Дверь, разумеется, была заперта. Во всем доме горело только одно окно, но, по моим предположениям, оно находилось не в квартире Воротникова. Я порылся в карманах и охнул:
- Неужели забыл?!
- Яков Андреевич, а в бумажнике вы смотрели? - осведомился Кинрю, никогда не теряющий головы.
- Ну конечно же, - вспомнил я. - Я переложил его в бумажник, когда рассчитался с Воротниковым.
Я извлек сафьяновый бумажник из внутреннего кармана, достал из него ключ и попросил японца мне посветить. Он вы- полнил мою просьбу, но, к великому сожалению, мне это не по- могло. Ключ абсолютно не подходил к замку. Вероятно, Матвей к этому времени успел уже его поменять.
- Что будем делать? - спросил Заречный, которого ужасно увлекло это новое приключение. В подобном мероприятии ему еще участвовать не приходилось.
- Думаю, замок придется ломать, - пожал я плечами и оглянулся на Кинрю. У него это получалось лучше всего.
Японец кивнул, и глаза его словно говорили: "Ломать так ломать!"
Иной раз мне приходила в голову мысль: а что бы я делал без своего золотого дракона?
Кинрю снял с пальца кольцо, то самое, с выдвигающейся спицей. Одним движением руки он приоткрыл дверь, которая мне представлялась вратами к свету. Под светом я, разумеется, понимал искомую мною истину.
Дверь отворилась, и мы вошли.
Матвей снимал роскошную трехкомнатную квартиру, обставленную по последнему слову моды немного тяжеловесной мебелью. Я и сам понятия не имел, что собираюсь найти в этих палатах, обустроенных хозяином в стиле ампир. Однако принялся за обыск с особой тщательностью. Я и не надеялся обнаружить здесь утерянную переписку, но уповал на то, что мне удастся отыскать в этом обиталище покойного шулера какой-нибудь намек на то, в каком направлении двигаться дальше.
Кинрю взял на себя спальню, Заречный - гостиную, а я принялся за кабинет, который, как я полагал, представлял наибольший интерес. Из всех трех комнат он был обставлен наиболее просто. У самого окна, занавешенного темной гардиной, стояла конторка, заменяющая собою письменный стол. Перед кивотом с образами раскачивалась лампада. Я невольно перекрестился и пробормотал почти про себя:
"Господи, помилуй всех днесь представших перед тобою!"
Я зажег свечу и взялся за конторку, вытряхнув на паркетные полы содержимое ее ящиков. Однако ничего представляющего интерес мне обнаружить не удалось, хотя я и с интересом проглядел несколько крапленых колод. Тут же была и шкатулка с деньгами и драгоценностями. Я удивился, что она находилась не под замком. Но при ближайшем рассмотрении оказалась, что сумма в шкатулке просто мизерная, да и украшения не представляют особой ценности. Тогда я подумал, что Матвей, скорее всего, хранил свои средства где-нибудь в Коммерческом банке. Никаких дневниковых записей, на которые, я все же втихомолку надеялся, среди бумаг Гастролера отыскать, увы, так и не получилось. Счета да векселя! В точности так же, как и в рундуке у предателя! В общем, ничего более или менее занимательного, только кипсек неприличного содержания, дорогой гравированный альбом.
Обыскав комод и книжные полки я покинул кабинет и вернулся в гостиную, где орудовал Виктор. Однако таким делом мой друг занимался впервые и с непривычки робел. Это новое занятие казалось ему не особо пристойным. В этот момент он как раз корпел над огромным настенным медальоном, из которого выглядывала лохматая голова медвежьего чучела. Заречный снял голову со стены и собрался приступить к осмотру ее внутреннего содержания.
- Как успехи? - осведомился я.
Виктор оторвался от своего увлекательного занятия и повернулся лицом в мою сторону.
- Никак, - пробормотал он, нахмурившись. - Сыщик из меня никудышный. Да еще бы знать, что мы ищем!
- Увы, - я развел руками. Заречный и не представлял, в каком затруднительном положении я находился. Мы вместе продолжили осмотр медальона, но так ничего и не нашли.
Из спальни возвратился Кинрю, потирая запотевшие руки.
- Симпатичненький будуарчик, - изрек он, состроив уморительную гримасу.
- Что-нибудь нашел? - поинтересовался я.
- Совершенно ничего, что имело бы хоть какое-то отношение к нашему делу, - ответил он. - Не обессудьте, Яков Андреевич!
Итак, я должен был констатировать, что взломанная дверь вовсе и не скрывала за собой никакого света.
Мы более или менее привели все в порядок, водворив потревоженные вещи на их места, загасили все свечи и направились к выходу. Но удача подстерегала нас, кто бы мог подумать, на лестнице.
Я услышал какой-то шум и сделал знак своим товарищам затаиться у двери. Кто-то поднимался к черному ходу. Поначалу нас это сильно встревожило, все-таки, как ни крути, неприятно быть застигнутым кем-то на месте преступления, особенно когда тебя в любой момент могут заподозрить в убийстве.
Человек приближался, сердце у меня в груди забилось сильнее. Кинрю весь обратился в натянутую струну. Японец мог всего одним точным движением руки заставить любого человека на несколько минут потерять сознание. Интуитивно я почувствовал, что он именно это и собирается сделать.
Человек приближался, и я уже ощущал его дыхание. У меня возникла шальная мысль: а вдруг это он - убийца, клятвопреступник?! Через несколько мгновений мне суждено было убедиться, что я ошибся.
Человек даже не успел понять, что с ним происходит, как его накрыла какая-то шустрая тень, и он отключился, в один миг оказавшись на холодных ступенях. Но холода он так и не ощутил! Кинрю затащил незваного гостя за дверь.
- Посветите, - попросил он меня, и я направил луч света от фонаря в лицо незнакомцу.
- Не может быть! - изумился я.
Этот человек волею судьбы оказался мне известен. Я видел перед собою петербургского шулера Станислава Ксешинского, собственною персоной, с которым мне неоднократно доводилось встречаться. Мне и в голову не могло прийти, что он мог быть сообщником покойного ныне Воротникова. А если это и в самом деле так, то он вполне мог оказаться посвященным в его дела. Вот это удача так удача!
- Вы его узнали, Яков Андреевич? - догадался Кинрю. - Что это за тип? - осведомился он.
- Яков, кто бы мог подумать, с людьми какого сорта ты водишь знакомства?! - изумлялся Заречный, поправляя мундир.
- Да, - я не стал отрицать. - С этим человеком мне в недавнем прошлом приходилось встречаться. - Это карточный шулер.
- Как, опять?! - воскликнул Заречный. - Мне это уже начинает надоедать!
- Не удивительно, что в квартире мерзавца мы встречаем ему подобного, - рассудительно заметил Кинрю, пожимая плечами.
Заречный был вынужден молча с ним согласиться.
- Его зовут Станислав Ксешинский. Надеюсь, что он сможет пролить свет на некоторые интересующие меня вопросы, - добавил я.
Человек понемногу начинал приходить в себя. Его ресницы дрогнули, щеки порозовели. Потом он издал едва различимый для слуха стон и, наконец, приоткрыл глаза.
- Что происходит? - спросил Ксешинский, едва приходя в себя. - Матвей! - позвал он тоненьким голосом и сделал попытку встать.
- Да нет здесь никакого Матвея! - воскликнул я.
- Кольцов? - изумился шулер и стал кулаками тереть глаза, словно не веря в мое существование.
- Как видишь, - ответил я.
- Как? - Станислав присел на полу и во все стороны закрутил большой головою. Цилиндр с нее свалился на узорчатые плиты паркета. - Что с Матвеем? - забеспокоился он.
- А я и не знал, что вы с ним не разлей вода! Меньше хлопот бы было! - воскликнул я. - А что это ты за своего дружка так встревожился? Или он в опасности?
- Ну, не зря же вы, Яков Андреевич, здесь околачиваетесь, - раздраженно сказал Ксешинский. - А это еще кто? - он указал пальцем в сторону Кинрю и Заречного.
- А это мои друзья, - объяснил я Станиславу.
- Где Матвей? - вновь поинтересовался он.
- В аду, вероятно, - жестко ответил я. И даже при свете фонаря стало заметно, как побледнело его лицо и нервно заходили желваки на скулах.
- Это правда? - дрожащим голосом спросил Ксешинский. - Так, значит, он его все-таки настиг, - пробормотал еле слышно Станислав.
- Кто он? - насторожился я, предчувствуя, что дело, наконец, двинулось с мертвой точки.
- Это не имеет значения. - Ксешинский снова попробовал встать, но Кинрю придержал его за плечо.
- Еще как имеет, - проговорил он негромко.
- Так вы его разыскиваете? - в глазах у Станислава блеснула догадка.
- Мы ищем человека, по настоянию которого Матвей Воротников из господина Строганова деньги вытягивал, - ответил я.
- Я так и знал, - сказал Ксешинский, изобразив из себя провидца, - что это все добром не кончится.
- Ты нам о нем расскажешь?
- С какой это стати? - спросил Ксешинский язвительно. - Мне бы самому отсюда ноги унести поскорее, - добавил он. Кинрю угрожающее стиснул его плечо. - Но-но, полегче! - взвизгнул Станислав. Я поднял руки, предостерегая японца от слишком поспешных действий.
- Я заплачу, - сказал я Ксешинскому. - Сколько ты хочешь?
- Тыщу!
- А сведения того стоят? - поинтересовался я, взглянув на часы в простенке. Пора уже было поторапливаться, светало.
Станислав пожал плечами и водрузил поверх шевелюры свой блестящий цилиндр.
- Не знаю, - сказал он задумчиво. - Решать-то все равно вам!
- А, ладно, - махнул я рукою и снова достал бумажник, из которого в руки мошенника перекочевали ассигнации. - Рассказывай!
- У Матвея были какие-то дела с человеком, которого он называл Созоном, - начал Ксешинский. - Матвей его смертельно боялся, - Станислав при этих словах поежился. - Я видел его однажды, - продолжил он. - У него был очень колючий взгляд, и табачищем от него за версту разило.
- И одет он был во все черное, - добавил я. Пока все, услышанное мною, совпадало с тем, что было уже известно.
- Вот именно, - закивал Станислав. - Я застал его у Матвея в Петербурге, случайно. По-моему, он состоит в чиновниках и принадлежит к какому-то могущественному тайному обществу.
При этих словах мне стало как-то не по себе. Конечно, убийца принадлежал к могущественному обществу, и этим обществом, которое он попирал ногами, и был наш Орден.
Теперь, опираясь на рассказ Ксешинского, я мог бы попросить у Ивана Сергеевича списки членов ложи, наверняка среди них нашелся бы и не один Созон. Но я полагал, что Кутузов, скорее всего, на это, не пойдет и предпочтет, чтобы я обходился своими силами, лишь бы по-прежнему все оставалось в тайне. К тому же, я не был твердо уверен, что это настоящее имя убийцы.
- Откуда ты это взял? - спросил я Станислава.
- По-моему, - заключил Ксешинский, - он чувствует свою полную безнаказанность.
Что же? На это мне нечего было возразить.
- И это все что, ты нам можешь сказать?
- И за это, мошенник, ты тысячу рублей запросил? - взорвался Заречный.
- Могу еще кое-что добавить, - лукаво заулыбался Станислав.
- И что же?
- Однажды у него галстук чуть развязался - это мне Матвей рассказал - и он на шее у него увидел красный след от петли. Похоже, что его однажды уже хотели повесить, - Станислав мне подмигнул.
Вот это уже казалось странным и выбивало меня из колеи. Неужто и в Ордене "Золотого Скипетра" появился висельник?!
А я-то виселицу с часов Виталия на счет Воротникова отнес, подумал, что он таким образом мошенника обозначил. А, оказывается, оно иначе выходит.
- А сам я, - продолжил Ксешинский, - видел его однажды в обществе одной очаровательной дамы. С первого взгляда заметно - аристократка. Богата несметно, в бархате вся и в кружевах, брильянтами так и сверкает! Прогуливались они по Английской набережной, - добавил он.
- А звал он ее как, не расслышал? - спросил я в надежде.
- Расслышал, - сказал Станислав. - Лидией Львовной.
- И что, хороша? - поинтересовался я. - Блондинка или брюнетка?
- Не то слово как хороша, - мечтательно произнес Ксешинский. - Блондинка, - добавил он. - Белокурый ангел!
Вот это уже что-то да значило. Если это женщина светская, то не так уж и трудно ее будет вычислить!
На этом мы расстались с Ксешинским, которого я велел отпустить своему золотому дракону.
В этот же день я в сопровождении Кинрю выехал в Санкт-Петербург. Однако у нас возникли непредвиденные сложности на московской заставе. В этом особом помещении для полицейской и таможенной службы въезжающим и выезжающим полагалось зарегистрироваться, пошлину заплатить, подорожный налог, ну и прочие мероприятия в этом же роде уладить. Вот тут-то и оказалось, что Яков Андреевич Кольцов разыскивается московской полицией по подозрению в убийстве.
Мало того, что я с жертвой после крупного выигрыша конфиденцировал в коридоре, так меня, как оказалось, еще и заметила-таки хозяйка его квартиры, подойдя не вовремя к окну полюбоваться рассветом.
Вот и пришлось уговаривать полицейского, высокого хрупкого юношу в мундире, который ему совершенно не шел, отправить письмо с запросом к московскому обер-полицмейстеру генерал-майору Шульгину, так как иногда по роду своей деятельности мне доводилось с ним встречаться. Я считал, что только он может разрешить все возникшие в этом деле недоразумения.
В итоге письмо было отправлено с эстафетой, а нам с Кинрю оставалось ждать. Ответ пришел только через два дня, однако с положительным результатом. Юноша в шинели смог нас со спокойной совестью отпустить на все четыре стороны. Хотя я и заметил, что он был разочарован. Судя по всему, это было его первое дело, которое он намеревался в три дня блестяще раскрыть.
До северной столицы нам удалось добраться без происшествий. На некоторое время убийца по какой-то причине решил-таки оставить меня в покое. Мне не терпелось вернуться в родные стены, несмотря на то, что я толком так ничего и не выяснил, если не считать одной особенной приметы преступника да женского имени.
Однако уже то, что Мира не гуляла по парку, показалось мне подозрительным. Пасмурная погода только усиливала это впечатление.
- Кинрю, тебе не кажется странным, что Мира не вышла нас встречать, как обычно? - встревожился я.
- Но мы же не предупредили ее о своем приезде, - резонно заметил он.
- Да, но… - я замялся с ответом. - Она же…
Индианка, наделенная особым даром предвидения, всегда чувствовала, когда я возвращался. Теперь я не сомневался, что что-то произошло. Что-то такое, что заставило ее не выйти из дома, что-то серьезное и, скорее всего, печальное.
Однако я не высказал свои опасения вслух.
- Скорее всего, ты прав, Кинрю, - проговорил я как можно спокойнее, стараясь взять себя в руки.
Колонный портик особняка казался сегодня мне мрачным видением, восставшим из кровавых времен античного Рима.
Мы молча переступили порог, Кинрю шел позади меня и нес чемоданы. Никто из прислуги не появился в опустевшей прихожей.
- Да что же такое происходит?! - воскликнул я. Все мои старания успокоиться сошли на нет. Мне снова стало муторно на душе.
- Мира! - позвал Кинрю.
Я прислушался, ожидая ответа, но никто не отозвался.
- Мира! - повторил я вслед за японцем. Наконец-то со стороны людской послышались легкие шаги. Я узнал Мирину походку, и мне стало легче на сердце.
- Яков Андреевич! - индианка бросилась мне навстречу.
- Мира, милая, что случилось?
Она прижалась к моей груди и прошептала:
- Беда!
- Какая? - спросил я, похолодев. Неужели предатель и до родного гнезда добрался?
- Катюша! - Мира заплакала. - По-моему, она при смерти.
- Глупая, - попытался я улыбнуться. - Ну с чего ты это взяла? - Однако я был уверен, что индианка права, и Черный человек добрался-таки до своей новой жертвы.
Мира, словно облаком, была окутана шелковым белым сари. В руках она держала древнюю книгу. Это были четыре тома Вед - гимнов, жертв и магических заклинаний, сложившихся в Индии в первом тысячелетии до нашей эры.
- Это не беременность, - горько сказала Мира. - Я пробовала молиться, - индианка кивнула на фолиант у себя в руках. - Но ничего не помогает. Катя обречена, - промолвила она еле слышно.
- Нижи-митама, - проговорил Кинрю. Я сначала не понял, что он хотел сказать, но догадался чуть позже. Белый цвет в синтоистской школе символизировал скорое продвижение вперед. И Мира, сама того не осознавая, почувствовала, что гибель девушки знаменует собой новый этап в этой некрасивой истории.
- Где она? - осведомился я у Саши, которая незаметно вошла в прихожую.
- В спальне, на втором этаже, - ответила горничная. - Ей выделили отдельную комнату, - всхлипывая проговорила она.
- Я хочу с ней поговорить, - обратился я к Мире. - Очень тебя прошу, проводи меня к ней как можно скорее.
- Обещайте не утомлять ее, - попросила Мира. - Это для нее смерти подобно.
- Даю тебе ma parole d' honneur, - ответил я. - Что с ней произошло?
- Я не знаю, - развела индианка руками. - Но, по-моему, это из-за конфет, - сказала она.
- Каких еще конфет? - я смутно помнил разговор накануне отъезда. - Так это - ее поклонник?
- Я не уверена, - устало сказала Мира. - Но карты говорят, что он дьявол, - возбужденно добавила она. Ее волосы, не убранные в прическу, растрепались, глаза загорелись недобрым блеском. Я невольно сравнил ее с ведьмой из сказки.
- Это сказано слишком громко, - усмехнулся Кинрю.
- Возможно, - моя индианка не стала возражать.
Все вчетвером мы поднялись по лестнице в комнату горничной. В ней царил полумрак, шторы на окнах были завешаны. Теплилась лишь одна свеча, и та - перед образами. На шелковом белье в огромной постели под пологом угасала несчастная девушка в измятой рубашке. В медном тазу у кровати алела кровь.
Я деловито осведомился:
- За доктором-то послали?
Саша, высокая девушка с длинной толстой косой цвета спелой ржи, сказала:
- А как же?
- Когда? - Я осведомился у Миры.
- Утром еще, - вздохнула она. - Я отправила человека за Луневым. С минуты на минуту ждем, - добавила она.
Я только удивлялся ее великодушию и удивительной прозорливости. Кому как не мне было знать, что они с Алешкой практически не выносили друг друга. Однако она ценила его талант целителя и пригласила его, не посчитавшись с собственными чувствами. В моей индианке совсем не было эгоизма.
"Редкое качество в наши дни!" - отметил я про себя.
Катеньке опять стало хуже, она приоткрыла слезящиеся глаза и приподнялась на постели. Ее вырвало кровью, она вскрикнула и упала на кровать.
- Бедная моя, - прошептала Мира и обтерла ей лоб прохладным намоченным полотенцем.
Волосы Катюши, словно прелая солома, разметались по подушке, вокруг глаз появились темные глубокие круги, и все нежные черты ее заострились.
- За священником бы послать, - сказала Саша.
Я кивнул, и она ушла передать распоряжение кому-нибудь из людской.
- Как долго это продолжается? - поинтересовался я.