- Поучи меня, - буркнул Турин. - Пропал Абажуров. Сам сбежал или его убрали - неведомо. Всех ребят на уши поставил, а найти не могу. Ко всему этому и Джанерти заболел. В больницу его увезли с отравлением в тот же день. Губина утром мёртвым обнаружили после завтрака, а Джанерти к вечеру почувствовал себя плохо, едва успели спасти врачи, откачали…
- В больнице ещё?
- Навестить его хочешь?
- Не успею уже, хотя рад был бы повидать…
- Ну прощай!
Они обнялись у приоткрытой двери, однако Ковригин не торопился расставаться, будто всё о чём-то раздумывал.
- Остаёшься, что ли? - усмехнулся Турин. - Езжай. Найду я и без тебя ту сволочь.
- Вы к Ивану Ивановичу загляните, - опустив глаза, решился наконец Ковригин.
- К кому?
- К Деду.
- Да ты на что намекаешь? Водка в голову ударила?
- Слышал я, дружками они неразлучными были с врачом. Ещё до революции, - буркнул Егор и пропал в темноте.
VII
Дверь в квартиру Легкодимова долго не открывали. Турин в нетерпении подрагивал, но барабанить не стал. Послышались наконец чей-то тихий разговор и пошаркивающие шаги.
"Старуха?.. - сомневался Турин. - Вряд ли сам рано встает… А может, сбежавшего приятеля прячет?.."
Противно заскрипев, дверь отворилась. "Не тем занят хозяин, некогда ему о хозяйстве думать…" - опять промелькнула досадная мыслишка.
В прихожей, запахнувшись в тёплый длинный халат, стоял Легкодимов с зажжённой керосиновой лампой. Молча отстранился, пропуская вперёд, не выразив удивления, не задавая вопросов.
- Что без света кучумаешь? - не спеша заходить, остановился начальник губрозыска, вглядываясь в непроницаемое лицо хозяина. - Авария на станции?
- А шут их знает, - хмуро поздоровавшись, буркнул тот. - У нас район глухой, на отшибе. Всякое случается.
После известных февральских событий, когда Керенский разогнал царскую охранку, распустили и сыскную службу, семью Легкодимова из центра выселили на окраину. Потом успокоилось, улеглась политическая смута, власть взяли большевики, и Легкодимова по ходатайству Турина допустили работать в розыск, а переселить назад забыли. Да и занято было его жилище, а сам он в глаза новой власти не лез, старался не напоминать о себе.
- Не разбудил Марью Ильиничну? - для порядка побеспокоился Турин.
- Нет её уже полгода, - не поднял глаз Легкодимов. - Схоронил я её.
- Извини, - смутился Турин. - Не знал. Закрутился, а ты не сказал, помощь бы на похороны оказали. Долго мучилась? Слышал, что болела?..
- Болела, - отвернулся тот.
Разговор явно не клеился, да и чему радоваться в такую рань, когда в окна рассвет чуть пробился, даже собак не слыхать на улице, хотя обычно в таких углах их тьма. Исчерпав запас слов, Турин кашлянул, спросил напрямую:
- Не удивился, что рано я к тебе, Иван Иванович?
- Ты - начальник, тебе можно. И ночью нагрянешь, знать, причина важная.
- Лукавишь, Иван Иванович?
- Лукавлю, - развернулся Легкодимов и, тяжело зашлёпав ночными туфлями, направился в комнату к столу, за которым, сгорбившись, сидел человек. Не узнать его было нельзя.
- Давно ждёте? - присел напротив Турин.
- Давно, - ответил за тюремного врача Легкодимов.
- А этот что? Язык проглотил?
- Если б не догадался, Василий Евлампиевич, - оставался в сторонке Легкодимов, - мы бы сами оба пришли. К тебе собирались.
- Вона как! Оно и видно… - изобразил Турин веселье на лице, но в ладошки не захлопал, посуровел и упёрся жёстким взглядом в тюремного врача. - Долго собирались вы, Моисей Соломонович Абажуров! Заискались вас мои ребятки по всему городу! Команда отдана взять вас живым или мёртвым. А ваш дружок - покрыватель ваш, - обернул возмущенное лицо Турин к Легкодимову, - уж и не знаю, из каких ваших заслуг и выгоды, всё собирался!..
- Ты не горячись, не горячись, Василий Евлампиевич, - пробуя успокоить, попытался положить ему на плечо руку Легкодимов, так и не присевший. - Ты послушай сначала Моисея.
- Нечего мне с ним лясы точить! - сбросил руку с плеча Турин. - Ясно всё!
- Не спеши с выводами, - присел рядом, обхватил всё же его за плечо длиннющей худой рукой Легкодимов. - Я тоже разное про него загадывал, пока не отыскал в кабаке у Лёшки Турчанинова вусмерть пьяным… Притащил на горбу к себе, привёл в чувство да и выспросил.
- Ну и выспросил? - не унимался Турин. - Что он тебе ответил? Ко мне почему не привёл?
- Не гони лошадей, Василий Евлампиевич. Успокойся. Дай слово сказать.
- Я гляжу, вместо него ты всё углаживаешь, Иван Иванович, - полез за куревом Турин. - Ишь, высиживают два тихушника, выжидают, когда весь розыск на ушах стоит! - Но на Легкодимова косился уже без ярости, больше с любопытством. - И ты хорош, Иван Иванович…
- Да дашь ты сказать человеку или нет? - вспыхнул Легкодимов. - Мы ж тоже живые люди!..
- Молчит твой приятель, словно воды в рот набрал, - задымил папироску Турин.
- Мося! - сурово глянул на тюремного врача Легкодимов. - Ты чего трясёсся? Испугался? Нечего в молчанку играть! Кончилось время за начальство своё переживать, вышка тебе грозит, а ты груши носом оббиваешь!
- Я бы сам пришёл, Василий Евлампиевич, - прорезался наконец тихий голос у врача. - Вот вам крест святой! - И Абажуров закрестился дрожащими пальцами. - За начальство я особо не переживал. Вот за Роберта Романовича мучился, молил Бога, чтобы выздоровел Джанерти.
- Что несёт-то? - развернулся Турин к Легкодимову. - Умишком случаем не тронулся?
- Было и похуже, - поморщился тот. - И похмелье тяжёлое, и слёзы, и истерика, пока до раскаяния не дошло. А за Джанерти он ещё в пьяной горячке кричал, божился, когда отыскал я его в пьяном угаре, что смерти тому не желал. Клялся, что не догадывался про отраву.
- Ну эту басню он на суде расскажет, - хмыкнул Турин, загасил папироску, пожаловался: - Дайте водички испить, друзья-приятели. Как проснулся, не ел толком, нёсся сюда, как на пожар, а от ваших новостей ещё пуще всё нутро пылает. Чуял недоброе, но чтоб такое услыхать!.. Обоих травить собрался… Час от часу не легче!
- Я про отраву-то после догадался, - ёжился от его слов Абажуров. - Он мне чаю отлил в кружку из чайника и велел Губина угостить. Мол, как-никак бывший наш работник, зачем ему желудок тюремным пойлом губить, пусть настоящего чайку откушает.
- Кто?! - так и вскинулся Турин.
- Наиль Абиевич… - едва разжимая губы, чуть слышно, выдавил из себя Абажуров.
- Товарищ Минуров, сколько его помню, - подав воды, Легкодимов присел рядом, - разными чайными настойками увлекался. Особенно восточный чай любил. Пил сам до седьмого пота и других потчевал. Хвастал, что на Больших Исадах не покупает, что привозят ему персюки из Индии.
- Выходит, Джанерти в "Белый лебедь" притопал допрашивать Губина, а вы с Минуровым подсыпали ему яду в чай!..
- Я не видел, чтобы он сыпал, но в кружку Губина он из зелёного чайника жидкость наливал, - перебил Турина тюремный врач.
- Ладно. Пусть так, - кивнул начальник уголовного розыска, пронзая его жёстким взглядом. - А как же ты догадался, что Джанерти тоже отравлен?
- Губин умер за несколько минут, но прежде начал жаловаться на сильные боли и резь в животе.
- И что же?
- Охранник мне рассказывал, что тот упал с нар, катался по полу и стонал. У других заключённых после завтрака никаких болевых симптомов не наблюдалось, хотя пища одинаковая была…
- С Губиным всё ясно, - допытывался Турин. - Поднося чай Джанерти, ты знал об отраве?
- Его чаем угощал сам Наиль Абиевич, - начал вытирать платком влажные красные глаза Абажуров. - Меня в кабинет не приглашал.
- Погоди, погоди! Но как же ты догадался?
- Когда с Робертом Романовичем мы осматривали труп Губина, он начал расспрашивать меня о пище, ну я про чай этот ему и рассказал, а он тоже похвастал, что пил чай у Наиля Абиевича, только особый вкус его смутил, затошнило вдруг.
- И что вы?
- Роберту Романовичу таблетку дал.
- А Минуров видел?
- Его в камере не было. Он начальству звонил, задержался.
- Выходит, вы спасли Джанерти?
- Не знаю. Следователь сам повёз труп Губина на экспертизу. А уж из экспертизы его в больницу увезли с болями в животе.
- Значит, спасли… - повернулся Турин к Легкодимову, будто ища поддержки.
- Получается так, - нерешительно кивнул тот. - Во всяком случае, эксперты помогут правильно ответить на этот вопрос.
- Вот что! - вскочил вдруг на ноги Турин, напугав ретивостью. - Собирайтесь немедленно! Едем в тюрьму. Минурова следует сейчас же брать! Иначе он змейкой выскользнет из моих рук.
- Вы и Моисея с собой?.. - засомневался Легкодимов. - Может, поручить арест кому-нибудь из наших ребят? Ляпину, например… Пусть привезёт задержанного к вам в кабинет, а мы уж там встретим.
- Эффект неожиданности утратим. Замкнётся Минуров, выиграет время, надумает массу вывертов, - отмахнулся Турин, он весь так и пружинил на ногах, подгоняя обоих. - Мы накроем стервеца на месте, пикнуть не успеет. С нами Абажуров, поможет сломить его психологически. Опять же он и отраву где-нибудь в сейфе прячет, ни о чём не догадывается. Чайник бы тот отыскать!..
- Я бы полагал… - осторожно начал Легкодимов. - Вещественные доказательства никуда из тюрьмы не денутся, домой прятать яд он не понесёт. Уничтожать не станет, яд - дорогостоящая ценность, к тому же это редкость восточная, природу, состав не смогли определить наши эксперты. Лично я пришёл к выводу, что это необычное восточное снадобье, несомненно, из каких-то трав, оно неопасно в небольшом количестве. При определённой концентрации состава может употребляться безболезненно в качестве чайной заварки, но стоит изменить концентрацию или количество, как удовольствие превращается в смертельное страдание и убивает человека.
Турин слушал его не перебивая и с уважением, он даже заметно успокоился и задумался, когда Легкодимов завершил, но покачал головой, не одобряя:
- Другой резон имеется. И вы, Иван Иванович, его не учли.
Легкодимов поднял брови.
- Этот дьявол пакостит не один. Я до главаря их никак не доберусь. Губин был не из простых. Минуров - велика шишка, но они - подручные. Крыса выше. Не исключаю, что негодяй среди наших работников, поэтому опасно доверять информацию ещё в чьи-то руки.
- Логика есть, - пробурчал Легкодимов, - но не доверять никому?..
- Это мой приказ! - вышел за дверь Турин. - Забыли, Иван Иванович, почему царь сначала войну немцам проиграл, а затем и власть из рук упустил? Тогда болтали много по поводу любого указа… Немедленно в тюрьму! Я знаю, Минуров рано приходит на службу, постовых сам обходит, камеры проверяет. Есть за ним грешок - с заключённым тет-а-тет пообщаться, исповедь послушать. Потом сравнивает, что ему подчинённые докладывали.
- Аналитик? - усмехнулся Легкодимов. - Его предшественники тоже не чурались, пока один возьми да не застрелись, надравшись водки до чёртиков.
- Когда это было? - отмахнулся Турин. - Царские времена вспомнили?
- Да нет, уже наши…
Они остановили извозчика, Турин велел гнать к тюрьме. Благодаря пустым улочкам много времени это не заняло. Не доезжая, сошли.
- …При Николае последнем начальству уже считалось зазорным допоздна в тюрьме пропадать, - продолжил недоговорённое Легкодимов. - Побегов не было, да и мало кто об этом думал из заключённых: корм достаточный, условия содержания гораздо лучше, нежели на каторге, тем более на этапах или пересылочных пунктах; опять же забота и врачебный уход, ну и крыша над головой. Бежали в те времена только политические и то преимущественно большевики.
- Ну, хватит, - урезонил Турин Легкодимова. - Разговорились не на ту тему. К воротам подходим. Вы, Иван Иванович, в будке постового задержитесь вдвоём, пока я сам за вами не пришлю кого-нибудь из внутренней охраны. Никого не выпускайте и не дайте возможности постовому начальнику тюрьмы сигнал подать.
- Известны их премудрости, - успокоил тот. - Вам-то как одному? Вдруг Минуров пронюхает, заметит вас раньше времени? Удерёт - не сыскать его; в кабаке напиваться, как некоторые, не станет, - покосился Легкодимов на Абажурова.
- Есть такой шанс, - поджал губы Турин. - И не один. Но я первого встреченного охранника сниму с поста и поведу остальных за собой, пока до самого Минурова не доберусь. Вот и весь мой секрет.
- Логично, - усмехнувшись, кивнул Легкодимов. - А если?..
- Если постовой сейчас доложит, что Минуров ещё не пришёл, - подмигнул ему Турин, - тогда вообще все вопросы снимаются. Тогда успеем накуриться в будке, начальника дожидаясь.
Шутку оценил даже тюремный врач, плетущийся в хвосте, кислая улыбка мелькнула на его бледном лице.
Постовой вытаращился на Абажурова и вряд бы скоро очухался, не дёрни его второй раз за рукав Турин. Так и не спуская глаз с тюремного врача, тот затараторил, что Минуров в исправительно-трудовом доме, обхода не производил, находится у себя. Когда он попытался схватиться за внутренний телефон, Легкодимов, опередив, прижал трубку, шепнув, что беспокоить начальника тюрьмы не надо, Турин без провожатых пройдёт до его кабинета.
- Небось чаи гоняет? - подмигнул Легкодимов.
- Самое время, - согласился охранник не сводя глаз с Абажурова и наконец решился задать вопрос: - А вы, Моисей Соломонович, к нам совсем?.. Или как?
- Прибаливал товарищ Абажуров, - вмешался Легкодимов. - Но теперь за ваш контингент примется с двойной силой. Много болезных-то? Жалуются?
- Имеются жалобы. Как им не быть, товарищ Легкодимов, - разговорился постовой. - Народ нормы не знает, к нам прёт, естественно, развелась вошь.
- Гигиену личную не соблюдают, черти! - услышав родное, невольно вмешался Абажуров. - Я вот устрою им общий шмон!
- Заждались вас, - постовой со спокойной душой разместил зад на стул.
Беседа завелась, а Турин, никого не встретив, благополучно добрался до второго этажа и неслышно толкнул дверь к начальнику тюрьмы. Минуров даже не поднял головы, он потягивал чай из крошечной чашки маленькими глотками и был весь погружён в себя.
- Приятного аппетита, - пожелал ему Турин душевно и замер от нехорошего предчувствия.
- Давно тебя знаю, Иван-божок, а вот понять до сих пор не мог, - подымая на него глаза, как-то особенно медленно опустил опорожнённую чашку на стол Минуров.
- Что ж во мне непонятного? - сделал шаг вперёд Турин, холодея от сознания, что безнадёжно опоздал.
- Стой где стоишь, - поднял револьвер Минуров. - Хороший ты человек, а не с нами. Почему?
- Успел? - вместо ответа спросил Турин, не шевелясь.
- Успел, - кивнул тот и через силу улыбнулся. - А тебе не хочу плохого. Себя виню. Поздно почуял, шаг у тебя лёгкий, как сама смерть ты подобрался…
И не договорив, уронил голову на стол.
VIII
- Фасад бы только! Фасад! - нервно досадовал, закинув широколобую голову на тюрьму, щурил лукавенькие глазки врио начальника Иван Кузьмич Кудлаткин, обходя с небольшой группой подчинённых вверенную теперь ему территорию. Ненастная погода не смущала его; чрезмерно полноватый, даже пузат, одной рукой он смял фуражку и держал её за спиной, как бы подпираясь, второй постоянно вытирал пот с лица и с короткой шеи изрядно вымокшим платком. Лицо его было красно от неприятных мыслей и семенящей ходьбы, толстые губы дошёптывали:
- Вот приспичила, зараза, так приспичила! Сразила! Ворота бы да передние стены… Бочки мела б хватило…
- А дождь? - слыша, хмурился старшина охранников Бабкин, вечно недовольный.
- Что дождь?
- Гляньте! - запрокинул голову тот, едва успев удержать фуражку на затылке. - Тучи-то какие виснут!
- Ветер. Пронесёт, - отмахнулся Кудлаткин и засеменил дальше, увлекая остальных. - Нам бы один-два денька! Писака с некоторым контингентом побеседует и уедет на низа, к рыбакам.
- Значит, всё-таки по делу нэпманов?
- А тебе больше всех знать?
- И кто только разрешил такие беседы?
- Не наше дело. Ты бы строже смотрел за своими, а то в прошлом году крышу с угла разобрали. Сбежали бы зэки, не подскажи вовремя мои людишки.
После внезапной смерти Минурова от сердечного приступа, так было объявлено на похоронах, и после своего назначения бывший заместитель Иван Кузьмич Кудлаткин старался держаться строже, не спускать никому за малейшую провинность, вот уже неделю подбирал и приближал к себе только достойных. С Бабкиным у них отношения и раньше были натянутыми, на доклад к Минурову спешили оба, стараясь обогнать друг друга. При утверждении на должность у начальства мелькнула и кандидатура соперника, но Бабкина корили за заносчивость и высокомерие, выказывал тот самостоятельность мнений, к тому же пил и не раз попадался в непотребном виде, но Минуров его спасал.
Кудлаткин ненавидел Бабкина, но вида не подавал и мечтал при первом же случае вычистить поверженного, но не сломленного противника так, чтоб пух да перья летели. Передали ему, что тот тайком тоже собирает вокруг себя бычившихся единомышленников, грозится, будто недолго Ивану в кресле начальника властвовать, мол, бездарь он и выскочка. Кудлаткин узнал об этом в первые же дни от Приходько, любимчика Минурова, специалиста по татуировкам уголовников.
Вот и теперь, идя за спиной нового начальника, Бабкин перечил:
- Никто б не подумал тогда бежать, если бы крыша не подгнила. Пойдёте в губисполком мел или извёстку просить, заикнитесь заодно насчёт крыши. Залатали кое-как, а ремонта настоящего не сделали. Опять меня винить станете.
- К Василькову идти бесполезно, - отмахнулся как от надоевшей мухи Кудлаткин. - Ему не до нас. Председатель губисполкома сам переживает. Столичный журналист всем, как серпом по одному месту. Да и на кого я буду похож? Только назначили - и с протянутой рукой! Позора моего хочешь?
- Да не беспокойтесь, Иван Кузьмич, - вмешался Приходько, крутясь рядом и стараясь оттеснить Бабкина. - Я же раньше по дурости монашествовал. Остались среди рясников знакомые. Лошадь дашь, сгоняю в Покрово-Болдинский монастырь, настоятеля ещё не забыл, выручит мелком. Запасливый был.
- Если уцелел, - встрял неугомонный старшина. - Попов-то разогнали давно, и от монастыря ничего не осталось.
- Был там год назад. Сам видел, - вспыхнул Приходько. - Возили мы на Собачий бугор расстрелянных хоронить, местные мужики рассказывали, что жив настоятель.
- Что ж? С попами связываться станем? - Бабкин аж кулаки сжал.
- Не креститься поеду! За общее дело стараюсь.
- Ну, добудешь ты мел, а ливень смоет. В лужах белых плавать будем у ворот тюрьмы вместе со столичным ревизором. Тогда уж точно в фельетоне распишет! - зло хмыкнул Бабкин.