- Милой? Невинной? - Лисовский был искренно возмущен. - Только вам скажу: дрянь отменная. Гадина, мерзавка и редкая сволочь! Да-да, не удивляйтесь слышать от меня такое. Я бы и больше сказал, да совестно… Способностей - ноль, только на связях пробивалась. Но связи связями, а если нет таланта, ничего не поможет.
- Вы мне просто глаза открыли, - сокрушенно сказал Ванзаров. - Как обманчива сцена. Разбили вдребезги мой кумир.
- Мне очень жаль, что нанес вам такой удар, но поверьте, Родион Георгиевич, выкиньте ее из сердца. Вольцева не заслуживает и сцену подметать.
- Да что же за преступления она совершила? Не могу поверить!
- Ну, вот вам, пожалуйста. Эта дрянь решила, что педагог Душинцев слишком к ней строг, видите ли, требует от нее слишком многого. Так она устроила интригу - и талантливого человека заставили уйти в отставку! Можете себе представить? Педагог, который вырастил плеяду балерин!
- Надеюсь, он не того… - Ванзаров выразительно провел пальцем по шее.
На него отчаянно замахали ладошками.
- Что вы! Бедняга уехал в Павловск и живет там, никого не желая видеть.
- Какой ужас! Когда это случилось?
- Года два назад, кажется…
- Только подумайте!
- И это еще что! - Лисовский оглянулся и приблизился к уху Ванзарова, обдав сильным цветочным запахом. - Она отбила у одной приятной дамы некое лицо, которое я не могу назвать вслух…
- Неужели? - поразился Ванзаров. - Значит, в чем-то талант есть. Только не говорите мне, кто это лицо, и знать не хочу!
- Разумеется! - Лисовский был благодарен за такую щепетильность, хотя ему так и хотелось выболтать все. - Бедная дама, которая осталась без покровителя!
- Тоже из балета?
- Нет, кажется, из оперной труппы, некая Мамаева…
- И эта бедняжка бросила сцену и тоже скрылась в Павловске?
- Не говорите! Такая трагедия! И все из-за какой-то мелкой пиявки! - Лисовский искренне переживал за разбитое сердце любовницы влиятельного лица.
Ванзаров казался опечаленным.
- Вы рассказали действительно любопытные новости… Благодарю вас.
Критик расцвел. А пах он и без того чудесно.
- Ну что вы, Родион Георгиевич, какие пустяки! Обращайтесь всегда, когда будет угодно.
- Возможно, обращусь, - пообещал Ванзаров, раскланиваясь и мгновенно исчезая в толпе, не хуже призрака балета.
Только теперь Лисовский подумал, что случайная встреча, быть может, была не такой уж случайной. Что-то этому хитрецу от него было надо. Только вот что? Не сплетни же о мелкой танцовщице?
Филер, который рассеянно следил за болтающими господами, вдруг обнаружил, что объект наблюдения исчез. Исчез совсем. Буквально секунда - и нету. Растаял. Филер бросился на поиски. Но старания его ни к чему не привели.
Объект был потерян окончательно.
28. Доводы рассудка
Леонид Александрович Ратаев только успел закончить с утренними сводками и докладами, когда дежурный секретарь доложил, что к нему просится на доклад чиновник сыскной полиции Ванзаров. Появление этого господина в планы Ратаева не входило. Но, с другой стороны, срочность появления требовала выяснить причину. По всякой ерунде не явится, умен и не желает выслужиться. Странно было, что филеры не предупредили о том, что Ванзаров направляется к нему.
Ратаев быстро убрал особо важный доклад, чтобы острый глаз случайно его не приметил, и разрешил впустить.
Ванзаров вошел излишне стремительно для вежливого чиновника, вид его указывал на бег или быстрый шаг: пальто распахнуто, галстук сдвинут.
- Прошу простить неурочный визит, - сказал Ванзаров, пряча шляпу за спиной. - Обстоятельства вынуждают.
Ратаев сказал, что всегда рад его видеть, вышел из-за стола, предложил садиться, где будет угодно. Ванзаров продолжил стоять.
- Я только что из Павловска, - сказал он.
- Что случилось, Родион Георгиевич?
Вопрос для Ратаева был неприятен: наблюдение не сообщало о новых происшествиях. Что было крайне дурным знаком: его люди запаздывали или не справлялись.
- В больнице, где находится тело Вольцевой, сегодня ночью случился пожар.
- Кто погиб? - спросил Ратаев сдержанно.
- К счастью, новых жертв нет.
- Безусловно, печально, но почему вас так это обеспокоило? Вольцевой от пожара хуже не будет. От такого никто не застрахован, провинция, разгильдяйство…
- Это был намеренный поджог, - сказал Ванзаров. - Кто-то бросил факел в окно мертвецкой.
- Бросавшего задержали?
- Все происходило глубокой ночью. Его видел брандмейстер, который побежал поднимать по тревоге пожарную команду.
- Опознать не смог?
Ванзаров кивнул.
- Родион Георгиевич, а что вас так встревожило-то? - спросил Ратаев, понимая, что выглядит он довольно беспомощно.
- Только логика поступков, - последовал ответ. - Если убийца отпустил Вольцеву, то рассчитывал, что она ничего и никому не расскажет. Так и произошло. Но затем понадобилось уничтожать труп…
- И в чем тут логика?
- Такое мог совершить или человек неопытный, который не знает, как трудно огню уничтожить мертвое человеческое тело. Или тот, кому срочно надо было скрыть улики, которые мы с Лебедевым прозевали. Этот кто-то уверен, что рано или поздно мы их найдем. И немного поспешил. Вмешалась чистая случайность и бдительность брандмейстера. Второй вариант мне кажется предпочтительным, потому что осмысленным. А если так, я вынужден отказаться от проведения дальнейшего следствия.
Мало кто мог позволить так говорить с Ратаевым. Как ни странно, дерзость и бесстрашие были качествами, которые Леонид Александрович особо ценил в подчиненных потому, что встречал их крайне редко.
Сейчас же ему был брошен вызов.
Чтобы собраться с мыслями, Ратаев встал и неторопливо прогулялся по кабинету, повернувшись к наглецу спиной. Наконец он поборол клокотавшее бешенство.
- Господин Ванзаров, - сказал он исключительно спокойно, - ваша прямота делает вам честь. Однако хочу предупредить: подобную выходку я прощу вам первый и последний раз. Из уважения к вашему таланту. Любой другой на вашем месте уже катился бы по парадной лестнице и в двадцать четыре часа был вышиблен коленом под зад из столицы. Вас этим не напугаешь. А потому отвечу вам как равному. Если бы я по какой-то причине устроил это убийство, втравил вас, чтобы сделать козлом отпущения, а потом, испугавшись вашего умения, решил замести следы, то даю вам слово: даже мои не самые умные сотрудники не совершили бы подобную глупость. Тело исчезло бы бесследно. Вы бы носом перерыли весь Павловск, но ничего не нашли. Устраивает моя прямота?
Ванзаров сдержанно поклонился.
- Благодарю, - сказал он. - Ваш аргумент убедителен. Тогда остается второй вариант.
- Какой?
- Известное вам лицо, пребывающее в Большом дворце Павловска, не имеет медицинского образования. Он мог не знать, что огонь…
- И думать не сметь, - сквозь зубы проговорил Ратаев. Что вышло совсем уж схоже с шипением удава, которому нужен лишь бросок, чтобы удушить жертву в объятиях.
- Слушаюсь, - ответил Ванзаров как ни в чем не бывало.
- Я могу быть чем-то еще полезен вам, Родион Георгиевич?
- Можете, - последовал бесцеремонный ответ. - Прошу вашего дозволения ознакомиться с надзорным делом Вольцевой Агнии Валерьяновны.
Беспримерная наглость иногда бывает убедительна. Ратаев улыбнулся и позвонил в колокольчик. Явившему секретарю было приказано доставить личное дело барышни Вольцевой. Ванзаров, как всегда сдержанно, выразил благодарность.
- Жду с докладом завтра в девять.
- Слушаюсь, - ответил Ванзаров.
И отправился в приемную листать секретную папку.
А Ратаев подумал, что вне зависимости от исхода дела, пожалуй, стоит заполучить в Особый отдел этого господина, ни в грош не ставящего начальство. Такие люди ох как нужны для борьбы со страшным зверем: химерой революции. Только согласится ли?
На этот счет Леонид Александрович испытывал некоторые сомнения.
29. В гнезде родном
Чиновники сыскной полиции, как и все смертные, страдали недугом любопытства. Правда, в чуть более острой форме, чем у прочих полицейских коллег. Что и понятно: по роду службы им то и дело приходится совать нос в чужие дела. Нынешнее событие раздражало любопытство, как запах жареного мяса - голодного путника. Все понимали, что происходит нечто необычное, но что именно - не знал даже начальник сыска Михаил Фролович Чулицкий, человек мягкий, склонный к фантазиям и литературным опытам.
Коллеги давно привыкли, что Ванзарову и раньше позволялось несколько больше других. Но все же есть предел. Чтобы чиновник вернулся из отставки буквально в одно мгновение и за прошедшие сутки даже не явился представиться своему начальнику - это совсем через край. Не то чтобы в сыске блюли неписаные чиновничьи правила, но и откровенные вольности не позволялись.
Со слов Кунцевича было известно, что Ванзаров ночь проспал в приемном отделении, а поутру был вызван в Павловск, да еще и денег одолжил. Зачем вызвали, решительно неизвестно: никаких происшествий в мелком городке по сводкам не проходило. А вчера прибежал городовой, передал ключи и потребовал опечатать квартиру какой-то балерины. Странно, что Михаил Фролович смотрел на все эти фокусы с печальной покорностью. Будто смирился с неизбежным. В головах чиновников немедленно созрела догадка: уж не готовят ли Ванзарова на место начальника? Так он чином еще не вышел. Впрочем, вслух подобные мысли никто не высказывал. Но понимающие взгляды так и сверкали. Скрытые намеки будоражили воображение, но вопрос оставался: чем же таким секретным занят Ванзаров последние сутки? Этого не знал и сам Чулицкий.
Что происходит в головах коллег, Ванзаров представлял без помощи психологики. Появившись в Управлении, он поздоровался с каждым, долго тряс руки и говорил, как соскучился, а вдобавок выражал глубочайшую благодарность, что приготовили его рабочий стол. Отдав долг вежливости, он попросил вызвать старшего филера Курочкина, а сам заглянул в кабинет начальника сыска.
Михаил Фролович встретил его сердечно. Человек он был простой, добродушный и немного фаталист: карьера его неизбежно приближалась к почетной отставке, а мешать преемнику или строить против него козни считал занятием глупейшим. Тем более что мастерство Ванзарова он ценил высоко.
Чулицкий предложил садиться. Но времени для душевного разговора у Ванзарова не было.
- Должен перед вами извиниться, Михаил Фролович, - сразу начал он.
- Да за что же, Родион Георгиевич?
- Еще третьего дня у меня и в мыслях не было, что вернусь на службу. Все произошло внезапно и без всякого участия с моей стороны.
- Понимаю, у нас такое бывает, когда сильно припрет…
- А еще прошу прощения, что невольно вынужден держать вас в неведении о проводимом расследовании. Это не моя прихоть.
- Не стоит беспокоиться о таких пустяках, дорогой мой, - Чулицкий выражал искреннее благодушие. - Игры высших сфер меня мало трогают. Всегда держался от них подальше. Зная вашу порядочность, которую отставка не испортила, уверен в этом, понимаю, что вы такой же невольник, как и все мы. Имею честь сообщить, что вам назначено содержание по высшему разряду: тысяча восемьсот рублей в год. У меня у самого две двести… Квартиру новую, если пожелаете, найдем. И вот вам символ возвращения в родные стены…
Чулицкий протянул зеленую книжечку Министерства внутренних дел. Ванзаров принял ее с некоторым трепетом, которого от себя не ожидал.
- Благодарю вас, - сказал он.
- Не благодарите. У меня корыстный интерес: чем скорее вы покончите с этой ерундой, тем скорее возьметесь за наши дела. У нас, как всегда, полные короба!
- Постараюсь, как смогу…
- Лучше скажите, чем можем помочь. Если наша скромная помощь вам сгодится.
- Совсем немного: установите за квартирой балерины Вольцевой круглосуточное наблюдение. До окончания розыска.
- Будет сделано.
- Чрезвычайно важно: никому не позволяйте проникнуть в эту квартиру. Какими бы карами вам ни грозили.
Чулицкий понимающе кивнул.
- О, это не впервой… Отобьемся.
- Очень прошу вас сразу дать мне знать, если кто-то захочет проникнуть в нее или просто будет наводить справки, по какой причине полиция эту квартиру опечатала. С домовладельцем сами знаете, как поступить.
Ванзаров получил заверения, что все, зависящее от сыскной полиции, будет сделано. И что он может рассчитывать на своих коллег, как на себя.
- Бегите, бегите, дорогой мой, - сказал Чулицкий, вставая и подавая ему руку. - Вижу, как вам не терпится. Время у вас дорого, а со мной, стариком, еще наболтаетесь потом…
Когда дверь за ним закрылась, Михаил Фролович с грустью подумал, что настоящий сыщик и должен быть таким: молодым хищником, идущим по кровавому следу. У него таких сил и, главное, желания не осталось. Время берет свое, все правильно. Будет на кого оставить сыск…
Спустившись в участок, Ванзаров не заметил высокую худощавую фигуру, примостившуюся на лавке. Что было не удивительно: старший филер отряда филеров Департамента полиции Афанасий Курочкин обладал уникальной способностью. При немалом росте он каким-то невероятным образом умудрялся быть буквально невидимым. Как это ему удавалось, оставалось загадкой. Сам Афанасий объяснил это "методикой слепого поля": дескать, стоит только попасть в сектор, который глаз физически не видит, как исчезаешь из поля зрения. На словах было все просто, но проделывать этот фокус умел только Афанасий. Наверняка набрался приемов колдовства от своей деревенской бабки.
Курочкин возник перед Ванзаровым, как обычно, из пустоты и выразил радость по случаю его возвращения, а также заявил, что готов немедленно браться за любое дело.
- Необходимо провести один объект, - сказал Ванзаров. - Тщательно и аккуратно, как всегда.
Курочкин и бровью не повел: дескать, и говорить не о чем!
- Объект уже ведут ваши коллеги из политической полиции.
И это не стало неожиданностью: довольно часто интересы сыска и хранителей устоев пересекались.
- Кто таков? - спросил Курочкин, вытаскивая филерский блокнот и карандаш.
- Некий господин Трупп, Иоганн Самуилович… - Ванзаров четко и кратко описал внешность объекта. - Большую часть дня проводит в Императорской библиотеке. Сведений о нем практически нет. Обязательно сделайте запрос в паспортный стол. Надо установить, где проживает, а также возможные контакты. Опросите дворника и соседей, может быть, что-то расскажут. Ни в коем случае он не должен заметить наблюдение.
Записав все, Курочкин спрятал блокнот.
- Не сомневайтесь, Родион Георгиевич, займусь лично. Никуда не денется, - сказал он и еле заметно улыбнулся: - Рад, что вернулись.
Ванзарову осталось только поймать извозчика и согласиться на двадцать пять копеек до Царскосельского вокзала. Сегодня шиковать было не на что. Жалованье и подъемные чиновник для особых поручений мог ожидать не ранее, чем через две недели.
30. Загадки и отгадки
Провинциальная жизнь приучает к размеренному распорядку. За годы безмятежности организм полицмейстера привык в одно и то же время получать сытный завтрак, полуденный чай, первый полдник, второй полдник, большой обед и что-нибудь легко-молочное на сон грядущий. Заседания Комитета попечительства о народной трезвости и прочие праздники числились сверх программы.
По местным меркам Сыровяткина нельзя было считать выдающимся гастрономом. Горожане коротали времечко, то и дело закусывая или перекусывая. Что и понятно: движение челюстей, как ничто, разгоняет скуку. Последние сутки заведенный режим питания смели, как крошки со стола. Сыровяткин от волнений потерял чувство голода и питался кое-как. Организм терпел, сколько мог, и наконец возмутился. Скрутил так, что несчастный Константин Семенович оставил пепелище, оставил городовых, даже оставил самого Лебедева в мертвецкой и бросился в полицейский дом.
Надо сказать, что проживал Сыровяткин в том же здании, в казенной квартире, на втором этаже, как и большинство полицейских чинов империи. Чтобы всегда быть при службе, так сказать. Супруга его, Ангелина Матвеевна, в должный час заносила в кабинет мужа то, что старательно приготовила для него вместе с кухаркой. Час такой как раз настал. Сыровяткин почти бежал, подгоняемый голодом. Перед глазами у него маячил завтрак - поднос, заставленный тарелками с холодными закусками, перечислять которые не имеет смысла, чтобы не возбуждать у читателей лишний аппетит. Заботливая жена баловала его добротной домашней кухней. Константин Семенович уже представлял, как вопьется зубами в холодное мясо и теплый хлеб. Видение было столь сильно, что ему пришлось сглотнуть ком слюны.
Сыровяткин распахнул дверь кабинета и остолбенел. Перед его столом расположился столичный господин, который за обе щеки уплетал его бутерброды. Рука полицмейстера сама дернулась к шашке, чтобы проучить наглеца. Но Сыровяткин совладал с чувствами. Ему дружелюбно помахали надкусанным бутербродом.
- А я вас тут дожидаюсь!
Сыровяткин нашел в себе силы улыбнуться и пожелать приятного аппетита.
- Мне тут славная и добрая женщина еду принесла, заставила угощаться, а я не завтракал. Не возражаете, что самовольно разделил вашу трапезу?
Долг вежливости требовал сказать, что Сыровяткин этому чрезвычайно рад, а сам вообще не голоден, хотя желудок был совсем другого мнения: мстительно впился в кишки.
Аппетит у незваного гостя был чудовищный. Ангелина Матвеевна готовила с большим запасом, но сейчас от всего изобилия остались жалкие объедки. Сыровяткин с болью смотрел на сиротливые ломтики хлеба и ветчины. Ему предложили присоединиться к трапезе, но Сыровяткин гордо отказался.
- Ну, раз есть не хотите, - сказал Ванзаров, запихивая в пасть остатки бутерброда и стряхивая крошки с усов, - тогда хочу предложить вам скромную игру интеллекта.
- Как вам будет угодно, - сухо ответил Сыровяткин, прощаясь с погибшим завтраком.
- Не ради забавы, а чтобы проверить выводы психологики.
- Так точно…
- Для этого нам потребуется карта вашего прекрасного города.
- Извольте…
Искать не пришлось. Карта висела на стене с тех пор, как ее напечатали и повесили, чтобы закрыть неприличную трещину в стене.
Ванзаров подошел и ткнул пальцем в точку, расположенную в левой верхней части.
- Здесь дом барышни Вольцевой… - дальше палец провел прямую линию по рисунку. - Это 4-я Оранская улица.
- Совершенно верно, - ответил Сыровяткин, косясь на поднос. Его занимала только одна мысль: "Это же надо столько съесть за один присест!"
- Теперь ваш черед, Константин Семенович.
Сыровяткин испугался, что упустил что-то важное. Все поднос проклятый не отпускает.
- Да-да, что я должен делать?
- Буду называть фамилии, а вы показывайте, где находятся их дачи.
- Конечно… Простите, а в чем тут игра?
- Делаю ставку, - сказал Ванзаров, подмигивая. - Они все соседи.
Предположение показалось Сыровяткину не так чтобы фантастическим. В их городке и так почти все соседи.
- Как вам будет угодно…
- Фамилия первая: господин Душинцев…
Полицмейстер знал, где проживает этот почтенный горожанин.
- Госпожа Мамаева…
И эту милую даму, чрезвычайно приятную, с модным гардеробом, Сыровяткин знал. Он показал, где расположен ее дом.