- Герр Крылов? С минувшим Рождеством вас, - сказал Паррот. - Давид Иероним, собирайся, мы идем в "Лавровый венок". Присоединяйтесь, Крылов. Мы обошли все балаганы на эспланаде и так проголодались, что съели бы жареного кабана.
Крылов улыбнулся мальчикам - Вильгельму Фридриху, которому в январе должно было исполниться двенадцать, и десятилетнему Иоганну Фридриху. Оба уродились в отца - эта нездешняя смуглость, которой не даст летний загар, эти очертания щек и черные внимательные глаза; мальчики должны были вырасти красавцами. Надо же, как распорядилась судьба: Паррот всего на год старше, а сыновья уже большие. Еще лет пять-шесть - взрослые, а он - еще молод, бодр и крепок, с таким сухим телосложением люди долго живут без болезней. А ведь когда Георг Фридрих женился, наверняка нашлись умники, твердившие: "Куда ты торопишься?" Маликульмульк должен был жениться смолоду - хотя неведомо, удержала бы его Анюта от карт. Когда все, во что ни ткни пальцем, разладилось, ни одна мечта не сбылась, может ли даже самая добродетельная жена удержать мужа от единственного, в чем ему видится развлечение и даже спасение? А ведь Анюта была тогда почти ребенком, и под силу ли ей было справиться? Господь уберег Анюту от мужа-философа, нахватавшегося карточных кундштюков у бывалых шулеров…
- Я рад вас видеть, Георг Фридрих, - сказал Маликульмульк. - Присядьте, я хочу кое-что рассказать вам и Давиду Иерониму.
- Похоже, дело серьезное? - спросил Паррот.
- Увы. Попал я в лабет, - сказал Маликульмульк, нарочно употребив французское картежное словцо.
- Ла бет? То есть животное? Скотина? - уточнил Гриндель. Маликульмульк усмехнулся.
- Сейчас видно, что вы не играете в бостон. Когда в бостоне кто из игроков оконфузится, обремизится, то именно так прочие говорят. Либо - "посадили в лабет".
- Так вы, любезный друг, сами туда попали или вас посадили? Тут, согласитесь, большая разница.
Маликульмульк рассмеялся - но смех получился невеселый.
- Сам, надо полагать…
Он не думал, что на рассказ о пропаже скрипки уйдет менее двух минут. Видимо, твердый и спокойный взгляд Паррота препятствовал многословию. Опять же - и вопросов физик не задавал, пока Маликульмульк не замолчал.
- Стало быть, злые духи унесли скрипку работы Гварнери дель Джезу? - спросил Паррот.
- Итальянцы уверены в этом. А мы… мы не знаем, с какого конца взяться за дело. Вынести инструмент мог кто-то из гостей - но ему пришлось бы красться по коридорам, где ходит только дворня, без всякой уверенности в успехе. Мог подкупленный дворовый человек - но Голицыны в своих людях уверены, впрочем… впрочем, ничего в этом сверхъестественного нет. Мог - тот подлец, что отнял шубу у бедного Шмидта и пытался пробраться в замок, притворившись доктором. На полицию надежды мало - разве что случайно нападет на след похитителя шубы.
- Какая отвратительная история! - воскликнул Давид Иероним, слушавший Маликульмулька, приоткрыв рот. - Его сиятельству только такой неприятности недоставало…
- Да, это может оказаться интригой против Голицына, - согласился Паррот. - Но уж больно мудрено. Давайте вообразим вашу беду в виде веревки. На одном конце - итальянец, лишившийся скрипки. Смею напомнить, что обокрали все же не князя, а скрипача. А на другом - некто, желавший любой ценой получить скрипку работы Гварнери дель Джезу. Давид Иероним, как вы полагаете, играли ль когда в Доме Черноголовых на столь дорогом инструменте?
- Понятия не имею. Тут не меня нужно спрашивать. Если хочешь, я зайду в Дом Черноголовых - там наверняка кто-то есть.
- Нет, в Дом Черноголовых зайду я с мальчиками. Разбойники, вам хочется узнать про украденную скрипку?
Они дружно закивали.
- Ну вот, сами и будете спрашивать. По дороге придумаем вопросы… Вилли, что в науке главное?
- Правильно поставить вопрос!
Паррот кинул взгляд на Маликульмулька, но что это был за взгляд! Никакая философия не нашла бы аргумента против отцовской гордости - и Маликульмульк снова подумал, что жизнь не заладилась именно с того дня, когда он грубо ответил на письмо родителей Анюты. Были бы сыновья - он удержался бы от карточной игры… впрочем, теперь это все уже не имеет никакого значения…
- Ты, Давид Иероним, загляни-ка к фрау фон Витте. Она дама светская, сообразит, у кого спрашивать о скрипках. Кроме того, она знает наперечет и лифляндских, и курляндских меломанов… Не удивляйтесь, Крылов, ради того, чтобы послушать дивное дитя, любители могли приехать и из Вольмара, и из Либавы, о Митаве уж молчу. Путешествовать в такую погоду - одно удовольствие. Значит, договорились?
- А я? - жалобно спросил Маликульмульк.
- А вы - в "Лавровый венок", заказывать обед. Для моих разбойников пусть приготовят жареную зайчатину. Мне - тарелку "винеров" с тушеной капустой.
- Мне - "франкфуртеров", - добавил Гриндель. - На месте разберетесь, какое блюдо лучше всего удалось, и его тоже закажете. И по кружке глинтвейна.
- И две миски горячего пивного супа, - сказав это, Паррот строго посмотрел на мальчиков. Они запечалились - как, наверно, все на свете ребятишки, Вильгельм Фридрих и Иоганн Фридрих не любили похлебок.
- И свиных ребрышек, - сжалившись, добавил Паррот. - Карл Готлиб! Позови Теодора Пауля, пусть останется пока за прилавком.
Гринделя нисколько не смутило, что друг распоряжается вместо него в аптеке. Все пятеро вышли - и разом глубоко вдохнули: морозный воздух и легкая метелица были прекрасны.
На Ратушной площади еще стояли киоски, маленький Иоганн Фридрих устремился туда, где толпились дети, Паррот пошел следом, и пока Маликульмульк провожал его взглядом, куда-то подевался Гриндель. Маликульмульк завертел головой - и встретил взгляд.
Господин в черном стоял у ратуши и глядел на него.
С этим нужно было что-то делать. Философу, допустим, начхать, что за ним бродит по крепости некое привидение с постной рожей. Но начальник генерал-губернаторской канцелярии должен разобраться, что это значит. В городе, где замок - едва ль не на осадном положении и магистрат ждет от князя Голицына промашек, на которые можно многословно жаловаться в столицу, волей-неволей приходится осторожничать.
Решение Маликульмульк принял быстро: хватит притворяться, будто нет никакого преследователя, а нужно просто подойти и спросить, что ему надобно. Если же господин в черном не сумеет дать внятных объяснений - за шиворот свести его в часть! (Во время странствий Маликульмульку как-то пришлось выставлять из комнаты проигравшегося и вздумавшего лезть на всех с кулаками дуралея, и он знал про себя, что как следует ударить - вряд ли сможет, сидит в нем странный и порой обременительный запрет на удары, а куда-то отволочь, пустив в ход не злость, а всего лишь природную силищу, - вполне!)
Он медленно пошел к господину в черном. Тот ждал, не двигаясь с места. И когда Маликульмульк приблизился, губы дернулись, приоткрылись - родилась явно непривычная этому лицу улыбка.
- Чем я привлек ваше внимание, сударь? - сердито спросил Маликульмульк, отчего-то по-русски. - Отчего вы ходите за мной следом? Чего вы от меня хотите?
- Теперь я вижу, что не ошибся и это действительно вы, господин Крылов. Простите великодушно - я не мог поверить, что вы явились в Ригу в столь значительном чине. Я собрал сведения, убедился, что это точно вы. Я искренне рад за вас. Вы мне всегда были симпатичны.
- Но кто вы? - Маликульмульк был удивлен до крайности и словами, и русской речью. - Мы, кажется, встречались в столице у Брейткопфа, но это было, это было…
- Именно так - и было даже недавно, сие слово не подходит. Коли вы занимались переводами, то должны помнить, как трудно порой из полудюжины слов найти истинное, не так ли?
Маликульмульк немного смутился. Ему показалось, что господин в черном намекает на куски из книги известного либертина, маркиза д’Аржана, которые он старательно перевел и вставил в свою "Почту духов".
- Да, пожалуй, - отвечал он. - Коли недавно, то когда же?
- Вы еще не догадались? Я полагал, что вы, испытав то же, что и я, ощутили это чувство, сопровождающее миг… Или вы не столь остро воспринимаете события? Да, есть счастливцы, которые умирают в бессознательном состоянии и не ощущают мук, которые испытывает тело, когда душа прорывается сквозь плоть ввысь…
- Вы говорите странные вещи, - уже начиная беспокоиться, произнес Маликульмульк.
- Нет, ничуть. Я вижу в вас друга, товарища по былым несчастьям и сподвижника в жизни нынешней. Еще немного - и вы все поймете.
- Да кто же вы, сударь?
- Вы не можете вспомнить мое прозвание - значит, невелика ему цена. Допустим, я Иванов. Но я помогу вам - мы не у Брейткопфа встречались, а у Рахманинова в типографии, когда вы, господин Крылов, затевали с ним издавать "Почту духов". Теперь начинаете припоминать?
Маликульмульк не ответил. Воспоминание действительно возникло, очень яркое, и тут же стало таять, да и не таять - а распадаться на кусочки, и несколько сердцевинных, вылетев первыми, сделали мгновенную картинку неразборчивой и бессмысленной. Нужно было снова собрать их вместе - вернуться к озарению через усилие ума, пронизывающего память в поисках кусочков-беглецов.
- Ничего, мы еще встретимся и обо всем потолкуем, - пообещал господин в черном. - Мне, честно вам скажу, не слишком приятно будет вспоминать минувшую жизнь. Но ради друга чего не сделаешь… ради друга, который прошел тем же путем… Мы просто обречены сделаться друзьями.
Во взгляде были печаль и нежность.
- Кто вы и откуда? - не на шутку встревожившись, спросил Маликульмульк.
- Я ж ясно толкую - с того света…
Глава 3. Нежданный помощник
В "Лавровом венке" собралось немало народа, и Маликульмульк, не зная, как уберечь места за столом, снял шубу и уложил ее на скамью и стул. Да и от шубы приходилось отгонять нахалов. Молодые рижские бюргеры и айнвонеры на досуге были очень шумливы и даже дерзки. Кельнер, выслушав его, сгинул, и Маликульмульк чувствовал себя неловко: Паррот подумает, что генерал-губернаторскому секретарю нельзя доверить даже заказ тушеной капусты.
Пришел Гриндель, уселся рядом и доложил: фрау де Витте уехала в Митаву, но дома ее старшая племянница. Девушка утверждает, что в последние три-четыре года никто в Доме Черноголовых на прославленных скрипках не играл. Приезд Никколо Манчини с его инструментом вызвал волнение среди рижских меломанов - и даже людям, равнодушным к музыке, захотелось послушать, как звучит пресловутый шедевр Гварнери дель Джезу.
- Правда, я не знаю, что нам это дает, - сказал Давид Иероним. - Разве что составить список из нескольких сотен фамилий, куда войдут люди, посетившие концерты Манчини, чтобы услышать не только виртуоза, но и звучание скрипки.
- И я не знаю, для чего это герру Парроту. Где ж он пропадает?
- Не волнуйтесь, все равно кушанье еще не подано.
Паррот с мальчиками явился, когда капуста с "винерами" и миски с горячим пивным супом уже стояли на столе. Паррот хмурился, дети были безмерно счастливы.
- Что вы там видели, Ганс? - спросил Гриндель младшего.
- Итальянскую певицу! - доложил мальчик. - Она сама подошла к нам! Мы искали господина Манчини, и она сказала, что он с сыном в гостинице. Тогда мы спросили, не нашлась ли скрипка. Она сказала - нет, не нашлась, и спросила нас, на чем мы играем. Там стоят клавикорды, я сыграл песенку о розе, а она пела - по-немецки! Я два раза сбился, но она…
- Хватит, Ганс, садись и ешь, - велел ему озабоченный отец. - И ты ешь. Нельзя же питаться одними пирожками. Послушайте, Крылов, в краже скрипки явно замешаны итальянцы - итальянка чересчур страстно пыталась нам помочь. А дамы так себя ведут, когда хотят выпытать сведения.
- Которая из двух? - спросил Маликульмульк. - Одна - высокая, как гренадер, и черноволосая, другая - обычного дамского роста, а волосы у нее чуть темнее, чем у Давида Иеронима. И она белокожая, что удивительно…
- Вторая. Вилли придумал хороший вопрос: не предлагал ли кто-то за скрипку хороших денег? Я задал его. Она сказала, что не предлагали, итальянцы уже догадались расспросить об этом Джузеппе Манчини. Я хотел поговорить со служителями, которые переставляли скамейки. Это почтенные старики, которые там кормятся чуть не со шведских времен и знают все слухи. Но любезная итальянка меня к ним близко не подпустила, а все твердила какую-то ерунду. Ешьте, пока не остыло!
- У вас - итальянка, а у меня - выходец с того света, - сказал Маликульмульк. - Давид Иероним, как в Риге обращаются с сумасшедшими? Где их держат, кроме смирительного дома в Цитадели?
- В богадельнях, конечно. Вот возле Иоанновской церкви - Николаевская богадельня… Полагаете, сбежал? Во что он был одет? - с большим любопытством спросил химик.
- Одет-то он как раз был прилично. И говорил по-русски как столичный житель.
- И представился выходцем с того света?
- Да.
- Как он догадался, что с вами следует говорить по-русски? - спросил Паррот, не донеся до рта горячий лоснящийся "винер".
- Это - самое занятное. Он выслеживал меня, чтобы со мной познакомиться.
- Давно ли?
- Вы полагаете, это связано со скрипкой? Впервые я его заметил перед Рождеством, - ответил Маликульмульк. - А сегодня он соблаговолил ко мне подойти - сперва проводив меня от замка до аптеки.
- Ешьте суп, он сытный и полезный, - велел детям Паррот. - Кто не съест всю миску, тот не получит свиных ребрышек. Мог ли кто-то из итальянцев тайно вынести скрипку из замка?
- Нет, их прежде, чем отпустить, обыскали.
- Всех? И женщин?
- Нет, не всех, - подумав, сказал Маликульмульк. - Квартет, который всюду ездит с дамами-итальянками, уехал раньше, когда скрипка еще была на месте. Точнее, его пришлось выпроводить раньше, потому что музыканты напились.
Он усмехнулся и добавил по-русски: "в зюзю". А потом кое-как перевел эту самую "зюзю" на немецкий, изрядно насмешив мальчиков.
- Кто бы ни был вор, он не стал уносить скрипку только потому, что ему нравится воровать, хотя и такое случается, - Паррот задумался. - Нет, здесь мы ни до чего хорошего не договоримся, слишком шумно. Отчего люди полагают, будто для радости необходим шум, - никто не знает?
- Предлагаю поставить опыт, - тут же отвечал Давид Иероним. - Только нужен прибор, измеряющий количество счастья. Нечто вроде барометра. Он может висеть над головой у испытуемого.
Маликульмульк невольно усмехнулся - вспомнил кусочек из собственной повести "Ночи". Вот тоже печальный праздник скоро пора справлять - десять лет, как начало "Ночей" написано и напечатано в "Зрителе". Странным выдался вечер, когда он, вдохновившись галантными французскими фривольностями д’Аржана, писал, усмехаясь: "Кричи, что хочешь, господин рассудок, - отвечало сердце, - а у меня есть своя маленькая философия, которая, право, не уступит твоей. Твой барометр измеряет сухая математика; но мой барометр не менее справедлив в своих переменах… - Прекрасно, любезное сердце, прекрасно! и если твоя философия не столь глубока, то по крайней мере она заманчива и приятна… и я отныне с пользой буду наблюдать, когда опускается и поднимается твой барометр…"
Он собирался ввернуть словесный пассаж на грани непристойности: кто ж в свете не знает, что на модном наречии именуется барометром? Но мысль проскользнула мимо эротических затей, и на бумагу выскочило слово "любовь"…
Какая странная перекличка возникла у десятилетней давности строчек со словами Гринделя - и со взглядом Паррота. Можно было биться об заклад - все трое подумали разом об одном и том же.
И при этом Паррот даже не стал искать утешения во взгляде на своих черноглазых мальчиков, обреченно доедавших пивной суп. Всем троим не повезло - и все трое старались держаться достойно. Паррот хотя бы мог, как подумал Маликульмульк, жить воспоминаниями о супруге, скончавшейся шесть лет назад. Было же счастье, родились дети!.. А вот у некоторых обалдуев - ничего, решительно ничего…
Потом вышли на улицу. Маликульмульк нарочно искал взором выходца с того света по фамилии Иванов. Но тот решил, видно, что для одного дня потрясений будущему другу хватит.
- Кто украл скрипку - сейчас не так важно, важно выяснить, у кого она могла оказаться. Это механически даст нам и имя вора, - сказал Паррот. - Если в здешних краях творение Гварнери дель Джезу - невиданная диковинка, чье-то слабое меломанское сердце могло не выдержать. Вот если бы дорогие скрипки приезжали сюда каждый день, меломан рассудил бы так: не удалось купить сегодня, куплю через два месяца. А сейчас он рассудил иначе: это мой единственный в жизни шанс приобрести великолепную скрипку! И действовал соответственно.
- Есть еще предположение, что кто-то из господ ратманов решил устроить пакость князю, - напомнил Маликульмульк.
- Эти чудаки упрямы и высокомерны, но они осторожны. И сплели бы более сложную интригу. Нет, это какой-то обезумевший дилетант. Но мне его трудно понять. Ведь стоит ему достать ворованную скрипку и заиграть - слушатели придут в восторг от инструмента, полезут его разглядывать и, чего доброго, обо всем догадаются. Разве что он будет играть наедине с самим собой…
- Для истинного дилетанта это не трагедия. Только наедине с собой он сможет насладиться скрипкой в полную меру - тебе ли, любезный друг, этого не понять…
- Да, пожалуй, ты прав…
Маликульмульк вздохнул - вернется ли когда эта радость исследователя, в одиночестве своем препарирующего пороки человеческие, собственную душу, да хоть кусок мокрой соленой картошки, наподобие Гринделя с Парротом?
- А есть еще радость набить брюхо горячей, жирной и вкусной едой, - напомнил Косолапый Жанно, - чтобы все чувства твои погрузились в сладостную дрему. Тогда на грани между утратившей очертания явью и тяжелым смутным сном, полным странных событий, начнут возникать хрупкие и мимолетные образы, а все благодаря чему? Благодаря количеству отменной пищи…
Косолапому Жанно хотелось в кресло, в большое кресло, и чтобы рядом стоял столик для курительных принадлежностей. Он страдал из-за того, что в новом жилище этой роскоши не было, а попросить княгиню, чтобы велела перевезти туда кресло из башни, было как-то неловко. Приходилось совершать моцион - оно вроде полезно после обеда, но обременительно. Он даже немного отстал от приятелей.
Дай волю Косолапому - он бы вообще перестал передвигать ноги и остановился посреди улицы. Идти совершенно не хотелось - с каждым шагом приближался Рижский замок, приближалась сердитая Варвара Васильевна. Там уже наверняка действуют полицейские сыщики, задают вопросы, пугают дворню. А что дворня знает? Она знает, что делалось в гостиных и на поварне, по коридорам лакеи пробегали, не глядя по сторонам. И результат допроса может быть один - княгиня разозлится еще больше. А на чью голову это выплеснется? Вот то-то, и прав Косолапый Жанно, спасаясь в спячке…
Меж тем физик и химик, как следовало ожидать, заговорили о своих опытах и о максимальной точности при взвешивании.
- Ну конечно, твои аптекарские весы тут незаменимы, но при условии, что ты очень точно нарезал кубики из картофеля, - донеслось до Косолапого Жанно. - А пока мы можем сравнивать результаты лишь в первом приближении. Итак, взаимодействие картофеля с дистиллированной водой…