Почтительно согнувшись в поклоне, боцман исчез, и вот уже спустя минуту наверху раздались отрывистые крики команд, судно легло на другой галс, ветер задул в противоположный борт, и через полчаса на горизонте вырос испанский берег. Все это время Саид-паша сидел почти неподвижно, дабы не повредить тонкую кожу шеи грубыми лезвиями, зато громко выражал свое негодование.
– Я тебя… ну, ты знаешь что!
– Если успеешь! – Лесистратова озабоченно поглядела в окно – берег был уже так близко, что при некоторой сноровке до него можно было доплыть. – И где же обещанные мне приятели?
В это время в каюту втолкнули Морозявкина и графа Г., причем алжирские разбойники любезно кинули их на ковры, устилавшие пол.
– Отродья шайтана доставлены, о повелитель! – отрапортовали они бодро.
– Положите их сюда, возле меня! – отвечал Саид-паша слабым голосом.
Однако как только пленники оказались подле его ног, влекомые двумя зловещего вида пиратами, похожими на янычаров, паша коварно завопил:
– На помощь! Вашего хозяина убивают! Ко мне, мои верные слуги! Режьте ее, рвите ее на части! Аллах велик!
Однако эта фраза была последней, которую он успел произнести. Лишние разговоры на море вообще всегда плохо кончались. Мамзель Лесистратова не колеблясь сомкнула ятаганы-ножницы, миг – и отрезанная напрочь голова Саид-паши отлетела прочь, а из шеи забил темный кровавый фонтан, и тело пачкая ковер повалилось ничком.
Охране также не повезло – пока она оцепенев смотрела на окровавленное тело своего вожака, Лизонька как заправский самурай сделала буквально пару взмахов шашками, и вот уже головы янычар валялись на ковре рядом с ловко оттяпанной верхушкой своего недавнего повелителя. Морозявкин смотрел на все это широко открытыми глазами и внезапно потерял сознание. Правда совсем ненадолго. Уже через минуту он аккуратно приоткрыл один глаз и прошипел:
– Как бильярдные шары на зеленом сукне… да она настоящая Юдифь, что отрубала башку Олоферна!
– Женщина на корабле – это к несчастью, – философски добавил граф Г., поднимаясь с колен.
– Дверь! Дверь! – завопила Лизонька. – Что ж вы встали, болваны – двери запирайте!
Это замечание было совсем нелишним, так как в каюту уже ломились морские разбойники, сообразившие, что дело нечисто. Однако граф с Вольдемаром во-время заперлись, и пока дубовые доски трещали под напором корсаров, вся троица успела вылезти в ближайший корабельный иллюминатор, причем в отличие от графа и Морозявкина, немедленно бросившихся в морские воды, Лиза еще умудрилась прихватить с собой пылающий факел со стены, который она не поленилась швырнуть в соседний иллюминатор крюйт-камеры – порохового погреба галеры.
После этого она также бросилась в бурные воды морской пучины, поглотившей ее, как водится, в один миг, а чудовищной силы взрыв, осветивший окрестное море страшным красным отсветом и потрясший пиратскую галеру от киля до клотика, отправил ее ко дну вместе со всем человеческим отребьем, которое там находилось, ну и к сожалению с теми пиратскими пленниками, которым не повезло быть все еще прикованными к веслам.
– Левая греби – правая табань! – командовал Морозявкин бодро, хотя под его символическим началом находились только Лиза и граф, уцепившиеся за какой-то обломок бушприта.
– Обойдемся и без ваших советов, сударь! – отвечала ему Лесистратова, барахтавшаяся в воде и мокрая как мышь в запруде.
– Да уж, если у тебя есть фонтан – заткни его, дай отдохнуть и фонтану! – ответствовал граф Г, загребая мощной дланью морские воды.
Так коротая время в непринужденной беседе, герои доплыли до испанского берега, куда и выбрались, подобно бобрам, хорошенько потрудившимся на запруде. К счастью мягкий средиземноморский климат уже позволял ночевать под открытым небом без особого ущерба для здоровья. Наши герои, пережившие уже столько печалей сообща, свернулись в один клубок и заснули до рассвета. Сон был им сейчас более всего необходим, так как психика уже переставала справляться с безумной чередой событий, постоянно сваливающихся на их головы, задницы и прочие многострадальные части тел.
Барселона, столица Каталонии, в то время вновь встала на путь славы и довольства. Она уже считалась промышленным центром, и даже переживала расцвет торговли и промышленности. В наследство от Бурбонов городу достался кастильский язык, а также возобновилась торговля с заокеанскими колониями. Город украсился дворцами и бульварами, и был вполне готов ко встрече путешественников со всего мира.
Однако надо признаться, что сами путники не очень рвались немедленно покорить городские кварталы. Весь многочисленный скарб, который Лиза с такой заботой и тщанием волокла за собой из страны в страну подобно муравью, который тащит на горбу тяжелую гусеницу, был безвозвратно утрачен. Потеря нажитого имущества крайне огорчила бывшую владелицу.
– Лучшие платья, по парижской моде, туфли атласные, сапожки из крокодиловой кожи… – перечисляла она, горестно всхлипывая. – Одних золотых два мешка!
– Да глупость какая, нашли о чем жалеть, сударыня! – ободрял ее Морозявкин. – Небось когда пиратский капитан потерял голову вы вовсе не убивались, а голова поважнее тряпок…
– Надеюсь ему не было больно, – озабоченно проговорила Лизонька. – Я так аккуратно чикнула…
– Туда нехристю и дорога! А сапоги надо делать не из крокодила заморского, непотребного, а из кожи нашей, православной животинки – быка там или козла…
– Кстати о быках – сударыня, перед нами город, полный быков и тореадоров, и моя душа жаждет устроить корриду, но нам надо самим как-то устроиться поначалу. Не осталось ли у нас по крайней мере немного средств? Вольдемар? – граф решил взять быка за рога.
– Откуда? Я все проел и пропил за успех нашей экспедиции еще в Венеции… – отбил атаку приятеля Морозявкин.
– Сударыня, а у вас? Этот голодранец как всегда без гроша…
– Что бы вы без меня делали, пропойцы! – Лесистратова извлекла откуда-то из-под вороха нижних юбок маленький кошелек. – Но учтите – на руки я не дам вам ничего, это последние. Только бы добраться до города…
Наняв кастильского возницу, приятели добрались до стен Старого города, и несмотря на свое не слишком веселое положение были поражены его красотой. Улица Каррер-Монткада с ее средневековой архитектурой, с крышами, закрывавшими небо, со страшным горгульями производила яркое, хотя и мрачное впечатление. Они прошлись по бульвару, разбитому на месте старого русла реки Кагалель, засыпанной еще в Средневековье, а также разрушенной стены, и полюбовались растущими там платанами.
Улица причудливо петляла от старого порта до площади Каталонии. Увидев изумительный Дворец Моха на одной стороне улицы и церковь Вифлеема – на другой, Морозявкин с графом стали даже чересчур преувеличенно цокать языками, расхваливая их.
– Ах, какое прекрасное барокко! – восхищался Морозявкин. – Всю жизнь мечтал увидеть такое!
– А какими превосходными рустированными камнями выложен церковный фасад! – поддержал его и граф, обычно равнодушный к архитектурным шедеврам. – Посмотрите, сударыня – прелесть, не правда ли?
Однако Лесистратова, привыкшая восхищаться теми достопримечательностями новых селений, которые попадались ей на глаза, громче всех, на этот раз была совершенно не в духе.
– А понимаете ли вы, господа, что мы остались без паспортов, без средств и следовательно без будущего? Я призываю вас осознать серьезность момента! Русский посланник далеко отсюда, в Мадриде, который пользуется славой самого грязного города Европы, к тому же нам туда не добраться задаром, православная церковь, где мы могли бы найти прибежище – там же…
– Ну бог дал день – даст и пищу! – ответил ей Вольдемар, всячески изображая оптимизм на своей неумытой физиономии. – В крайнем случае я стану гадать… или нищенствовать. И то и другое я умею совсем неплохо!
– А я нет, месье, и не собираюсь пробовать! – Лиза помрачнела. – И мне решительно не хочется мерзнуть ночью на тротуаре или идти на панель… я не уличная девка!
– Мы не сомневаемся в этом, мадемуазель! – ответил граф Г. галантно как всегда.
В это время окрестный воздух и их уши разрезал звонкий голос мальчишки, разносившего газеты и громко кричащего на кастильском диалекте:
– Коррида! Коррида! Сегодня днем на городской арене коррида! Спешите видеть!
– А и верно, господа! Коррида – старинная испанская забава, – объявил Морозявкин, – Быть в Кастилии и не взглянуть на бой благородных кабальеро с быками – все равно что побывать в России и не сходить в баню!
– Небось билеты весьма дороги, – пробормотала Лесистратова озабоченно. – А мешочек с золотыми всего один, и он не может варить деньги как волшебный горшок в немецкой сказке кашу!
– Ну что вы, ма шери, мы все понимаем! Там наверняка открытая арена, мы постоим где-нибудь в сторонке, где-нибудь да найдется местечко! Ну а потом уж отыщем какую-нибудь ночлежку, черт возьми.
– Вперед, господа! – подытожил замечания граф Г, и они отправились.
Поскольку красочная испанская весна уже вступила в свои права, сезон узаконенного убиения гордых быков был открыт. Поединки проходили весьма быстро, длясь немногим более четверти часа, однако оставляли в душах зрителей массу впечатлений. Испанские праздники были немыслимы без корриды, и даже попытки папы Пия V запретить это действо своим специальным эдиктом потерпели поражение. В XVII веке коррида стала уделом профессиональных тореро, и короли полагали, что это зрелище выработает в нации мужественных характер.
Открытую арену полили водой, потом под громкие звуки, музыкальные и не очень, под трубы, возвещавшие о начале нового этапа боя – очередной терции, под восторженный рев зрителей на арену выходили матадоры и их помощники, а затем появились быки.
Их выпускали по одному, и согласно традиции сначала животных ловко тыкали пиками конные пикадоры, норовившие попасть быку в загривок, а бандерильос выполняли подходы и вонзали в бычьи бока свои бандерильи, которые висели на нем гроздьями и бешено мотались, когда разъяренный бык демонстрировал свою ярость.
Затем в дело вступал сам матадор со своим разноцветным плащом-мулетой и шпагой, и пытался уколоть быка между ребер. И если бык не был уж совсем отъявленным разбойником, все заканчивалось скорой победой кастильского мужества над бычьей тупостью и яростью, к вящему удовольствию всех присутствующих.
Из экономии путешественники приобрели билеты на солнечную сторону, называемую "Sol", где места были дешевле, так что им приходилось подставлять щеки ярким и безжалостным лучам, чему мамзель Лесистратова была решительно не рада. Она боялась за свою нежную кожу, которую и так уже атаковала соленая морская вода. Поэтому когда в очередной заход бык, до того искалечивший двух доверчивых и заранее ослепленных заслонками лошадей пикадоров и вспоровший им брюхо несмотря на доспехи, обозлился окончательно и решил провернуть тот же фокус и с самим матадором, Лиза даже не повела головой в его сторону.
– Надо было все же не пожалеть монетку и раскошелиться на "Sombra" – теневую трибуну! У меня растрескается кожа, как же я буду исполнять свой долг, если потеряю привлекательность? – озаботилась она.
– О боже, смотрите туда! – вопил Вольдемар, увлеченно тряся графа Г. – У бедняги матадора разорван весь бок, кровь выливается толчками в такт биению сердца…. все, прекратилось… какой ужас!
– Тем более что, насколько я разбираю кастильский, у нас осталось еще много быков, а этот тореро был последним! Что же мы будем смотреть далее? – граф также остался в недоумении.
Тем временем неудачливого матадора унесли с арены, залитой кровью, быка пикадоры загнали за ворота, а на середину вышел разряженный как испанский петух глашатай и к удивлению публики объявил:
– Смелые кабальеро, кто хочет прославить своих дам? Горячая земля Кастилии любит героев! Кто решится сразиться с быком, убившим уже трех матадоров подряд? Да, да, это он, наш бычок Торо, шалунишка! Каждый раз он убивает кого-нибудь, а мы вытаскиваем из него бандерильи, лечим раны и ждем следующего смельчака, хотя другого давно бы уже пустили на мясо! Итак, кто сразится с ним? Награда – тысяча золотых эскудо!
– Граф, ваш выход! – Лизонька подтолкнула оробевшего графа Г., который казалось совершенно не жаждал такой чести. – Добудьте для нас монеты… и ухо, и хвост! Это выдают тем, кто побеждает красиво. Нужно позарез.
– Я вовсе не хочу, чтобы меня зарезали, да еще и грубыми бычьими рогами! – воспротивился граф Михайло, упираясь изо всех сил. – Он прикончил двоих, и я не желаю быть третьим!
– Бог любит троицу… – заметил и Морозявкин, впрочем несколько невпопад, – то есть я хотел сказать, что новичкам везет, ну это как на бегах!
– Не могу же я, дама, все время воевать за вас! – Лизонька укоризненно поглядела на него. – Да я бы и вышла на арену, если б женщин пускали!
После таких напутствий граф понял, что выход на бой с быком совершенно неизбежен. Он поднялся со своего места, замахал рукой и нехотя стал спускаться, протискиваясь мимо зрителей. По местной традиции матадор должен был посвятить свою возможную победу кому-нибудь из присутствующих дам, однако в этой победе граф сильно сомневался. Между тем ему уже вручили мулету, ярко-красный плащ на палке, и шпагу.
– Мы решили не мучить быка вновь пиками и бандерильями! – радостно объяснил графу служка. – Не беспокойтесь, о мужественный кабальеро, бык не будет вялым – он уже хорошо отдохнул!
Действительно, видно было как за дощатым забором бычок Торо уже бодро бил копытом и поводил в разные стороны налившимися кровью глазами, а с морды его клочьями свисала пена. Только что прикончив одного человека, он был не против нанизать на свои рога еще десяток, это чувствовалось сразу. Граф мысленно застонал, но разумеется никак не выказал своего настроения внешне.
– Зато вы можете посвятить свою первую победу не председателю корриды, а любой прекрасной даме, что украшает трибуны! Помните – прикончить беднягу Торо нужно быстро, иначе время кончится. Ну, вперед!
Запела труба, ее пронзительный голос разнесся на всю арену. Граф на негнущихся ногах пересек круглую площадку, пытаясь сообразить, кому же следует посвятить гипотетическую победу. Кроме мадемуазель Лесистратовой других кандидатур не было – с прочими здешними дамами он был решительно незнаком. Обычно матадоры читали посвящение в стихах, но этот старинный обычай постепенно сходил на нет. К счастью графу все же удалось вспомнить строчки из Лопе-де-Вега, которым он увлекался очень давно, в бурной молодости:
О женщина, услада из услад
И злейшее из порождений ада,
Мужчине ты и радость, и награда,
Ты боль его и смертоносный яд.
Ты добродетели цветущий сад
И аспид, выползающий из сада,
За доброту тебя прославить надо,
За дьявольскую ложь – отправить в ад!
На этой строчке каталонская публика, разбиравшая оригинальный испанский язык графа с пятого на десятое, разразилась воинственными криками, решив что в ад граф собирается отправить коварного быка. Лесистратова, попавшая нежданно в роль благородной доны, милостиво кивнула графу с трибуны и махнула платочком. Это выглядело очень красиво и трогательно, после чего граф Г. сорвал с себя шляпу, и по обычаю кинул ее через плечо на арену.
К сожалению то ли из-за небрежности бросавшего, то ли из-за налетевшего порыва ветра шляпа шлепнулась на песок дном вверх, что считалось плохой приметой, поэтому поклонившись публике граф небрежным жестом перевернул ее. Однако он тут же позабыл об этом, ибо на арену выскочил бык.
Торо, из которого успели уже вытащить бандерильи, был в плохом настроении. Резво выбежав на песок, он остановился и в недоумении поводил глазами взад и вперед, не видя ни пикадоров, ни бандерильос. Зато весьма скоро он заметил одинокую фигуру графа Г., нерешительно поднявшего мулету и махнувшего ей пару раз. Этого оказалось вполне достаточно – Торо взревел, и стуча копытами понесся к графской фигуре по прямой, которую даже быки считают кратчайшим расстоянием между хищником и жертвой.
В этот миг, как писали в романах, вся жизнь пронеслась перед глазами графа Г., как пред затуманенным сознанием утопающего в океане. Однако он уцепился за шпагу как неудачливый пловец хватает спасительную соломинку, и весь слился с оружием в единое целое. Ловко повернувшись на каблуках, так что ботфорты чуть не разъехались на песке, он махнул рукой с плащом и изо всех сил вонзил шпагу в тушу быка, но увы – стальное лезвие лишь скользнуло по жестким ребрам. Граф мог бы поклясться, что в этот момент бык произнес человеческим голосом "Мальчишка, я еще доберусь до тебя!" и этот голос был весьма похож тембром на рык Сами-знаете-кого.
Пробежавший мимо бык уже развернулся и готовился к повторной атаке. Вытянув вперед морду с ужасающими рогами и не обращая внимание на крики квадрильи, пытающейся его отвлечь, он вновь ринулся вперед, к проклятому красному плащу. Графу удалось описать изящный полукруг, так что Торо вновь промахнулся, и получил шпагой в бок. Но и на этот раз лезвие лишь уперлось в стальные ребра быка, не найдя просвета. Положение становилось отчаянным.
– Время! Время! – орали графу с трибун темпераментные кастильцы. – Уж давай, кончай скорее! Матар, пинчасо!
Третий бросок быка был самым буйным и наступательным. От его поступи дрожала земля, он в несколько прыжков оказался рядом и буквально опалил беднягу графа своим горячим и зловонным дыханием. Однако собрав все свое мужество и призвав на помощь Мадонну и святых угодников, как правило никогда не подводивших его в трудную минуту, наш герой изо всех сил вонзил шпагу между ребрами животного.
Граф в ужасе застыл, не понимая еще, удалось ли ему справиться с бешеным животным или сейчас бычок с разворота мотнет головой и подденет противника на крепкий рог. Но чудо свершилось! Издав чудовищный вопль, Торо повалился на бок, забил ногами в агонии и издох окончательно.
Графа вывел из оцепенения рев и свист трибун, который казалось достигнет ушей ангелов небесных, такой начался шум и гвалт. Некоторые зрители даже доставали из-под себя вышитые подушечки, которые подкладывались для удобства восседания, и бросали их на арену. Публика махала белыми платками, и председатель корриды даже расщедрился, вручив графу Г. ухо поверженного быка. Лесистратова проследила за тем, дабы денежный приз также не обошел их стороной, и ловко пересчитала все монетки с портретами короля и гербом, до последнего эскудо. Далее компания, как это и было принято в подобных случаях, отправилась отметить победу в местную таверну.
– А почему только одно ухо, почему нам не выдали оба уха и хвост? – вопрошал Морозявкин, восседая за столом нога на ногу и потрясая графским трофеем. – Мы же герои! Кроме того я слышал, что в Пруссии готовят особое блюдо из бычьих хвостов, а тут бычок свежеубенный, только что собственноручно заваленный!
– Не беспокойтесь, сударь мой, тут и так полно всевозможных вкусностей! – успокоила его мамзель Лесистратова. – не угодно ли вам откушать риса с голубями и грибочками или же лапши с креветками?
– Угодно! Угодно! – Морозявкин поглощал блюда одно за другим, голодный как человек потерпевший кораблекрушение, впрочем в сущности так оно и было.
Граф Г., устало поглощавший свиные копытца, фаршированные утятиной, не вмешивался в разговор. Он конечно чувствовал себя героем, но его неприятно поразил тот, выражаясь испанским языком, "энтузиазмо", с которым спутники подтолкнули, а точнее вытолкнули его на арену под бычьи рога и копыта.