– Анечка, ну зачем стыдиться собственных предков, а тем более осуждать их? – подал голос Валентин. – Они жили как могли, сообразно своей эпохе и играли по правилам, навязанным им со стороны. Один из моих предков тоже имел роман с государыней Екатериной, правда, в те времена, когда она еще не была государыней. Так что ж теперь, считать, что он опозорил весь род Салтыковых?
Дамы, запнувшись, с удивлением уставились на Валентина. Почему-то никому никогда не приходило в голову, что знаменитый Сергей Салтыков, один из первых придворных красавцев XVIII века, мог иметь хоть какое-то отношение к бедному пехотному штабс-капитану, чудом вырвавшемуся из фронтовых окопов. Мало ли в России Салтыковых, и далеко не все из них состоят в родстве.
Сергей Салтыков, к которому была неравнодушна и сама всемогущая Елизавета, дщерь Петрова, предпочел несчастную, неродовитую, никому не нужную и всеми забытую ангальт-цербстскую принцесску, выданную замуж за племянника императрицы к великому неудовольствию последнего.
Тогда еще ничто не предвещало сказочных даров Фортуны, что упадут в будущем к ногам Екатерины II, и благородный Салтыков был в своей любви не только бескорыстен, но даже весьма и весьма рисковал. К счастью, за любовь к великой княгине Екатерине он заплатил всего лишь недолгой ссылкой в собственное имение.
Многие придворные считали (и небезосновательно!) именно Сергея Салтыкова отцом наследника-цесаревича Павла… Но ведь если это так, то штабс-капитан состоит в отдаленном родстве с царствующей династией! У Валентина Салтыкова и у императора Николая Александровича – общий прапрадед…
Нет уж, в такие дебри, пожалуй, лучше не забираться!
– Господа, а как мы разделим нашу находку? – спросила Аня, когда дело уже подходило к концу, а за окном сумерки на глазах превращались в ночь.
Елена, выводившая на листе бумаги: "№ 78. Табакерка золотая с двадцатью четырьмя изумрудами. На крышке – портрет императрицы Екатерины, выполненный по эмали", прервалась и подняла на Анну глаза.
– О чем ты? – не поняла она.
– Наверное, будет справедливо разделить клад на три примерно равные части, – продолжила Аня. – Но мне бы еще хотелось сделать богатые пожертвования в церковь, в фонд обороны и выделить что-нибудь для старой Меланьи. Давайте отделим то, что пойдет на пожертвования, а остальное… Три доли… Для каждого из нас… Ведь без вашей помощи я бы никогда… Это просто чудо какое-то!
Окончательно разволновавшись, Аня стала запинаться – вести разговоры о денежных делах ей всегда было слишком сложно. Тема-то щекотливая!
Но Валентин и Леля ее прекрасно поняли и тут же категорически отказались от каких бы то ни было долей в найденном сокровище, объясняя, что истинная наследница у этих богатств одна, а именно – Анна, ей ее предки клад и завещали. А для ее добровольных помощников вполне достаточно морального удовлетворения от участия в столь захватывающем приключении.
Аня подумала, что все равно так или иначе заставит друзей принять что-то из найденных ценностей, хотя бы как память о захватывающем приключении… Валентину подошел бы мужской перстень с самым крупным бриллиантом, а может быть, и кинжал в аметистовых ножнах еще послужил бы штабс-капитану, мужчины так любят оружие… А Леля неплохо смотрелась бы в старинном колье с сапфирами и дополнявших его массивных серьгах (и каким образом этот дамский гарнитур попал в ларец пращура – ведь не Екатерина же подарила своему фавориту подобное украшение?). В Москве Леля бывает на балах, на приемах и в опере, а к вечерним и бальным туалетам старинные драгоценности подойдут как нельзя лучше…
– Ладно, господа, мы еще вернемся к этому вопросу, – пообещала Аня, стараясь не закоптить над пламенем свечи последний предмет, о котором Леля уже сделала запись: "№ 79. Кубок из слоновой кости с резьбой, в золотой оправе".
– Кубок тоже нужно положить в мешок, в нем много золота. Одна золотая ножка чего стоит, – заметила Елена Сергеевна, любуясь тонкой резьбой по кости – среди пышного орнамента парили, раскинув крылья, орлы, причем каждое перышко было выточено так, что казалось – птицы вот-вот оторвутся от стенок кубка и взмоют ввысь.
– А слоновая кость от воды не попортится? – спросила Аня.
– Надеюсь, нет. – Леля взяла из рук подруги кубок и, обернув крылья орлов тряпицей, дабы не откололись, осторожно положила редкую вещь в мешок среди прочих предметов. – Функционально кубок ведь предназначен для питья, стало быть, влаги не боится. А вот икону в золотом окладе промывать в воде страшно – лик Богородицы написан красками, а они от сырости портятся. Полагаю, икону лучше заново освятить в церкви. Гиреевский батюшка нам в этом не откажет.
– Икону лучше в церковь и пожертвовать, – задумчиво сказала Аня. – Кажется, такие, чудом найденные образа и называют явленными. Грешно было бы держать икону в опустевшем доме, если она может стать утешительницей для всех верующих…
После того как от древнего наследства отделили серебряные вещи, камни, лишенные золотых оправ, икону Богоматери и походный складень в массивном окладе с янтарем, а оставшиеся золотые предметы переложили из тяжелого, окованного резными медными полосками ларца в холстинный мешок, Валентин смог поднять золотую часть клада и без помощи женщин.
Леля и Анюта прошлись вдоль ручья и нашли подходящее место, где вода была достаточно глубокой, чтобы опущенный в нее мешок не сразу бросался в глаза, буде в парк забредет посторонний человек. А зеленый лужок на берегу ручья давал возможность устроиться рядом с золотым мешком и охранять его с возможным комфортом. Ведь не кинешь же подобные ценности без присмотра! Именно сюда женщины и привели Валентина, сгибавшегося под тяжелой поклажей.
Опустив мешок с найденным золотом в воду и привязав конец прочной пеньковой веревки, перехватывавшей горловину мешка, к вбитому в бережок колышку, кладоискатели смогли перевести дух.
ГЛАВА 28
Елена
Ну что ж, сегодняшний день прошел во всех смыслах недаром – легендарное сокровище предка найти удалось и, признаюсь, клад превзошел все наши ожидания.
Мне уже не раз доводилось принимать участие в разнообразных авантюрах, помогая друзьям обрести законное наследство. Одна только история с внуками графини Терской чего стоит – поддельное завещание, самозванцы, несколько убийств, жестокие покушения на законных наследников, погони и перестрелки… И ведь именно полной опасности благородной борьбе за интересы юной Маруси Терской и ее близких я обязана знакомством с Марусиным кузеном, а моим нынешним мужем, Михаилом Хорватовым…
Но дело с поисками старинного клада в Привольном выходило из ряда вон по своему романтическому колориту – это вам не скучные бумаги о правах наследования, хотя и их добыть тоже бывает не так-то просто… Это настоящий старинный клад, фантастической ценности и красоты! Да, сегодня нам удалось сделать нечто немыслимое. И мне до сих пор самой не верится, что я только что держала в собственных руках ценности, пребывавшие некогда в императорских покоях, кубок, из которого пила Екатерина, или перстень, надетый ею на палец своего любимца…
Правда, и теперь, на последнем этапе нашего приключения, мы не могли полностью расслабиться и с сознанием исполненного долга предаться беззаботному отдыху. Не хватало еще, чтобы мнимое привидение, которое явно мечтало прибрать графский клад к рукам, своровало из ручья наш мешок, не дожидаясь, когда проточные воды омоют золото по всем правилам магических обрядов.
Может быть, это омовение само по себе – всего лишь дань старинным традициям и особой практической пользы от него не будет, проводим-то мы его так, больше для очистки совести… А для гоняющегося за кладом злодея наша старомодная верность традициям окажется настоящим подарком…
Я, пусть и с некоторым опозданием, рассказала о нападении на меня в оранжерее. Валентин и Аня, конечно же, попеняли мне на легкомыслие и непонятно откуда взявшуюся страсть к утаиванию важных фактов, но что теперь было говорить… Дело-то прошлое!
Однако они согласились, что человек, чуть не убивший меня из-за пригоршни медяков, может пойти на все, если догадается об обретении нами графских сокровищ.
Пришлось выставить у ручья часовых. Первыми на пост заступили Аня и Салтыков, взявшие на себя ночное дежурство, а наутро я должна была их сменить, призвав себе на помощь няню или еще кого-нибудь… Дежурить придется попарно – в одиночку можно опять не заметить подкрадывающегося врага.
Честно говоря, я сегодня сильно устала и давно уже мечтала добраться до своего помпезного балдахина, чтобы уснуть под его сенью. Но совесть упорно нашептывала мне о холодном ночном тумане, о злобных комарах, о притаившихся в кустах ворах и прочих напастях, поджидающих моих друзей у ручья, в то время как я эгоистично предамся отдыху в тепле и уюте.
Однако Валентин пообещал, что никаких особых неудобств они с Аней не почувствуют. Он брался развести костер, дым которого отпугнет комаров, испечь картошку, вскипятить на огне чай и всю ночь рассказывать самые интересные и захватывающие истории. На сырую траву, покрытую вечерней росой, можно расстелить одеяла, а дождя вроде бы быть не должно.
К тому же штабс-капитан как-никак фронтовик, к опасности приучен, с оружием обращаться умеет, и тать в нощи не застанет его врасплох.
Я не стала слишком долго возражать – в конце концов Валентину и Ане при таких романтических обстоятельствах, может быть, будет совсем неплохо у ночного костра…
Вернувшись в дом, я вспомнила, что, пребывая в состоянии радостной эйфории, не только не поужинала, но и не пообедала вовремя. А сейчас чувство голода погнало меня на кухню. Кухарка уже отправилась восвояси, няня, похоже, сегодня прихворнула и вопреки своим привычкам не высовывает нос из комнаты.
Пошуровав среди кастрюль, я нашла оставшийся от обеда суп и набросилась на него, как оголодавший беженец из западных губерний… Сидя за непокрытым скатертью столом над кастрюлей, откуда я вычерпывала ложкой холодное варево, я размышляла, что сельская жизнь, как ни крути, весьма способствует упрощению нравов.
Этак я скоро начну, как Лев Толстой, ходить босиком по холодной росе и вечерять ржаной тюрей.
Утолив голод и поднявшись к себе в спальню, я уже была готова рухнуть на графское ложе под балдахином, но все же сегодняшний вечер требовал какого-то праздничного завершения. Поскольку выпито было и так немало, а танцевать в одиночестве мне не захотелось, пришлось выбрать самое прозаическое дело – накрутить волосы на папильотки. В ознаменование торжественности момента (клад нашли, как-никак не без моего участия, и да здравствуют сила духа, фантазия и терпение – добродетели, свойственные отнюдь не каждой женщине!) назавтра я предстану перед обществом с хорошей прической.
Теперь, когда мы обрели сокровища, не помешало бы еще разобраться, что за "привидение" являлось нам ночами и на чьей совести загубленные жизни несчастных девиц, и можно смело сказать, что моя поездка в дикие леса Московской губернии вполне удалась. Вот-вот приедет, завершив свои дела, Варвара Филипповна, и я вернусь в Москву – к ванне, к парикмахерской, к удобной кровати с современным пружинным матрасом, к телефонному аппарату, к друзьям, заглядывающим в мой дом по вечерам на огонек, к арбатским ресторанчикам и модным магазинам…
Только бы поиск преступника излишне не затянулся. Ведь не узнав имя убийцы и не поспособствовав его наказанию, я не могу уехать из этих мест с чистой совестью и спокойной душой…
Чтобы поскорее уснуть, я раскрыла давно валявшийся без дела том Шекспира и только-только вчиталась, пытаясь наконец определить, за каким чертом великому драматургу понадобились явные излишества вроде Розенкранца и Гильденштерна, путавшихся под ногами у Гамлета, как меня отвлек шум. Это стукнули створки окна, растворенные чьей-то рукой. Как же мне успели надоесть все эти загадочные шумы, кто бы только знал!
Если появится "привидение", я буду его просто игнорировать! А если человек – придется запустить в него тяжелым томом, так и не успев разрешить все загадки творческого метода Шекспира. А может быть, уже пора просто выстрелить в ночного визитера? На суде мне будет легко доказать, что я действовала в состоянии аффекта (еще бы, сколько можно издеваться надо мной безнаказанно!), а стало быть, я вправе рассчитывать на оправдательный приговор.
Я не успела еще привычным движением нащупать браунинг, спрятанный, как обычно, под подушку, когда через подоконник перелез не кто иной, как поручик Степанчиков.
Да уж, ночные визиты в спальню дамы без всякого приглашения с ее стороны явно свидетельствуют о некоторой неадекватности поведения (какое замечательное, емкое, много объясняющее слово подсказал мне доктор!), но расстреливать несчастного офицера, у которого не все в порядке с головой, я все же не буду.
– Добрый вечер, Елена Сергеевна! – вполне учтиво обратился ко мне Степанчиков, осматривая мою помпезную спальню. – А у вас тут очень мило, хотя и несколько старомодно. Амурчики, розеточки, балдахин… Но в этом тоже есть своя прелесть.
Стараясь не сердить и не выводить из себя человека, склонного к неожиданным поступкам, я сделала вид, что нисколько не удивлена, а напротив, весьма рада видеть поручика, а в его явлении через окно второго этажа нет ничего особенного, кроме милой дружеской простоты…
А что мне оставалось делать? Безумный поручик был со мной практически один на один. Няня крепко спит на первом этаже, а Валентин с Аней у ручья охраняют мешок с золотом. В парке, за деревьями, светился огонек их костра.
Наверное, если я начну громко кричать в раскрытое окно, они меня услышат и прибегут, но пока добегут, я буду в полной власти сумасшедшего поручика… А что придет в его несчастную голову? Тем более после моих диких криков? Бог весть!
Эх, как бы мне этак незаметно привлечь внимание друзей к тому, что происходит в доме? Хотя, может быть, в этом и состоит чей-то дьявольский расчет – испугавшись Степанчикова, я должна позвать на помощь Валентина и Анюту, а кто-то тем временем похитит из ручья набитый золотом мешок? Раз так, то лучше уж я справлюсь сама!
– Как это мило с вашей стороны навестить меня, господин Степанчиков! Не желаете ли пройти в столовую? – Мой голос не позволил бы усомниться, что ночной визит поручика – большая честь для меня и событие во всех смыслах весьма приятное. – Самовар, наверное, уже остыл, но его можно подогреть. Я предложу вам варенье и очень неплохой мещерский сыр, утром из лавки доставили по моему заказу. Такой, знаете ли, со слезой и с большими дырочками… Вы любите мещерский сыр?
Теперь главное – говорить, говорить и говорить, чтобы заболтать поручика вусмерть. Странно, но все в жизни имеет обыкновение повторяться – однажды в мою спальню ночью уже проник юноша, склонный к неадекватному поведению и не скрывавший, что имеет целью мое убийство. Только хорошо подвешенный язык помог мне спасти свою жизнь. Вот интересно, заклинателями змей люди рождаются или становятся? Ко мне лично подобные навыки пришли с опытом.
– О, благодарю вас, Елена Сергеевна, но не хлопочите – я сыт. Бог с ним, с сыром. Давайте лучше побеседуем о том о сем. Скажите, только откровенно, вы находите меня привлекательным?
И почему все разговоры о том о сем рано или поздно касаются одной темы – о себе, любимом? В желании услышать комплимент в свой адрес нет ничего ненормального, вот разве что обычно таким суетным желаниям придается несколько более завуалированная форма.
Степанчиков тем временем подошел к зеркалу, полюбовался на себя, щелкнул по носу позолоченного амура, угнездившегося на резной раме, и повернулся ко мне в ожидании ответа.
Я заверила несчастного юношу, что он просто красавец и вполне может собой гордиться.
– О, это мне говорили многие дамы, – задумчиво протянул Степанчиков, и вдруг выражение его лица стало меняться, а в глазах появился странный лихорадочный блеск. – Да, меня находят привлекательным, хотя, строго говоря, я отнюдь не красавец… Однако, с тех пор как началась война и большинство молодых мужчин пребывают где-нибудь на фронтах, дамы стали меньше капризничать и уже не требуют, чтобы каждый кавалер был писаным красавцем. К тому же мундир сводит с ума буквально всех баб. Стоит им увидеть погоны, так даже о родной маменьке забыть готовы. Но в конечном счете всем этим глупым курицам нужно только одно… А я после ранения не могу соответствовать их чаяниям. Увы…
Степанчиков запнулся, присел на подоконник, закинул ногу на ногу и стал качать носком сапога. Чертовски неприятная привычка! Благоухающий ваксой сапог так и мелькал у меня перед глазами – туда-сюда, туда-сюда… Но в данный момент это казалось не самым страшным. Признаться, происходящее вообще нравилось мне все меньше и меньше. Я даже начала внутренне сомневаться в правильности занятой мной позиции, но все же попыталась по мере сил утешить поручика, объясняя, что легкая хромота из-за раненой ноги – в сущности, пустяк и только расположит к нему женские сердца еще больше. Мужественный защитник отечества, проливавший свою кровь в боях, – о таком женихе мечтает каждая юная девица…
Степанчиков смотрел на меня, ничего не отвечая, и только злобная гримаса уродовала его добродушное курносое лицо. Так же молча он спрыгнул с подоконника и принялся мерить комнату шагами, расхаживая по диагонали из угла в угол…
– Дело вовсе не в хромоте, – прошипел он наконец. – Война нанесла мне худший удар. Всем дамам угодно видеть во мне сильного самца и нужно им от меня только то, что я уже не могу дать. Терпеть не могу этих жалких мартышек с их ищущими, оценивающими взглядами!
По выражению лица Степанчикова было непонятно, включает ли он и меня в эту порочную категорию, но на всякий случай я затихла. В просторной комнате раздавался только голос поручика:
– Мерзкие похотливые сучки! Крутятся возле меня лишь до тех пор, пока не убедятся в моей слабости, а потом, глядишь, как подменили. Зато я приучился брать от них то, что они давать мне вовсе и не собирались… Да-да! Их поганые, никчемные жизни. Знаете ли вы, мадам, как играет кровь, когда перерезаешь кому-нибудь горло?
Он спросил это таким будничным тоном, словно на самом деле хотел поинтересоваться чем-нибудь совершенно невинным, вроде: "Знаете ли вы, мадам, какой аромат издает настоящий кофе мокко?" – но я, услышав его вопрос, буквально онемела. Именно в этот миг мне довелось осознать, что Степанчиков не просто со странностями, а совершенно безумен. Достаточно было видеть выражение его лица… Оно казалось таким страшным…
Мной овладело неудержимое желание убраться куда-нибудь подальше, но, увы, именно это-то и было абсолютно невозможно. Из комнаты поручик меня вряд ли выпустил бы, а сигануть в окно я сама не рискнула, не будучи уверенной в благополучном исходе дела. От осознания собственной беспомощности я задрожала, да не то слово – задрожала, затряслась всем телом, а поручик, не обращая ни на что внимания, все говорил и говорил, глядя куда-то в пространство побелевшими глазами: