Она явилась. Химера Ликийская была совершенна в своем уродстве. Многие пытались одолеть ее, погибая бесславно, победил один Беллерофонт. Пегас поднял в воздух героя, чтобы тот нанес смертельный удар, стреляя из лука. Теперь Химера смотрела на Ванзарова, соблазняя и маня. Исход этой битвы, скорее всего, предрешен. У Ванзарова не было ни лука со стрелами, ни крылатого коня. На Лебедева уздечку не накинешь, и летать он не умеет. Чудовище подзывает и ждет. Оставалось ринуться с головой, надеясь на удачу. Или отступить. Иногда и героям надо отступать.
Недалеко на полке, только руку протяни, лежал альбом древнегреческого искусства с прекрасным литографиями. Ванзарову лень было вставать, чтобы найти изображение легендарной Химеры. Он и так прекрасно помнил: зверь с головой льва, телом и второй головой козы и хвостом змеи. Огнедышащие пасти, готовые пожрать и разорвать всякого. Непобедимое чудовище, вызывавшее ужас и почтение. У Химеры нет слабой стороны. Откуда ни подберись, встретят клыки льва, рога козы или яд змеи. Она неуязвима и могущественна. Ничего с этим не поделать.
Ванзаров прогонял Химеру, она не исчезала. С чудовищами всегда так: стоит позвать их, как не отцепятся. До первой зари Химера шипела и прыгала, отгоняя сон и путая мысли. В этом мучении была только одна польза: Ванзаров точно понял, с чем имеет дело. Наконец, под самое утро, логика проснулась, огляделась, что натворил в ее владениях ночной зверь, и выразила глубокое возмущение. Иногда логике надо указывать на ее место. И совершать поступки, которые не подчиняются ей.
Дождавшись, когда стрелки маятника доползут до восьми утра, Ванзаров привел себя порядок, надел чистую сорочку и выскочил из дома. Вместо того чтобы отправиться на очередной доклад к Ратаеву, он пешком дошел до Императорской библиотеки. Было еще слишком рано, парадные двери заперты. Ванзаров принялся неторопливо прогуливаться мимо низенькой решетки Екатерининского сада, поглядывая в сторону Невского проспекта. Кажется, его скромная персона никого не интересовала. Не считая городового, который поздоровался с ним.
До открытия библиотеки оставалось не более десяти минут. Он появился, откуда и должен был: со стороны проспекта. Ванзаров заметил худощавую фигуру, когда Трупп уже шел мимо окон библиотеки. Он смотрел себе под ноги и мало замечал происходящее вокруг. Издалека Ванзаров пошел навстречу мимо цветущих кустов сада. Трупп поднял глаза и приветливо помахал ему, остановился, словно выбирая, что более прилично: поспешить или дождаться, и начал неторопливо переходить пустую улицу.
Сзади послышался грохот. Со стороны Александринского театра вырвалась открытая карета, запряженная тройкой. Кучер завалился на козлы и не мог поймать выпавшие вожжи. Испуганные лошади несли, не разбирая дороги. С раздутых губ летели клочки пены, кровавые глазища выкатились из глазниц. Кони рвали удила, и не было силы, способной остановить их. Карету бросало из стороны в сторону, сидящая в ней дама упала навзничь и верещала высоким надрывным голосом, колеса подскакивали, готовые сорваться. Трупп, словно не видя, что карета несется прямо на него, шагнул вперед.
Было слишком далеко, чтобы перехватить его.
Ванзаров изо всех сил замахал руками.
- Назад!
Нет, не слышит…
- Назад!
Трупп, будто не понимая, улыбался ему.
- В сторону!
Грохот копыт накатывал все ближе.
- Сгинь! - вопил возница. - Сгинь!
Ванзаров был бессилен что-либо сделать. Не успеть, не спасти.
- Беги! - еще закричал он.
Трупп замер на середине улицы, не отводя взгляда, и только беспомощно раскинул руки. Лошади налетели, смяли, снесли его, как щепку, под копыта, под колеса, под громоздкую тяжесть кареты. Тело швыряло и било о мостовую, перемалывая мясорубкой.
Все было кончено.
Лошади кинулись дальше, на проспект, унося пыль, скрежет и крики. На брусчатке остался размазанный серый холмик. Ванзаров подбежал раньше городового, склонился над ним. Как ни странно, лицо Труппа не пострадало. Не было ни ссадин, ни крови. Он смотрел широко открытыми холодными глазами. Ванзаров коснулся шеи: пульс угасал. Дыхания почти не слышно.
- Зачем? - спросил он, не рассчитывая на ответ. - Зачем?
На лице Труппа мелькнуло движение, как будто он собирал последние силы.
- Химера…
Быть может, послышалось?
- Что… что вы сказали? - переспросил Ванзаров.
Трупп не реагировал, лежал тихий и успокоенный. Ванзаров смотрел в его лицо. И случилось странное. Ему показалось, что Трупп подмигнул. Было это рефлекторное движение век или просто почудилось, нельзя сказать с полной определенностью. Было или не было? Вот в чем вопрос…
Над затылком Ванзарова тяжело задышал городовой.
- Ваш благородие, что делать-то?
До того как набегут зеваки, оставались считаные минуты, если не секунды. Надо сделать кое-что, без чего не обойтись. Дело совершено возмутительное и незаконное, но выбора не осталось. С ловкостью уличного вора Ванзаров прошелся по карманам сюртука, жилетки и брюк. Результатом стало полноценное ничего. В карманах Труппа не нашлось даже монеток и клочка бумаги, не то что ключей или кошелька. Городовой виду не подал, стоял не шелохнувшись.
- Чего ждете? - сердито бросил ему Ванзаров. - Выполняйте свои обязанности.
- Слушаюсь…
- Поднимайте всех, бегом за каретой, далеко не могла уехать. Извозчика и пассажирку доставить в сыскную полицию.
Городовой засвистел дважды, длинным, протяжным свистом, давая сигнал общей тревоги. От соседних постов уже спешила подмога. А прохожие, только что занятые своими заботами, сбивались у раздавленного тела, как стая ворон над свежей падалью. На улице любой случай - развлечение. Городовой прикрикнул, чтобы отошли подальше. Он оглянулся, ища чиновника сыска, мало ли какие указания еще будут. Ванзарова уже и след простыл.
55. Нежданный гость
Сыровяткин и сам не догадывался, насколько счастливой была его полицейская служба. Не догадывался до этой ночи. Оказалось, судьба была с ним чрезвычайно милостива, если не сказать, заботлива, как любящая мать. За все годы службы ему не довелось проверить, насколько крепко его мужество. Час настал.
Когда его выдернули из постели посреди ночи, Сыровяткин предполагал, что ничего хорошего ждать не приходится, тем более что присланный городовой нес какую-то околесицу. Но картина, которая предстала у пожарной части, была столь чудовищна, настолько не влезала в сознание, что превзошла все, что он мог себе вообразить. И Сыровяткин испугался. Самым мелким, позорным страхом, от которого подленько затряслись колени, на ночном уличном холодке прошиб пот, а форменный ворот впился в горло. Ему захотелось закрыть глаза и бежать без оглядки. Сорвать шашку и погоны, выбросить револьвер и бежать, бежать, бежать. Чтобы только не знать и не видеть всего, во что ему предстоит окунуться.
Городовые, его бравые соколы, показали себя не храбрее цыплят. Старательно держались позади своего начальника и вовсе не рвались в бой. Среди ночной тишины полиция Павловска почти в полном составе стояла и не могла шелохнуться. Хорошо, что наблюдать за позором было некому. Обыватели мирно сопели по подушкам, а пожарные попрятались у себя и поглядывали через щелочку в оконной занавеске.
Кто-то должен был побороть оцепенение. Первым желанием Сыровяткина было бежать к телефонному аппарату и поднимать на ноги не только сыскную полицию, но кого угодно: жандармов, армию, флот. Страх душил так крепко, что не оставлял сил подумать. Каким-то чудом полицмейстер смог взять себе в руки и удержаться от гибельного для службы поступка. Помогло, как ни странно, чувство стыда перед Ванзаровым. Сыровяткин только представил, как будет лепетать оправдания перед чиновником сыска, и этого оказалось достаточно. Собрав ошметки воли, он заставил себя действовать. Как только начал отдавать команды, стало легче. Страх еще терзал, но хватка его слабела, пока не осталась легкая дрожь во всем теле. Городовые нехотя, но занялись своими обязанностями. Сыровяткин рявкнул на них, подгоняя, отчего немного отпустило. Он потребовал, чтобы не топтались без нужды, сохраняя место преступления нетронутым.
Вскоре появились куски мешковины, закрывшие то, что не предназначалось для посторонних глаз. Дежурная команда пожарных из четырех человек была доставлена в полицию, каждого Сыровяткин допросил лично, составляя тщательный протокол. И на всякий случай оставил под арестом. Около пожарной части было выставлено круговое оцепление, чтобы никто носа не сунул. Ранних прохожих спроваживали подальше. Оставалось только дождаться того, кто во всем этом разберется.
Так и не сомкнув глаз, Сыровяткин дотерпел до восьми утра и стал телефонировать в сыскную полицию. Ему сказали, что Ванзарова еще нет, но ему обязательно сообщат. Выждав, когда стрелки дошли до девяти часов, Сыровяткин телефонировал еще раз. Ему сказали, что Ванзарова нет, за ним послали домой, но дома его уже не было. Вероятно, занят неотложными делами, как только появится, ему сразу доложат.
Оставалось только ждать. Что было труднее всего. Страх, который притих, снова высунул кривую мордочку. Сыровяткин ходил по своему кабинету, как раненый зверь, и не находил себе места. Очевидная чудовищность произошедшего не умещалась в его сознании. Он только надеялся, что на этом будет поставлена жирная точка. И город их вернется к мирному бытию, как раз чтобы встретить начало сезона. Сыровяткин заставил себя вспоминать картины летней неги, которая должна была отогнать страх. Нега справлялась не особо. В глаза так и лезло незабываемое зрелище у пожарной части. Совсем отчаявшись, Сыровяткин принял рюмку водки из полицейского буфета, но даже не понял, что проглотил. Так крепко его пробрало.
Рука сама тянулась к рукоятке телефонного аппарата, но Сыровяткин сдержался, убедив себя, что телефонировать еще раз недопустимо. Еще решат, что полицмейстер Павловска испугался или в истерике. Он так и ходил, поглядывая на деревянный ящик, висевший на стене.
Время тянулось, как пытка. Без четверти десять Сыровяткину стало безразлично, что о нем подумают. Он снял с рычажка трубку амбушюра, чтобы дать вызов. Но покрутить ручку не успел. В приемное отделение вошел высокий господин, одетый дорого и со вкусом. С еле заметным презрением оглядев скромную обстановку, он остановился на полицмейстере и улыбнулся ему, как будто застал за чем-то неприличным.
- Что вам угодно? - буркнул Сыровяткин, вешая трубку и ощущая себя мальчишкой в чужом саду.
- Прошу меня простить, только что с первого поезда, - ответил господин приятно и совсем не заносчиво.
То, что он с поезда, Сыровяткин понял сразу: у него был вид как раз того, кто сошел с утреннего поезда. К тому же совершенно незнаком.
- Я ищу господина Ванзарова, - продолжил он. - Полагаю, он присутствует у вас…
- Вы кто такой? - в это утро Сыровяткин на хорошие манеры не разменивался.
- Доктор Юнгер, - господин еле заметно отдал поклон. - К вашим услугам.
В его услугах Сыровяткин не нуждался. Хотя…
- Вы криминалист? - с надеждой спросил он.
- Что вы! - ответил доктор с таким изумлением, как будто его назвали санитаром. - Я практикующий врач…
- Ах, врач… - Сыровяткин не скрывал разочарования. Врач ему ни к чему, а вот криминалист ох как бы сейчас пригодился. - И что вам надо?
- Господин Ванзаров, - напомнили ему.
- Его нет. Скоро будет. До вечера чрезвычайно занят, можете мне поверить…
- Какая жалость, - сказал доктор в раздумье. - Он мне нужен.
- Зачем?
- Ванзаров просил меня сообщить ему кое-какие сведения…
- Скажите мне, я передам.
- Благодарю вас, дело такого свойства, что могу доверить только ему…
Сыровяткин только плечами пожал: было бы предложено.
- Ожидать здесь не положено, - сказал он, снова берясь за трубку телефонного аппарата.
- Где у вас городское кладбище?
- Вам зачем?
- Хочу навестить могилу старинного друга, раз уж оказался в Павловске…
Доктору было указано направление взмахом руки и кратким описанием, как ближе пройти. Сыровяткину показалось, что доктор хотел еще что-то спросить, но воздержался. А полицмейстеру было не до того, чтобы изображать чуткость.
Гость кивнул, надел шляпу и покинул гостеприимную полицию. Сыровяткин набрался смелости, покрутил ручку и попросил барышню на коммутаторе соединить с номером в Департаменте полиции. Терять ему все равно уже было нечего.
56. Контроль и учет
Солнечное утро залило Императорскую библиотеку светом. В читальном зале было пустынно. Жаждущие знаний еще не завалили читательские столы горами книг. Библиотекарь Нестеров терпеливо слушал, но никак не мог понять, что от него хочет этот приятный господин, который не так давно брал работы по тематике Древней Греции. Нестеров не мог вспомнить его фамилию, а заглядывать в читательский формуляр показалось несколько неприличным: хороший библиотекарь должен помнить своих читателей, как мать детей. Ну, или что-то в таком духе.
- Прошу простить, о ком вы говорите? - переспросил он.
Ванзаров довольно подробно описал человека, добавив, что он бывает тут, как в присутственном месте, от открытия до закрытия, всегда берет множество книг.
Нестеров гордился, что запоминает постоянных читателей так же хорошо, как расположение книг. И отсутствием воображения не страдает. Но словесные описания, которые ему предоставили, не будили в памяти никакого конкретного лица.
- Простите, господин…
- Ванзаров, - последовала подсказка.
- О да, конечно, господин Ванзаров, - Нестеров виновато заулыбался. - Готов вас заверить, что подобного читателя я никогда не видел. Вы так ярко описываете его, как будто перед глазами фотографическая карточка. Я бы, несомненно, узнал его. Может быть, все же смогу вам чем-то помочь?
- Буду крайне признателен. Этот господин рассказал мне, что взял книгу, кажется по средневековой истории, а в ней обнаружил вырванный кусок…
На лице Нестерова отразился неподдельный ужас.
- Из нашей книги вырвали страницы?
- Не совсем так. Книга была совершенно цела. А в ней находились несколько страниц совершенно другого издания, как он меня уверял.
- Значит, какой-то вандал все-таки вырвал страницы и засунул их куда попало! - Нестеров потрогал лоб, как будто у него поднялась температура. - Печальный, если не сказать возмутительный, факт для Императорской библиотеки. Куда мы катимся? Господин Ванзаров, прошу вас, не скрывайте: из какой книги были вырваны листы?
- Именно это хотел бы узнать у вас.
- Но как… - Нестеров выражал полное непонимание.
- Этот господин рассказал, что, прочитав отрывок, назовем его так, вернул на место, то есть засунул обратно в книгу, которую взял. Остается только проверить книги, которые он выписывал.
Для настоящего библиотекаря это был вызов. Нестеров предложил подойти к стеллажу с читательскими формулярами.
- Как его фамилия? - спросил он не хуже настоящего сыщика.
- Трупп…
Нестерову показалось, что ослышался. Ванзаров повторил, добавил имя и отчество. Ящик с буквой "Т" был поставлен на выдвижную дощечку. Пальцы библиотекаря бегали по картонным складкам с ловкостью ножек балерины. Пройдясь до конца, он вернулся и куда осторожней перебрал еще раз. А потом еще.
- Вынужден признать… - начал он. - Убедитесь сами: Трумский… Трунов… Трусов… Такой фамилии среди читателей нашей библиотеки не числится. Быть может, вы что-то перепутали?
- Не могу исключить, - согласился Ванзаров.
Милосердие - общая черта библиотекарей. Нестерову чрезвычайно хотелось помочь этому славному человеку, как он про себя решил.
- О чем был этот отрывок? - участливо спросил он.
- Сам не держал его в руках. Господин Трупп пересказал только содержание.
- Быть может, я смогу найти по тематике?
- Я бы сравнил это с чудом. Это были сообщения о преступлениях, которые случались в Германии и Австрии начиная с семнадцатого века. По уверению господина Труппа, тексты напечатаны готическим шрифтом и более новыми шрифтами.
Задача оказалась куда как заковыристой. Нестеров стал прикидывать, где могло быть такое издание. Весь его опыт говорил, что в его библиотеке ничего похожего быть не может. Но лишить человека последней надежды он не мог.
- Я постараюсь поискать, быть может, найду что-то похожее в отделе редких книг. Это, случайно, не рукопись?
- Меня уверяли, что текст напечатан типографским способом.
- Как странно. Но я непременно поищу. Вы когда заглянете к нам?
- Боюсь, что нескоро, - ответил Ванзаров честно.
- Тогда как мне вам сообщить?
- Телефонируйте в сыскную полицию. Обещаю прибыть сразу.
Упоминание этого ведомства покоробило Нестерова. Он не мог скрыть своего разочарования: такой приятный читатель - и из полиции. Как это негармонично.
- Почему бы вам самого его не расспросить? - сухо спросил он.
Ванзаров улыбнулся во все очарование усов.
- Так я целиком полагаюсь на вас!
Нестеров обещал сделать что сможет. Извинившись, он сослался на большую занятость и ушел за стойку. А для себя уже решил, что палец о палец не ударит. Культурный и истинно либеральный человек ни за что не станет помогать полиции, этим сатрапам и охранителям тирании.
Впрочем, на этот счет у Ванзарова тоже не было никаких иллюзий.
57. Кто тут?
Из полицейского опыта Курочкин знал, что филеру проникать в квартиру незаконно лучше всего в то же самое время, в которое на дело отправляется опытный вор. Не под покровом ночи, когда каждый стук, шорох или случайный отблеск может выдать, а ранним утром. Солнечный свет внушает обманчивое спокойствие, соседи мало обращают внимание, кто там идет по лестнице, а дворник или спит после раннего подъема и приборки двора, или чаевничает у себя в дворницкой.
Время было подходящее. Курочкин нашел ночного напарника, который держал наблюдение за домом, очень вовремя. Объект Щепка как раз вышел из подворотни. Курочкин приказал вести его, а сам выждал немного и направился в дом. Опыт не обманул. В дальнем конце двора кухарка вешала белье, метла дворника отдыхала у стены, окна были распахнуты солнцу. До филера никому дела не было. Тем более до филера, обладавшего даром невидимости.
Поднявшись на последний этаж и никого не встретив, Курочкин первым делом поочередно приложил ухо к соседним дверям. Из одной квартиры доносились мирные хозяйские звуки, за другой было тихо. Опасаться некого. Курочкин пристроил к замку универсальный ключ, имевшийся у каждого филера (попросту карманную отмычку), и нажал. Замок поддался чрезвычайно легко, как будто держался на кончике язычка. Курочкин бесшумно приоткрыл дверь и скользнул внутрь.
В квартире пахло застоявшейся пылью. Нельзя сказать, что Курочкин удивился тому, что обнаружил. Филер вообще, а старший филер тем более, всего насмотрелся. Вид квартиры был, конечно, странный, но не его дело строить догадки и выводы. Для этого Ванзаров имеется, вот пусть и прикидывает. Курочкин решил просто сделать, что может. То есть не так уж много. Искать в ящиках стола, или копаться под матрацем, или перебирать одежду ему не пришлось. Потому что тут не было ни письменного стола, ни кровати, ни шкафа. В квартире не было даже занавесок. Как будто в ней не жили по меньшей мере с год. О чем свидетельствовал слой пыли.