Ошибиться было трудно. В такой квартире, закутке под самой крышей, не было ни кухни, ни даже места для умывания. Гостиная, она же спальня, она же рабочий кабинет. Комнатка три на три шага. Одно казалось странным: Курочкин был уверен, что объект Щепка приходил именно сюда. Что подтверждали записи в филерском блокноте, его и сменщика. Где же он тут спать ложился?
На всякий случай Курочкин проверил окно: задраено наглухо, как на зиму. На крышу не выйти, другого входа нет. Он тихонько простучал стены, на всякий случай проверяя безумную мысль о тайной двери. Под линялыми обоями ничего не пряталось. Деваться из клетушки объекту Щепке было некуда. Но и жить чрезвычайно трудно. Ни глотка воды, ни крошек от еды. Воздухом, что ли, питался?
Мучиться сомнениями Курочкин не любил. Пусть голову ломает кому положено. Он свою работу справил ладно. Филер уже собрался оставить помещение, когда раздался тихий звук вскрываемого замка. Прятаться было некуда. Бесшумно ступая, он прилип к стене с таким расчетом, чтобы створка двери послужила прикрытием. Она медленно распахнулась. Кто-то ступил на порог и остановился. Курочкин задержал дыхание, готовый ко всему. Тот, кто пришел, медлил. Курочкин глянул на пол и понял почему: в пыли отпечатались свежие следы. Его ботинок. Такая осторожность говорила о большом опыте неизвестного взломщика.
Курочкин мягко вдел пальцы в стальной кастет, который не полагался, но был у каждого филера как раз на такой случай, и изготовился к удару. Тот, кто стоял за створкой, скрипнул половицей, делая шаг вперед. Курочкин бросил себя так, чтобы нанести удар в лицо. Но рука его прошла сквозь воздух. Вместо упругой плотности чужой головы старший филер почувствовал, как теряет равновесие и получает страшный удар в свою голову. Он еще успел понять, что пропустил прямой удар в затылок, когда сознание его отключилось. Как свечку задули.
И хваленая невидимость не выручила.
58. Большой вопрос
Аполлон Григорьевич неплохо выучил повадки своего коллеги. Если Ванзаров сидел молча, уставившись в невидимую точку на полу или стене, при этом подергивал ус, его нельзя было беспокоить. И хоть он нещадно громил психологику, не упуская случая вставить шпильку, но к работе мысли Ванзарова относился если не с обожанием, то с невероятным почтением. Вел себя тише воды ниже травы, не смея мешать жерновам логики перемалывать факты и предположения.
Ранний гость как раз сидел на лабораторном табурете в таком вот состоянии мыслительной каталепсии. Лебедев наблюдал за ним, получая ни с чем не сравнимое удовольствие умного человека следить, как другой, не менее умный, в муках рожает идеи.
Наконец, Ванзаров дернул головой, что было верным знаком окончания невидимых трудов его мозговых извилин.
- Готово дело? - с надеждой спросил Лебедев, между тем наливая и подталкивая к нему чашку чая. - Психологика взяла след?
- Мне нечего докладывать Ратаеву, - ответил Ванзаров, не взглянув на чашку.
- Здесь вас никто не найдет. Отсидитесь до зимы, а там как-нибудь рассосется…
- Неоткуда взять версию, которая будет для него правдоподобной.
- Ну, соврите. Вы это умеете.
Ванзаров только кисло улыбнулся.
- Он не тот человек, с которым этот фокус пройдет. Тем более, он что-то задумал в отношении меня.
- И так ясно: хочет перетащить вас к себе.
Ванзаров отрицательно покачал головой:
- Что-то еще он придумал…
- Так спросите напрямик… - Лебедев без церемоний взялся за чашку, которая сиротливо остывала.
- Ничего нового я не узнаю. Вопрос в другом: что докладывать?
- Что же такого сложного?
- Если доложить о вчерашней кошачьей церемонии, он потребует аресты. С этим пока рано. А не сказать нельзя.
- Почему? - простодушно спросил Лебедев.
- По той самой причине, - ответил Ванзаров, давая понять, что не все можно говорить вслух даже в этом кабинете.
А в ответ получил легкомысленную отмашку. Великий криминалист был несилен в тонкостях интриг.
- Меня куда больше вещество непонятное беспокоит, - сказал он.
- Аполлон Григорьевич, труп может моргнуть?
Вопрос, как всегда, оказался слишком внезапным. Лебедев нарочно выпил лишний глоток чая.
- Веко может открыться, - осторожно ответил он.
- А вот так? - и Ванзаров старательно подмигнул.
- Такие рефлекторные реакции мне не встречались. А вам зачем?
- Врать вам не хочу, а если отвечу, как есть, вы меня отправите в сумасшедший дом.
- Я давно говорил, что вы не вполне нормальный, - обрадовался Лебедев. - А на чем свихнулись?
- Вы точно хотите это знать?
- Обещаю: смирительную рубашку применять в крайнем случае.
- Благодарю… - Ванзаров помедлил. - Тогда пеняйте на себя… Можете себе представить, что одно и то же преступление повторяется в разные века, в разных странах, но всегда повторяется?
- Кто же этот вечный убийца?
- Это не так важно. Важен другой вопрос, как оказалось.
Лебедев насторожился, зная, что в такие моменты можно ожидать чего угодно.
- Вопрос звучит так: "Зачем это происходит?" - сказал Ванзаров, глядя в окно, выходящее на Фонтанку. - А вдогонку к нему другой: "Как мои предки умудрились в это вляпаться, что расхлебывать мне?"
- Полагаю, ответы у вас имеются.
- Вы правильно полагаете.
- Можно ли простому смертному криминалисту узнать их?
- Ответ на все один: чтобы шестеренки вращались, - сказал Ванзаров, повернувшись к Лебедеву.
- О, друг мой, пора вам отдохнуть… - Лебедев откровенно покрутил пальцем у виска.
- Еще не все. Как оказывается, раскрыть это преступление или не раскрыть его, не имеет никакого значения. Шестеренки будут вращаться и дальше, хотя никто не знает, что будет, если его раскрыть. Кажется, до сих пор моим предкам это не удавалось.
- Позвольте… - только сейчас до Лебедева дошла простая мысль. - О каких предках вы говорите? Ваш батюшка служил в Министерстве финансов…
- О далеких и глубоких, Аполлон Григорьевич. От прапрадедушки и далее, в глубь веков. Сам про них впервые узнал.
- Кто были эти славные господа?
- Как меня уверяют: чиновник городского магистрата города Пфальца, саксонский офицер и обычный венский горожанин. Занимались розыском.
- Так что, выходит, вы - потомственный сыщик?
- Это было бы не так уж и плохо… Если бы не один мелкий казус: их работу придется доделывать мне.
Аполлон Григорьевич терялся в сомнениях, чего крайне не любил.
- А кто вам все это наплел?
Назвать честно источник информации и что с ним случилось значило навлечь на себя твердое подозрение в умопомешательстве.
- Нашел меня один архивариус, - ответил Ванзаров. - Что будет, если я вдруг раскрою это вечное дело?
Лебедев еще пытался понять: это розыгрыш или что-то куда более серьезное? И не мог выбрать.
- А что будет, если раскроете? - спросил он.
- Неизвестно. Это как узнать секрет фокуса. Никогда не знаешь, в чем на самом деле секрет фокуса. - Ванзаров слез с табуретки. - Поехали…
- Куда? - спросил Лебедев, несколько ошеломленный такими поворотами.
- К вашему другу доктору Юнгеру, он искал меня.
Звоночек телефонного ящика залился трезвоном. Лебедев снял трубку.
- У аппарата, - сказал он.
Из трубки доносились обрывки торопливых резких звуков, разобрать которые было невозможно. Судя по лицу криминалиста, новости были привычные: то есть плохие.
- Ждите, будем, - сказал он и повесил трубку на рычаг. - Визит к доктору отменяется, Родион Георгиевич. В Павловске Сыровяткин нашел убийцу. Конец вашим шестеренкам.
- Кого он нашел? - спросил Ванзаров.
- А вот пусть это будет для вас загадкой фокуса, - ответил Лебедев с ехидной ухмылкой. - Я-то знаю, а вы - нет. Вот и мучайтесь всю дорогу.
И он подхватил походный саквояж. Великий криминалист всегда был наготове.
К любому повороту событий.
59. Из вырванного отрывка
Апреля, двадцать шестого, года одна тысяча девятьсот второго Ванзаров Родион Георгиевич.
60. Что за чудо
И подумать не мог Сыровяткин, что так обрадуется появлению чиновника сыска. Когда Ванзаров соскочил с подножки пролетки, полицмейстер испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Как будто у него с души камень сняли и передали кому следует. Не менее обрадовался он Лебедеву и сигарке, уже испортившей незамутненный воздух Павловска. Сыровяткин искренно, как в детстве, поверил, что вот сейчас прямо у него на глаза совершится волшебство и все беды окончатся.
Он старательно отдал честь и повел гостей через ряд городовых, торопливо рассказывая, что произошло ночью, и как его разбудили, и как он, помня наставления, ни к чему не посмел прикоснуться и даже выставил оцепление. Свидетели допрошены все как один, мало того - они находятся под замком на всякий случай. Что касается убийцы, то тут все ясно, остается только подтвердить. Вероятно, первая жертва - его рук дело.
Ванзаров слушал, не перебивая. Лебедев следовал за ними, помахивая саквояжем и плохо скрывая ироничное отношение к исповеди полицмейстера.
Сыровяткин, выказывая почтение перед столичными звездами, остановился в двух шагах от рогожки, из-под которой торчали подошвы черных сапог, предоставляя господам почетное право разбираться самим.
- Извольте, - только сказал он, как официант, предлагающий изысканное блюдо.
Ванзаров приподнял покрывало.
Глаза брандмейстера глядели в небесную высь неподвижно. Выражение, застывшее на его лице, говорило о чрезвычайном изумлении, которое настигло в последние мгновения жизни. Рот был искорежен гримасой. А растопыренные пальцы как будто пытались схватить что-то, но так и не смогли. Затылок лежал в мелкой и засохшей лужице темно-бордового цвета. Невдалеке от тела валялся фонарь, давно потухший. Стеклянная дверца была разбита вдребезги.
Лебедев нагнулся к лицу жертвы, принюхался и даже не счел нужным раскрыть саквояж. Только фыркнул.
- И ради этого стоило поднимать такой шум? - заявил он.
- Настолько уверены? - спросил Ванзаров.
- Друг мой, только ради вас я, конечно, проведу вскрытие и протокол составлю, но тут же все очевидно.
- Неужели?
- А вы сами не видите? Запах изо рта, который перебивает трупный, поза тела и, наконец, булыжник, торчащий из мостовой. На острие угла как раз ошметки его мозга.
- Несчастный случай?
- Куда несчастнее. Поскользнулся, бедолага. Что в крепком подпитии не редкость. А все почему? А потому, что улицы надо ремонтировать. Отделался бы легким сотрясением мозга, - Лебедев бесцеремонно стряхнул пепел на тротуар. - Куда больше меня интригует то, что находится вон под той кучей…
Действительно, трудно было понять, что скрывает холмик из тряпок, находившийся совсем рядом, чуть дальше расстояния вытянутой руки. Сыровяткин постарался изрядно, закутано было тщательно.
- Вам право первооткрывателя, - сказал Ванзаров, обходя тело Булаковского.
Уговаривать не пришлось. Чрезвычайно аккуратно, как чистят персик, Лебедев снял одну за другой тряпки, отбрасывая их куда попало. Последней слетела самая большая холстина. Зрелище предстало во всей красе. Было оно столь чудно, если не сказать дико, что Аполлон Григорьевич, насмотревшийся всего, протяжно свистнул. Было от чего прийти в изумление натуре куда менее крепкой, чем у криминалиста. Ну, как у Сыровяткина.
На брусчатке лежала молоденькая барышня. Прямо из ее головы торчала рукоятка пожарного багра, крюк которого целиком вошел в висок. Зрелище было ужасным, но понятным человеческому сознанию. Другое отказывалось бы принимать человеческое сознание. Из одежды на барышне был только дорожный плащ-накидка, прикрывавший спину и плечи. А все тело ее покрывали широкие надрезы, как будто по ней прошелся рубанок, оставляя стружки из кожи, висевшие лохмотьями. Срезы покрывали живот, руки, ноги и даже грудь. Только у шеи был оставлен кусок, который не был обезображен. Потому что в этом месте на коже было вырезано изображение некой фигуры.
Присев на корточки, Лебедев и указал на нее.
- Это что такое?
- Астрологический знак Овна, - ответил Ванзаров. - Надеюсь, не только это вас может заинтересовать.
- Да, произведение редкого мастерства.
- Лучше, если займетесь им в больничном морге.
- Думаете, не стоит здесь багор вынимать?
- Боюсь, кое-кто из городовых хлопнется в обморок.
- Как прикажете, господин сыщик.
Лебедев взялся за плащ, чтобы накинуть на тело, но Ванзаров попросил обождать. Он развернул край накидки. На подкладке оказался вензель из переплетенных букв "А" и "В". Буквы были вышиты красной ниткой ровно и аккуратно. Как смогла бы модистка, пошившая плащ.
- Вот оно? - с надеждой спросил Лебедев.
Иногда Ванзаров пользовался правом не отвечать. Когда ответ был чрезвычайно труден. Или его не было вообще. Благо Лебедев научился прощать другу эту маленькую странность.
Зато Сыровяткин горел желанием заполучить ответы на все вопросы. Наблюдая, как эти двое осматривают тела, он проникался невольной гордостью, что вот и ему довелось помочь таким выдающимся специалистам. И свою работу сделал хорошо. Сыровяткин был настолько уверен, что сейчас его догадка получит веское подтверждение, что ни о чем другом и думать не мог.
- Ну как, убедились? - не замечая его хмурую молчаливость, нетерпеливо спросил он Ванзарова, как только тот приблизился.
- Вы отлично распорядились. Благодарю вас. Образцовое исполнение обязанностей полицейского.
- Так как же? - Сыровяткина буквально распирало. - Убедились?
- В чем я должен был убедиться, Константин Семенович?
- Так ведь какой негодяй! И как долго притворялся. В Комитете нашем заседал. А на самом деле - живодер какой-то!
- Полагаете, брандмейстер измывался над бедной балериной Вольцевой?
Ответ для Сыровяткина был очевиден.
- Кто же еще? Вон что натворил… - полицмейстер невольно указал на носилки, на которые городовые клали тело жертвы, старательно не глядя на него. - Бедная девочка, как только отцу сказать.
- А его кто прикончил? - спросил Ванзаров.
- Провидение убийцу покарало! - провозгласил Сыровяткин. - Поскользнулся - и конец. Жаль, конечно, а то бы ответил за все. Ну, ничего. Думаю, ему там… - палец полицмейстера указал в небо, - все воздастся.
- Вы правы в том, что Булаковский убил барышню. Убил невольно, испугавшись.
Направление, куда сворачивал разговор, Сыровяткину не понравилось.
- Что значит испугавшись? - строго спросил он.
- Когда ночью натыкаешься на мертво-живую девицу, как говорит ваш Антонов, нервишки могут не выдержать.
- Отказываюсь вас понимать, Родион Георгиевич, - покачал головой Сыровяткин.
- Все очевидно… Булаковский оказался во дворе пожарной части… Пожарные подтверждают, что услышали его крик?
Сыровяткин нехотя кивнул.
- Наткнулся на барышню и стал защищаться тем, что попало под руку. Это оказался багор. Но это все.
- Да почему же… - только начал полицмейстер, но его оборвали.
- Хотя бы потому, что в таком состоянии опьянения он не смог бы так… - Ванзаров замялся, - …так остругать барышню. А про Вольцеву и говорить нечего. Он совершенно ни при чем. Надо искать настоящего убийцу. У него в планах другие жертвы.
Стеклянный замок рухнул. Сыровяткин нашел себя среди груды осколков. С чем было чрезвычайно трудно согласиться. Но выбора не осталось.
- Вас утром господин какой-то спрашивал, - сказал он. - Высокий, одет модно.
Ванзаров проявил неожиданный интерес.
- Неужели доктор Юнгер приехал?
- Так представился…
- Чудесно. Оставили его ждать в полицейском доме?
- Нет, захотел на кладбище заглянуть. Сказал, на могилу к другу.
- К другу, - повторил Ванзаров. - Константин Семенович, есть срочное дело…
Нечто подобное Сыровяткин ожидал, вернее, предчувствовал полицейским сердцем. Раз его надежду растоптали, теперь предстоит крепко попотеть. Полицмейстер в этом не сомневался. Пока же ему приказали выделить двух самых толковых городовых, чтобы обегали город, нашли приезжего господина и привели сразу в полицию. Словесный портрет есть, опознать чужака проще простого. На всякий случай, если не найдут, пусть опросят дежурного по станции - мало ли, вдруг он от недостатка времени уехал в столицу, и извозчиков поспрашивать тоже не забыть.
Сыровяткин обещал исполнить в точности.
- Что теперь прикажете? - устало спросил он.
- Теперь у нас с вами не самая приятная миссия, Константин Семенович.
Полицмейстер не мог для себя решить: обладает этот человек чувствами или сделан из железа? Никаких сожалений, знай себе посматривает, как носилки в полицейскую карету грузят. Еще и Лебедеву помахал. Как будто вообще ничего не случилось. Сыровяткин подумал, что никогда ему не добиться такой твердости и спокойствия. И добиваться не надо. Куда как лучше тихая провинциальная жизнь.
Скорей бы все кончилось.
61. Недобрые гости
На стук полицмейстера открыли так резко, как будто хозяин прятался под дверью. Одет он был в крахмальную сорочку и черную жилетку, идеально сидящую. Строгий галстук стягивал горло. Гостей смерили взглядом, после которого не стоило ждать радушного приглашения. А тем более если гостей встречают с ремнем в руке. Впрочем, ремень был убран за спину. Отойти от проема хозяин не спешил.
- Что вам угодно? - спросил он, как будто вызывал к доске.
- Людвиг Янович, у нас такое дело, - начал было Сыровяткин, но его одернули.
- Господин Гейнц, где ваша дочь? - спросил Ванзаров.
Чиновника полиции повторно обдали взглядом, полным презрения.
- Кто вы такой?
- Сыскная полиция.
- Я не обращался в сыскную полицию. Я сам разберусь, - и Гейнц попытался закрыть дверь. Вовремя поставленная нога ему не позволила.
- Господин Гейнц, мы не в игры играем, поверьте, - сказал Ванзаров, чуть напирая на строптивого учителя. - Если к вам в дом пришел полицмейстер Павловска, поверьте, у нас не досужие вопросы.
Напор был столь крепок, что Гейнц отступил. Во всех смыслах. Он только хлопнул ремнем по ладони.
- Эта мерзавка сбежала, - сказал он, отводя взгляд.
- Когда? - строго спросил Ванзаров.
- Не знаю, вероятно, ночью…
- Мне нужны точные сведения.
- Хорошо… Как скажете. У нас строгий распорядок. Отбой в девять вечера. Все было как обычно. Зоя отправилась спать, закрыла дверь. У нее в комнате было тихо. Как и должно быть. Когда я пришел будить ее…
- В шесть утра?
- Да… - Гейнц немного удивился. - Откуда знаете?
- Всего лишь психологика. Продолжайте…
- Зашел в комнату, постель открыта, окно в сад распахнуто, Зои нет.
- Что она взяла из вещей?
- Все вещи на месте…
- У вашей дочери есть дорожный плащ-накидка?
- Такой вещи в ее гардеробе нет, - ответил Гейнц. - Вы поймали ее? На вокзале? Она собиралась бежать?
- Почему решили, что она захочет уехать?
- Что еще может быть в голове глупой, упрямой, ленивой девчонки? Только романтика.