- Никаких тайн обсуждать нет надобности! - замахал руками Фринберг. - Ответственный секретарь товарищ Носок-Терновский, исключив из партии первого арестованного, правда, распорядился обсудить в каждой первичной партийной организации вопиющий случай, дать оценку, подумать о выделении общественных обвинителей в суд, но на этом всё - точка. Газете "Коммунист" не терпелось, всё пытались публиковать материалы о преступниках… Но вы дали команду, и публикации прекратились, ждут суда…
- Я принял такое решение, потому что журналисты фактически разбалтывали факты, кои разглашать нельзя. Это секреты следствия, публикация их в "Коммунисте", хотя я глубоко уважаю печатный орган партии, вредит следствию. Тем более что ни я, ни товарищ Козлов материала не давали, по глупости увлекались этим работники ГПУ, хвастая шкурой неубитого медведя. Скольких за это уволил с работы товарищ Кастров-Ширманович, надеюсь, помните? А можно было привлечь и к уголовной ответственности болтунов.
- Знаю, знаю, - опять замахал ручками Фринберг. - На нашем совещании будут присутствовать только оперативные работники прокуратуры. Я уже всё продумал, и Густав Янович со мной согласился. Совещание будет секретным, и протокол буду вести я лично. Кстати, вам поручено доставить протокол товарищу Берздину.
- Так о чём же предполагается говорить и что обсуждать?
- В принципе о том, что мы с вами только что обсудили.
- Ничего не понимаю…
- Обсуждать будем гнойники, что вскрыты в двух организациях, где оказались замешаны высокие начальники и многие члены партии… их размеры и долгое время безнаказанного существования. Все характеристики этого негативного явления наводят на нехорошую мысль, что подобной болезнью заражены и другие организации…
- Нет оснований не согласиться с вами.
- Вот! Работники губернской прокуратуры, проработавшие здесь не один год, располагают фактами, позволяющими считать, что есть необходимость расширить список, может быть, даже выступить с инициативой о проведении всеобщей чистки среди чиновников и партийцев и вывести из своих рядов нерадивых.
- По двум нашим делам арестовано более ста двадцати человек, среди них около пятидесяти бывших членов партии… - раздумывая, произнёс Борисов.
- Что вас смущает? Размеры тюрьмы? Построим новую, в этом городе пустырей хватает, а недостаточно - бросим молодёжь на камыш, очищать новые площадки. Это необходимая мера пролетарской перековки гнилой интеллигенции и народившегося класса советского бюрократа-взяточника. Ещё бродят выродки замаскировавшейся буржуазии! - казалось, Фринберг стоял на трибуне и бросал в толпу слова, чем-то напоминая Борисову Фринберга Наума Иосифовича, приехавшего в первый раз клеймить позором и разоблачать своего предшественника, покойного губпрокурора Арла. Тогда он внушал страх и невольное преклонение. Борисов поёжился и попытался сбросить наваждение.
- Ответственный секретарь товарищ Носок-Терновский пожаловался мне, что Контрольная комиссия запросила от него объяснения. Как такое могло случиться? - продолжал Фринберг. - Он попросил моей поддержки в том, будто начиналось безобразие ещё во времена его предшественника, товарища Странникова. Тот якобы сознательно дал волю нэпману, чтобы возродить и развить рыбодобычу на Волге и Каспии, увеличить доход. Невольно потворствовал частнику размахнуться до вредных высот. Действительно, в первые годы это дало неплохие результаты. Но нэпманы, частный капитал, быстро освоились. Словно акулы, крупные пожрали мелочь и принялись за неокрепшие, неразвитые государственные промыслы. Там до сей поры процветают косность, низкая оплата труда, грязь, антисанитария, болезни и полное отсутствие социальных гарантий…
- Вы так считаете? - вскинул брови Борисов с нескрываемой иронией и весёлым любопытством.
Наум сбился на секунду, но сообразил вывернуться:
- Отнюдь! При чём здесь товарищ Странников, который давно в Кремле? Нэпманы, только они, набив карманы деньгами, завалили взятками государственных чиновников, пытавшихся тушить пожар беззакония.
"Наловчился, чёрт!" - поморщился Борисов и, потеряв интерес к и.о. губпрокурора, лениво возразил:
- Завалили взятками? Да тем доблестным чиновникам и рубля протягивать не надо, они настолько прожорливы, что сами выхватывали деньги от благодетелей.
- Вот об этом и будет разговор на совещании.
- Ничего он не даст. Все факты нам известны, - отрезал старший следователь, - и разглашать их мы с Козловым и Громозадовым не собираемся.
- Конечно, конечно… Но вы послушайте других. Их мнение узнаете. Мне представляется это очень даже интересным.
- Не та обстановка… на митингах слушать надо, где меньше думают, когда говорят.
- Это так, - покорно согласился Наум, - но… товарищ Берздин уже дал команду…
- А что вы ответили ответственному секретарю? - вдруг вспомнил Борисов и опять подозрительно прищурился. - Кто же обязан нести ответственность в губкоме?
- Я?.. - смутился Фринберг, но ненадолго. - Я дал понять товарищу Носок-Терновскому, что партия и товарищ Сталин уже оценили работу бывшего ответственного секретаря губкома Странникова. А товарищ Сталин не ошибается!
- Правильно ответили, - сбросив ухмылку, Борисов скупо пожал плечами. - Но имейте в виду, что после любой чистки мы с Козловым задохнёмся от работы.
- Вы своё дело сделали - проложили дорогу, наработали богатую следственную практику. - Наум осмелел, попытался положить руку на плечо старшего следователя, но она тут же соскользнула, так как Борисов с недоумением отвернулся.
- Я тут приглядывался к губернским следователям и помощникам, народ смекалистый, им только прикажи! Сами справятся с любой чисткой.
"И маму родную упекут", - подумал Борисов и усмехнулся:
- А протокол-то тогда зачем?
- Его потребовал товарищ Берздин. - И.о. губпрокурора уже перешагивал порог. - На то, видать, свои основания.
"Не догадываешься, глупец, что этот протокол - петля для твоей шеи, - покачал головой Борисов. - А нам что? Наше дело солдатское…"
VI
Подозрительный шорох разбудил его. Не помнил уже, когда последний раз такое случалось. Приоткрыл один глаз, не двигаясь, - никого. Рука само собой вытянула наган из-под подушки, палец лёг на курок. Прислушался. Скреблись над головой по ставне, которой он всегда притворял снаружи окно, выходящее на набережную в однокомнатной его квартире на первом этаже. И теперь, похоже, ставню пытался кто-то снять.
Но было второе окошко - поменьше, во двор. Последнюю неделю Турин спал на работе в служебном кабинете, хотя от конторы до дома два шага: подшивались дела, подбирались "хвосты", уезжали старшие следователи в Саратов. Помогая, он разрывался между Козловым и Громозадовым, а освободясь после их отъезда, решив отоспаться, пришёл в пустую, исхолодавшую квартиру, свалился на койку, не раздеваясь, только сапоги скинул, забылся.
И тут этот шорох за окном!..
Как был, в носках, в них даже легче, словно кошка на пружинистых лапах, выпрыгнул во двор, к подворотне бесшумно подкрался, выглянул.
Не ошибся. У окошка, уже сняв ставню, копошился незнакомец.
- А ну-ка, гость нежданный, - почти ласково, чтоб не напугался да со страху чего не наделал, воткнув ему ствол меж лопаток, шепнул начальник губрозыска. - Ставь эту штуковину на место. Она мне ещё пригодится.
Второй рукой завладел его оружием, хмыкнул довольно и себе в карман отправил. Тот обернуться хотел, но Турин его и здесь опередил:
- Не шуми, у меня соседи пугливые, мигом соберутся. Ещё подумают, что начальника грабить пришли. Опозоришь ведь.
Ставня всё же выпала из рук, не наделав, впрочем, особого шума, а незнакомец обернулся.
- Егор! - вскрикнул Турин.
- Василий Евлампиевич! - бросился обнимать его Ковригин.
- Вот встреча, так встреча… Не ждал не гадал, что такого вора поймаю!
- Я ж постучать собирался, - оправдывался Ангел.
- А в дверь не удобнее?
- Во дворе всегда собак полно, шума подымать не хотелось, по правде сказать, нежелательно, чтоб меня у вас видели.
- Вот даже как!
Вместе они скоренько приладили ставню на место, и уже на пороге Ковригин шепнул бывшему своему начальнику:
- Света бы тоже не зажигать.
- Да что же это такое? - не стерпев, возмутился Турин. - Тебя этому у них научили? Ты, дружок дорогой, не на явочную хату пришёл к агенту. Я пока ещё начальник розыска! И мне бояться некого.
- Не надо, - Ковригин всё же перехватил руку Турина, попытавшегося включить свет. - И револьверчик верните. Я ненадолго к вам. Извините покорно.
- Что происходит, Егор? - упёрся столбом Турин, не скрывая досады. - Хоть и темновато на улице, а приметил я, что новая форма на тебе, аж хрустит вся, и сам переменился, высох, словно наша добрая вобла. С заданием каким ко мне, или?..
- Или! - остановил его Ковригин, положив руку на плечо, как старший, чего раньше никогда себе не позволял.
Турин замер, а Ковригин грустно улыбнулся:
- Сто граммов-то нальёшь, Василий Евлампиевич?
- А говоришь, времени нет?
- Для этого найдётся.
Турин полазил-пошарил в потёмках, отыскал свечку, выставил на стол вместе с бутылкой водки и только теперь при мигающем язычке пламени с жадностью разглядел осунувшееся лицо Ковригина. Нагнулся, разливая водку по стаканам, крякнул, не сдержавшись:
- Я думал, ты там на курортах живот отъел. А ты забегался. Шпионов много?
- Такого добра хватает, - отшутился тот. - По этой причине я здесь и оказался.
- Ну, тогда давай выпьем за нас с вами и, как говорится, хрен с ними! - ещё раз глянул Турин на бывшего сыщика.
Они подняли стаканы, сжав кулаки на стекле, чокнулись, чтобы не шуметь.
- Я с поезда только что, Василий Евлампиевич. А если в целом всё рассказать: с Крыма по поручению товарища Богомольцева пришлось в Саратов негодяя одного этапировать, - прожевав хлеб, утёр губы Ковригин. - Там подзадержался.
- Что ж это не нашлось никого, кроме оперуполномоченного ОГПУ? Или негодяй высокого ранга?
- Так получилось… А в Саратове оставили на кратковременные курсы, меня же Трубкин одел, обул да шуганул в мир иной, незнакомый… Ну а закончилось обучение, отправили назад, в столицу, к месту службы. Приодели в новое обмундирование, то да сё… А я к вам завернул. Повидаться.
- Значишься в ОГПУ, а служишь Богомольцеву? Что-то непонятно…
- Мне лишь бы дурака не валять да шуту не служить. Человек он нормальный, неплохой, одним словом.
- Ишь, как заговорил! - хмыкнул Турин.
Ковригин смущённо улыбнулся.
- Чего лыбишься? - налил в стаканы еще Турин. - Ты уж извини меня, Егор, но корил я себя, что так получилось. Очень уж не уважаю я этих гэпэушников! Друг за другом следят, при этом зады друг другу лижут, словно кобели. Один Трубкин наш такого наворотил! Дали ему по шапке, слава тебе, Господи, нового назначили. Этот аж Кастров-Ширманович, ну прямо герой Кавказской войны! Заместителем был в губисполкоме, считался рубаха-парень, никто не знал и не ведал про его вторую фамилию. Кастров ну и Кастров, пролетарское вроде звучание за версту пышет, а назначили начальником ОГПУ - на сраной козе к нему не подъедешь. Ни дозвониться по делам, ни в дверь пробиться, словно гвоздями заколочена. Каждые сутки с утра до вечера на совещаниях! И по каким темам проводятся эти совещания, никому не ведомо. Все секретные!
Он сердито глянул на Ковригина и также сердито, не чокаясь, осушил стакан. Ковригин - следом, но не смолчал:
- Вот после одного такого совещания я к вам и заглянул, Василий Евлампиевич.
- Иначе бы не увиделись?
Не ответил на его вопрос Ковригин, зубы стиснул, но ненадолго. Морщась, начал:
- Последнее секретное совещание было, закончили уголовное дело Козлов с Борисовым.
- Провожал я их…
- В общем, чистку большую затевает организовать ОГПУ в Астрахани, вычищать станут врагов народа среди хозяйственников, партийцев, судейских и ваших работников.
- У нас мы их сами вычистили. Не дожидаясь. Два десятка паразитов арестованы в губернском суде, - зло бросил Турин. - Слыхал небось? Самого председателя суда, негодяя Глазкина, к десяти годам приговорили.
- Слыхал. Только теперь за вас возьмутся, Василий Евлампиевич, - буркнул Ковригин. - Так что думать вам надо.
- А мне чего думать? Вот я! Весь на виду! - вскочил в нервном порыве Турин. - Про меня они и раньше всё знали! Что на службу брал бывших царских сыщиков? Так это ж Иван Легкодимов! Скольких он наших сопляков обучил настоящему делу? А сколько воров матёрых помог словить? Из него решето бандиты соорудили - столько раз стреляли, а он жив и здоров, продолжает их по тюрьмам рассаживать.
- Не спасет это.
- Не спасет? Хочешь сказать, припомнят мне, что мальчишкой воровал?.. Так это когда было! А линию свою - ловить воров, ставить их на путь истинный да их же руками опасное бандитьё выкорчёвывать - я сам бывшему ответственному секретарю губкома товарищу Странникову докладывал. Согласие тот мне дал. Вразумили его слова великого нашего учителя Карла Маркса, что преступный мир можно изжить его же руками . Во Франции получилось у Видока?.. А у нас, в пролетарской России, почему не сломить хребет этому зверю? Покончить надо разом с растлевающей весь мир заразой!
- Вы всерьёз во всё это верите, Василий Евлампиевич? - со странной улыбкой спросил Ковригин, разливая остатки водки по стаканам.
- Это неважно! - запальчиво огрызнулся Турин. - Сделал же француз! Есть пример. Чего гадать да обсуждать? С Марксом не поспоришь!
- В вашей конторе крыса завелась, - шёпотом произнёс Ковригин. - Стукач… Предатель…
- У своих узнал? - не изменившись в лице, будто слова эти не были для него новостью, опустился на стул Турин.
- Там.
- Ну и кто он?
- Вот этого выяснить не удалось. Но обложил он лично вас со всех сторон.
- Это каким же образом?
- С оружием вы оплошали крупно. Помните, вещественное доказательство - три десятка револьверов раздали?
- Я ж их во время наводнения по просьбе и под ответственное слово товарища Странникова руководителям районов, в райкомы партии да ответственным хозяйственникам доверил. По специальному списку и под роспись…
- А те растеряли большую часть этого оружия. Странников в Москве про вас, извините, и думать забыл. Откажется так же, как отказался от дружка своего Глазкина, когда артист Задов приехал просить за него да в ножки падал.
- Тот убийца и взяточник! И Василию Петровичу об этом хорошо известно. Каким образом негодяй сумел в судьи проскочить, вот отчего голова его болит.
- Ошибаетесь. Тот же Странников в суд его и устроил, а когда взяточнику на хвост наступили, он от него отмахнулся. Так же и с вами сотворит, все ваши доводы и француза того забудет, вас блаженным назовёт, а то и вредителем.
- Здорово ты нахватался, общаясь среди новых дружков! - хмуро усмехнулся Турин. - Богомольцев обучил?
- Этот человек не дурак, слышал я, что с Ягодой он запросто по телефону калякает. А вот вам точно бежать надо.
- Бежать?!
- И немедленно! Пока не началась кампания по чистке. Если и простят растасканное оружие да другие вещи, то прижмут лапой потяжелей.
- Это ещё чем? Запугал ты меня, право, Егор. В дрожь так и бросает!
- Вы не смейтесь. Они виноватых ищут в том, почему сто с лишним человек арестовано за вредительство приехавшими из Саратова Козловым с Борисовым, а местные органы мух ловили.
- Как за вредительство? Ты, друг мой, не заговаривайся! Это вещи серьёзные! Им предъявлено обвинение за взятки и злоупотребления.
- То прежде было. А теперь, после секретного совещания, на которое Берздин вызывал и старших следователей, решили обвинение изменить. С Москвой советуются, к Крыленко Берздин ездил. Светит арестантам статья 58, сами знаете, что это такое - экономическая контрреволюция. Расстрелять могут.
- Что ты! - схватился за голову Турин.
- А та сука, что среди вас завелась, главным свидетелем станет. Потом за вас примутся - обвинят в том, что прошляпили врагов народа. Этот стервец и против вас свидетельствовать будет. Его, может, для отвода глаз арестуют вместе с вами и в суд потащат. Дадут годик-два - и на волю, а вас, Василий Евлампиевич, в тюрьме сгноят. Трубкина не пожалели и вам не простят.
- Железная логика, ничего не скажешь… - проскрипел зубами Турин. - Спасибо, что не поленился приехать, предупредить, мил дружок, только бегать я не собираюсь.
- Что вы говорите, Василий Евлампиевич? Одумайтесь, пока не поздно. Вы же не враг себе? Знаете, как всё делается!
- Вот поэтому и не побегу никуда. Поймают всё равно, тогда судить будут с позором, а мне честь дороже жизни. Будет суд, я в суде и поборюсь за своё имя. И за всех нас.
- Василий Евлампиевич… - дрогнул голос Ковригина.
- Не сметь заранее оплакивать! - цыкнул на него Турин. - Ты сам подумай, Егор, нельзя мне бросать своих товарищей, если такой страшный час настанет. Каков я буду в глазах людей, если на скамью подсудимых ни за что сядут Иван Иванович Легкодимов, поймавший не одну сотню преступников, лучший наш розыскник Аркашка Ляпин, трассолог Рытин, распутавший десятки дел, фанат Бертильончик, всю жизнь мечтавший словить последнего вора!.. А Пашке Маврику как я в глаза гляну? Чему я его учил?..
- Но что же делать?
- Брось. Не думай. Тебе давно уходить надо. Поезд-то утром?
- Утром.
- Ну вот, светает уже. Давай прощаться.
Они обнялись у порога.
- Я бы с вами остался… - шептал в ухо Турину Егор, не скрывая мокрых глаз. - Уговорил бы бежать всё равно.
- Чушь собачья! Иди!
- Остался бы, клянусь.
- Да тебе нельзя, чудо! Ты же глянь на себя - какую форму носишь? Ты теперь у них.
- К чёрту форму! И службу эту! За Серафиму только и боюсь. Обещал ей вернуться.
- Срослось у вас с Серафимой-то? - сменил тон Турин, потеплели его глаза.
- Слюбились мы, как прежде, - смутившись, кивнул Егор.
- Ну и хорошо, чудак! Рад я за вас. А Богомольцев как? Не попортит?
- Время придёт, сбежим от него.
- И за это хвалю. Была б моя воля, да не эта доля, как говорится, махнул бы и я с вами куда-нибудь на Сахалин, Камчатку, а то и в Сибирь забрались бы. И жили не тужили, как прежде, на воле да в шалашах.
- Вы вправду?
- Поживём - увидим, - подтолкнул Ковригина к двери Турин. - Что тюрьмы? Их для того и строят, чтоб оттуда бежать. Правильно ты говоришь, мне теперь поспешать надо. Я должен провокатора отыскать и разобраться по-своему.
- Смерть собаке, что ещё?
- Главное, мы с Джанерти почти до него добрались, - посетовал Турин. - Пошёл он в тюрьму допрашивать Губина, который с Корнетом Копытиным знался. Должен был Губин и про крысу расколоться, чтобы шкуру свою спасти, да отравили его.
- Это как же?
- Вот так.
- Тюремного врача следовало трясти. Его штучки. Не иначе.