Глава 27. Соседи
Говорят, есть большая разница между пробуждением на узенькой деревянной кровати на чердаке и пробуждением на роскошном ложе под балдахином. Но Михаил плохо выспался в номере, который ему предоставили в "Европе", меж тем как на чердаке ему случалось спать куда крепче и безмятежнее.
Утром он вспомнил, что и Гончаров, и Тихменёв будут его соседями по гостинице, и затосковал. Профессионально отточенное воображение позволило ему загодя представить все вопросы, которыми его будут осыпать, восклицания собеседников и даже выражение их лиц. Наверняка они будут именовать его счастливчиком, в то время как он точно знал, что удача воспользовалась им, чтобы в действительности потрафить совсем другому человеку.
"Не буду выходить из номера, - решил Михаил, насупившись. - И вообще, раз уж я согласился платить за него по два флорина в сутки, дам себе отдых".
Из осторожности, ложась спать, он спрятал деньги под подушку, и они до сих пор лежали там, но он даже не хотел пересчитывать их. Михаил чувствовал себя совершенно разбитым, ему опротивел весь божий свет. Он перевернулся на другой бок, смутно подумал, что надо бы распорядиться, чтобы завтрак доставили к нему в номер, закрыл глаза и неожиданно заснул.
Когда он проснулся, шел уже первый час дня. Михаил встал с постели, оделся, привел себя в порядок и вытащил деньги из-под подушки. Внезапно он понял, что даже не знает толком, что с ними делать. Он никогда не оперировал такими суммами; его мечты вертелись вокруг копеек, никогда не замахиваясь на сотни и тысячи рублей.
"Один флорин - 60 копеек… один франк - 28 крейцеров… один фридрихсдор - 20 флоринов… один наполеондор…"
Но ему быстро надоело вспоминать текущие курсы валют.
"Во всех романах герой, разбогатев, стремительно глупеет… Нет уж, этими деньгами надо распорядиться по-умному. Пойду к банкиру, часть денег отправлю домой маме… напишу ей франкированное письмо… Отсюда в Россию почта дорогая, но теперь это неважно. С Оттерсвайером надо покончить и перебраться в Баден… сшить себе новый костюм и купить золотые часы, чтобы эта шельма Тихменёв не хмыкал иронически каждый раз, когда я достаю свои серебряные…"
И тут он понял, что уже начинает делать глупости, раз собирается тратить деньги на то, что должно вызвать одобрение Платона Афанасьевича, которого сам он в глубине души презирал.
"Так что же - ходить в старом костюме, в ношеной обуви? Для чего же тогда деньги, как не…"
У него забурчало в желудке, и он спохватился, что хочет есть. Размышления о предстоящих покупках были отложены на неопределенный срок. Михаил вызвал слугу и заявил, что желает обед себе в номер, и как можно скорее.
Его желание было исполнено, а сам обед, состоящий не то из семи, не то из восьми блюд, совершенно утолил его голод. И аккурат в то мгновение, когда Михаил пришел к выводу, что жизнь, в сущности, не так уж плоха, до его слуха донесся осторожный стук в дверь.
На пороге обнаружился не Иван Александрович и не Платон Афанасьевич, а Петр Николаевич Назарьев собственной персоной.
- Ах, я так и подумал, что это вы! - воскликнул он, всплеснув руками. - Вообразите, увидел вашу фамилию в регистрационной книге… Мы теперь будем по соседству с вами, - он сконфуженно хихикнул. - Можно?
- Конечно, входите, - сказал Михаил, распахивая дверь. - Что значит по соседству - вы переехали в отель?
- М-м, пришлось, знаете ли, - неопределенно промычал Петр Николаевич, окинув собеседника быстрым взглядом. - Вообразите, Наталья Денисовна нас того… выставила, - добавил он почему-то шепотом. - С тех пор, как мы разбогатели, - благодаря вам, милостивый государь! - ее почему-то перестало устраивать наше общество…
- А как поживает Анастасия Петровна? - спросил писатель.
- Более чем удовлетворительно, - объявил Петр Николаевич. - Надеюсь, я не помешал вам?
- Никоим образом.
- Голубчик! - воскликнул Назарьев, - я человек прямой и скажу вам откровенно: с самого нашего знакомства я чувствовал к вам искреннее дружеское расположение. Я всегда защищал вас перед супругой, которая, не знаю почему, не так симпатизирует вам, как я. Но то, что произошло вчера… ваш феноменальный выигрыш… клянусь, я ожидал чего угодно, только не этого. Ну рассказывайте! Вам удалось вывести систему? Вы сумели открыть какой-то секрет? Ей-богу, я умру от любопытства, если вы мне не скажете!
Его глаза горели, бакенбарды стояли дыбом от волнения. Михаилу мучительно захотелось выставить его за дверь, но писатель был слишком хорошо воспитан, чтобы прибегать к таким методам.
- Я скажу вам, в чем дело, если и вы, в свою очередь, кое-что мне скажете, - начал он. - У меня нет ни единого шанса завоевать сердце Анастасии Петровны?
Петр Николаевич смутился. В сущности, он был человек добрый и не такой уж несообразительный, и ему было совестно разочаровывать своего собеседника.
- Михаил Петрович, ну вы же сами понимаете… Ей-богу, я могу только позавидовать тому, чьим зятем вы станете. Вы основательный, серьезный… литератор, опять же… Но Настя… - он цепко взял Михаила за пуговицу, - она сейчас говорит только об Осоргине. Заметьте, я сказал сейчас, я вовсе не ручаюсь, что через полгода или год будет так же… А теперь к ней и не подступиться, она им просто бредит. Нас и выгнали-то с виллы после того, как она Наталье Денисовне условие выставила.
- Условие? - машинально переспросил Михаил. - Что за условие?
- Разговор был тет-а-тет, я услышал только последние слова, когда Наталья Денисовна повысила голос и стала кричать, - признался Петр Николаевич. - Кажется, Настенька решила, что очень много выиграла у Натальи Денисовны и та об этом жалеет. Вообразите, Настенька предложила ей вернуть все, что та потеряла, если та отступится от Осоргина.
Михаил как стоял, так и рухнул на стул при этом известии, причем из-за его резкого движения пуговица, которую держал собеседник, оторвалась. Петр Николаевич посмотрел на нее сконфуженно и положил на краешек стола.
- Воображаю, что Наталья Денисовна ей наговорила, - пробормотал молодой человек.
- Ужас, просто ужас, - подтвердил Петр Николаевич, присаживаясь напротив писателя. - Что Настя не стоит даже ее мизинца, что она дурочка и что Натали никого ей не отдаст. Ну-с, после этого нас и выставили с виллы. - Он немного помолчал, облизывая губы кончиком языка. - Михаил Петрович, я выполнил ваше условие. Вы обещали мне рассказать, как вы сумели столько выиграть…
- Боюсь, вы не поверите, - вздохнул писатель. И вслед за этим рассказал Петру Николаевичу, что его приемная дочь приносит удачу, когда играет кто-то другой, так что можно выиграть состояние, если она находится рядом.
- Вы меня не разыгрываете? - спросил Петр Николаевич после паузы.
Михаил мотнул головой.
- Нет. Вчера я выигрывал, только если она была рядом. Когда она уходила, я начинал проигрывать.
- Поразительно, - пробормотал Петр Николаевич, почесывая ухо. - Просто поразительно… Послушайте, я вспомнил! Мы с вами были однажды в казино, я делал ставки, она пришла… и я действительно тогда выиграл, но не обратил внимания. Послушайте, а ведь если она будет рядом, я же смогу выиграть столько, сколько вы взяли вчера? Ведь смогу?
- Конечно, сможете, но желательно, чтобы она время от времени отходила и вы проигрывали. Если администрация заподозрит неладное, они могут запретить вам доступ в казино, у них есть такое право.
- Скажите, пожалуйста! - протянул Петр Николаевич. - Когда я все у них спустил, так они мне что-то доступ не запрещали…
Михаил надеялся, что, получив ответ на свой вопрос, его собеседник уйдет, но Петр Николаевич забросал его вопросами о том, на что писатель предпочитал ставить, нравится ли ему больше красное или черное и так далее. Авилов видел, что Назарьев не до конца поверил ему и в глубине души опасается, что его водят за нос. В итоге, когда Михаилу наконец удалось отделаться от Петра Николаевича, шел уже третий час.
"Закажу себе приличную одежду, пошлю денег матушке, куплю конверт, сургуча… А потом посмотрим".
Он старался сосредоточиться на размышлениях о деньгах, потому что мысли об Анастасии доставляли ему почти физическую боль. Но Михаилу не удалось покинуть гостиницу незамеченным: на лестнице, заставленной экзотическими растениями в кадках, он угодил в цепкие лапы Тихменёва.
- Новость слышали? - спросил редактор. - Слухи ходили уже некоторое время, но им никто не хотел верить…
- Что за новость?
- Максимилиана-то расстреляли!
- Как расстреляли?
- Да вот так. Шлепнули мексиканцы императора, и все. Горячий народ! Послушайте, о вас в Бадене многие теперь говорят, наши русские так очень заинтригованы… И княгиня Хилкова просила меня привести вас к ней.
- Нет, - отрезал Михаил и сбежал, даже не прощаясь. Платон Афанасьевич, открыв рот, с недоумением смотрел ему вслед.
"Ка-акой стал! Княгинями пренебрегает! Раз у него теперь денег куры не клюют, так он и сочинять, наверное, не будет? Хотя… нет таких денег, которые нельзя было бы проиграть, как говорит Осоргин…"
Михаил зашел к банкиру и отправил часть денег домой, потом купил конверты и сургуч и двинулся дальше, заглядывая к портным и в лавки, попадающиеся ему на пути. Одежды было много, и готовой, и с чужого плеча, и ему обещали сшить по мерке все, что он захочет, но у него ни к чему не лежала душа. Он вдруг увидел, что Баден - всего лишь провинциальный город, в котором живут семь тысяч человек, и местные моды, если присмотреться, ушли недалеко от чепца Глафиры Васильевны. Мечта о новых часах тоже оказалась несбыточной: все часы, которые ему предлагали, были заложены теми, кто проигрался в казино. Михаил умом понимал, что кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает, но ему вдруг сделалось неприятной даже мысль, что он будет пользоваться вещью, которая оказалась у него из-за того, что ее прежнего владельца постигло несчастье. К тому же у торговцев, наживающихся за счет оказавшихся в беде игроков, как на подбор были такие мерзкие физиономии, что Михаил в сердцах решил вообще ничего у них не покупать. Он завернул на рынок, купил от нечего делать клубники и розу, которую вдел себе в петлицу, и на ходу стал поедать ягоды, как в былые безденежные дни.
"Чемодан мой в Оттерсвайере, надо бы съездить за ним и расплатиться с хозяйкой… Поеду на поезде, в первом классе".
Он заплатил за билет пятьдесят четыре крейцера - почти целый флорин, и кондуктор отыскал для него купе, где никого не было.
"Мог бы и пешком пройтись", - первым делом подумал он, выйдя на вокзале в Оттерсвайере.
Несмотря на свою симпатию к Михаилу, хозяйка, видя, что он уезжает, включила в счет даже обеды, которые ему не подавали, так как днем он обычно находился в Бадене. Но писатель не стал спорить, а заплатил и лишь тщательнее, чем обычно, пересчитал сдачу в ее присутствии.
"Все-таки Фёдор Михайлович в чем-то прав, - подумал он. - Ах, Европа, ах, цивилизация, а присмотришься - узенькие ничтожные людишки, такие же узенькие, как их паршивые загаженные улочки, и главное для них - побольше с тебя содрать".
На вокзале он хотел сэкономить и сесть во второй или третий класс, но решил не мелочиться и вновь с комфортом проехался в первом. Мысли его то и дело возвращались к Анастасии; он думал, что она делает теперь, и ему было больно осознавать, что он значит для нее куда меньше, чем она для него. Ища, чем бы отвлечься, он неожиданно вспомнил, что должен одному человеку в городе денег. Хотя было уже поздно, на баденском вокзале он взял извозчика и приказал везти себя на виллу Вильде.
Глава 28. Неожиданный гость
- Я не верю своим глазам, - сказала Вера Андреевна, удачно изображая возмущение. - Где ванны из шампанского, кутежи и многочисленные камелии, - она покосилась на розу в петлице Михаила, - употребляемые не в качестве бутоньерки? Где скандалы, счета за десятки разбитых стекол, непомерные траты и катания по сонному Бадену на чахлых местных лошадях, которые по случаю вашего выигрыша изображают из себя лихую русскую тройку? Где, наконец, безумства, о которых еще несколько месяцев будут ходить восхищенные рассказы? Я требую безумств!
- Госпожа графиня, пощадите! - воскликнул Михаил смеясь и поднял руки, как человек, сдающийся в плен. - В конце концов, я катался, но не на тройке, а на поезде…
- Ах так!
- …до Оттерсвайера и обратно, но зато в первом классе. К тому же "Европа", куда я переселился, - гостиница не из дешевых.
- Но вы хотя бы разбили там что-нибудь?
- Нет, ничего. Но вы еще не знаете главного, Вера Андреевна: почти весь выигрыш я отдал Анастасии Петровне, потому что играл на ее деньги.
И он рассказал, что произошло вчера, умолчав только о том, каким образом ему удавалось так долго выигрывать.
- Получается, что, если бы не слова Натальи Денисовны, которую вы не слишком жалуете, вы бы ушли с пустыми руками, - подытожила графиня. - Михаил Петрович, я ничего не имею против донкихотства, но вы повели себя прямо-таки безрассудно.
- Позвольте с вами не согласиться, Вера Андреевна, - вежливо, но твердо прервал ее Михаил. - У меня были свои причины, чтобы поступить так, как я поступил. И, с вашего позволения, я бы не хотел больше об этом говорить.
"Он думал, что если откажется от денег, то растопит ее сердце, - решила графиня, поглядев на него. - Хорошо, что он все же получил какую-то часть, а то на него временами было просто жалко смотреть".
- Собственно говоря, - продолжал молодой человек, - я пришел сюда, чтобы вернуть ваш кошелек и деньги, которые вы мне так любезно дали.
И он положил кошелек на угол низкого столика, возле которого сидела графиня. Почти весь столик был занят подносом с письмами и визитными карточками, вазой, полной свежесрезанных цветов, причем полевых, и безделушками, так что Михаилу оказалось непросто найти на нем свободное место.
- Сегодня с самого утра, - капризно промолвила Вера Андреевна, - меня забрасывают расспросами о вас. Знакомые просто не дают мне проходу и требуют подробностей о том, кто вы и как вы могли столько выиграть. Из-за этого я даже не поехала на вечер к княгине Хилковой.
- Представьте, я тоже туда не поехал, - в порыве откровенности признался Михаил.
- У вас достаточно денег?
- Более чем.
- И что вы собираетесь с ними делать?
- Еще не знаю. Может быть, поеду в Париж.
- Вы хоть что-нибудь себе купили на ваш выигрыш?
- Купил. Сургуча на двадцать с чем-то крейцеров и конвертов на дюжину крейцеров. Я хотел только один конверт, но один мне отказались продать.
Значит, после своего баснословного выигрыша он собирался отправить лишь одно письмо, сообразила графиня. Интересно, кому - уж не родителям ли?
- Вас будут осаждать с просьбами о деньгах, - сказала Вера Андреевна. - У дверей вас начнут караулить благородные вдовы и несчастные сироты, для которых вы почему-то являетесь последней надеждой. От людей, бьющих на жалость, очень трудно избавиться, поэтому даю вам совет: обратитесь в камень и не давайте ни крейцера. Никому.
Михаил хотел заметить своей собеседнице, что сама она не слишком-то склонна следовать собственным советам, но тут вошла горничная и, приблизившись к графине, сказала ей едва слышно несколько слов.
- Что ему нужно? - с досадой спросила Вера Андреевна.
- Он уверяет, что у него срочное дело.
- Хорошо, проси.
Горничная вышла.
- Если мое присутствие стесняет вас… - неловко начал Михаил.
- Нет, конечно. - Вера Андреевна взяла с подноса одно из писем и стала разглядывать конверт, но тут в гостиной появилось новое лицо, и Михаил с удивлением узнал в нем полицейского Штиглица, который совсем недавно доставил его в отель.
- Клаус Штиглиц, агент баденской полиции, - представился незваный гость, кланяясь. - Госпожа графиня, я смиренно прошу прощения за то, что мне пришлось побеспокоить вас… равно как и вас, герр Авилов, - повернулся он к Михаилу.
- Присаживайтесь, господин Штиглиц, - сказала Вера Андреевна, кладя заинтересовавший ее конверт обратно на поднос. Агент сел. - Полагаю, я имею полное право осведомиться о причине вашего появления на моей вилле.
Женщина с иным, чем у графини, характером произнесла бы последнюю фразу так спесиво, словно собиралась словесно уничтожить собеседника; но Вера Андреевна интонацией лишь обнаружила свое естественное любопытство. Хотя уже наступил вечер, в гостиной было еще достаточно светло, и Михаил разглядел, что Штиглиц (которого он плохо запомнил) не слишком молод, наполовину лыс и, судя по его брюшку, всем напиткам предпочитает пиво.
- Боюсь, что эта причина довольно драматического свойства, - немного нервно ответил агент, косясь на Михаила. - Вам знакома некая госпожа Меркулова?
- Жена генерала Меркулова? Конечно, она ведь сейчас в Бадене.
- Да, в самом деле, - пробормотал агент, облизывая губы. Он находился в явном затруднении. - Скажите, госпожа графиня, у нее были враги?
- Что означает ваш вопрос?
Агент вздохнул.
- Обычно, госпожа графиня, я работаю в казино, но сегодня… когда случилось такое ужасное происшествие… меня, так сказать, вызвали на подмогу. Дело в том, что госпожа Меркулова мертва.
- Как? - вырвалось у Михаила. - Что значит мертва? И почему вас оторвали от работы в казино? Неужели…
- Да, герр Авилов, госпожа Меркулова была убита. Кто-то подкрался к ней, когда она сидела в саду в беседке, и проломил ей голову.
- Средь бела дня? - недоверчиво спросила Вера Андреевна.
- Можно сказать и так. Все произошло около шести часов вечера. Мой коллега Брумм пытается разобраться…
- Теофилус Брумм? - переспросил Михаил.
- Да, герр Авилов. - Полицейский выдержал легкую паузу. - У нас имеются сведения, что жизнь покойной в последние дни была… э… не слишком спокойной.
Вера нахмурилась, но Штиглиц, похоже, сам не заметил своего неудачного каламбура.
- Ее муж и сын убиты горем. Они… э… рассказали нам некоторые факты, которые… которые, возможно, имеют отношение к убийству.
- Что значит - ей проломили голову? - неожиданно спросила Вера Андреевна. - Ее ударили чем-то - чем, сколько раз?
- Мы выясняем, - ответил Штиглиц, с некоторым удивлением глядя на хозяйку дома. - Насколько я понял, ее ударили сзади, она упала, шляпа слетела с ее головы, и тогда ее ударили второй раз возле виска. Орудие преступления мы еще не нашли.
- Нет, это непостижимо! - вырвалось у графини. - Хотя… не обращайте на меня внимания, господин Штиглиц. Я знала Натали… госпожу Меркулову, я и подумать не могла, что…
- Поскольку вы знали ее, госпожа графиня, я позволю себе вернуться к моему вопросу: у госпожи Меркуловой были враги?