Легко сказать. Снег лежит, пушистый, гипс для снятия отпечатков держать не будет. Эксперт линейку приложил.
– Армейский сапог, сорок третий размер.
Стало быть, убийца был выше среднего роста, хотя не факт. В разведвзводе с Андреем служил ефрейтор. Ростом – метр с кепкой, а нога – сорок пятого размера. Вот такой казус. Эксперт фото сделал, отошел, его стошнило. А ведь мужик тертый, всякого повидал.
– Расчлененка, – только и сказал.
Николай и Андрей приблизились. Девочка лет десяти-одиннадцати, худенькая, светлые волосы. Пальто в стороне валяется. Тело ножом изрезано, искромсано, левая рука напрочь отрезана. Андрей на фронте много смертей повидал. Кто пулей был убит, кого снарядом или миной разорвало. Тела разорваны, кишки на соседнем дереве с веток свисают. Но это война. А сейчас мирное время и ребенок. Нормальный человек такого сотворить не может.
Нелюдь он! Андрей себе слово дал: найти во что бы то ни стало и застрелить при задержании. Суд по 136-й статье за умышленное убийство может дать не более десяти лет.
А еще попробуй доказать умысел. А не докажешь, вовсе пятерку получит и по УДО – условно-досрочному освобождению за хорошее поведение на зоне – через половину срока выйдет. Не должны такие нелюди землю топтать, жрать, водку пить, воздух портить.
Андрей в сторону отошел, к нему Николай. Папиросу начал из пачки доставать, руки трясутся, как у пьяницы с жуткого похмелья.
– Руки замерзли, – объяснил он.
А то Андрей не понял – почему. Показался сторож с прокурорским и судмедэкспертом. Пока они истерзанное тело убитого ребенка осматривали, Николай поинтересовался у сторожа:
– Ребенок из местных?
– Лицо в крови, не узнаю. Вроде такого возраста девочка у Тихоновых была.
– Где их дом?
– Я покажу.
Сторож вывел их к месту, где стояли мотоцикл и машина прокуратуры, показал рукой.
– Вон их улица, третий дом от угла. Дрянь семья, все пьют. Что мать, что отец. Он садчиком на кирпичном заводе работает.
– Андрей, пойдем проведаем.
У Андрея по две пары теплых носок одеты, сапоги добротные, яловые, а ноги мерзнуть начали. Двор был запущенным, калитка на одной петле висела, снег не прикрывал мусор.
Видно было, хозяевам не до порядка было, погрязли в пьянке. В окне горел свет, хотя на улице светло. Николай постучал в дверь. Никакого ответа. Он толкнул дверь, и она распахнулась. В нос сразу ударил спертый запах – сивухи, давно не убиравшегося дома. Оперативники вошли в сени, оттуда в сам дом. В комнате тепло от печки идет, на столе следы попойки. Пустые бутылки, тарелки с остатками немудреной закуски – капуста, соленые огурцы, вареная картошка, куски хлеба.
– Хозяева! – крикнул Николай.
Из-за ситцевой занавески, прикрывавшей вход в соседнюю комнату, послышался шорох, потом невнятное бормотание. Пошатываясь, вышел хозяин. Всклоченные волосы, дня два небрит, отечная физиономия. Из одежды грязная майка и черные сатиновые трусы.
– Ты как здесь? – уставился он на Николая.
– Давно пьешь? Из милиции я.
– Имею право, у меня сегодня выходной.
Мужик подошел к столу, потянулся к недопитой бутылке сивухи. Андрей бутылку схватил, убрал за спину.
– Трубы горят! Дай глотнуть, – протянул руку мужик.
– Перебьешься, – жестко сказал Николай. – Фамилия?
– Тихонов.
Мужик взял с буфета кружку, зачерпнул воды из ведра, жадно выпил.
– Жена где?
– Где ей быть? Дрыхнет.
– Буди.
Мужик никуда не пошел. Заорал:
– Катька! Вставай! Милиция пришла.
Никто не отозвался. Тихонов, едва слышно матерясь, поплелся будить супружницу. Судя по звукам из-за занавески, стал трясти, потом отвесил пощечину. Через несколько минут невнятное мычание, шевеление. Николай рукой показал Андрею на сапоги, стоявшие у входа. Андрей наклонился, взял сапог в руку, перевернул. Нет, сапог значительно меньшего размера, чем след, оставленный на месте убийства.
Николай тем временем осмотрел одежду, висящую на вешалке. При многочисленных ножевых ранах на трупе на одежде убийцы должны остаться следы крови. Николай махнул головой в стороны – нет следов.
Из-за занавески выбралась парочка. Видок еще тот. Из-под засаленного халата женщины неопределенного возраста ночная рубашка торчит. Дать ей можно и тридцать, и пятьдесят. Лицо помятое, под глазами мешки, взгляд неосмысленный, волосы колтуном сбились. И это женщина? Андрей чуть не сплюнул. Потом подумалось: как ребенок жил в такой семье? Ничего же хорошего не видел за свою короткую жизнь и как финал – жуткая смерть.
– Чего надоть?
Женщина уставилась на стол, явно в поисках спиртного для опохмелки.
– Дочь где?
– В школе быть должна. Вон – на вешалке одежки ее нет.
– Собирайтесь, пойдете с нами. Оба! Пять минут на сборы.
Оперативники вышли на крыльцо, больно тяжелый дух в доме. Немытых тел, сивухи, кислой капусты. Прошло минут пять, пока супруги оделись и вышли из дома, поддерживая друг друга.
– А что случилось-то? – Мужик был недоволен, что его разбудили, не дали похмелиться.
– Убийство.
– А мы никаким боком, да. Дома были, праздник у нас.
– Какой же?
– Так получку принес.
Николай тихо выругался, но Андрей расслышал.
– Скоты.
Верно оценил. Выпить, поспать, на работу не ходили бы, если бы было на что жить.
Прокуратура и медэксперт свою работу закончили, ждали труповозку. Тихонова увидела прокурорского в форме. До нее стало доходить – что-то не так. А потом заметила пальто детское на снегу.
– У дочки такое же было.
– Подойдите, осмотрите тело.
– А? Какое тело? Где тело? Лиза? Где Лиза?
Тихонова рванулась вперед, потом резко остановилась, как на стену натолкнулась. И вдруг завыла страшно. Людей поблизости в дрожь бросило от этого утробного воя. Екатерина на колени рухнула, зарыдала:
– Доченька!
Андрею родителей девочки жалко не было. Сами выбрали себе такую разгульную жизнь. А убитую столь жестоко девочку жалел, непутевые родители ребенку достались. Тихонов, отец девочки, на свежем воздухе и от увиденного протрезвел.
– Это кто же ее так?
– Будем искать, – ответил Петр Федотович. – Вам поменьше пить надо. Глядишь – и трагедии бы не было.
– С устатку я! Ты попробуй вагонетку с кирпичом-сырцом в горячую печь закатить! Галстук надел! Еще бы очки нацепил!
Николай взял Тихонова за локоть.
– Уймись. Смотрел бы за дитем лучше, беды бы не случилось. Пропили вы свою дочь!
Тихонов заткнулся, рухнул на колени рядом с телом дочери. Дошло наконец – беда пришла. Приехала труповозка. Тихонов с трудом поднял и отвел в сторону жену. К ним подошел Петр Федотыч.
– Опознали дочь?
– Она это!
Николай подошел к судмедэксперту.
– Что скажете?
– Смерть ориентировочно наступила часа три-четыре назад. После вскрытия точно скажу причину смерти.
– Да причина и так видна – множественные ножевые ранения, кровопотеря. Меня интересует, была ли изнасилована?
– Пока не скажу, но непохоже. Я тебе, Николай, отзвонюсь.
Николай подошел к Андрею.
– Едем в райотдел, замерз я что-то.
По приезде расположились в кабинете. Андрей поближе к печке подсел.
– Какие версии? – поинтересовался Николай.
– Для начала две. Или псих, или сексуальный маньяк.
– Похоже. Грабеж и прочее отметается. Что у ребенка из пьющей семьи взять можно?
– Не торопись. Вора она увидеть могла, он ее как свидетеля убрал.
– Пустое. Что на кирпичном заводе брать? Да и не тронул бы вор ребенка. Чует мое сердце – ненормальный. Не было в районе раньше таких диких преступлений.
– Николай, не сбрасывай со счетов: после войны сколько фронтовиков вернулись. Контуженные, с больной психикой. Работу найти с инвалидностью сложно, вот и сорвался с катушек кто-то.
– Ты адвокат или опер? Значит, так, предстоит тебе работа дальняя, казенный дом. Иди в поликлинику, к психиатру. Выясни – кто из психов на учете состоит. Да не всех переписывай, кто буйный или приступы ярости были.
С большой неохотой Андрей в поликлинику пошел. Честно сказать – и психов, и психиатров побаивался, слухов разных много ходило. Психиатром оказался пожилой мужчина импозантной внешности. Андрей удостоверение сразу предъявил. Психиатр на стул указал.
– Что привело вас в наш бедлам?
Бедлам – общее прозвище психбольниц.
– Не подскажете, состоят ли у вас на учете буйные? Объясню. У нас в городе убийство произошло, необъяснимо жестокое. Ребенка изрезали ножом, почти четвертовали.
– Ужас какой! Сразу скажу – таких на свободе нет. Был один, в сорок четвертом его из армии комиссовали. Так он в Кащенко находится.
– Сбежать оттуда не мог?
– В жизни ничего невозможного нет. Но если бы случилось, меня бы известили.
– Как мне до больницы добраться?
– До Канатчиковой дачи? Так она на Загородном шоссе.
– Вы же о Кащенко говорили?
– Молодой человек, это одно и то же. Кащенко – название официальное, в честь бывшего главного врача. А Канатчикова дача – по местности, там сто лет назад купец жил, Канатчиков.
– Спасибо.
Андрей поднялся.
– Подождите. Все равно через Москву ехать. Так посетите психбольницу в Матросской Тишине. У них картотека обширная.
У Андрея тоскливо заныло под ложечкой. Но деваться некуда, версию надо отрабатывать. В две больницы сегодня не успеть, но на улицу Матросская Тишина вполне можно. Поторопился на электричку. До самой больницы, хоть почти в центре была, добрался только к двум часам дня. Сразу к начмеду направился, как называли заместителя главного врача по лечебной части, представился.
– Опишите повреждения трупа, – попросил начмед.
Андрей, как мог, рассказал.
– Ребенок, говорите? Да, это должен быть наш пациент, очень похоже. Но те, кто совершил нечто подобное, у нас за железной решеткой сидят по решению суда на принудительном лечении.
– Кого-то вы все-таки вылечили, и они на свободе живут.
– Молодой человек, такие маниакальные психозы до конца вылечить невозможно. Ремиссия, по-простому улучшение, может быть на год, два, пять, потом обязательно срыв.
– Жестко! И такой пациент снова может убивать?
– Увы.
– Я бы хотел получить список всех. И кто на излечении в больнице, и тех, кто отпущен. Они как-то наблюдаются?
– Психиатрами по месту жительства. Но вы же понимаете, к каждому врача не приставишь. Вам придется подождать часа два-три.
– Хорошо.
Андрей решил к тетке съездить, не болтаться же ему вокруг больницы? Пообедал домашним, поболтал немного. Остался бы на вечер, а время поджимает. В больнице ему вручили список из семи человек, пролеченных и выписанных. Вроде немного. Но если учесть, что они живут в разных концах области, а с транспортом худо, проверка может занять не один день.
Резонно решив, что ехать в Балашиху, утром снова в Москву, для посещения больницы имени Кащенко, будет пустой тратой времени, он вернулся к тетке. Та рада была, в последнее время, после перевода на новое место службы, в Балашиху, виделись они не часто, не каждую неделю. Андрей с грустью заметил, как быстро стареет и сдает тетка.
– Возвращался бы ты, Андрюша, сюда. За мной кто-то присмотреть должен, годы-то быстро летят. Комната тебе достанется. Не хоромы, конечно, но Москва. В Балашихе в общежитии ютишься, на всем казенном.
– Вернусь, баба Маня. Женюсь и вернусь.
– О, когда это будет! Я уж и не надеюсь.
Утром Андрей на Канатчикову дачу отправился. К удивлению своему, данные получил быстро и к обеду успел в райотдел вернуться.
Оба листка с фамилиями на стол Николаю положил.
– Фамилии и адреса буйных, за которыми расчлененка или тяжкие телесные повреждения числятся. По улучшению состояния здоровья из больницы выписаны.
– Тут от Каширы до Клина и Сергиева Посада!
– А кто сказал, что маньяк в нашем городе живет?
– Надо звонить в областное управление, выяснить – не было ли за последний год похожих преступлений в области.
Николай взялся за трубку.
– Межгород? Наберите мне номер…
Пока Николай говорил, Андрей обдумывал, что предпринять с проверкой психов. Самому ездить – недели не хватит. Можно попробовать позвонить в отделы уголовного розыска районов, где психи живут. Пусть проверят – на месте ли. Не выезжали с места жительства восьмого или девятого декабря? А если выезжали, то как выглядят? Его звонок подразумевал, что оперативники должны были лично выехать на место жительства, пациента посмотреть, с родственниками или соседями побеседовать. На все время нужно, оперативники же своей работой загружены выше головы.
Так и сделал, едва Николай телефон освободил. Час на звонки ушел. Николай ушел, потом вернулся.
– Судмедэксперт заключение передал. Тихонова Елизавета была убита ножом с шириной лезвия четыре сантиметра и длиной клинка не менее семнадцати сантиметров. На теле двадцать четыре колотые раны, из них три – проникающие в грудную клетку, смертельные. Следов сексуального насилия нет.
– Стало быть, сексуальный маньяк отпадает.
– Баба с возу, кобыле легче. Чем завтра думаешь заниматься?
– На телефоне сидеть. Обзвонил угро всех районов, где психи живут. Объяснил – срочно. Обещали завтра дать ответ.
– Понял. Есть хочешь?
– Не откажусь.
– Мне тут дальний родственник половину бараньей туши привез. Жена знатный шулюм сделала, угощу.
Николай жил в собственном доме, доставшемся от деда. Небольшой, деревянный, но уютный, с общежитием не сравнить. И запах с кухни восхитительный – мясной. Пока мыли руки, жена Николая, Шурочка, стол успела накрыть, только сели – шулюм разлила по тарелкам.
– Пока горячий, есть надо. А остынет – на губах салом оставаться будет, невкусно. Вы ешьте!
Можно было не говорить. Оба опера ложками застучали дружно.
– Шура, налей-ка нам по сто, для аппетита.
– У вас он и так отменный.
Но плеснула в рюмки из графина. Николай свою рюмку поднял.
– Чтоб всю преступность под корень извести!
Выпили, снова за шулюм принялись. Жена Николая усмехнулась:
– Если выведете под корень, не нужны станете. Из милиции погонят, куда пойдете?
Николай ложку на стол положил.
– Немцы к нам многомиллионной армией пришли, да с танками, пушками, самолетами. И где они теперь? Всех одолели! И преступность задавим. А разгонят милицию – каменщиком пойду или стрелочником на железную дорогу.
Говорил Николай на полном серьезе. Многие после войны в светлые идеалы верили. Доедали уже в молчании. За живое тема задела. Лично Андрей в скорое искоренение преступности не верил. Большинство преступлений из-за денег. Кражи квартирные, грабежи, разбои – только из-за денег. Да и часть убийств тоже. Жадны люди. И пока будут деньги, люди будут красть, разбойничать. Сколько человечество существует, столько войны ведет и ворует. Вон в арабских странах ворам руки рубят. А воры не перевелись. Так что Андрей думал послужить еще в органах.
Весь следующий день Андрей в кабинете просидел у телефона. Собратья по службе не подвели. Но результаты были неутешительными. Один псих умер, другой покончил жизнь самоубийством, другие в означенные дни находились дома, что подтверждали соседи.
– Либо псих этот на учете не состоит, скажем – приезжий. Или не псих вовсе, – подвел итог Николай.
– Но нормальный человек такое сделать не может! – упорствовал Андрей.
– А пьяный в стельку, что наутро не помнит, что вечером творил? Про белую горячку слышал? А разных кокаинистов-морфинистов со счета сбросил? Та еще публика! Сталкиваться не приходилось?
– Пока нет.
В этот же день позвонили из области. Похожих преступлений ни в одном районе не было. Полный тупик!
– Что делать будем? Похоже – висяк! – Николай нервничал, барабанил пальцами по столу. Для Андрея – верный знак.
– Если быстро не найдем – еще труп будет.
– И Щеглов шею намылит.
– Черт с ним, не для него работаем.
Попробовали обмозговать другие версии. Один предлагал, второй находил слабые места, критиковал. Мозговой штурм не удался. Так и разошлись мрачные, неудовлетворенные.
Андрей к Марии направился, а ее дома не оказалось.
– Зачеты у нее в институте пошли, поздно приезжает, – пожаловалась мать.
Вот невезуха! Одно осталось – спать. Показалось – только прилег, глаза сомкнул, как в дверь стучат.
– Фролов, в райотдел, срочно!
Андрей посмотрел на часы. Три часа ночи. За окном темень, ветер, стало быть – ЧП. Уголовный розыск – как пожарная команда.
Собрался быстро, прибежал к райотделу. К крыльцу одновременно с Андреем подъехал на мотоцикле Николай.
– Привет. Еле завел. Мороз всего пятнадцать градусов.
– А что ты хочешь? Техника немецкая, нежная, морозов не любит.
В дежурке их "обрадовали":
– Нападение на сторожа продуктовой базы райпо. Сторож ранен, в больнице.
Николай определился сразу:
– Я тебя в больницу подброшу. Если сторож в состоянии говорить, опросишь по-быстрому. А я к складам райпо.
Райпо – районное потребительское общество, предприятие не государственное, можно сказать – кооператив, артель. Но в снабжении населения продуктами играло важную роль. Представители райпо объезжали деревни и села, скупали мясо, сметану, яйца, шерсть, мед. Продавали через сеть своих магазинов.
Ехать до больницы недалеко, да на мотоцикле за пять минут. Андрей продрог. Высадив опера, Николай уехал. В приемном покое сидела знакомая медсестра Лидочка. Она принимала Андрея, когда он ранен был. Сразу со стула вскочила.
– Опять ранили?
– Типун на язык, Лидочка! Пока здоров. Сторожа к вам привозили.
– Я же и звонила в милицию. К операции его готовят. Куртку снимите, набросьте халат. Он в хирургии, успеете поговорить.
При поступлении пациентов с криминальными ранениями – пулевыми, ножевыми, осколочными, согласно приказу Минздрава, медики обязаны ставить милицию в известность.
Андрей поторопился, почти пробежал по длинному коридору к операционной. Пока операционная бригада готовилась к операции, успел вкратце поговорить с раненым.
– Здравствуйте, я из милиции, моя фамилия Фролов. Что произошло?
– Замок со склада гвоздодером своротили. Я услышал, возится кто-то. Берданку взял, из сторожки вышел. У склада лампочка всегда горела, а тут темно. Разбили или вывинтили. Я вверх пальнул. А этот ко мне кинулся. Молодой, здоровый. А мне шестьдесят шесть годков. Я пока берданку перезарядил, а он рядом уже. Нож в руке, здоровенный тесак. Я берданку на него наставил, а он за ствол схватился, я на спуск нажал. А он меня ножом в живот.
– Как же он ножом ударил, если берданку держал?
– Так схватил-то он левой, а нож в правой был.
Из операционной вышла санитарка, взялась за каталку с раненым.
– Минуточку! – остановил ее Андрей. – Как он выглядел?
– Высокий, лет двадцать семь – тридцать.