Глава тридцать шестая
Ранним утром густой туман поплыл над темной водой Енисея, роса упала на серую гальку, темные бревна городских стен, узкие листья береговых тальников. Скрипнула дверь покосившейся избушки, и на берегу показался невысокий пожилой китаец, одетый в простые темные штаны и такую же куртку с узелками вместо пуговиц. Чуть согнув в коленях ноги, он повернулся лицом к востоку, смутно розовеющему сквозь туман, и начал традиционные утренние упражнения. Заводя руки над головой, господин Ли Ван Вэй "снимал" Янь-энергию Небес. Проводя кисти по кругу перед собой на уровне пояса-груди, он "вытягивал" Инь-энергию Земли.
"Небо черное, Земля желтая, Небо круглое, Земля квадратная"- так говорила древняя китайская космология.
Взяв энергию Земли и Неба, господин Ли Ван Вэй собрал ее в "сияющий цветок", то сжимая кисти в шарик перед грудью, то снова разводя их по диагонали.
Закончив, он еще раз взглянул на солнце, чей сияющий оранжево-красный край показался из-за темной заречной сопки. Почтенный китайский господин направился в обход енисейского мыса, мимо пристани, где в кормовом балагане их долбленки безмятежно спал Чен. На сегодняшний день было намечено много дел, в некоторых Чену предстояло сыграть важную роль.
Но вот роль Андрея Мастеру была еще неясна. Судя по всему, тот не желал быть просто кулаком, вбивающим в косную жизнь замыслы китайского мудреца. Но кем тогда? Скорее всего, круг всеобщих перемен сам повернется и найдет для него нужное место. Господин Ли Ван Вэй остановился на этой мысли, как раз подойдя к воротам в стене Большого города.
Солнечный луч, пройдя сквозь дырку в мутном оконном пузыре, острой стрелкой стоял в темном воздухе избы, оканчиваясь круглым зайчиком. Медленно двигаясь по полу, светлый кругляш наполз на лицо Андрея и разбудил его. Мастер ушел, оставив на столе несколько серебряных денежек - "суточные". Хлебнув холодного чаю из котелка, Андрей помыл посуду, как смог, прибрал избенку. Закончив уборку, задвинул наружную щеколду и направился в город.
Ясное и чистое утро уже накалялось полуденным жаром. От реки слышался стук вальков - там, на низких мостках, расселась цветная бабья клумба: белые рубахи с широкими рукавами, темные ситцевые сарафаны и фартуки с мелкими белыми цветами, розовые, красные, темно-синие платки. Из-под платков виднелись круглые загорелые лица, потные лбы, блестящие на ярком солнце. Однако, поднимаясь по крутому взвозу, Шинкарев не особенно всматривался в окружающее: он размышлял.
В ворота втекала густая толпа, направляясь по улице в сторону рынка. На всякий случай придерживая карман, Андрей, без особых намерений, тоже двинулся на торг - сегодня открылась ярмарка.
Купив в обжорном ряду горячего медового сбитня и пирог с зайчатиной (сбитенщик дал сдачу медными денежками - обсчитал ли, нет, черт его знает), Шинкарев прошел меховым рядом. Укрытые от солнца, под навесами красовались меха собольи, куньи, лисы черные и красные, белка в розни и сшитыми мехами, бобры, песцы черные и белые, зайцы и волки, горные барсы и даже барбы (тигры). Со всего Саянского нагорья стекались в Красноярск меха - лучшие, понятно, в цареву казну (…сколь числом придет в году, того описати не в память, а чаять тое казны приходу в год боле шти сот тыщ рублев - ..), да и базару оставалось довольно…
А ведь недавно еще все это были кыргызские угодья, их кыштыми - саянские шорцы и койбалы - меховой "алдан"в Хоорай посылали. Смирятся кыргызские тайши с такой потерей? На-ко, выкуси - смирятся они! Значит, в который раз жди войны.
А на торжище стоял шум, толчея, гомон. Пьяненький мужичонка тренькал на балалайке, веселил народ:
Чаще-почаще, что кому послаще:
Кому сахар и медок, кому бабий передок
Пушной ряд окончился, пошел красный товар: сукно цветное, "каменье-одекуй" (бисер), посуда медная и оловянная, уздечки наборные, узорные попоны и много еще чего. Тюменские ковры - на черном поле огромные красно-белые розы и зеленый виноград - розан мой алый, виноград зеленый… Вот и их ткань продавалась и, как видно, неплохо. Но Андрей не стал подходить к целовальниковой жене - разбитной сибирячке в цветастом платке. У него появилась мысль - купить подарок Рыжей, может, бусы какие-нибудь; да только не знал, хватит ли на это его денежек.
Кончился и красный товар, пошел одежный ряд - порты, рубахи, кожаные сапоги (сибиряки лаптей не носили), кафтаны, пестрый женский наряд.
- Ай, хорош азямчик! Глянь-ко! - протянул какой-то мужичок Андрею длиннополый, теплый кафтан.
- Мне такой же, но с перламутровыми пуговицами, - машинально бросил тот, занятый мыслями о кыргызах.
"Хочет ли Ши-фу отдать им город, ни разу не взятый, согласно известным сведениям? Много ли стоят известные сведения? Можно ли это допустить?"
Андрей повернул в сторону конских рядов, не заметив, как из-за кафтанного ряда за ним осторожно скользнул мужчина, одетый в старый казацкий кафтан, продранный на локтях. На переносице запеклась большая багровая корка - след крепкого удара, полученного не далее как вчера.
Войдя в город на рассвете, господин Ли Ван Вэй сразу направился на Посад. Свой путь он сверял со "схемой", грубо нацарапанной на куске бересты, который он получил от староверческого старосты. Подойдя к нужной калитке, посол Его императорского величества, господин Ли Ван Вэй стукнул несколько раз витым железным кольцом.
- Кто там? - послышался неприветливый бабий голос из-за высоких ворот.
- Мне нужен Михаил, - вежливо ответил Мастер.
- Нету Мишки. В Енисейск за товаром уехамши.
- А когда он вернется?
- Да кто ж ево знат - неделю проездит, не то и две.
- Кто-нибудь его заменяет в торговле?
- Никто не заменят - то дела евонные. Иди отсель, мил человек, не знам я ничево.
Навестив Чена, Мастер направился к Малому городу. Пройдя Посад, он вышел к открытому месту, где рядами были вкопаны вертикальные столбы - надолбы. За надолбами шел глубокий ров, за которым поднималась высокая крепостная стена. Верхняя часть ее выступала вперед, образуя боевые навесы - "обламы".
Тяжелые серебристо-серые бревна отчетливо рисовались в густом синем небе, дальние башни - квадратные, с четырехскатными тесовыми крышами и малыми островерхими башенками наверху, - виделись уже туманно-голубыми, полурастворенными в теплом воздухе. В центральной Преображенской башне были открыты ворота, сбитые из листвяжных плах в три пальца толщиной, стянутых широкими железными полосами и скобами.
- Куды прешь? - опустив бердыш, поинтересовался воротный.
- Мне к воеводе, по важному делу.
- Сабля али пистоль при себе имется?
- Вот. - Китаец показал широкую китайскую саблю в черных кожаных ножнах с узорными бронзовыми петлями. - Но я не воин и не умею рубиться, как вы, доблестный альт.
Караульный поскреб в затылке.
- Ладно, проходь.
Войдя в ворота, китаец внимательно огляделся, накрепко запоминая увиденное. Рубленые крепостные стены, или "городни", образовывали внутри стены прямоугольные клети, заполненные хозяйственными, складскими, а частью жилыми помещениями крепостного гарнизона. Внутри острога стояло несколько строений: "съезжая изба"- крепостная тюрьма, "приказная изба"- воеводская канцелярия, "государевы анбары"- склады собранной пушной дани, где она хранилась перед отправкой в Москву. Еще в остроге имелась рубленая церковь и "жилая изба", в которой жили "аманаты"- заложники туземных данников. Во всем чувствовались сила и порядок крепости, готовой в любой момент сесть в осаду. Немного постояв, господин Ли Ван Вэй решительно направился к приказной избе.
После ухода Мастера, еще немного соснув в балаганчике, Чен ополоснул лицо в потеплевшей енисейской воде, подошел к уже знакомому пристанскому сторожу, дал тому копейку и поручил поглядывать за лодкой. Сам же направился в город. По описанию господина Ли Ван Вэя найдя вчерашний кабак, Чен вошел внутрь и взял чекушку у целовальника, предложив и тому выпить.
- Не пью я до обедни. Жена узнат, враз во власы вцепится - аспид, не баба!
- Сочувствую. Ну, тогда твое здоровье!
- Буди и ты здрав, коль человек хороший.
- А если плохой?
- А плохой дак подохни, я жалеть не буду.
- Понял. А вот вчера у вас в чуланчике был один плохой, Гришкой звали. Он как, жив еще?
- Да што ж ему, варнаку, зделатца? Чен набулькал еще стаканчик.
- Хотелось бы с ним потолковать.
- Толкуй, мне што?
Он открыл дверь чуланчика:
- Гришка, подыми харю-то! Дело до тебя есть.
Спящий мордой вниз Жиган поднял кудлатую голову, небрежно перемотанную какой-то тряпкой:
- Вина дай, - прохрипел он спросонья.
- Пожалуйста. - Чен с улыбкой поднес налитый стаканчик.
Тот опрокинул, дернув выступающим кадыком:
- Ишшо!
- Вот. - Чен снова поднес ему, теперь только треть стакана. - Остальное после нашего разговора.
- Чево надоть?
- Судя по вашему виду, вы деловой человек.
- Ча-а-во? - непонимающе протянул Жиган.
- Выропаева знаешь? - совсем другим тоном, коротко и жестко спросил Чен.
- Кто ж Мишку не знат. Шшипнуть ево, што ль?
- Бабу свою щипай. Знаешь, чем торгует Выропаев?
- Дак много чем…
- А мне много не надо. Ты что, еще не понял?
- Бона што… - догадавшись, протянул чернявый, - хошь "слово и дело государево"? На остроге прознают, враз на дыбу подвесят!
- Не узнают. А мы не поскупимся. Давай еще, - плеснул он в стакан, - и я с тобой.
- Припасу у меня нету…
- А сами пищали? - Чен сел на солому рядом с Жиганом.
- Рушницы-то? Поишшем. Казакам на острог невдаве новые прислали - "кремневки". Хороши, собаки! Дак они стары-то пишшали, "фитильные", по указу и поломали.
- Все поломали?
- По росписи все. - Жиган помотал головой, что-то соображая. - Значится, двадцать "фитильных", по два рубли за штуку. Годится?
- Пойдет. - Чен поднялся.
- Погодь! Окромя денег, ты мне добро зделашь.
- Что за добро?
- Вишь, как меня, - показал он на замотанную голову, - моим же бутылом приложили. Курвенок один. Дак ты тово курвенка мне подвесть должен, я ему из спины ремни резать буду. А иначе те рушниц не видать, а видать "слово и дело". Понял?
- Откуда ты знаешь, что я с ним знаком?
- Толкуй! Дак ты понял?
Чен погладил широкий выбритый лоб.
- Договорились. Как ты дашь знать, что товар готов?
- Уж дам, не беспокойсь!
Оставив Гришке бутылку, Чен в раздумье вышел на улицу. Сдать Андрея? Плохо. Очень плохо. А если по-другому не получится? Так или иначе, надо было говорить с Мастером.
Пройдя одежный ряд, Андрей почувствовал запах пота, услышал негромкое ржанье конского ряда. В ряду стояли разные кони: коренастые злые киргизы из хоорайских степей, северорусские Пегашки и Карьки, приведенные в далекую Сибирь из Холмогорья, дорогие аргамаки, пригнанные из Средней Азии. Засмотревшись на лошадей, Андрей лишь в последний момент почувствовал бросок чьей-то тени ему под ноги. Не раздумывая, он ушел кувырком. Больная левая рука несколько задержалась с подкатом, и запястье, защищенное кольчужным браслетом, попало под удар ножа. Острый конец оцарапал руку, но не более того. Вскочив, Андрей увидел одного из вчерашних Гришкиных дружков, готового снова броситься с ножом.
Вопрос первый: один ли он здесь? Это вряд ли. Топором в спину, колом по загривку - запросто. Андрей крутнул головой, осматриваясь, и вдруг узкая черная петля змеей захлестнула Тришкиного дружка. Тот выронил нож, грохнулся, и его тут же поволокло по грязи. Андрей поднял глаза - и увидел сухощавого азиата в простом темном халате и матерчатой кыргызской шляпе с загнутыми ушами.
- Кистим!! Вот те на! Ты как здесь? - не скрывая удивления, воскликнул Шинкарев.
- Ярмарка, - пожав плечами, спокойно ответил тот, - коней продаем.
Брезгливо сдернув аркан, он медленно сматывал его, пока нападавший уползал куда-то, пробираясь меж конскими ногами, весь перепачканный пылью и навозом.
- Пойдем, айрану выпьем. Поговорить надо, - предложил Кистим.
- Пойдем.
Кистим спешился, и они с Андреем отошли к юрте, поставленной недалеко от конского ряда. Внутри, за войлочной полостью гомон ярмарки мгновенно отступил куда-то. Тут было чисто, сумрачно, приятно пахло овечьей шерстью. Кистим достал кожаный мех с айраном и пригласил Андрея присесть на кошму.
Приказная изба была одноэтажной, но высокой, поставленной на подклет. Внутрь вела крытая лестница с навесом над крыльцом. В передней горнице, "приемной" воеводы, по стенам стояли лавки. Сейчас горница была пуста, сквозь дверь, приоткрытую во вторую горницу, где работали воевода с подьячим (дьяка Красноярску не полагалось no-малости), виделся длинный стол и деревянный стул-складень, на котором лежала баранья шкура. В углу комнаты была устроена большая печь, облицованная муравленными изразцами, доставленными из России, - на блестящих квадратах гарцевали всадники с копьями, скалились диковинные звери с рогами, широко распустили паруса круглые голландские кораблики.
Воевода Никита Иванович Карамышев, одетый в серый кафтан с длинным отложным воротником в мелкую синюю клетку, был густобород, высок и широкоплеч. Над пушистыми усами нависал широкий "утиный" нос, маленькие глаза прятались под тяжелыми бровями.
Воевода диктовал письмо в Тюмень, о постоянной острожной напасти - кыргызах: "…По вся годы в работное и летнее время хлебного жнитва и сенокосу приходят кыргызы под Красноярской войною, а в иные времена посылают для отгону всякого скота малое число воровских улусных людей, селы и деревни жгут и всякий скот отгоняют, и людей побивают…"
Темно-золотистые пластинки слюды, вставленной в свинцовые переплеты, пропускали мало света, и потому у стола подьячего одна оконная створка была распахнута. На столе были разложены принадлежности для письма: стопа нарезанной чистой бумаги, медная чернильница с пером, баночка с киноварью для заглавных буквиц, песочница с мелким песком, чистая тряпица - обтирать перо. Написав оригинал документа - "отписку"и архивную копию - "список", подьячий посыпал их мелким песком, затем сдул его и передал документы на подпись.
- Все, што ль, на севодни? - подписывая, спросил воевода. - А то на ярмонку сходить.
- Один сидит, вродь как не нашенский, - кивком головы указал подьячий.
- Пушшай заходит.
Вежливо поклонившись в дверях, господин Ли Ван Вэй прошел в присутствие и сел на табуретку, придвинутую к столу.
- Назовись - кто таков, откуль прибыл? - приказал воевода.
Господин Ли Ван Вэй представился, подьячий записал аккуратно.
- Ну, и што у тя за дело?
- Будучи проездом у кыргызского хана, слышал я, что один из ясачных качинских родов собирается отойти в степь. Хан уже выделил им землю.
- Ох, шатуны ети… - вздохнул воевода, - прям беда с имя. А што за род и куды пойтить намылился?
- Скоро в Красноярский острог должен прибыть мой человек, он сообщит точнее, а я без задержки передам.
- А я вот слыхал, што войско хан собирает. Ста-ло-ть, жди ево вскорости. А?
Простодушные глаза воеводы встретились с веселыми и честными глазами китайца - похоже, собеседники оказались достойными друг друга.
- Собирает, но против джунгар. Джунгарский хунтайджи намерен отправить войско на Хоорайю.
- Вот оно што… - покачал головой Никита Иванович, - а как же Алтын-ханы мунгальские? Кыргызы ж у мунгалов под рукой ходют.
- Монголия слабеет, достопочтимый воевода, Джунгария же с каждым днем усиливается. Но кыргызы боятся джунгар и не хотят видеть их своими господами, - вежливо пояснил господин Ли Ван Вэй.
- Правильно боятся. Слышь-ка, - воевода грузно обернулся к подьячему, - ты не пиши пока, а што написал, то порви. Уж больно дело темное. А не врешь ты? - снова обратился он к китайцу. - Зачем те нас-то упреждать?
- Исключительно в порядке доброй воли, проявляемой императором Китая по отношению к дружественной Московии.
- Уж конешно, без вас тут никак. Пусти козла в огород…
- Чтобы вы могли удостовериться в нашей искренности, я намереваюсь сообщить вам следующее… - низко наклонившись к уху воеводы, господин Ли Ван Вэй тихо прошептал что-то.
Воевода задумался, потом ответил:
- Ладно, глянем, каков ты гусь. А коли врешь, дак на дыбу подвесим, у нас это не долго. Понял?
- Вполне. На этом разрешите откланяться, достопочтимый воевода.
Китаец поклонился.
- Иди уж, - махнул рукой Никита Иванович, - один черт не по Уставу посольскому кланяться, ни большой, ни малый поклон не разбирать. Ох вы, бусурмане… - Воевода зевнул, перекрестив рот. - Ладно, на ярмонку пойду.
Усмехнувшись в редкие усы при поклоне, китаец отступил в переднюю горницу, воевода вышел за ним на крыльцо. Яркий день разогрелся. Над темными острожными стенами, в голубой выси плавала вершина Караульной сопки, подрагивая в горячем воздухе. По крепостному двору, заросшему низкой травой, шел высокий худой человек в иноземном наряде - темном суконном кафтане и высоких сапогах-ботфортах с начищенными латунными пряжками.
- Бона, глянь-ка, - указал воевода господину Ли Ван Вэю, - немец наш шкандыбат, Францем зовут. У ляхов был, по хохлам из пушек палил, да взяли ево под Белой Церковью. Богдашка Хмельницкий взял, гетман хохляцкий. Слыхал, небось, про такого?
- При императорском дворе известно про Хмельницкого и унию Московии с Украиной.
- Ну куды ни плюнь, все-то вы знаете!
- Мир тесен, достопочтимый воевода. А это ваш единственный человек с польской войны?
- Ишшо полковник хохляцкий есть, Васька Многогрешный. За татьбу невдаве прислан, ноне в клети сидит. Думаю вот, што с им делать. Слышь, Франтиш-ка, как дела у тя?
Франц подошел, щелкнул каблуками.
- Das ist Ordimg! Порьядок!
- A y нас вон кыштыми в степь подалися. Што делать-то будем?
- Kommand слать, Herr Kommendant! Кыштым должен arbeiten! А на кыргыза рейтар надо.
- Ну, это ты врешь! Рейтар кыргызина в поле нипочем не достанет - тяжел больно. Тут гусары надобны, как у поляков, да где ж их взять-то? Ладно, - обернулся воевода к китайцу, - скоро увидим, врешь ты аль нет. Иди покуль, глянь на ярмонку нашу, а я с тобой не пойду - на остроге ишшо пройтись надобно.
- Ну, как твоя жена? - спросил Андрей, приняв от Кистима пиалу с белым айраном.
- Боится. Войны боится.
- Вы уйдете в степь?
- Думаем вот, как лучше. Может, сюда, на Красный Яр, если казаки от кыргызов помогут.
- Зачем вам от кыргызов помогать? Вы же друзья с ними. Ты, вон, к хану ездил.
- Ездил, да… - вздохнул Кистим, - можно и к хану. Только скоро в степь джунгары придут, скажут: "Давай ясак, давай людей, много людей - женщин для работы, мужчин для войска". Кыргызы в Джунгарию не пойдут, нас пошлют.
"Вроде все сходится - и Ши-фу говорил о том же".
- Ну, а я тебе зачем?
- К воеводе пойдем. Скажу, чтобы сюда, на Красный Яр, нас пустил. Ты по-русски говоришь, помогать будешь. Пойдем?
- Пойдем, почему нет?
- А как твое дело?
- Какое дело? - не понял Андрей.
- Ты от своего народа приехал, ханьца увидеть. Что решили? Вместе с урусом воевать?