставлены на галеру и прикованы к веслам. Саид-паша устроился в крошечной, но тем не менее устланной коврами и убранной шелком каюте, и удостоил мамзель Лесистратову персонального приема.
– Как я вижу, сеньора, вы не слишком рады тому, что попали сюда? Вы полагаете, что вам не повезло? – вопросил он насмешливо.
На этот вопрос Лиза ничего не ответила, гордо отвернувшись в сторону и заодно уж из любопытства рассматривая роскошные цветастые ковры и занавеси.
– А между тем я готов легко доказать, что вы все везунчики… Эй, пали! – заорал он в окно.
К этому времени пиратская галера, раздувая паруса и отчаянно скрипя веслами, за которыми сидели рабы, подстегиваемые кнутами свирепых надсмотрщиков, отошла уже на полмили от брошенной и еле держащейся на плову венецианской посудины. Услышав приказ, рявкнули разом все пушки по правому борту, и брошенное на произвол судьбы судно было изрыто ядрами, разбито в щепы и под дикие крики оставшихся на нем несчастных моряков пошло к дну.
– Прекрасный корм акулам! Иншалла, сегодня мы славно потрудились! – заявил жестокосердный капитан и глазом не моргнув, разумеется не обращая внимания на слезы, невольно брызнувшие из лизиных глаз. – А теперь я желаю дабы ты усладила меня своими ласками, о моя новая рабыня. Тогда я буду с тобой милостив, и не убью твоих друзей, а продам их в гарем вместе с тобой, дабы их там оскопили и сделали евнухами. Они всю жизнь будут говорить тонкими голосами, станут одеваться в парчу и есть на золоте, жить в довольстве и неге, среди красавиц, разве не завидная судьба?
– Каких же ласк желает мой новый повелитель? – вопросила Лиза вкрадчиво. В ее прекрасной головке уже созрел план спасения и она не теряя времени начала воплощать его в жизнь.
Саид-паша немедля приободрился. Он-то думал, что о спину этой дикой кобылицы придется изломать не одну плетку, что несомненно снизит ее ценность как товара на невольничьем рынке. Впрочем паша был убежден, что ни одна женщина на Земле не сможет противиться желаниям столь неотразимого кавалера как он.
– Сейчас у нас день, и ночные звезды еще не зажглись на небесном ложе. А посему я повелеваю тебе побрить меня, вместо брадобрея, дабы я выглядел неизменно мужественно, и наводил трепет на неверных. И только посмей порезать – тут же велю отрубить голову! Хотя и жаль портить твою точеную шейку
Лесистратова огляделась вокруг и несмело подошла к резному золоченому шкафчику в котором, как она поняла, хранились всевозможные бритвенные принадлежности и серебряное походное зеркало. Ловко подогрев воду в маленьком кувшинчике, для чего ей пришлось раздуть уголья небольшого мангала, специально служившего капитанским слугам для этой цели, она быстро омыла пиратскую физиономию теплой водой и намылила кисточкой.
– Кстати, не забудь сказать "прощай" испанскому берегу! – произнес Саид-паша, бросив беглый взгляд в иллюминатор. – Мы берем курс на Алжир… Там тебе понравится! Может я и не продам тебя султану, если сумеешь мне угодить. Возьми бритву… Но я очень придирчив, учти это!
– Учту непременно! – пообещала ему мадемуазель Лесистратова, но взяла почему-то вовсе не бритву. Напротив, ее нежные ручки вначале обвились вокруг капитанской шеи, что ему весьма понравилось, а затем потянулись ниже, и выхватили капитанские ятаганы, что паше не понравилось вовсе. Миг, и вот уже голова паши оказалась между кривыми полосами лезвий, как в ножницах.
– Что ты делаешь, мерзавка? Немедля сунь их в ножны, на место! Что за дикие шутки?! – пиратский вожак забеспокоился.
– Если немедля не прикажешь повернуть к Барселоне – испорчу твою шею, негодяй! Да так, что ни один лекарь и костоправ уже не поможет, только что могильщик будет потребен…
– Отпусти меня! Я запорю тебя насмерть, с живой шкуру сдеру и оставлю сушиться на солнце, а что останется – скормлю акулам! – капитан начал брыкаться, но это привело только к тому, что холодная сталь ятаганов впилась ему в шею.
– Вот видишь, что случится, если не будешь слушаться? У тебя оторвется голова! – наставительно сказала Лесистратова. – Немедля позови сюда моих друзей и прикажи сменить курс к испанскому берегу, иначе…
Капитан несколько секунд оценивал ситуацию, и видимо сообразил, что попал в безвыходное положение. Злобно ощерившись пастью из тридцати двух отличных зубов, он нехотя крикнул:
– Эй, боцман! Я передумал!
Вошедший боцман недоуменно воззрился на открывшуюся ему картину.
– Повелитель бреется ятаганами? О, сколь он мужественен, иншалла!
– Да, черт возьми, я бреюсь саблей! Немедля бери курс на Барселону. Я передумал.
– Но повелитель, мы уже несемся к Алжиру, и этот маневр невыполним…
– Ты что, хочешь чтобы твоя голова отделилась от шеи? Или моя голова, спаси и сохрани нас Аллах от подобного несчастья?! Мы идем в Испанию – и точка! И приведи сюда этих болванов, рабов Ушак-паши.